АЛЕКСАНДР МОРОЗОВ 

О ВАВИЛОНЕ ПО ИМЕНИ МОСКВА И О СЛОЖНОМ ВЫБОРЕ, ПЕРЕД КОТОРЫМ СТОЯТ ПРОТЕСТЫ В БЕЛАРУСИ

 

 

1.

У политического кризиса в Беларуси до сих пор было три этапа.

Первый: грубое снятие Бабарико, провокация против Тихановского. Модус восприятия: гнусно, но у Лукашенко «так всегда».

Второй: вокруг «трех сестер» возникло большое облако симпатии. Кампанию их штаб провел очень умно, играя и на безобидности, и на женственности, и на современной эстетике. Кончилось это 80 процентами Лукашенко. Модус восприятия: возмущение, «это уже слишком».

Третий этап: садизм. Модус: потрясенность.

Сейчас мы находимся на старте четвертого этапа.

К концу девятого дня протестов — а каждый следующий день приносил массу новостей и содержал несколько крупных тем — обе стороны вышли на «линию определенности». Лукашенко выступил на площади и бастующем заводе. Модус восприятия: он сильно уязвлен, озлоблен, не пойдет ни на какой компромисс или диалог, требует от населения полного подчинения, не будет признавать не только фальсификаций, но и садизма, не понимает, что произошла большая перемена. До третьего этапа он воспринимался в значительной мере анекдотически: как пыльный автократ. У оппозиционеров, конечно, был на руках длинный список злодеяний его охранки, но в массе он смотрелся как старый «красный директор», который в состоянии без больших проблем провести собрание акционеров своего колхоза с выборами председателя.

Но 10–13 августа ОМОН, выполняя указание Лукашенко подавить протест в зародыше, устроил чудовищную бойню, и от имиджа «колхозника» ничего не осталось в течение двух-трех дней. Шокирующий садизм произвел колоссальное впечатление на все общество, все его этажи, страты и географию. В результате старая линия разделения (штаб коалиции vs Лукашенко и его аппарат) стала быстро размываться.

В течение пяти дней — между 13 и 18 августа — возникла сложная картина многоголосия самостоятельно реагирующих и действующих инстанций. Телеграм-каналы (в первую очередь, NEXTA) своими руками координировали протестные действия, на крупных предприятиях начались забастовки, появились стачкомы. Несколько городских администраций (в первую очередь, Гродно) дистанцировалось от позиции Минска. Штаб коалиции сформировал вполне представительный первый состав Координационного совета. Появились многочисленные персональные заявления — посла в Словакии Игоря Лещени, бывшего министра культуры Павла Латушко, архиепископа Гродненского Артемия, коллективные заявления профессиональных ассоциаций. Садизм властей привел к тому, что правительства стран Евросоюза и Британии заявили, что не признают результатов этих выборов.

Силовое подавление завершилось у Лукашенко провалом. И, хотя ранее он бравировал своими резкими шагами в отношении Путина, он попросил помощи у Москвы.

2.

Москва — это Вавилон и Рим постсоветского мира. За постсоветское тридцатилетие у всех, кто занимался хоть чем-то на просторах Евразии, были контакты в Москве. Москва — это и финансовый хаб, и символ языческого богатства, и источник новых культурных практик. Поэтому после 2014 года, когда стали отделять политически токсичные связи от обычных коммуникаций, это оказалось сделать очень трудно: Порошенко воевал с Москвой, но его свалили фабрикой в Липецке, Зеленский ищет мира с Москвой, но и его завалят тем, что он — выходец из единой среды постсоветского КВН.

Путешественник, пересекающий Неман с Запада, как и в XVI, и в XIX веках, вступает на территорию, которая тянется отсюда до Владивостока, от Арктики до Памира. Здесь есть юрисдикции, суверенитеты, но внешнему наблюдателю этот мир открывается всего лишь как «земли». Хотя каждое из государств, которые образовались из республик СССР, прошло за 30 лет собственный интенсивный путь развития, построив себе и идентичность, и собственный способ лавирования в постсоветском пространстве (причем, как и везде, доминирующую роль играли при этом «глобальные города»), все эти земли в своем дополитическом состоянии пронизаны коммуникациями «на уровне каждой семьи», а русский язык остается lingua franca этого мира.

Дополитическое состояние этой вселенной лучше всего передано в книгах Алексиевич и в фильме Манского «Родня». Это сложный микс из непереваренного опыта поколений, этнических идентичностей, смеси «утраченных иллюзий» и «историй успеха», общего культурного бэкграунда в виде YouTube-нарезок из «Бриллиантовой руки», «Чебурашки» или Led Zeppelin. Даже когда этот мир переселяется, скажем, в Германию, он забирает с собой этот культурный микс и продолжает жить им в режиме фифти-фифти с миром страны пребывания.

Политическая история постсоветской Евразии в эти тридцать лет наполнена внутренней борьбой за благоустройство. Проходя через эпизоды этой борьбы, через смену власти, выборы, сопротивление политическому Вавилону, эти земли превращались в государства или протогосударства, несли потери, но укрепляли суверенитет.

Но ниже этого политического этажа все равно шла своя жизнь. Интернациональный микс бизнесменов шел от этих земель на мировые рынки, закреплялся в Ницце и на Кипре, пробивался на территорию «европейской античности»: рынок энергоносителей, глобальный рынок калия, оружия, наркотиков, банкинга, американские рынки металлургии. А после введения санкций против Вавилона он же включился в систему обхода санкций. Редкие скандалы с возможным нарушением разных эмбарго — как с турбинами Siemens в Крыму или чешскими светошумовыми гранатами — это экзотика на фоне гигантских экономических практик по обходу санкций.

Со своей стороны, Путин, опираясь на все, что только можно, — на углеводороды, русский язык, коррумпированность, память о «советской Победе», но главным образом на мощное поколение дельцов из разных народов Евразии, — навязывает не «единство» земель, а гегемонию Вавилона.

Беларусь, как известно, осталась среди этих земель чем-то вроде БССР. Лукашенко считал, что формат Союзного государства можно будет эксплуатировать как удобную номинальную рамку сотрудничества, делающую страну самым привилегированным партнером Москвы во всей Евразии.

Но 2014 год изменил все — и эту рамку в том числе.

Да, идеальным было бы синхронное социальное и политическое развитие всех этих земель, и первое постсоветское политическое поколение любило ссылаться на Евросоюз. Мол, в результате общего пути у нас такая «интеграция» тоже сложится. Но это невозможно, и так не получилось.

В европейских столицах всем хорошо известно, как это работает, какой гравитацией обладает Москва на этих землях. «Запад» — то есть ныне существующая констелляция лидеров стран G7, национальных правительств стран Евросоюза, Брюссель и международные альянсы — решается лишь в отдельные короткие периоды отчетливо поддержать конкретного лидера на этих землях, как это было, например, с Михаилом Саакашвили.

Но доверять кому-либо здесь довольно трудно. И риторика о «европейском выборе» не имеет большого значения. Поскольку выяснилось, что вместе с так называемым европейским выбором его акторы из разных стран Евразии несут с собой примерно те социальные практики и стандарты, которые изображены в знаменитом клипе Робби Уильямса «Russian Party». Евразия производит свой style.

Политическое осуждение этих практик из Вашингтона, Берлина или Брюсселя, конечно, важно как демонстрация другой ценностной базы. Но вмешательство — невозможно. И Европе остается только поддерживать «общества» этих земель там, где они осваивают модернизационные практики или пытаются добиться расширения гражданских свобод.
 

3.

За 26 лет правления Лукашенко — в отличие даже от Назарбаева, то есть главы самого главного «длинного режима» Евразии, — совершенно обезумел. Напуганный Москвой в течение длинной, жесткой атаки в 2019 году, он провалил выборы, столкнулся с реальностью в форме потери электоральной поддержки и сорвался из «политики» в «мир чувств»: одновременно жестокости, обиды, обманутой любви, неблагодарности, пафоса «отцовства», демонстративной жертвенности и угроз беспредельного насилия.

Он думал, что он «Ататюрк» — создатель новой белорусской государственности и нового места этой земли в мире. Он рассчитывал, что народ уже притерпелся. Так казалось и многим снаружи. Однако его попытка конвертировать это «притерпелся» в 80% натолкнулась на непризнание «ататюркизма».

Иначе говоря, у белорусов повысился порог «эстетической неприемлемости». Массовая мобилизация вокруг неконфликтных кандидатов — Виктора Бабарико, а затем штаба «трех сестер» — показала: белорусы не хотят менять уклад жизни, который у них сложился («социализм без приватизации»), они не хотят разрывать связи с Россией, они не делают никакой ставки на «европейский путь», не хотят революции на манер площади Тахрир, не хотят длительного гражданского противостояния, как в Венесуэле. Они ничего не хотят, кроме ухода Лукашенко. Именно на этом построил свою кампанию штаб Бабарико—Тихановской — и не ошибся. Без политического радикализма, без иллюзорных обещаний глубоких изменений, без конфликтности.

По колено в густеющем цементе Евразии (а в этом цементе — и старые экономические и коррупционные связи, и Союзное государство, и Путин с его ФСБ и ресурсами, и сложные отношения со всеми соседними государствами, включая Украину) белорусское общество пытается идти вперед, решить тяжелую задачу — заставить Лукашенко уйти.

Сегодня, в четверг, 20 августа, движется к концу вторая неделя протеста. В прошлые выходные в минских акциях участвовало более 200 тысяч. В эти субботу и воскресенье белорусам предстоит удвоить численность на улицах. Иначе — быстрое поражение. Как пишут, Москва уже начала выполнять поручение Путина оказать помощь Лукашенко. В Минск поехали советники, политтехнологи, медийщики. Видно, как в последние три дня стала разворачивать свои бортовые орудия кремлевская медиамашина — она будет запугивать население катастрофическими последствиями сопротивления, дискредитировать каждую яркую фигуру гражданского протеста.

С огромной симпатией, сочувствием, восхищением мы смотрим сегодня на людей в коалиции, на тех, кто в Беларуси решился выйти на площади, выступить с искренними словами, на тех, кто решил войти в общественный Координационный совет.

Это люди, которые идут на огромный риск. Они идут по тонкому лезвию — между наглой ложью и садизмом Лукашенко, полностью потерявшего на этих выборах остатки электоральной поддержки, и Путиным. О котором один из колумнистов сказал верно: «Трудно придумать что-либо более зловещее, чем президент России Владимир Путин, предлагающий вам свою “помощь”, чтобы вы могли “решить проблемы”, которые вас занимают». Это фарватер между ложью и еще большей ложью, между собственной диктатурой и потерей суверенитета.

Прекрасные, доблестные люди стоят на ветру истории. Они могли бы и не выходить на этот фронтир. Но — «свобода стоит дорого». Нельзя прекратить узурпацию власти без риска собственному благополучию. В ответ на слова Марии Колесниковой о том, что это «революция любви» (а не конфликта), мы можем ответить лишь так: вы нам братья и сестры, мы любим вас, мы восхищаемся вами.