Быков о Европе: Дрожи, коль скоро из России к тебе волною хлынет гной, весь этот новый свет с Востока

 

Известный российский писатель, журналист и поэт Дмитрий Быков в новом произведении "Беженское" высказал свой взгляд на миграционный кризис в Европе.
 

Быков: Не бойся смуглого ливийца, не бойся негра (цыц, расист!), но если мы к тебе явиться задумаем — тогда трясись 
Фото: Феликс Розенштейн / Gordonua.com

Не бойся беженцев, Европа. Напасть, конечно, тяжела, но ты со времени потопа немало бед пережила. Бывали римские пороки, интриги, шорох шептунов и византийские уроки, как учит Тихон Шевкунов… Уж сколько раз твердили миру: не все тебе беситься с жиру — отныне будет кровь рекой, потопчет гунн твою порфиру (порфира — красный плащ такой)… Не раз, тебя похоронивши, блистали лучшие умы от душки Шпенглера до Ницше; и ярче всех блистали мы. Все эти мрачные пророки опять твердят свои слова, свои мечты, свои уроки… Они мертвы, а ты жива.

В который раз испортив имидж, скрививши рот, потупя взор, — куда деваться? — всех ты примешь, как принимала до сих пор. Куда ты денешься, товарищ? Ведь это ж люди, а не хаш! Ты впустишь их, и переваришь, и всем пособие раздашь.

Хотя вы все, конечно, говны, и все задаром жрете хлеб, и бездуховны, и виновны, и нет у вас духовных скреп, — но вы же люди, а не звери, и вы повинны в их судьбе, и миллион по крайней мере пустить обязаны к себе. Уже премьер финляндский Юха, увидев хаос и развал, явил пример святого духа и беглых в дом к себе позвал! Весь мир его за это лайкнул — и ведь допросится, чудак: нагрянут семеро по лавкам, а сам с женою на чердак. И мы в широком нашем стиле, как Жириновский заорал, давно бы их к себе пустили — Сибирь осваивать, Урал, но не бегут! Должно быть, чуют необоснованную дрожь. Не то чтоб наци их линчуют, не то чтоб климат нехорош: нацисты что? — ручная свора, и почвы тоже вери гуд, а просто чувствуют, что скоро отсюда тоже побегут.

Когда сорвется весь зверинец и побежит с привычных мест — к тебе приедет не сириец (сириец Австрию не съест); не бойся смуглого ливийца, не бойся негра (цыц, расист!), но если мы к тебе явиться задумаем — тогда трясись. Уже мы Лондон завалили, вся пресса ихняя орет, и там теперь, как в Тель-Авиве, на четверть бывший наш народ; уже французов потеснили, освоив их язык родной… Дрожи, коль скоро из России к тебе волною хлынет гной, весь этот новый свет с Востока, ex oriente типа lux — гнойник у нас напух настолько, что я за вас уже молюсь! Весь цвет российского народа, владельцы местного бабла… Гроза семнадцатого года, положим, здесь уже была, Отчизну многие теряли, — но это ж лучшие умы, тогда к вам хлынули дворяне, а нынче — нынешние мы! Бандиты, мыслящие матом; попы со скрепой в голове; нацист; патологоанатом с телеканала НТВ, вся злоба бешеная наша, срамная каша лже-идей, вся эта ложь, вся эта Раша, что называется, тудей…

И вот тогда — держись, Европа. Придут такие времена, что ты припомнишь рифму "попа" и ей накроешься сполна.

Перси Биши Шелли: Поэт поэтов


National Portrait Gallery, London.

Поэт поэтов, он самый благородный, он лучший среди тех, кто жил для поэзии.
Его душа, полная неизменного благословения ко всему, что живет и дышит, отрицает все отрицательное, и из всех поэтических душ она наиболее походит
на безмерное и высокое небо.

К. Бальмонт

Читать далее...

Вера Полозкова- звезда Парнаса

Все мои друзья и те с кем я переписываюсь здесь знают, как я не люблю доморощенные, «домотканые» стихи. И причина не только в том, что воспитывался я на стихах Пушкина и  Ахматовой. Многое  для этого  сделала вольница в интернете, где мало-мальски умеющие рифмовать пару слов, считают себя  литературными гениями и даже  обижаются, что их не чествует сеть, во всемирный день поэзии, в день рождения Пушкина, который был Всесоюзным днём поэзии в СССР, а сейчас агонирующего СНГ. Они залили страницы интернета цунами бездарнейших виршей  и очень больно реагируют на малейшее замечания, сказанное  конфиденциально. Не подумайте, что я  старый зануда и противник подрастающей, молодой  поросли поэтов. О своих приятных открытиях новых имён я спешу поделиться с моми читателями, зная, что 87% эта информация не очень – то и нужна. Встречаются, к сожалению, редко, стихи, которые с каждым словом вынимают из тебя все нервы и сматывают их в тугой-тугой клубок, натягивая так, что еще крошечное усилие, и нерв лопнет с оглушительным звуком рвущёйся струны Паганини. С такими стихами я впервые встретился три года назад, бесцельно  бродя по «диким сетям интернета». О своём открытии я поделился с приятелями и подружками, которые любят поэзию, кажется… (не помню). Я даже пару стихов засветил на ЛиРу в виде неумелого, «горбатого» поста. Я тогда только осваивал технику постостроения. Вчера я встретил авторский сборник аудиостихов, которые мне показались очень  интересным. В сети нашёл много новой информации об авторе, новые фотографии и очень обрадовался, что она уже причислена к кругу «бессмертных». Нашёл её  прозу, которая меня  потрясла своей глубиной и мудростью, не менее чем стихи. Предлагаю вам познакомиться с Верой Полозковой, которая вскоре закроет образовавшуюся  брешь в рядах великих поэтесс после их смерти.  Под катом  вы найдёте биографию, маленький рассказ и аудиоверсию моtего любимого стихотворения не вошедшего в плеер.

Читать далее...

Русские поэты с другого ракурса

21 марта во всем мире отмечался День поэзии, и это отличный повод вспомнить о наших любимых авторах и их творчестве. Ведь даже о тех поэтах, чьи стихи мы помним со школьной скамьи, можно узнать много нового.

Читать далее

Омар Хайям



Все обо всем.

Памяти Александра Сергеевича Пушкина

http://www.liveinternet.ru/users/4087487/post312327813/

На эту тему можно спорить с документами на руках и с предчувствиями, догадками, но правильно сказал Веллер посредством героев своего рассказа, что на фоне Дантеса, Пушкин и в самом деле смотрится, как африканская обезьянка. Недаром Мартышка и Обезьяна были его лицейские прозвища. Я очень люблю и знаю Пушкина и всё что с ним связанно, но когда я впервые прочёт и услышал Веллера, то получил огромное удовольствие. Веллер выразил мои мысли до мелочей. И как говорил наш классик - современник Евг. Евтушенко: И если сотня, воя оголтело, кого-то бьет,- пусть даже и за дело! - сто первым я не буду никогда!
Потому я сомневался, стоило ли вставлять этот рассказ, но мне кажется, что умные поймут это правильно, а глупые не будут читать мой пост. Спасибо за коммент. Заходите ко мне в гости чаще. Буду только рад!

ТЕПЕРЬ НЕ УМИРАЮТ ОТ ЛЮБВИ...

Теперь не умирают от любви —
насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
лишь без причины человеку плохо.

Теперь не умирают от любви —
лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но «неотложку», мама, не зови,
врачи пожмут беспомощно плечами:
"Теперь не умирают от любви...".

Читать далее...

Борис Чичибабин - Не умер Сталин!

 

 

Слепого века строгий поводырь, или Борис Чичибабин как зеркало советской перестройки

Начало здесь

Продолжение на ЖЖ здесь

 

продолжение

 

 

«Бессмыслен русский национализм»

 

Борису Чичибабину было в высшей степени свойственно качество, которое составляет уникальную особенность русской культуры — всякую чужую боль он ощущал как свою собственную. А через собственную боль шёл к ощущению боли гражданской, общечеловеческой. Чувство личной вины и ответственности — родовые качества поэзии Чичибабина.
К ритуальным певцам»дружбы народов» он никогда не принадлежал, но фактически эта тема в её истинно человеческом, а не казённом значении всё время звучит в его стихах.

 

И тучи кровью моросили,
когда погибло пол-России
в братоубийственной войне,
и эта кровь всегда на мне.

 

...Вся-то жизнь наша в смуте и страхе
и, военным железом звеня,
не в Абхазии, так в Карабахе
каждый день убивают меня.

 

Он посвящает псалмы Армении, где пишет о её геноциде: «Армения, горе твоё от ума, ты — боли еврейской двойник». В стихах «Судакские элегии» и «Крымские прогулки» поэт, восхищаясь крымской природой, не может не думать о народе, некогда населявшем эти земли и выселенном с них нашими властями.

 

Шел, где паслись отары,
желтую пыль топтал,
«Где ж вы,— кричал,— татары?»
Нет никаких татар.

 

Родина оптом, так сказать,
отнята и подарена,—
и на земле татарской
ни одного татарина.

 

Ещё в 1948 году в «Вятлаге», в разгар сталинской политики травли народов он пишет стихотворение «Еврейскому народу»:

 

Не родись я Русью, не зовись я Борькой,
Не водись я с грустью, золотой и горькой,
Не ночуй в канавах, счастьем обуянный,
Не войди я навек частью безымянной
В русские трясины, в пажити и реки,
Я б хотел быть сыном матери-еврейки.

 

Такие откровения повергали в ярость чиновников от литературы. А Чичибабин, словно дразня их, писал:

 

Солнцу ли тучей затмиться, добрея,
Ветру ли дунуть –
Кем бы мы были, когда б не евреи –
Страшно подумать.

 

Порой в его голосе звучит отчаяние:

 

Всё погромней, всё пещерней
время крови, время черни...

 

Чичибабин яростно ненавидел антисемитов. Эта тема звучит во многих его лирических стихах, адресованных жене Лиле Карась, которая была еврейкой.

 

Ты древней расы, я из рода россов,
И хоть не мы историю творим,
Стыжусь себя перед лицом твоим.
Не спорь. Молчи. Не задавай вопросов.
Мне стыд и боль раскраивают рот,
Когда я вспомню всё, чем мой народ
Обидел твой...

 

 

Чичибабин пытается спасти честь народа русского. Его поэзия неотделима от совести, чувства вины. Это давняя традиция русской культуры: всегда быть на стороне обиженных, униженных, тех, кого травят, кому плохо. "Все поэты – жиды", – пишет Цветаева. "Кто в наши дни мечтатель и философ – тот иудей", – вторит ей Чичибабин.

 

Я самый иудейский меж вами иудей.
Мне только бы по-детски молиться за людей.

 

Для Чичибабина национализм – ругательное слово. Он не может быть спокоен, пока этот позор России лежит пятном на ней. Он любит Родину, но прежде всего служит совести, как родине нравственной.

 

От крови и от слез я слышу и не внемлю:
Их столько пролилось в отеческую землю,
Что с душ не ототрёт уже ни рай, ни ад их –
А нищий патриот всё ищет виноватых.
Вишь, умник да еврей – губители России,
И алчут их кровей погромные витии.

 

Вот стихотворение, написанное им в 69-ом, а как актуально!

 

Бессмыслен русский национализм,
Но крепко вяжет кровью человечьей.
Неужто мало трупов и увечий,
Что этим делом снова занялись?

Ты слышишь вопль напыщенно-зловещий?
Пророк-погромщик, осиянно-лыс,
Орёт в статьях, как будто бы на вече,
И тучами сподвижники нашлись.
"Всех бед – кричат – виновники евреи,
Народа нет корыстней и хитрее –
Доколь терпеть иванову горбу?.."

 

О как бы край мой засиял в семье народов!
Да чёрт нагнал национал-мордоворотов...

 

Снобы считают, что политизированные стихи быстро потеряют свою актуальность и устареют, надо де писать для вечности. Но это зависит от таланта их автора. Разве устареют когда-нибудь, перестанут трогать душу вот эти стихи Чичибабина, написанные в 1959-ом?

 

Однако радоваться рано -
и пусть орет иной оракул,
что не болеть зажившим ранам,
что не вернуться злым оравам,
что труп врага уже не знамя,
что я рискую быть отсталым,
пусть он орет,- а я-то знаю:
не умер Сталин.

 

Как будто дело все в убитых,
в безвестно канувших на Север -
а разве веку не в убыток
то зло, что он в сердцах посеял?
Пока есть бедность и богатство,
пока мы лгать не перестанем
и не отучимся бояться,-
не умер Сталин.

 

 

Пока во лжи неукротимы
сидят холеные, как ханы,
антисемитские кретины
и государственные хамы,
покуда взяточник заносчив
и волокитчик беспечален,
пока добычи ждет доносчик,-
не умер Сталин.

 

И не по старой ли привычке
невежды стали наготове -
навешать всяческие лычки
на свежее и молодое?
У славы путь неодинаков.
Пока на радость сытым стаям
подонки травят Пастернаков,-
не умер Сталин.

 

 

А в нас самих, труслив и хищен,
не дух ли сталинский таится,
когда мы истины не ищем,
а только нового боимся?
Я на неправду чертом ринусь,
не уступлю в бою со старым,
но как тут быть, когда внутри нас
не умер Сталин?

 

Клянусь на знамени веселом
сражаться праведно и честно,
что будет путь мой крут и солон,
пока исчадье не исчезло,
что не сверну, и не покаюсь,
и не скажусь в бою усталым,
пока дышу я и покамест
не умер Сталин!

 

 

Стихи эти были написаны уже на исходе оттепели, когда вновь завинчивались все гайки, и напечатаны быть тогда не могли. Лишь в 1987-ом Чичибабин решился послать их в «Правду». Оттуда пришёл отказ. Друг поэта отнёс эти стихи А. Межирову. Тот, прочитав, тут же позвонил Чичибабину и сказал: «Поздравляю Вас с бессмертием».

 

«Кому ж быть в ответе за век свой?»

 

«Позорный век позорного гражданства», - выносит он свой приговор веку. При этом не щадит и себя:

 

Весь мир захлюпав грязью наших душ,
мы — город Глупов, свет нетленных душ.
И я такой же праведник в родню, -
холопьей кожи сроду не сменю.
Как ненавистна, как немудрена
моя отчизна - проза Щедрина.

 

 

"Русофобия" да и только! Однако - лишь в глазах квасных лапотных патриотов. Таких беспощадно-патриотических стихотворений о России (в которых сама беспощадность и есть наивысшая мера патриотизма и сыновней пронзительной жалости к матери-родине) у Чичибабина немало.

 

Под старость не переродишься,
я сам себя не сочинил:
мне ближе Герцен и Радищев,
чем Петр Аркадьевич иным.

 

Он отказывается "славить" отчизну, неблагодарную к любящим ее пасынкам:

 

 

Тебе, моя Русь, не Богу, не зверю -
молиться молюсь, а верить - не верю.

 

Я сын твой, я сон твоего бездорожья,
я сызмала Разину струги смолил.
Россия русалочья, Русь скоморошья,
почто не добра еси к чадам своим?

 

От плахи до плахи по бунтам, по гульбам
задор пропивала, порядок кляла,-
и кто из достойных тобой не погублен,
о гулкие кручи ломая крыла.

 

Нет меры жестокости и бескорыстью,
и зря о твоем же добре лепетал
дождем и ветвями, губами и кистью
влюбленно и злыдно еврей Левитан.

 

Скучая трудом, лютовала во блуде,
шептала арапу: кровцой полечи.
Уж как тебя славили добрые люди
бахвалы, опричники и палачи.

 

А я тебя славить не буду вовеки,
под горло подступит - и то не смогу.
Мне кровь заливает морозные веки.
Я Пушкина вижу на жженом снегу.

 

Наточен топор, и наставлена плаха.
Не мой ли, не мой ли приходит черед?
Но нет во мне грусти и нет во мне страха.
Прими, моя Русь, от сыновних щедрот.

 

Я вмерз в твою шкуру дыханьем и сердцем,
и мне в этой жизни не будет защит,
и я не уйду в заграницы, как Герцен,
судьба Аввакумова в лоб мой стучит.

 

Он имел право на эти жестокие слова. Любовь давала ему это право. Свет для него сошелся узким клином именно на России. И, переживая "отрыв" близких людей ("не вправе клясть отчайный выезд, несу, как крест, друзей отъезд"), писал:

Не веря кровному завету,
что так нельзя,
ушли бродить по белу свету
мои друзья.

Пусть будут счастливы, по мне, хоть
в любой дали.
Но всем живым нельзя уехать
с живой земли.

 

 

Ещё в 1963 году, подводя итог своим горестным недоумениям, Чичибабин задавался вопросом:

 

Немея от нынешних бедствий
и в бегстве от будущих битв,
кому ж быть в ответе за век свой?
А надо ж кому-нибудь быть...

 

А в 1979-ом, в самый разгар брежневского застоя, призывал к решительным действиям:

 

Покуда есть охота,
покамест есть друзья,
давайте делать что-то,
иначе жить нельзя.

 

Ни смысла и ни лада,
и дни, как решето, -
но что-то делать надо,
хоть неизвестно что.

 

Ведь срок летуч и краток,
Вся жизнь - в одной горсти,
так надобно ж в порядок
хоть душу привести.

 

Давайте что-то делать,
чтоб духу не пропасть,
чтоб не глумилась челядь
и не кичилась власть.

 

Никто из нас не рыцарь,
Не праведник челом.
Но можно ли мириться
с неправдою и злом?

 

Давайте делать что-то
и - черт нас побери-
поставим Дон-Кихота
уму в поводыри!

 

Пусть наша плоть недужна
и безыcходна тьма,
но что-то делать нужно,
чтоб не сойти с ума.

 

Чичибабин не вписывался ни в какие стереотипы. С одной стороны, космополит, гражданин мира, писавший: «я — человек, вот всё моё гражданство», с другой — патриот, не представляющий себе жизни без России. Поэзия Чичибабина — живое доказательство, что гражданин мира может любить свою родину страстно и нежно, что патриотизм связан с чужеедством не по природе своей, а по подсознательному желанию найти предмет ненависти и излить на него свою злобу. В Чичибабине злобы нет. Есть вспыльчивость, горячность, а злобы нет. Слишком много любви, и любовь гасит вспышки гнева.

 

 

Она — в наших взорах, она — в наших нервах,
она нам родного родней,—
и нет у нее ни последних, ни первых,
и все мы равны перед ней.

 

Измерь ее бездны рассудком и сердцем,
пред нею душой не криви.
Мы с детства чужие князьям и пришельцам,
юродивость — в нашей крови.

 

Дожди и деревья в мой череп стучатся,
крещенская стужа строга,
а летом шумят воробьиные царства
и пахнут веками стога.

 

Я слушаю зори, подобные чуду,
я трогаю ветки в бору,
а клясться не стану и спорить не буду,
затем что я скоро умру.

 

Ты знаешь, как сердцу погромно и душно,
какая в нем ночь запеклась,
и мне освежить его родиной нужно,
чтоб счастий чужих не проклясть.

 

«Стою за правду в меру сил...»

 

В 1973 году Чичибабину исполнилось 50. Харьковская писательская организация устроила ему юбилейный вечер. Не умеющий лебезить перед сильными мира сего, не желающий приспосабливаться, верный своим принципам, поэт читал на вечере дорогие и важные для него стихи, которые не могли поравиться властям: «Отъезжающим», «С Украиной в крови я живу на земле Украины» и, наконец, «Памяти Твардовского», которое произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Чичибабин открыто осмелился в нём сказать о тех, кто загнал Твардовского в могилу, изнав его из «Нового мира». Зал оцепенел. В гробовой тишине звучали гневные, одержимые, пророческие слова:

 

 

Иной венец, иную честь,
Твардовский, сам себе избрал ты,
затем, чтоб нам хоть слово правды
по-русски выпало прочесть.

 

Ты слег, о чуде не моля,
за все свершенное в ответе...
О, есть ли где-нибудь на свете
Россия - родина моя?

 

И если жив еще народ,
то почему его не слышно
и почему во лжи облыжной
молчит, дерьма набравши в рот?

 

Паника в верхах разыгралась незамедлительно. Эту апелляцию к массам, эту правду об оболваненном народе правители безнаказанной оставить не могли. Собрали экстерное заседание правления СП и Чичибабин был исключён из их рядов. Он огрызнулся:

 

Но останется после смерти
от поэта - живой огонь,
от чиновника, уж поверьте,
с позволенья сказать, лишь вонь.

 

***
Опять я в нехристях, опять
меня склоняют на собраньях,
а я и так в летах неранних,
труд лишний под меня копать.

Один в нужде скорблю душой,
молчу и с этими, и с теми, -
уж я-то при любой системе
останусь лишний и чужой.

 

Дай Бог свое прожить без фальши,
мой срок без малого истек,
и вдаль я с вами не ездок:
мой жданый путь намного дальше.

 

Совесть и отвагу Чичибабин считал таким же непреложным качеством писателя, как талант.

 

Стою за правду в меру сил,
да не падёт пред ложью ниц она.
Как одиноко на Руси
без Галича и Солженицина. -

 

писал он, когда власти выслали из страны своих пророков. Чичибабин не прощал нравственных компромиссов, моральной нечистоплотности. Мог врезать наотмашь:

 

Я грех свячу тоской.
Мне жалко негодяев -
как Алексей Толстой
и Валентин Катаев.

 

У него много стихов, адресованных писателям: Пушкину, Лермонтову, Пастернаку, Волошину, Ахматовой, Цветаевой, Паустовскому, Достоевскому, Грину, Маршаку, Галичу. Причём взгляд Чичибабина на поэтов был нередко далёк от традиционного. Вот, например, какие ошарашивающие многих стихи посвятил он всеобщему кумиру Сергею Есенину:

 

 

Ты нам во славу и в позор,
Сергей Есенин.
Не по добру твой грустен взор
в пиру осеннем.

 

Ты подменил простор земной
родной халупой;
не то беда, что ты хмельной,
а то, что глупый.

 

Ты, как слепой, смотрел на свет
и не со зла ведь
хотел бы славить, что не след
поэту славить.

 

И, всем заветам вопреки,
как соль на раны,
ты нес беду не в кабаки,
а в рестораны.

 

Смотря с тоскою на фиал —
еще б налили,—
с какой ты швалью пропивал
ключи Марии.

 

За стол посаженный плебей —
и ноги на стол,—
и баб-то ты любил слабей,
чем славой хвастал.

 

Что слаще лбу, что солоней —
венец ли, плаха ль?
О, ресторанный соловей,
вселенский хахаль!

 

Ты буйством сердца полыхал,
а не мечтами,
для тех, кто сроду не слыхал
о Мандельштаме.

 

Но был по времени высок,
и я не Каин —
в твой позолоченный висок
не шваркну камень.

 

Хоть был и неуч, и позер,
сильней, чем ценим,
ты нам и в славу, и в позор,
Сергей Есенин.

 

Борис Чичибабин как зеркало советской перестройки

 

Чичибабин был одним из тех немногих людей в стране, кто не поддавался никаким стадным веяниям. Началась перестройка. Рушились старые святыни. Напористо прокладывали себе дорогу идеи рынка, демократии, религиозного возрождения. Казалось бы, сама логика событий подсказывала поэту: закрепись на позициях, которые уже занял в преддверии перестройки, приветствуй наступление свободы и духовности. Но благостная утопия рыночного рая не застили глаза Чичибабину. В нём вновь проснулся поперечник, взыграла бунтарская кровь, во весь голос заговорило чувство кровного родства с малыми мира сего, которых переехал рынок.

Чичибабин всегда ощущал себя плотью от плоти народа, которого во все времена не учитывала власть.

 

Всю жизнь страшась кровопролитий,
крещен тюрьмою да сумой,
я связан тысячами нитей
с простонародною судьбой.

 

...Я был одно с народом русским.
Я с ним ютился по баракам,
леса валил, подсолнух лускал,
каналы рыл и правду брякал.

 

Это была не демагогия, зачастую звучавшая в стихах поэтов, говоривших от имени народа и при этом обжиравшихся на банкетах и бывших «страшно далеко от него». Чичибабин снова пошёл против течения: предав анафеме власть номенклатуры, он тут же одним из первых протрубил о новой беде, угрожавшей всем нам. Вот, например, его сонет «Всё не так»:

 

С тех пор как мы от царства отказались,
а до свободы разум не дорос,
взамен мечты царят корысть и зависть,
и воздух ждет кровопролитных гроз.

 

Уже убийству есть цена и спрос.
Не духу мы, а брюху обязались
и в нищете тоскуем, обазарясь,
что ни одной надежды не сбылось.

 

Какой же строй мы будущему прочим,
где ходу нет крестьянам и рабочим,
где правит вор, чему барышник рад?

Но, коль уж чтец страстей новозаветных
на стороне богатых, а не бедных,
тогда какой он к черту демократ?

 

Новый рыночный дух для него — удушье. Торжество пошлости, корысти, коррупции его ужасает.

 

Кто - в панике, кто - в ярости,
а главная беда,
что были мы товарищи,
а стали -  господа.

Ох, господа и дамы!
Рассыпался наш дом -
Бог весть теперь куда мы
несемся и бредем.

 

Чичибабин не верил в перестроечную свободу. «У нас всех — ложное понимание свободы, - говорил он. - Ни одно государство не может быть свободным, если люди, живущие в нём, рабы». Он говорил, что в застойные годы был более свободен, чем сейчас, свободен той внутренней свободой, которая может быть присуща человеку даже в тюремной камере. И эту свободу у него никто не мог отнять — ни власти, ни партия, ни КГБ. Теперь он опять был несвободен. Он не может спокойно смотреть, как гибнет культура, как одна порочная мораль сменяется другой, всё подвергается уничтожению и осмеянию. Превыше всего ставится материальное, всё, что можно купить и продать, люди живут в суете, в грехе, в грязи, забыв о главном.
Конечно, и раньше были воры, убийцы и развратники. Но разница заключается в том, что преступник знал, что он преступник. Было чувство греха, понимания греха. Теперь же безнравственные люди в почёте, им завидуют, потому что они более других преуспели в материальной сфере.
Когда-то Блока убило отсутствие воздуха. Он физически это ощущал и не мог писать стихи. То же происходило теперь с нашей культурой. Концепт убивает культуру. Пришедшая к нам буржуазность - концептуальна. Отсюда чичибабинское отрицание буржуазности:

 

 

Над нами, нищими у храма,
как от зачумленных отпрянув,
смеется сытая реклама
с глумящихся телеэкранов.

Еще не спала чешуя с нас,
но, всем соблазнам вопреки,
поэзия и буржуазность -
принципиальные враги.

 

Как мученики перед казнью,
нагие, как сама душа,
стихи обходят с неприязнью
барышника и торгаша.

 

Корыстолюбец небу гадок.
Гори, сияй, моя звезда!
В России бедных и богатых
я с бедняками навсегда.

Отсюда - неприятие чуждого, навязанного американизма, заимствованных терминов и отношений между людьми. И - какая-то усталость, озабоченность в последние годы - от бессилия, как ему казалось, невозможности противостоять всему этому:

 

Зачем мне дан был дар певучий
и светопламенные муки,
когда повсюду мрак паучий
и музы, мрущие, как мухи?

 

Душе не свойственно теряться,
когда на ней судьбы чекан.
В России бунта и тиранства
я дух склонял к бунтовщикам.

 

О, дух словесности российской,
ужель навеки отмерцал ты?
А ты погнись-ка, попросись-ка:
авось уважут коммерсанты.

 

Тому ж, кто с детства пишет вирши
и для кого они бесценны,
ох как не впрок все ваши биржи,
и брокеры, и бизнесмены!

 

Но пусть вся жизнь одни утраты —
душе житьем не налякаться,
с меня ж — теши хоть до нутра ты —
не вытешешь американца!

 

Да знаю, знаю, что не выйти
нам из процесса мирового,
но так и хочется завыти,
сглотнувши матерное слово.

Ему была омерзительна не столько буржуазность, сколько культ буржуазности, ее зацикленность на брюхе, на разврате, ее жестокость и равнодушие к прочим смертным, не сумевшим или не успевшим украсть жар-птицу. Он не столько понял, сколько почуял еще в девяносто первом, что современная русская буржуазность - антихудожественна, бездуховна, способна поглотить все вокруг, пожрать самое себя, культуру, страну, наконец. Чичибабин об этом говорил - его не слышали. Кричал - не верили. Он не себя выражал, а говорил за всех нас, бессловесных:

 

 

Смелым словом звеня
в стихотворном свободном полёте,
это вы из меня
о своём наболевшем орёте.

 

Когда-то горькую правду о нашем времени нам говорили Галич, Высоцкий, Окуджава. В 90-е первым её провозгласил Чичибабин. Он не убоялся власть имущих, с точки зрения которых его стихи, можно сказать, стихи гражданского неповиновения, по-прежнему являлись «антисоветской агитацией», как и в 70-е, и в 80-е годы. Немногие тогда понимали, что удалось понять Чичибабину ещё в 91-ом, когда страна была в эйфории от Ельцина, когда огромные 100-тысячные толпы на площадях скандировали его имя. Даже лучшие и честнейшие, гордо именующие себя демократами. Чичибабин адресует стихотворение одной из них, поэтессе Лине Костенко, пытаясь открыть ей глаза на истинное положение вещей:

 

 

Лина, вы горимостью святы —
знать, стихии дочь Вы,
чьи стихи — как ливень с высоты
на сухие почвы.

 

Ливень тот — всеслышимая часть
духотворной воли.
Вот и дивно мне, что Вы за власть —
ту, что вор на воре.

 

Не добро поэту защищать,
кто в чинах да в сане,—
Вы от них же, ставящих печать,
претерпели сами.

 

Ведь народ и пастыри — совсем
не одно и то же:
гляньте, кто в начальниках засел —
да все те же рожи!

 

Глядя на происходящее, он не может удержаться от сарказма:

 

Уж так, Россия, велика ты,
что не одну сгубила рать,—
нам легче влезть на баррикады,
чем в доме чуточку прибрать.

 

Чичибабина трудно обвинить в том, что он защитник империи — он сам приложил руку к её разрушению. Но, видит Бог, не такого разрушения он хотел. Он хотел преображения, чтобы новая жизнь выросла из ростков того лучшего, что было в нашей прежней жизни. А мы опять всё разрушили и пытаемся строить на пустом месте самую бесчеловечную, самую бандитскую разновидность буржуазного государства.
 Разбушевавшиеся национальные страсти разносят на куски «Союз нерушимый». Люди спорят, рассуждают о том, хорошо это или плохо, нужно или не нужно. Чичибабин не рассуждает, он кричит от боли. Украина, где он родился и жил, отделилась от России. Страна раскололась, и трещина прошла по его сердцу. И, как плач Иеремии на развалинах Иерусалима — его «Плач по утраченной родине»:

 

Я плачу в мире не о той,
которую не зря
назвали, споря с немотой,
империею зла,

 

но о другой, стовековой,
чей звон в душе снежист,
всегда грядущей, за кого
мы отдавали жизнь...

 

С мороза душу в адский жар
впихнули голышом:
я с родины не уезжал -
за что ж ее лишен?..

 

И, чьи мы дочки и сыны
во тьме глухих годин,
того народа, той страны
не стало в миг один.

 

При нас космический костер
беспомощно потух.
Мы просвистали свой простор,
проматерили дух.

 

К нам обернулась бездной высь,
и меркнет Божий свет...
Мы в той отчизне родились,
которой больше нет.

 

Стихи вызвали настоящий шквал. Чичибабин был обвинён в имперских амбициях, в желании реформировать прошлое. И никто из его обличителей не услышал, что стихи, собственно, о том, что человек, поэт, жив ещё, а времени его уже нет, и плач этот по утраченному времени, а не по государственной территории.
Чичибабина судили с высоты нового мировоззрения. Называли «красным». Но он не красный и не белый. Он — человечный. Он не вмещается в прокрустово ложе любой идеологии.

 

Во всю сегодняшнюю жуть,
в пустыни городские
и днем шепчу: Россия, будь –
и ночью: будь, Россия.

 

Еще печаль во мне свежа
и с болью не расстаться,
что выбыл я, не уезжав,
из твоего гражданства.

 

Когда все сущее нищо
и дни пустым-пустые,
не знаю, есть ли ты еще,
отечество, Россия.

 

Почто ж валяешь дурака,
не веришь в прорицанья,
чтоб твоего издалека
не взвиделось лица мне?

 

И днем с огнем их не достать,
повывелись давно в нас
твоя «особенная стать»,
хваленая духовность.

 

Во трубы ратные трубя,–
авось, кто облизнется,–
нам все налгали про тебя
твои славоразносцы.

 

Ты ж тыщу лет была рабой,
с тобой сыны и дочки,
генералиссимус рябой
довел тебя до точки.

 

И слав былых не уберечь,
от мира обособясь,
но остаются дух и речь,
история и совесть.

 

Пусть не прочтут моих стихов
ни мужики, ни бабы,
сомкну глаза и был таков –
лишь только ты была бы...

 

В ларьках барышники просты,
я в рожу знаю всех сам,
смешавших лики и кресты
с насилием и сексом.

 

Животной жизни нагота
да смертный запах снеди,
как будто неба никогда
и не было на свете.

 

Чтоб не завел заемный путь
в тенета воровские,
и днем твержу: Россия, будь! –
и ночью: будь, Россия!

 

Не надо храмов на крови,
соблазном рук не пачкай
и чад бездумных не трави
американской жвачкой.

 

В трудах отмывшись добела
и разобравшись в проке,
Россия, будь, как ты была
при Пушкине и Блоке.

 

Многие ли из наших сограждан сумели и захотели услышать поэта?

 

Первая жертва грязной войны

 

Чичибабин ничего не делал, чтобы снискать известность, славу. Она сама нашла его. Это произошло уже в последние годы жизни. Одна за другой выходили его книги. В 1990 году была присуждена Государственная премия, причём — беспрецедентный случай! - за книгу, выпущенную за счёт средств автора. Его приглашали в разные города на литературные вечера и праздники.

 

                   В Тарусе с М. Алигер. 1991.

 

На вечере в "Литературной газете"

 

Наконец-то появилась возможность побывать за границей, он съездил в Италию и в Германию, дважды побывал в Израиле.

 

                 В Иерусалиме. 1992 год

 

Во второй половине 80-х, в какой-то краткий миг бескровной перестройки показалось, что между поэтом и веком заключено перемирие. Казалось, что Чичибабин дождался своего часа: заслуженная награда, открытые встречи с читателями, журнальные публикации... Так показалось. Но ненадолго. Уже в самом начале 90-х стало ясно, что и новому времени поэт явно не ко двору, что и с этим наступившим грядущим он не собирается шагать в ногу.
Из письма Лилии Семёновны Чичибабиной-Карась от 4 февраля 1995 года: «Позвонила Марлена Рахлина и спросила, читал ли он статью в «ЛГ» о мафиозности всех властей, так он, сидя далеко (она со мной говорила по телефону) буквально заорал: «Я от этого и подыхаю!»
За несколько дней до смерти поэта танки России вторглись в Чечню. Услышав это по радио — рассказывала Лиля, - Борис весь как-то задёргался и не своим голосом заорал те слова, которых в стихах у него нет, которых не было в словаре, чтобы выразить всю степень его бессильного гнева и боли. Слаб тут наш великий и могучий.
Чичибабин умер, узнав о Чечне. Он стал первой жертвой этой грязной войны. 15 декабря 1994 года перестало биться его сердце.

 

Эпилог

 

вдова поэта Л.С. Чичибабина-Карась у памятной доски на улице Чичибабина

 

В январе на улицах вода, темень с чадом.
Не увижу больше никогда тебя рядом.
У меня из горла – не слова, боли комья.
В жизни так еще не тосковал ни по ком я.
Ты стоишь, как Золушка, в снегу, взгляд тревожен.
Улыбнись мне углышками губ, если можешь.
В январе не разыскать следов, сны холонут.
Отпусти меня, моя любовь, камнем в омут.
Мне не надо больше смут и бед, славы, лени.
Тихо душу выдохну тебе на колени.
Упаду на них горячим лбом, ох, как больно!
Вся земля – не как родильный дом, а как бойня.
В первый раз приходит рождество в черной роли.
Не осталось в мире ничего, кроме боли.
И в тоске, и в смерти сохраню отсвет тайны.
Мы с тобой увидимся в раю. До свиданья.

 

Когда он лежал — все считали, что без сознания, - Лиля отчаянно крикнула ему: «Боря, слышишь ли ты меня?!» И в ответ — еле различимое: «Слышу...» Потом это «слышу» помогало ей выжить, ощущая нерасторжимую связь с ним и после смерти.

 

Лиля давно не писала стихов. Но после его кончины и до сорока дней написала 12 плачей о своём горе и читала их ежедневно, после утренних и вечерних молитв.

 

И всё приняв, как ты мне Свет открыл,
я думаю, за что мне счастье было?
За что нас Бог двоих благословил?
И сделал так, чтоб я тебя любила,
чтоб жизнь моя прошла не в пустоте,
не в суете семейного базара,
а в таинстве священного пожара,
в прекрасной и суровой высоте.

 

 

Харьков устроил Чичибабину щедрые похороны, как бы стараясь пышностью прощания возместить и сгладить те удары и обиды, которые наносил при жизни. К мёртвым у нас, как известно, относятся с особой нежностью. Газеты опубликовали некрологи: «Этой потере противятся сердце и разум. Не стало Бориса Чичибабина — поэта милостью Божьей, отшельника и спорщика, смиренника и правдолюбца, вечного подростка и мудреца». Были опубликованы стихи Евтушенко, Окуджавы, Ковальджи, посвящённые умершему поэту, много соболезнующих писем и телеграмм от издательств, газет и журналов, отдельных писателей, в том числе и из-за рубежа. Такого количества печальных цветов и скорбных лиц, потрясённых общим несчастьем, Харьков давно уже не помнил.

 

Надгробие на могиле Б.Чичибабина. Скульптор Владимиров. Установлено в августе 1997 года при поддержке соотечественников, живущих за рубежом.

Но вопреки продуманному ритуалу траурного митинга, опередив литературное начальство и отцов города, из толпы вышел один из посетителей чичибабинских «сред» - знаменитых «чичибабников», и прочитал «Красные помидоры кушайте без меня...» И произнёс горькие слова вины и покаяния. А вслед за ним, уже стихийно, потянулись другие. Что это было? Оплакивание, отпевание, панихида? Эти понятия не выражали всей полноты происходившего. Незрячая эпоха прощалась со своим духовным трагическим поводырём.

 

К моей звезде, таинственной, далёкой,
иду на свет единственной дорогой,
слепого века строгий поводырь. -

 

Как это точно им было сказано!
Возле гроба Чичибабина стояли его последние книги. Он — уходил, они — оставались. И всем казалось, что на побледневших холодных губах ещё витают и теплятся его пророческие слова:

 

Я почуял беду и проснулся от горя и смуты,
и заплакал о тех, перед кем в неизвестном долгу,—
и не знаю, как быть, и как годы проходят минуты...
Ах, родные, родные, ну чем я вам всем помогу?

Хоть бы чуда занять у певучих и влюбчивых клавиш,
но не помнит уроков дурная моя голова,
а слова — мы ж не дети,— словами беды не убавишь,
больше тысячи лет, как не Бог нам диктует слова.

О как мучает мозг бытия неразумного скрежет,
как смертельно сосет пустота вседержавных высот.
Век растленен и зол. И ничто на земле не утешит.
Бог не дрогнет на зов. И ничто в небесах не спасет.

И меня обижали — безвинно, взахлеб, не однажды,
и в моем черепке всем скорбям чернота возжена,
но дано вместо счастья мученье таинственной жажды,
и прозренье берез, и склоненных небес тишина.

И спасибо животным, деревьям, цветам и колосьям,
и смиренному Баху, чтоб нам через терньи за ним,—
и прощенье врагам, не затем, чтобы сладко спалось им,
а чтоб стать хоть на миг нам свободней и легче самим.

Еще могут сто раз на позор и на ужас обречь нас,
но, чтоб крохотный светик в потемках сердец не потух,
нам дает свой венок — ничего не поделаешь — Вечность
и все дальше ведет — ничего не поделаешь — Дух.

 

Четыре года не дожил Борис Чичибабин до своего 75-летия. Одна из центральных харьковских улиц, бывшая «8-го Съезда Советов» переименована в «улицу Бориса Чичибабина».

 

 

 

Последнее публичное выступление поэта. 12 ноября 1994. «Когда я был счастливым»

 

Переход на ЖЖ: http://nmkravchenko.livejournal.com/53584.html

Ольга Александровна Седакова – "удивительный поэт и чудесный человек"

 

Читать далее...

Читаем на досуге: Марина Цветаева. Письма к Наталье Гайдукевич.(скан)

 

Пост: Памяти Марины Цветаевой - здесь

Марина Цветаева. Письма к Наталье Гайдукевич / Составление, подготовка текста и примечания Льва Мнухина; Вступительная статья Владислава Завистовского – Издание второе, исправленное – М.: Русский путь

Читать далее...

Юбилей Фёдора Тютчева

 

Фёдор Иванович Тютчев. Стихи

День и ночь

На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканый
Высокой волею богов.
День — сей блистательный покров
День, земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов!

Но меркнет день — настала ночь;
Пришла — и, с мира рокового
Ткань благодатную покрова
Сорвав, отбрасывает прочь...
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами —
Вот отчего нам ночь страшна!

1839  

Читать далее...

Фёдор Иванович Тютчев - великий русский поэт

Фёдор Тютчев. Портрет работы С. Александровского (1876)

стихи Ф.Тютчева, муз. В. Новожилова

5 декабря исполняется 210 лет со дня рождения великого русского поэта Федора Ивановича Тютчева, обогатившего русскую и мировую лирику немеркнущими шедеврами

Фёдор Тютчев родился 5 декабря 1803 года в родовой усадьбе Овстуг Орловской губернии. Тютчев получил домашнее образование, изучил латынь и древнеримскую поэзию, в тринадцать лет переводил оды Горация.

Первым учителем литературы Федора Ивановича стал молодой поэт-переводчик С. Раич, руководивший его домашним образованием и поощрявший первые стихотворные опыты Тютчева. 

далее>>>

Стихи классиков XIX-XX веков без цензуры

Знакомьтесь, Наум Сагаловский - витязь в еврейской шкуре

Прослушать или скачать Тимур Шаов Советское танго бесплатно на Простоплеер

 

Наум Иосифович Сагаловский                 (род. в 1935 г. в Киеве) — поэт, сатирик, по основной профессии инженер, закончил Новочеркасский политехнический институт, в 1979 г. эмигрировал в США, живет в Чикаго, до эмиграции с Довлатовым знаком не был. Печатался в газетах «Новый американец», «Панорама», «Новости», журналах «Семь дней», «22» и др. Автор стихотворных книг «Витязь в еврейской шкуре» (Нью-Йорк, «Dovlatov's Publishing», 1982), «Песня певца за сценой» (Чикаго, «Renaissanse Publishing», 1988) и совместного с Вагричем Бахчаняном и Сергеем Довлатовым сборника «Демарш энтузиастов» (Париж, «Синтаксис», 1985).   СЕРГЕЙ ДОВЛАТОВ О НАУМЕ САГАЛОВСКОМ

Читать далее...

Пост памяти Высоцкого

 

25 июля — день памяти великого российского поэта и певца Владимира Семеновича Высоцкого.

Ровно 33 года назад не стало Высоцкого. Его творческая жизнь — это более 800 песен и стихов, 20 ролей в театре и около 30 ролей сыгранных в кино. Владимир Семенович каждой написанной им строкой, каждым аккордом, каждым своим «криком», «раскатом грома» давал понять людям, что он их понимает. Он пел и о стране, и о насущных проблемах, и о далеких мечтах. Он рассказывал свои истории так, что хотелось ликовать и в то же время плакать от переизбытка чувств. Ирония сквозь слезы, крепкая правда сквозь социальные «кляпы», горечь безысходности, светлая надежда, значимость любви — каждое слово, каждая его песня — это мир, который он подарил всем людям. И это был самый реальный и честный мир.

AdMe.ru собрал для вас самые самые интересные истории из жизни поэта и предлагает посмотреть на редкие фотографии этого гениального человека.

Володя в пионерском лагере «Машиностроитель», 12 лет

[Прирожденный талант]

Высоцкого отличали от многих детей двора два качества: беспредельная доброта, проявлявшаяся в том,

Читать далее...

Иосиф Бродский

Этого поэта я открыла для себя будучи уже в зрелом возрасте. С юности всей душой любя поэзию, никак не могла этой душой принять Поэта Иосифа Бродского. Думаю многие со мной согласятся, что поэзию, как и музыку, принимают душой. Теперь понимаю, почему так. Тогда не доросла,не хватило жизненного опыта, знаний и много другого, что приходит с возрастом. Помню, только потрясение, от прочитанного. Это было связано с личным состоянием, многим известным, состоянием тяжкого разочарования, маленькой смерти внутри тебя, когда не хватает воздуха. И спасти может музыка, стихи и полное одиночество. И вот тут- то Боженька посылает эти строки....

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

****
Услышу и отзовусь

Сбились со счета дни, и Борей покидает озимь,
ночью при свете свечи пересчитывает стропила.
Будто ты вымолвила негромко: осень,
осень со всех сторон меня обступила.
Затихает, и вновь туч на звезды охота
вспыхивает, и дрожит в замешательстве легком стреха.
С уст твоих слетают времена года,
жизнь мою превращая, как леса и овраги, в эхо.
Это твое, тихий дождь, шум, подхваченный чащей,
так что сердце в груди шумит, как ивовый веник.
Но безучастней, чем ты, в тысячу раз безучастней,
молча глядит на меня (в стороне) можжевельник.
Темным лицом вперед (но как бы взапуски с тучей)
чем-то близким воде ботфортами в ямах брызжу,
благословляя родства с природой единственный случай,
будто за тысячу верст взор твой печальный вижу.
Разрывай мои сны, если хочешь. Безумствуй в яви.
Заливай до краев этот след мой в полях мышиных.
Как Сибелиус пой, умолкать, умолкать не вправе,
говори же со мной и гуди и свисти в вершинах.
Через смерть и поля, через жизни, страданья, версты
улыбайся, шепчи, заливайся слезами сладость
дальней речи своей, как летучую мышь, как звезды,
кутай в тучах ночных, посылая мне боль и радость.
Дальше, дальше! где плоть уж не внемлет душе, где в уши
не вливается звук, а ныряет с душою вровень,
я услышу тебя и отвечу, быть может, глуше,
чем сейчас, но за все, в чем я не был и был виновен.
И за тенью моей он последует как? с любовью?
Нет! скорей повлечет его склонность воды к движенью.
Но вернется к тебе, как великий прибой к изголовью,
как вожатого Дант, уступая уничтоженью.
И охватит тебя тишиной и посмертной славой
и земной клеветой, не снискавшей меж туч успеха,
то сиротство из нот, не берущих выше октавой,
чем возьмет забытье и навеки смолкшее эхо.

осень 1964

ПЕСНЯ НЕВИННОСТИ, ОНА ЖЕ - ОПЫТА



"On a cloud I saw a child,
and he laughing said to me..."
W.Blake *

1


Мы хотим играть на лугу в пятнашки,
не ходить в пальто, но в одной рубашке.
Если вдруг на дворе будет дождь и слякоть,
мы, готовя уроки, хотим не плакать.

Мы учебник прочтем, вопреки заглавью.
То, что нам приснится, и станет явью.
Мы полюбим всех, и в ответ - они нас.
Это самое лучшее: плюс на минус.

Мы в супруги возьмем себе дев с глазами
дикой лани, а если мы девы сами,
то мы юношей стройных возьмем в супруги,
и не будем чаять души друг в друге.

Потому что у куклы лицо в улыбке,
мы, смеясь, свои совершим ошибки.
И тогда живущие на покое
мудрецы нам скажут,что жизнь такое.


*
"...Дитя на облачке узрел я,
оно мне молвило, смеясь..."

Вильям Блейк



2

Наши мысли длинней будут с каждым годом.
Мы любую болезнь победим иодом.
Наши окна завешены будут тюлем,
а не забраны черной решеткой тюрем.

Мы с приятной работы вернемся рано.
Мы глаза не спустим в кино с экрана.
Мы тяжелые брошки приколем к платьям.
если кто без денег, то мы заплатим.

Мы построим судно с винтом и паром,
целиком из железа и с полным баром.
Мы взойдем на борт и получим визу,
и увидим Акрополь и Мону Лизу.

Потому что число континентов в мире
с временами года, числом четыре,
перемножив и баки залив горючим,
двадцать мест поехать куда получим.


3

Соловей будет петь нам в зеленой чаще.
Мы не будем думать о смерти чаще,
чем ворона в виду огородных пугал.
Согрешивши, мы сами и станем в угол.

Нашу старость мы встретим в глубоком кресле,
в окружении внуков и внучек. Если
их не будет, дадут посмотреть соседи
в телевизоре гибель шпионской сети.

Как нас учат книги, друзья, эпоха:
завтра не может быть также плохо,
как вчера, и слово сие писати
в ТЕМПИ следует нам ПАССАТИ.


Потому что душа существует в теле,
жизнь будет лучше, чем мы хотели.
Мы пирог свой зажарим на чистом сале,
ибо так вкуснее, нам так сказали.

Валентина Полухина в течение долгого времени она опрашивала поэтов, писателей, деятелей культуры, просто друзей Бродского о его поэзии и о нем самом. Она находила их в разных уголках мира и задавала им свои вопросы. Результатом этой работы стали два тома с общим названием "Иосиф Бродский глазами современников". 60 интервью о великом поэте дают поразительное ощущение близкого знакомства с ним, вручают вам ключи к пониманию его творчества. Читать можно здесь http://www.rg.ru/2009/01/29/brodsky.html
Стихотворения Иосифа Бродского читайте на сайте AXLIB.RU
http://www.axlib.ru/index.php?p=2&s=brodsk_p&n=88

Серия сообщений "Поэзия":

Часть 1 - Анна Ахматова
Часть 2 - Стихи о музыке
...
Часть 18 - 8 мая 1910 года состоялось венчание Николая Гумилева и Анны Ахматовой
Часть 19 - Да́нте Алигье́ри "Оставь надежду всяк, сюда идущий!"
Часть 20 - Иосиф Бродский
Часть 21 - Любимые стихи:"Письма римскому другу"И.А.Бродского читает Михаил Казаков.
Часть 22 - Иван Бунин
...
Часть 27 - Поэт Максимилиан Александрович Волошин
Часть 28 - Переделкино. Маленькие истории писательского посёлка
Часть 29 - Андрей Вознесенский ,,Тишины хочу..."

Любимые женщины Высоцкого.

 

 

 

 

Памяти Анны Ахматовой...

Сегодня день рождения Анны Андреевны Ахматовой. Давайте посмотрим памятники и мемориальные доски посвященные Ахматовой...

А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне...

Читать далее...