Он принял из рук пожилого джентльмена невесту. Громко произнес нужные слова. Надел на палец невесты кольцо… Потом, пока она рыдала на груди у подруг, оплакивая молодость, отошел, чтобы позвонить в банк и убедиться в поступлении средств. Вздрогнул, почувствовав на своем локте чье-то невесомое прикосновение.
– Все в порядке? - мать невесты смотрела чуть заискивающе.
– Не волнуйтесь, - наклонился, чмокнул даму в морщинистую щеку.
– Не обижайте ее. Она хорошая, хоть и с непростым характером…
Быстрым, уверенным шагом направился к уже жене, подхватил ее за талию, закружил в вальсе, похожий на прекрасную бабочку-махаона – сильный, ловкий и очень красивый. О таких грезят гимназистки и мечтают куртизанки. Таким отдаются домохозяйки – беспрекословно и на всю жизнь.
– Обожаю, - шептал он, щекоча дыханием розовую мочку с жемчужиной.
– Как я счастлива! Как я счастлива! Счастлива… - лучилась гордостью невеста и победоносно глядела на подруг. Наконец-то она им всем доказала, что не зря почти три десятка лет воротила нос от всех тупых, нищих, страшных, ущербных придурков, которых с назойливостью плохой свахи подсовывала ей судьба. Не зря! Любовь явилась к ней сама. Не испугалась ее интеллекта и утонченного вкуса…

***

Утром, пока разморенная счастливица посапывала в кружевную подушку, он спустился к лимузину и принес саквояж. Открыл, поморщился. Вытянул двумя пальцами с дюжину стухших носков, разложил по королевскому номеру гостиницы. Затем промахнулся мимо унитаза, обсыпал щетиной раковину и отвинтил от кремов и шампуней все крышечки. Взяв с бара бутыль скотча, сделал большой глоток, прополоскал горло, вытащил из хьюмидора сигару, затянулся и выпустил изрядный столб дыма прямо в лицо новобрачной.
Та закашлялась. Вскочила, вытаращила глаза на мужа.
– Ты! Ты! Ты…
– Завтрак где? - рыкнул он и загасил сигару о шпалеры с херувимами, развернул обомлевшую девицу в удобную позу, одобрительно похлопал по упругой попе и снова закурил. - Яйца люблю всмятку, бекон среднепрожаренный, сок налить так, чтобы от края бокала два с половиной пальца. Кофе температурой не выше восьмидесяти и не ниже семидесяти по Цельсию. И пепельницу. Вперед… Проследить лично, а то знаю я эти гостиницы пятизвездочные.
Пока она, недоумевающая, зависала возле обгаженной сантехники, он включил динамики на полную громкость, выбрав из десятка дисков шансон.
«Владимирски-и-ий центра-а-ал…» - надрывался хриплый бас.
– Что все это означает? - спросила она тогда, когда обрела голос.
Он сделал музыку громче. Она метнулась к проигрывателю, нажала на клавишу «off». «… ветер северн…» - динамик захлебнулся. Он встал с кровати, на которой валялся, разумеется, в ботинках. Собрал все ее кремы и духи и вышвырнул их в окно.
– Где еда? Музыку на место верни.
– Ах так… - побагровела она и схватилась за торшер.
– Драться хочешь? - он поднялся, поигрывая мышцами. - Ну давай…
Он надвинулся на нее грозно, неумолимо… Она пискнула, бросилась вон из номера, забыв про халат.
– Куда-а-а? - заорал он на весь этаж. - Куда в сорочке? Шлю-ю-юха!
Вернулась, наспех натянула джинсы и футболку, спустилась в лобио. Там собралась было поразмыслить о случившемся, но получила sms-ку «Жду, скучаю, твой котик» и снова впала в недоумение. Днем была одарена новыми кремами, обругана за слишком короткую юбку, обласкана великолепным сексом, напугана всплеском ярости за неправильно подогретое полотенце… Ничего не поняла. Решила подумать позже. Вечером пошли танцевать в клуб. Он был безупречен. На них смотрели все, ей завидовали, восхищались любовью в его синих глазах. «Мне повезло», - думала она. «Тебе повезло, что я тебя не убил, - заявил он ей в номере. – Чего ты пялилась на всех, как шлюха?»
Она с полчаса разрывалась на части и не соображала, порадоваться ли тому, что муж ее ревнует (значит, любит), или оскорбиться за «шлюху». Поглядела на него и отчего-то выбрала вариант «порадоваться». В постели он был нежен. Утром она обнаружила, что усыпана лепестками белых роз, соскочила с кровати, чтобы броситься к напевающему в душе «Владимирский централ» любимому и вляпалась босой ногой в лужицу разлитого скотча, порезала пятку осколком бутылки. Пока шла перевязывать ногу, разрывалась между благодарностью за цветы и отвращением. Посмотрела на его глаза и безупречный профиль. Выбрала благодарность.
Через неделю цветы завяли. Новых не было. Вечерние выходы в свет сменились на редкие посиделки в ближайшей чебуречной. Утром она бежала за завтраком, потому что опоздание грозило скандалом. Днем ходила за ним по дешевым барам, где старалась не обращать внимания на его заигрывания с девками и улыбаться, когда он кивал в ее сторону, поясняя: «Это моя… попа у нее отличная». Ночью с опаской ждала, будет ли он нежен или откровенно груб.
Могла бы уйти, конечно. Но отчего-то боялась. Немного – мужа, потому что он пояснил, что к браку относится ответственно и что это у них навсегда: «И только смерть разлучит нас. Твоя…» Но гораздо больше она боялась признаться, что ошиблась. Стыдно. И, чтобы оправдать себя, научилась оправдывать его: «Он меня любит, но просто такой… яростный, неукротимый».
К окончанию медового месяца она знала, как следует складывать его трусы и носки, какого цвета выбирать туалетную бумагу и как не обращать внимания на естественные реакции мужского организма. Она знала, что нужно молчать и изредка подпевать «Владимирскому централу». Она даже сменила гардероб, подарив горничной все слишком открытые блузки и мини (из тех, что остались после того, как он порвал самые откровенные одежки). Изредка звонили родители и подруги. Спрашивали: «Ну как оно?» – «Великолепно!» - отвечала она. А что еще она могла ответить, интересно? Во-первых, ей необходимо было держать лицо, а во-вторых, она стремительно и неуклонно умнела.

***

Она спала и не слышала, как звякнуло обручальное кольцо о стекло столешницы, как защелкнулись замки саквояжа, как провернулся ключ в замке. Он вышел через черный ход и сразу направился в кафе, туда, где его ждали тесть и теща, уставшие после долгого пути.
– Наша девочка уже готова к браку?
– Абсолютно!
– Последний платеж?
– Через год после свадьбы, как и договаривались. - Устало улыбнулся, пожал руку пожилому джентльмену. Склонился над маленькой тревожной леди, коснулся губами ее ладони. Положил на стол заверенные нотариусом документы: согласие на развод, отказ от имущественных претензий.
– Вы не останетесь? - старик спрятал глаза, кажется, дрогнул голосом…
– Нет и нет.
– Да. Конечно, - засуетился старик, - вы же наверняка расписаны на год вперед. Для вас это всего лишь работа.
– На два года… И не работа! Не работа, но служение. Когда вся твоя жизнь – жертва, принесенная на алтарь истинной любви.
Жрец говорил это уже самому себе. Стоял, подставив лицо дождю и твердил нараспев пафосные, глупые слова… Слова не спасали – смешили. От смеха становилось легче.

***

Она плакала ровно неделю. Потом вздохнула с облегчением. Через два месяца обратила внимание на приятного вдовца из соседнего квартала (странно, отчего раньше он казался ей лысым занудой без фантазий и полета). Через полгода вышла замуж. Второй брак оказался счастливым и крепким. О первом муже она вспоминала редко, всегда тепло и с благодарностью.
(C) Лариса Бортникова