Исходное сообщение Westernbourg
...представим себе Мартынова в той ситуации. Что это был за человек?
Обыкновенный офицер, бедный дворянин.
Мечтающий выслужиться на Кавказе и получить чин.
...Довольно нелепый в глазах тех самых светских «львов».
Современники вспоминают, что Мартынов «ходил в черкеске с огромным кинжалом на серебряном поясе, огромными усами и огромной папахе мерлушковой...».
В общем, этакий деревенский ухарь...
Говоря современным языком - это был закомплексованный, затравленный, уязвленный, и потому, естественно, нервический человек....
Злобные и имхо беспочвенные нападки на отставного майора Мартынова - и ничего больше...
Воевал Мартынов - больше Лермонтова.
Н. Мартынов, прикомандированный к Гребенскому казачьему полку, участвует летом 1837 года в экспедиции А.А. Вельяминова в Геленджик.
-------------------------------------------
"Настоящей причиной дуэли считают ухаживание Лермонтова за сестрою Мартынова - Натальей и находящуюся в связи с этим "пропажу" известного письма.
Едва ли подлежит сомнению, что Наталья Соломоновна (прототип княжны Мэри) нравилась Лермонтову...
История же "пропажи" письма следующая: 5 октября 1837 г. Николай Мартынов писал отцу в Пятигорск об окончании экспедиции, в которой принимал участие. В этом же письме он благодарил отца за присланные деньги. "Триста рублей, - пишет Мартынов, - которые вы мне послали через Лермонтова, получил, но писем никаких, потому что его обокрали в дороге, и деньги эти, вложенные в письме, также пропали; но он, само собою разумеется, отдал мне свои. Если вы помните содержание вашего письма, то сделайте одолжение - повторите; также и сестер попросите от меня..."
"Вся суть в том, - говорит П. И. Бартенев, - что письма от отца из Пятигорска в экспедицию на этот раз вовсе не было". По словам самого Мартынова, в 1837 г. Лермонтов из Пятигорска, где находилась семья Мартынова, отъезжая в экспедицию {где уже находился Николай Мартынов), взялся доставить пакет, в который Наталья Соломоновна вложила свой пятигорский дневник и письмо к брату. Прежде чем запечатать письмо, она предложила отцу своему - не захочет ли он также написать или приписать. Тот взял пакет и пошел с ним к себе в комнату, но ничего не написал, а только вложил деньги и, запечатав пакет, принес его назад для вручения Лермонтову, которому о деньгах ничего не было сказано. Поэтому, получив в октябре месяце от сына письмо, старик Мартынов удивлен был теми строками, в которых говорится о деньгах. Когда Николай Мартынов по возвращении из экспедиции в первый раз увиделся с отцом своим, тот выразил ему свое подозрение относительно Лермонтова и прибавил: "А я совсем забыл написать на пакете, что вложено 300 руб.". Словом, Мартыновы заподозрили Лермонтова в любопытстве узнать, что о нем пишут...
Подозрение осталось подозрением, но впоследствии, когда Лермонтов преследовал Мартынова насмешками, тот иногда намекал ему о письме, прибегая к таким намекам, чтобы избавиться от его приставаний.
"В объяснении с Лермонтовым по поводу пропажи письма Н. С. Мартынов сказал Л., что отец его не может себе объяснить этой истории, но что он (Н. С.) ответил отцу, что не допускает мысли о нескромности Л., на каковую ни один порядочный человек не способен. Лермонтов впоследствии говорил, что в течение этого объяснения порывался вызвать Н. С. М-ва, чувствуя иронию в его заступничестве, но не находил, к чему придраться.
В Пятигорске жило в то время семейство генерала Верзилина, состоявшее из матери и трех взрослых девиц, из которых Эмилия Александровна особенно отличалась красотою и остроумием. Это был единственный дом в Пятигорске, в котором почти ежедневно собиралась вся изящная молодежь пятигорских посетителей, в числе которых были Лермонтов и Мартынов.
Однажды в самом конце июня на вечере у Верзилиных Лермонтов и Мартынов, как обыкновенно, ухаживали за Эмилией Александровной.
"Я танцевала с Лермонтовым, - пишет она. - К нам присоединился молодой человек, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоем наперебой острить свой язык. Несмотря на мои предостережения, удержать их было трудно. Ничего особенно злого не говорили, но смешного много. Вот тут увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл кн. Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его montagnard аu grand poignard (горец с большим кинжалом (фр.)) (Мартынов носил черкеску и замечательной величины кинжал). Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом, весьма сдержанным, сказал Лермонтову: "Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах" - и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову; а на мое замечание: "Язык враг мой" - М. Ю. отвечал спокойно: "Се n'est fieri, demain nous serons bons amis" ("Это ничего, завтра мы опять будем друзьями" (фр.)). Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора".
Но этим ссора не кончилась. При выходе из дома Верзилиных Мартынов взял Лермонтова под руку и пошел с ним рядом по бульвару. "Je vous ai prevenu, Lermontow, que je ne souffrirais plus vos sarcasmes dans le monde, et cependant vous recommencez de nouveau" ("Вы знаете, Лермонтов, что я очень долго выносил ваши шутки, продолжающиеся, несмотря на неоднократное мое требование, чтобы вы их прекратили" (фр.)), - сказал Мартынов и добавил по-русски: "Я тебя заставлю перестать". "Но ведь ты знаешь, Мартынов, что я дуэли не боюсь и от нее никогда не откажусь: значит, вместо пустых угроз тебе лучше действовать", - ответил Лермонтов. "Ну, в таком случае завтра у вас будут мои секунданты", - сказал Мартынов и отправился домой, куда пригласил Глебова, которому поручил на другое утро вызвать Лермонтова. На другой день тот сообщил Мартынову, что вызов его принят и что Лермонтов секундантом своим выбрал князя Васильчикова.
Почти в таких же выражениях передает разговор на бульваре и Васильчиков. "Выходя из дома на улицу, - говорит он, - Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-французски: "Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах", - на что Лермонтов таким же спокойным тоном отвечал: "А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения". Мы, - продолжает Васильчиков, - считали эту ссору ничтожною и уверены были, что она кончится примирением".
Продолжаем рассказ князя Васильчикова: несмотря на уверенность, что ссора кончится примирением, "тем не менее все мы, и в особенности М. П. Глебов, истощили в течение трех дней наши миролюбивые усилия без всякого успеха. Хотя форменный вызов на дуэль и последовал от Мартынова, но всякий согласится, что вышеприведенные слова Лермонтова заключали в себе уже косвенное приглашение на вызов, и затем оставалось решить, кто из двух был зачинщик и кому перед кем следовало сделать первый шаг к примирению".
Верить на слово голословному показанию Васильчикова о трехдневных стараниях секундантов покончить дело миром мы не имеем права, тем более что и рассказ его весьма неясен: кого же секунданты в конце концов сочли за "зачинщика"? Если - как и следовало - Лермонтова, то и надлежало настаивать на том, чтобы он "сделал первый шаг к примирению". Не могло же секундантам не быть известно не только их право, но и обязанность не допускать дуэли из-за ссоры "столь ничтожной"...
Н.С. Мартынов
После дуэли Мартынов узнал от Глебова, что Лермонтов во время переговоров относительно условий дуэли говорил своему секунданту Васильчикову: "Нет, я сознаю себя настолько виновным перед Мартыновым, что чувствую, что рука моя на него не поднимется". Намекал ли тут Лермонтов на вскрытие письма или на нелепость своей выходки на вечере у Верзилиных - осталось неизвестно, но известно сожаление Мартынова после дуэли: "Передай мне об этих словах Васильчиков или кто-либо другой, я Лермонтову протянул бы руку примирения и нашей дуэли, конечно, не было бы".
В чем заключались "миролюбивые усилия" секундантов, можно видеть из черновика ответа Николая Мартынова на вопросные пункты следователей: "Васильчиков и Глебов старались всеми силами помирить меня с ним, но так как они не могли сказать мне ничего от его имени, а только хотели (проверить меня) уговорить меня взять назад мой вызов, я не мог на это согласиться". Такое изложение было секундантам "несколько неприятно", и потому Глебов писал Мартынову: "Надеемся, что ты будешь говорить и писать, что мы тебя всеми средствами уговаривали... Скажи, что мы тебя уговаривали с начала до конца".
Мартынов согласился и ответил секундантам, что "на суде покажет о всех их усилиях примирить его с Лермонтовым, но требует, чтобы они после окончания дела о дуэли восстановили истину и для очищения его памяти опубликовали дело, как оно действительно было".
Некоторое объяснение такому странному поведению секундантов мы находим у самого князя Васильчикова. "Друзья" Лермонтова и Мартынова "до последней минуты были убеждены, что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, противники подадут друг другу руки".
Впоследствии Мартынов объяснял такое отношение секундантов "тем шумом, который наделал предыдущий поединок Лермонтова с Барантом в 1840 г., где противники дрались на шпагах и пистолетах, причем, не считая пустой царапины, полученной Лермонтовым, никто из них ранен не был, что сделало как дуэлистов, так и секундантов их посмешищем всего Петербурга"."
-------------------------------------
Непосредственная причина гибели по моему - лоховатость секундантов. Секундантами случайно оказались молодые беспонтовые бездельники Васильчиков и Глебов - не сумели развести.
Основная же причина гибели Лермонтова - звездная болезнь. Заигрался носитель сколиоза.
"Положа руку на сердце, - кончает свой рассказ князь Васильчиков, - беспристрастный свидетель должен признаться, что Лермонтов сам, можно сказать, напросился на дуэль и поставил своего противника в такое положение, что он не мог его не вызвать".
Из воспоминаний И. А. Арсеньева: "Как поэт Лермонтов возвышался до гениальности, но как человек он был мелочен и несносен. Эти недостатки и признак безрассудного упорства в них были причиною смерти гениального поэта от выстрела, сделанного рукою человека доброго, сердечного, которого Лермонтов довел своими насмешками и даже клеветами почти до сумасшествия. Мартынов, которого я хорошо знал, до конца своей жизни мучился и страдал оттого, что был виновником смерти Лермонтова"...
зы Черкеска - одежда очень удобная для войны, в то время. Как и прямой кавказский кинжал. Папаха на бритую голову - спасает от жары на порядок лучше чем фуражка.
Это всё все не элемент "маскарада" как попытался представить товарищь Лермонтов.