Эксперты и политические активисты еще долго будут обсуждать итоги уходящего года, который запомнится страхом всемирной пандемии, финансовыми катаклизмами, особыми условиями жизни, мечтами о вакцине, войнами и протестами, да и многим другим. Однако уже сейчас становится понятно: в ряде комментариев не обходится вниманием тезис о том, что в 2020 году в либеральных демократиях были введены меры, явно ограничивающие базовые права человека — запреты на различные виды бизнесов и развлечений, требования оставаться дома и даже установление комендантского часа. Говорится, например, что в Китае власти массово отслеживали передвижения людей и их контакты, а в России вводили QR-коды и блокировали социальные карты и проездные билеты студентов и пенсионеров. В общем, складывается (а скорее, даже искусно создается) картина заката либерализма и наступления такого «завтра», какое когда-то было описано Джорджем Оруэллом.

Между тем мне кажется, что вся эта цепочка рассуждений основана на вопиющем смешении понятий и воплощает в себе попытку выдать черное за белое или желаемое за действительное. Давайте попробуем разобраться в происходившем шаг за шагом.

Начнем с либеральных стран, к которым у нас традиционно есть больше всего претензий. Да, пандемия ударила по ним весьма сильно. В США, странах ЕС и Великобритании по состоянию на 1 декабря умерли около 600 тысяч человек — больше, чем США потеряли во Второй мировой войне. Но был ли ответ на нее похож на то, что происходило в те же военные годы? На мой взгляд, проводить параллели может только очень неадекватный человек или тот, кто не знаком с реальным положением вещей. Да, власти с первых же недель эпидемии везде приняли меры, ограничивающие передвижение людей и большие их скопления. Однако я не вижу в этом попрания свобод — по ряду причин. Во-первых, меры касались большинства и сопровождались рядом компенсационных мероприятий. Думаю, любой согласится, что есть разница, когда жители Милана месяц выходят из дома только по неотложным делам и когда американские граждане, например, японского происхождения интернируются в лагеря во время войны на несколько лет. Во-вторых, вопрос ношения или неношения маски не относится к гражданским правам и свободам, а реальные возможности людей по большей части не ограничивались (да, были закрыты границы многих стран, но ни одни из них не были закрыты для их собственных граждан и легальных резидентов, а принятие решения, пускать обладателей виз в страну или нет, является компетенцией правительства и доктриной прав человека не регулируется). В-третьих, экономические права граждан в подавляющей массе случаев также не нарушались — те же новые безработные получали в США по 2500 долларов в месяц при реструктурировании налогов и массе других послаблений; любая статистика укажет, что в ведущих странах в 2020 году упал ВВП, но не уровень жизни. В-третьих, эпидемия, в отличие от войны, не сопровождалась никакими ограничениями свободы слова (даже те же «фейки» о ней, за которые в России готовы лишать свободы, в Америке или Европе иногда осуждались, но не более). Масса протестов, которые пришлись на этот год — от волны митингов в рамках движения BLM в Соединенных Штатах до протестов против антииммиграционного законодательства во Франции, — не были ограничены или подавлены в связи с пандемией. Наконец, в США, Канаде, ЕС, Австралии и Новой Зеландии состоялись 17 общенациональных избирательных кампаний, ни одна из которых не была перенесена. В отличие от военного времени, когда «коней/козлов/баранов “на переправах” не меняют», целый ряд действующих лидеров потерпели поражения — как тот же Дональд Трамп. При этом демократии организовали выборный процесс так, что в тех же США в голосовании приняло участие максимальное за всю историю число избирателей, поэтому рассказывать о «крахе либерализма» в некотором смысле смешно. Что касается «прав человека», то суды работали как обычно, а упомянутые уже BLM или сторонники либерализации иммиграции в Европе открыто и эффективно отстаивали свои взгляды. Отдельно хочу заметить: даже несмотря на очевидную общественную опасность, власти в большинстве развитых стран не посягнули на свободу вероисповедания — даже недавнее решение Верховного суда США по делу Католической общины Бруклина vs губернатора Э. Куомо позволило религиозным общинам Нью-Йорка проводить запрещенные было местными властями службы. Более того, стоит сказать, что в условиях начала второй волны пандемии, масштаб которой существенно превосходил первую, власти подавляющего большинства стран не пошли на жесткие ограничения, позволяя людям самим определять, насколько опасными для себя они считают тот или иной тип поведения.

Между тем проблемы с соблюдением прав человека встречались сплошь и рядом в тех странах, которые особенно любят обличать своих, как принято у нас говорить, «партнеров». В России за время пандемии были приняты десятки законов и сотни распоряжений (часто неформальных), которые являются явным нарушением гражданских свобод и прав личности. Можно начать хотя бы с того, насколько усложнились правила по попаданию в больницу — сейчас по местным негласным инструкциям туда не берут при ковиде с менее чем 50-процентным поражением легких. Это очевидное нарушение права на жизнь. Становящееся все более очевидным расхождение между официальными и реальными показателями заражений и смертности, которое задается решениями чиновников, — не менее отчетливое нарушение права на получение объективной информации. Ужесточение в разгар эпидемии закона о борьбе с «фейками», по которому уже заводятся уголовные дела, — это наступление на свободу слова, а запрет на проведение массовых мероприятий, охватывающий даже индивидуальные пикеты, для участия в которых граждане выстраиваются в очередь с соблюдением прав социального дистанцирования, — на свободу собраний. Я не говорю о том, что в ходе «борьбы с ковидом» российское руководство нарушило сотни норм и свобод экономического характера: закрытие бизнесов на основании решения чиновников без справедливой компенсации выпадающих доходов — это прямое воспрепятствование законной предпринимательской деятельности (напомню, в США остановившие свою работу авиакомпании получали средства, достаточные для выплаты всех обязательств перед подрядчиками и сотрудниками). Блокировка транспортных карт студентов или пенсионеров — это прямая конфискация их собственности в части средств, используемых на транспортные расходы. И этот список можно продолжать бесконечно. К тому же в России, в отличие от большинства развитых стран, многие из перечисленных мер применяются избирательно: организованные властями массовые мероприятия проводятся, а оппозиционные — нет; власть организует «исключительные» по форме голосования, вообще не дающие возможности проверить их результаты, а потом пытается внедрить «обусловленные пандемией» практики в обычную жизнь.

Если говорить о Китае, то там правительству действительно удалось добиться фантастических успехов в борьбе с пандемией. Для этого на первом этапе ее распространения был введен самый большой в истории карантин, под который попали 45 миллионов человек; была запущена масштабная программа выявления как самих заболевших, так и их потенциальных контактов, мест пребывания, маршрутов перемещения и т. д. В отличие от России, у наших соседей имели место случаи принудительной госпитализации, незаконного использования больных и госслужащих для испытания вакцины и многое другое. Там технологии информационного общества и реалии авторитарного государства действительно соединились и дали хороший результат. Можно сомневаться в достоверности китайской весенней статистики, но очевидно, что страна вернулась к нормальной жизни, а экономика по итогам 2020 года продемонстрирует рост. Однако, говоря об ограничении прав человека в Китае, надо исходить из того, что их и раньше-то было не слишком много и соблюдались они весьма избирательно. 

Подводя итог, я бы сформулировал уроки этого непростого года так:

Пандемия стала для всего мира фактором, погрузившим миллиарды людей в реальность чрезвычайного положения. Однако в том, как отнеслись к этой реальности власти, можно видеть принципиальное различие. С одной стороны, в либеральных демократиях они пошли по пути заботы о безопасности личности, в максимальной мере не затрагивающей ее базовых прав. Если государство ограничивало экономические свободы, то выделяло вполне адекватную компенсацию, рассматривая возникающие проблемы не как эффект пандемии, а как следствие его собственных действий, и потому неся за них ответственность. Нигде в развитых странах в массовом масштабе не было зафиксировано ограничения гражданских прав и политических свобод — напротив, по итогам года многие из них, я бы сказал, даже расширились. С другой стороны, в недемократических государствах правительства либо использовали имеющиеся в их распоряжении технологии принуждения для борьбы с эпидемией (как в Китае), либо воспользовались борьбой с ковидом для масштабного ограничения ранее существовавших (или хотя бы декларировавшихся) гражданских прав. Россия в данном случае представляет собой, вероятно, самый вопиющий пример того, как власти не справились с пандемией (если в последние недели во Франции число смертельных случаев по отношению к новым случаям заболевания снизилось по сравнению с началом апреля в 21 раз, то в России этот показатель вырос на 24%), но реализовали в период ее распространения массу мер, направленных на сокращение пространства свободы. При этом важным моментом является то, что в большинстве развитых стран антиковидные меры являются временными (это можно прекрасно видеть на примере графиков закрытия и открытия международного авиасообщения), тогда как в России (и тут можно использовать этот же пример) выглядят практически постоянными. Наконец, стоит обратить внимание также и на то, какой эффект имеет эпидемия на гражданское общество по разные стороны либерального/авторитарного водораздела. Если в той же Америке эпидемия стала фактором гражданской мобилизации (численность принявших участие в президентских выборах 3 ноября превысила предшествующий рекорд на 14,6%, а в протестных акциях элит летом приняли участие более 26 млн человек), то в России давление власти на общество породило уныние и апатию: даже самое знаковое событие осени, отравление Алексея Навального, прошло в стране почти незамеченным. Так что мне не кажется, что рассуждать об упадке демократии под влиянием пандемии — приблизительно то же самое, что проводить полные параллели между, например, Великобританией и СССР в годы Второй мировой войны только на том основании, что в обеих странах из-за чрезвычайного характера ситуации не проводились выборы. Но я лишь напомню, что после подписания капитуляции врага в Британии власть демократически сменилась через 54 дня, а в СССР — через 45 лет. Приблизительно такими же будут и успехи демократии в постковидную эру — и зависеть они будут не от масштабов эпидемии, а от замыслов правителей и активности их подданных.