Начнем с конца: с оправданий. Конечно, связь между запуганностью общества и терпимостью (и готовностью) ко лжи естественна. А найти более запуганное общество, чем российское, не так и просто. По меньшей мере в Европе. А может, и в Азии тоже?

Можно, как цветок в кадку, поместить в это общество гордого диссидента-англосакса или друга степей-калмыка, и он, оснащенный опытом, ощутит, будто кожу с него сорвали, как ватник, свою незащищенность, уверенность, что в любой миг может стать униженным и оскорбленным обстоятельствами. И в одном пакете с этой национальной идеей приобрести удивительную толерантность ко лжи вокруг и в себе.

Не было бы коронавируса, был бы другой повод, чтобы, обсирая все вокруг враньем, как манкой для голубей, русская власть объясняла окормляемому населению взаимоисключающие вещи: что мы теперь такие технологически продвинутые, что можем голосовать по почте, и такие скифы непреклонные, что у нас под полой самое современное оружие; мы только аппарата ИВЛ не могем производить, дабы не горели на счет «два», а так такое тайное оружие соорудили, что Трамп уже сидит с полными штанами. Сидит и гонит волну на Обаму, потому что знает: Путин его не боится, а на ком-то самоутверждаться надо ведь?

И это вся лабуда на постном масле идет легко, будто макаронину рот засасывает. И, понятное дело, кто-то будет здесь сетовать на эффект исполнителя, мол, как бы ни хитрожопый кагэбешник, испортивший карму русскому народу, давно бы мы жили чисто и опрятно, как пуритане в  саду Кандида, где раз солгавший исчезал бы в пучине общественных вод, словно утопленник c гирей на ногах, принесенный сетями тяти.

Когда великий вермонтский затворник призывал жить не по лжи, он, казалось бы, имел в виду, не жить по-советски. Потому что совок был очередным сто двадцать вторым оправданием, почему русский человек врет как дышит. И ответ: его испортил квартирный вопрос, если, рассматривать одну шестую как Зойкину квартиру, где Квартира – и есть место, где мы квартируем, наша родина необъятная от тайги до Британский морей.

Но на самом деле Солженицын, призывая жить не по лжи, призывал жить не по-русски. Не живите по-русски, дети мои. Потому что тотальная ложь и очень высокий порог чувствительности к ней – и есть жизнь по-русски. Да, русский человек лжет от слабости, потому как запуган, как заяц серенький, и он рождается запуганным, и творит безобразия вокруг себя в плане самооправдания.

Но почему запуган именно он, этот русский человек, данный нам в развитии, на протяжении сотен лет, почему он, этот образец духовности и Достоевского, так слаб и немощен духом, что позволил истории превратить себя в столь утлую лодчонку, которую швыряют волны истории, которая вроде как на качелях, проходит эпохи вместе со всеми, но остается именно там, где когда-то начала. У разбитого корыта социальной немощи и лабиринта, где вход копейка, выход рубль, да и его нет.

Потому что многое у русского не получается лучше других, но больше всего – социальное строительство. Ведь построить общество, в котором человек, этот богоносец конченный, будет хоть как-то, хоть тушкой, хоть чучелом защищен от холода, голода, муки и притеснений со стороны государства, для коего он лишь щепка и строительный материал для понтов, — этого богоносец и пошехонец построить не в состоянии.

Ни вчера, ни сегодня, ни завтра, потому что этого не получается при грозных и ужасных правителях, готовых спустить шкуру с живого, но еще больше не получается при мягких и смотрящих за горизонт, как Зегзица на Путивле – не покажется ли шелом очередного варяга, способного решиться на то, чтобы опять носить воду в решете.

Это триада и есть национальная идея. Уникальная бездарность к социальному строительству, незащищенность от глупого и наглого государства и способность лгать и сносить ложь, будто это соловьиные трели или жалкий лепет оправданья.

А вы поживите сами три-пять столетий (да и десятилетий довольно) в обстоятельствах, когда социум как песок, расступается под ногами, будто хляби небесные, и запоете таким лагерным петухом, что все вокруг затрясутся и закрестятся. Спаси и помилуй от коронавируса небесного, от пиздаболов грешных, от замкнутого круга, у которого нет начала, нет конца как у кольца.