В 1695 г., апреля 30, закричал (на площади) мужик караул и сказал за собою государево слово, и приведен в Стрелецкий приказ и расспрашиван, а в распросе сказал, что он, сделав крылья, станет летать как журавль. По царскому указу предложение было принято.

Сделал он себе крылья из слюды, истратив на это 18 р. Начальник Стрелецкого приказа боярин кн. Троекуров с товарищами и с другими любопытными лицами вышел из Приказа и стал смотреть, как полетит мужик. Устроив крылья, мужик по обычаю перекрестился и стал мехи надувать, хотел лететь, да не поднялся, сказал, что крылья сделал тяжелы. Боярин на него раскручинился. Мужик бил челом, чтоб ему сделать крылья иршеные (род замши), на которые издержано еще 5 руб. И на тех не полетел. За то ему было наказанье - бить батогами, снем рубашку, - а деньги велено на нем доправить, продать все его имущество

 

И.Е. Забелин "История города Москвы"

Церковь Введения Пресвятой Богородицы во Храм, что на Большой Лубянке, разрушенная большевиками, имела долгую и славную историю. Храм находился перед угловым с Кузнецким мостом серым домом, рядом с памятником советскому дипломату польского происхождения Вацлаву Воровскому.
Когда-то вся территория между нынешней Большой Лубянкой и Сретенкой называлась Кучковым полем. По преданию в этой местности находились владения полулегендарного боярина Степана Кучки, умерщвленного Юрием Долгоруким за плохой прием и крутой норов: богатые села Кучки он забрал себе и основал на их месте город Москву, названный по главной реке. Само название местности − «Кучково поле» сохранялось вплоть до XVI-XVII вв.
Впервые название «Лубянка» было упомянуто в 1480 году, когда великий князь Московский Иван III приказал новгородцам и псковитянам, жившим в Москве, селиться в районе нынешней Лубянской площади. Эту местность переселенцы из Великого Новгорода назвали в память об улице своего родного города – Лубяницы. Хотя до середины XIX века Большая Лубянка называлась Сретенской и была началом Сретенки от центра. По другим версиям здесь продавали столь популярные на Руси лубки - дешевые лубочные картины, или же находились лубяные лавки, в которых делали телеги и сани, покрытые лубком, и тут же их продавали.
Введенская церковь же была больше связана с Псковом. Старое ее название "в Псковичах" связано с тем, что храм, поставленный здесь переселенцами из Пскова, находился около подворья этого древнерусского города.
Построена эта церковь была в 1514-1518 гг. по личному указу московского государя Василия III, отца Ивана IV Грозного, который повелел то ли перестроить для переселенцев уже стоявшую здесь каменную (!) церковь, то ли возвести новую. Архитектором выступил Алевиз Новый, строитель Архангельского собора в Кремле, Предтеченской церкви в Замоскворечье, Владимирской церкви на Ивановской горке, собора Петра Митрополита в Высоко-Петровском монастыре на Петровке, храмов Александровской Слободы.
В 1551 году Введенская церковь стала одним из семи московских соборов, учрежденных властью для решения духовных дел каждого из семи церковных сороков, на которые Стоглавым собором была тогда поделена православная Москва - Кремлевский, Китайгородский, Замоскворецкий, Пречистенский, Сретенский, Никитский и Ивановский. Духовенство, причисленное к Сретенскому сороку, с тех пор обращалось сюда, в Введенскую церковь с различными прошениями.
Славна эта церковь еще и тем, что в первой половине XVII века была приходским храмом князя Дмитрия Пожарского, и именно в ней с 1612 года до строительства Казанского собора на Красной площади находилась чудотворная Казанская икона Божией Матери, спасшая Москву во время войны с поляками. Князь Дмитрий Пожарский жил прямо напротив церкви, в чудом сохранившихся до наших дней палатах (дом №14) по Большой Лубянке (в то время – Сретенке). Его двор был втрое больше, чем нынешняя территория дома Растопчина. Одну треть, вероятно, сам князь Пожарский отдал подворью Макарьева монастыря (№16). То, что осталось, разделили на две части наследники пресекшегося рода Пожарских (пресёкся по мужской линии в 1685 году со смертью Юрия Ивановича, внука князя Дмитрия) – Голицыны (вторая жена князя Дмитрия – княжна Феодора Голицына, дочь стольника Андрея Ивановича Голицына, пережила мужа на девять лет и умерла бездетной). Еще в XIX веке ученые-краеведы долго искали его дом, и когда обнаружили, что лубянские палаты были постоянным местом жительства князя, а не просто принадлежавшим ему московским владением, то это была целая историческая сенсация. В настоящее время дом находится в частной собственности, заброшен и разрушается.
Вскоре после смерти Лжедмитрия II −"Тушинского Вора", поляки, находившиеся в Москве, ждали час от часу народного восстания и готовились к обороне - дружины первого народного ополчения уже приближались к Москве. Первый бой ожидали на Вербное воскресенье − 17 марта 1611 года, но вспыхнул он два дня спустя и, согласно легенде, по чистой случайности. Будто бы поляки стали упрашивать московских извозчиков помочь им втащить на башни Китайгородской стены тяжелые пушки. Те отказались, и началась перебранка. Иностранцы же, не понимавшие русского языка, решили, что это началось народное восстание, и с оружием напали на русских первыми.
Тогда и завязался бой. Особенно сильным он был в Белом городе, где на поляков бросились толпы успевшего вооружиться народа. На помощь горожанам пришли ратные люди под командованием князя Пожарского: он оттеснил поляков обратно в Китай-город и у церкви Введения близ своего дома поставил укрепление - "небольшой острог", что-то вроде баррикады. Но в тот день князь был сильно изранен и увезен с поля боя для излечения в свою вотчину. Оправившись от ранений, в 1612 году он вместе с нижегородским купцом Кузьмой Миничем возглавил Второе русское ополчение.
А чудотворный Образ Богоматери из Казани прислали еще князю Дмитрию Трубецкому, руководителю первого народного ополчения. Какое-то время, продержав Казанскую икону у себя, Трубецкой отпустил ее обратно в Казань. По пути икона прибыла в Ярославль в тот день, когда туда же пришли из Нижнего Новгорода войска Второго ополчения во главе с князем Пожарским.
Во время войны Введенская церковь была сожжена и ограблена поляками. Ее восстановление молва приписывала самому Пожарскому: 26 октября 1612 года, сразу же после победы, князь поставил Казанскую икону в свой Введенский храм на Лубянке, где она пребывала до окончания строительства Казанского собора. И именно туда, на Лубянку, дважды в год - 8 июля, в праздник обретения Казанского образа, и 22 октября, в праздник победы русского воинства и чудесного спасения Москвы, - ходили из Кремля с крестным ходом.
А когда икону торжественно перенесли в новопостроенный Казанский собор - князь Пожарский нес ее на руках с Лубянки на Красную площадь, - то в память о пребывании чудотворного образа в Введенской церкви, патриарх Филарет установил к ней на Лубянку особый крестный ход, а царь Михаил Федорович накануне праздника ездил в Введенскую церковь к вечерне.
Сам князь Пожарский много старался о благолепии Введенского храма: он подарил Храму богато украшенный список Казанской иконы в золоченой ризе с жемчугами. В храме находился образ Спасителя с изображением святителей Петра и Алексея, расшитый руками одной из дочерей князя.
В этот же храм благодарный Пожарский поместил и принадлежавший ему образ Знамения, а список с него был помещен на каменном столпе около его дома. Около этого столпа с иконой (в то время часть бывшего владения князя принадлежала Голицыным) остановился великий московский пожар 1737 года, названный Троицким, потому что произошел он в Троицын день. Пожар это печально знаменит - именно в нем погиб в литейной яме кремлевский Царь-колокол.
В дальнейшем этот столп с иконой включили в усадебную ограду, а после революции икону с него сняли и передали во Введенскую церковь. Там она и хранилась до сноса храма.

И еще Пожарский устроил во Введенской церкви придел во имя св. великомученицы Параскевы Пятницы - в память своей первого супруги Прасковьи Варфоломеевны, скончавшейся в 1635 году. В этой церкви ее отпевал сам Патриарх, и дореволюционные историки предполагали, что супруга Пожарского была погребена здесь, а Пятницкий придел был основан и выстроен над ее могилой. Между соседними дворами причетников была открыта богадельня, которая называлась Пожарскою.
И до 1771 года во Введенской церкви хоронили славных и богатых прихожан. В их числе были и потомки Пожарского, и его свояк князь Хованский. Сам Пожарский умер 20 апреля 1642 года, на вторую неделю после пасхи и был похоронен в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре. В советский период усыпальница князя была разрушена, но совсем недавно восстановлена.
В 1722 году согласно вышедшему тогда особому петровскому указу праздник Введения включили в список церковных и государственных праздников, в дни которых высочайше запрещалось работать (в том числе и государственным учреждениям, например, присутственным местам) и торговать. В этом петровская политика развивала ранее существовавшую традицию: и при Алексее Михайловиче в воскресные и праздничные дни нельзя было работать, "судить" и торговать - разрешалась только продажа съестных припасов и конского корма.
В середине XVIII века Введенская церковь на Лубянке была заново перестроена архитектором Постниковым. Освящал ее сам московский архиепископ Платон (Левшин), будущий знаменитый митрополит.
А во время нашествия Наполеона в бывшем доме Пожарского находилась усадьба главнокомандующего московским ополчением, знаменитого градоначальника Москвы графа Ф.Ф. Растопчина, автора популярных антинаполеоновских "афишек". Их вывешивали у Казанского собора на Красной площади вместе с карикатурами на французов для поддержания духа москвичей. Именно в этом доме Растопчин отдал приказ о поджоге Москвы.
Сюда, на Лубянку, привезли генерала Багратиона, смертельно раненного на Бородинском поле. Этот дом попал на страницы романа Льва Толстого "Война и мир": во дворе усадьбы действительно произошла казнь молодого человека по фамилии Верещагин, купеческого сына, обвиненного в пособничестве врагу за распространение наполеоновских прокламаций.
Это была запутанная история. Семья Верещагиных имела в Москве собственный пивоваренный завод. Молодой Верещагин был непомерно образован для того времени, знал французский и немецкий языки, читал в московских кофейнях иностранные газеты. Видимо, иногда вслух.
В то время в Москве очень боялись французских шпионов, и быстро понеслось, что он распространяет из "Гамбургских ведомостей" перевод прокламации Наполеона, объявленной императором в Дрездене перед походом в Россию.
По этому обвинению 26 июня 1812 года Верещагина арестовали и приговорили к ссылке на каторгу в Нерчинск. До отправки он содержался в "яме" - городской тюрьме.
Однако ранним утром 2 сентября, перед самым заходом Наполеона в Москву Растопчин вытребовал арестанта в свой дом на Лубянку и прокричал толпившемуся во дворе народу, что Верещагин - "изменник, злодей, губитель Москвы" и подлежит только смертной казни. Квартальные надзиратели, охранявшие дом, ударили его саблями, и толпа привязала к хвосту лошади тело Верещагина, "видя в нем глас Наполеона", как писал позднее Растопчин в своем докладе министру юстиции.
При пожаре 1812 года сама усадьба и местность вокруг не пострадала. Существует мнение, что Растопчин втайне надеялся, что император французов Наполеон остановится в его доме.
В 1826 году графа Растопчина отпевали во Введенской церкви, а позднее в знаменитом доме на Лубянке находилась обыкновенная московская гимназия.
В 1817 году Д. А. Лухманов, владелец антикварного магазина и знаток искусства Возрождения, на свои средства обновил живопись в храме, выполнив ее в стиле Рафаэля и Рубенса, В церкви сохранялись и древние иконы. В 1870-х гг. приделы церкви были расширены. Дома причта часто сдавались под торговлю. Так, в 1820-х гг. при доме дьячка находилась семенная лавка огородника и садовода Василия Калинина, торговавшего семенами цветочных и огородных растений и улучшенных сортов ржи, овса, гречихи, ячменя, конопли, гороха. Тут же можно было нанять опытного огородника и садовода.
В конце XIX века дом Растопчина принадлежал Правлению Московского Общества страхования от огня. Таким мистическим образом это место привлекало к себе все, что связано с огнем (наблюдение Р. Рахматуллина).
В 1920 году в трапезной Введенской церкви обрушился потолок, но все было восстановлено. А уже в 1924 году церковь снесли как "помеху" автомобильному движению. Ее убранство передали в близлежащую церковь Вознесения бывшего Варсонофьевского монастыря в одноименном переулке, но потом и та была снесена.
На Лубянке же, на месте, где стоял Введенский храм, образовалась площадь Воровского, и во дворе дома, где тогда работал Наркомат Иностранных дел, 2 февраля 1924 года революционеру был поставлен уродливый памятник работы скульптора Каца - один из редчайших в Москве памятников ранней советской эпохи, дошедший до нашего времени.

Наталья Самовер

18 апреля – Международный день памятников и достопримечательных мест, он же Международный день Всемирного наследия. В общем, это профессиональный праздник «Архнадзора», и мы не могли его не отметить. Отметили как обычно акцией. Героем этого дня стал Матвей Федорович Казаков.

Под вечер воскресенья четыре экскурсионные группы, стартовавшие с разных точек, искали в сегодняшней Москве - Москву золотого екатерининского века, железного павловского и золотого александровского. Москву казаковскую. А сошлись все вместе на углу Большого и Малого Златоустинских переулков у дома 11/1, который в реестре Москомнаследия значится как «Дом и школа» - памятник федерального значения.

Дом непростой и школа непростая. В 1782 году 44-летний Матвей Федоров сын Казаков, знаменитый архитектор, глава Экспедиции Кремлевского строения, купил «Мясницкой части близ Златоустинскаго монастыря, в приходе церкви Чудотворца Николая, именуемого в Кленниках», усадьбу с палатами, садом и деревянными хозяйственными строениями. В палатах он поселился сам со своим многочисленным семейством, а на углу двух переулков построил по собственному проекту двухэтажный каменный дом, в котором разместил свое любимое детище – архитектурную школу, чтобы «способнее было всегда своих архитектурных учеников видеть, давать всем вообще потребные наставления, распределяя их по усмотрению и способностям каждого и по практикам».

Сюда он ходил преподавать около десяти лет. Здесь перебывала у него вся архитектурная Москва. Если бы на фасаде этого дома повесить мемориальные доски, посвященные его знаменитым гостям, он покрылся бы ими не хуже знаменитого Дома на набережной и других «генеральских домов».

Непрерывная нить жизни этого дома прялась, нанизывая все новые имена и события, более двухсот лет. А в 2003-м все оборвалось. Пожар вызвал повреждение кровли и частичное обрушение перекрытий. Толстые стены XVIII века выдержали, но дом, к тому времени уже признанный памятником архитектуры, остался брошенным на произвол судьбы – пристанищем бомжей, легкой жертвой, привлекательной для расторопных инвесторов.

Статус памятника федерального значения все-таки защитил Дом Казакова от сноса с целью строительства на его месте нового жилого (естественно, элитного!) дома, но, увы, этот статус не смог дать ему главного – крыши.

Много лет, пока федеральный центр и Москва вели тяжбу о владении столичными памятниками, ни одна сторона и не думала вкладывать деньги в спасение больного старика. Конечно, на словах его заслуги были признаны. Еще в 2004 году мэр Москвы поддержал идею размещения в нем Музея истории московской архитектурной школы, вот только средств ни на создание музея, ни на проведение хотя бы самых основных противоаварийных работ так и не было выделено. И даже единственная табличка, извещавшая о том, что эта печальная руина охраняется государством, как-то незаметно исчезла со стены.

Для городского бюджета то были тучные годы. Что же говорить о нынешних – тощих?

И по сей день Дом Казакова стоит посреди Москвы все в том же виде – в грязи, в завалах, в кучах мусора и человеческий фекалий, исписанный и изрисованный, с раскуроченными печами и срезанными перилами лестницы. Небо посылает свои осадки прямо в его сердце, а на карнизе укоренились деревья. Из него давно украдено все, что могло представлять хоть какую-то материальную ценность. Главную ценность – художественную, историческую и мемориальную – украсть невозможно, но она, похоже, мало кого интересует.

Нам стыдно и больно смотреть на это.

Этот разоренный, униженный, преданный и покинутый, но все еще не добитый дом помнит Казакова в годы его творческого расцвета. Его планировка с угловым круглым залом близка к тогдашней большой работе мастера – кремлевскому Сенату. Помнит дом и трагический отъезд старого зодчего из Москвы при приближении неприятеля, навстречу смерти в Рязани 26 октября (7 ноября) 1812 года после получения известий о том, что дело всей его жизни, его любовь – Москва - обращено в пепел. Помнит то, как погибший классический город возродился в новом, ампирном облике – трудами и попечениями Осипа Бове, Ивана Еготова и других учеников Казакова. Помнит, как год от года уплотнялась и перестраивалась окружающая застройка, и как в 1870-х гг. он сам – расширенный и надстроенный третьим этажом, получил новые фасады. Как в 1920-х был он обращен в коммуналку и населен людьми, большинство из которых даже не догадывались о том, в каких исторических стенах им довелось обитать. Он помнит катастрофу 2003-го и многолетний позор.

Даже для города, где немало исторических зданий обращено в руины, судьба Дома Казакова уникальна. Место рождения классической Москвы, обращенное в общественный туалет, - это символ, и укор, и обличение, стоящее тысяч гневных слов.

16 ноября 2009 года Правительство Москвы выпустило Распоряжение № 2951-РП «О проведении консервации объекта культурного наследия по адресу: Малый Златоустинский пер., д.1/11». Из этого документа мы узнали, то давний имущественный спор наконец-то разрешился в пользу Москвы, и город намерен принять меры для прекращения дальнейшего разрушения Дома Казакова. Правда, торопиться город не намерен. На проведение консервации и подготовку отведено два года 2010-й и 2011-й. Функции государственного заказчика на разработку проектно-сметной документации и проведение консервации объекта возложены на Москомнаследия. Но за пять месяцев, прошедшие с тех пор, торги для определения исполнителя соответствующего государственного заказа так и не проведены, и в положении дома не поменялось ничего, лишь очередные тонны снега выпали в его многострадальные недра и растаяли как обещания.

Минувшей зимой его участь разделили еще несколько знаменитых погорельцев.

И дом больше не смог этого терпеть. Вечером 18 апреля к собравшимся возле него участникам архнадзоровских экскурсий обратился сам Матвей Федорович Казаков. Молодой, нарядный, довольно пафосный, как было принято в его время, и слегка растрепанный, что простительно художнику, – таким главный архитектор города Москвы предстал перед московским людом в луче проектора на фасаде здания. От внимательного взора не укрылось и то, что великий зодчий был несколько растерян.

«Что домы города сего вопиют? – вопросил он. - Как могу видеть я палаты, в дни детства моего принадлежавшие шталмейстеру двора Ея Императорского Величества Родиону Кошелеву, обгорелыми и заброшенными, и сказывают, что уж почти четыре месяца они так стоят? И другой дом, неведомым мне архитектором Кекушевым для поселянина Быкова с изяществом выстроенный, в том же преприскорбном виде пребывает. А палаты знатных партикулярных владельцев, виды коих собрал я в «Альбомы»? Один, на Гороховом поле, сожжен и разграблен.

Другой, на Большой Никитской улице, графа Льва Григорьевича Разумовского, определен к надстройке, всякого художества чуждой…

А дом сей, у стен которого стоим?! Ныне обращен он в руину и служит пристанищем для бродяг. Зело удивительно мне, что в столь богатом городе не находится денег, чтобы хотя временную кровлю над стенами сими поставить, когда в селе Коломенском выстроено зачем-то подобие дворца царского.

Не тот город счастлив, в который деньги со всего света стекаются, а тот, в котором деньги те умеют употребить с умом и вкусом просвещенным…»

С возвращением, Матвей Федорович! Держитесь! Мы с вами!

http://www.archnadzor.ru/?p=4720

Новинский Введенский Богородицкий монастырь, что на Бережках основан при впадении реки Пресни в Москву-реку митрополитом Фотием (митрополит Киевский и всея Руси, боролся за подчинение литовской православной церкви московской митрополии, был одним из правителей при малолетнем великом князе Василии II Тёмном) между 1425 и 1431 годами. Поскольку монастырь принадлежал московским митрополитам, он носил название владычного (или митрополичьего) дома.

В далекие времена здесь проходила древняя Волоцкая дорога в Новгород. У дороги раскинулось село Кудрино. Название Кудрино выводили из литовского kudra — лес на болоте. Более правдоподобно его происхождение от личного имени Кудра, Кудря, фамилии Кудрин (известны по документам XIV—XVI веков). Село принадлежало участнику Куликовской битвы, серпуховскому князю Владимиру Андреевичу, двоюродному брату Дмитрия Донского. Вдова князя пожаловала новому монастырю обширные угодья, и его владениями стали будущие Патриаршие пруды на Козихе, где была устроена Патриаршая Козья слобода.

А на Пресне образовалась другая патриаршая слобода, где разводили дорогие породы рыб, хранили хлеб и вели огромное огородное хозяйство - отсюда явилось старомосковское прозвание Девятинской церкви (Храм Девяти мучеников Кизических, сохранившийся и поныне), находившейся неподалёку, – «что на Кочерыжке». Вокруг монастыря со временем устроилась слобода, в которой жили монастырские слуги, крестьяне и ремесленники. Ее приходская церковь была освящена во имя св. Иисуса Навина, отчего и могло явиться название местности Новинское. По другой версии имя местности, возможно, произошло от ее характера - новых, только что осваиваемых окраинных земель, «выселок», или от местного села Новинки, которое здесь существовало, о чем значится в духовной грамоте великого князя Василия III, писанной в 1462 году.

В 1540 году в монастыре митрополитом Иосифом встречена принесенная в Москву из Ржева чудотворная икона Ржевской Божьей Матери, после чего по велению Ивана IV в честь этого события построена церковь Пресвятой Богородицы.

Новинский монастырь имел и значение сторожи, ибо еще в XVIII веке его по старой памяти называли «осадным». Здесь же находился патриарший житный двор, для которого в конце XVII столетия, незадолго до построения Девятинской церкви, патриарху передали бывшее владение опального князя В.В.Голицына - дипломата и государственного деятеля времен допетровской Руси, фактического главу русского правительства во время регентства царевны Софьи (теперь часть этой территории занимает комплекс посольства США). Тут же расположились монастырские конюшенные дворы, оставшиеся в названии Конюшковских переулков.

В 1764 году монастырь согласно манифесту Екатерины II был упразднен и обращен в приходскую церковь. В бывших монастырских строениях разместились сначала народная школа, потом новинский частный дом, а после помещения для арестантской роты.

Введенская церковь монастыря (XVII век) разрушена в 1933 году. В 1934 году земельный участок на месте бывшего Новинского монастыря по Большому Новинскому переулку был передан Институту курортологии.

 

Уж от кого не ожидал, так это от корейцев...

На сайте англоязычной газет The Korea Times в разделе Opinions были размещены карикатуры на теракты в московском метро. Первая карикатура ("Атака в московском метро") появилась 30 марта, а вторая ("Очень расстроенный Русский медведь Путин") - в День смеха - 1 апреля. Автор карикатуры не указан, но, сравнив подписи на других рисунках, можно сделать вывод, что он - штатный сотрудник газеты. Эти карикатуры - иллюстрации к статьям. Первая -  "Аль-Каида" приветствует убийства в Москве" - просто излагаются события, произошедшие 29 марта в московском метро, и политика Кремля на Кавказе. Вторая - принадлежит перу британского независимого журналиста Гвинна Дайера, который в очень резких выражениях критикует политику Москвы в отношении Чечни. "Нет ничего общего между борьбой чеченцев за независимость и мировым терроризмом", - утверждает автор этой статьи. Также Дайер осуждает заявление Х.Клинтон о солидарности с Москвой и сравнивает наши проблемы с проблемами Израиля. "Будем надеяться, что Хиллари Клинтон своим заявлением лишь отдала дань вежливости к российским коллегам. Будет плохо, если окажется, что она действительно верит в это", - завершает журналист свою неоднозначную статью.

Мнение англичанина не удивляет, они нас давно "любят", но вот зачем это корейцам понадобилось? Просто одно из проявлений демократии?

Зураб Церетели представил свой очередной шедевр. Архитектурно-пространственная композиция "Европа" представляет собой "хаос из церквей и соборов" Европы. Высота башни - около 450 метров (по словам скульптора, "полторы Эйфелевой башни").

Церетели: «Сооружение является уникальным примером синтеза архитектурных и скульптурных форм, воссоздающих образцы знаменитых европейских памятников культуры».

Памятник планируется установить на Поклонной горе, где уже стоят два произведения Церетели - монумент Победы и скульптурная композиция «Трагедия народов».  

"Грузия всегда осуждала, осуждает и будет осуждать терроризм, даже если он направлен против наших врагов. Все виновные в этом теракте должны быть найдены и наказаны", - заявил государственный министр республики по реинтеграции Темур Якобашвили.

Интересно... От теракта пострадали невинные люди. И это значит, если следовать логике грузинского министра, что врагом Грузии является российский народ? По мне так врагом Грузии является ее собственное правительство и ее собственный же президент, а вовсе не мирные граждане России.

У боевиков - новая тактика? 
 

Чеченские сепаратисты во главе с лидером боевиков Доку Умаровым не берут на себя ответственность за совершение терактов в московском метро. "Все преподнесено так, как будто никто не виноват из российских спецслужб, а на самом деле они причастны. Нам эта война не нужна, никому эта война не нужна. Во взрыве в Москве виновата ФСБ", - говорит мужской голос на распространенной в Интернете аудиозаписи от имени Доку Умарова и Имарата Кавказ.
 

Ранее сообщалось о том, что чеченские сепаратисты взяли на себя ответственность за взрывы в метро, теперь же они отказываются от этого. Война им, как выясняется, уже не нужна. Весьма вероятно, что таким способом они хотят усилить недоверие к нашей собственной власти. Потрясенное чудовищным преступлением,общество, в который уже раз безоговорочно поддерживает власть. Ту власть, которая, может быть этого и не заслуживает...

Наверное, многие видели (а может и кушали там) в различных московских торгово-развлекательных комплексах забегаловку под названием "Обжорный ряд". Там еда продается на вес, накидал в пластмассовую тарелку всего чего угодно, взвесил и вперед, объедаться... Такой, согласитесь, ну очень демократичный способ питания...

В дореволюционной Москве, в районе Охотного ряда, находился переулок, называвшийся Обжорным. В народе просто -  Обжорка. Вот что писал о нем Гиляровский:

"Против ворот Охотного ряда, от Тверской, тянется узкий Лоскутный переулок, переходящий в Обжорный, который кривулил к Манежу и к Моховой; нижние этажи облезлых домов в нем были заняты главным образом "дырками". Так назывались харчевни, где подавались: за три копейки–чашка щей из серой капусты, без мяса; за пятак–лапша зелено-серая от "подонья" из-под льняного или конопляного масла, жареная или тушеная картошка. Обжорный ряд с рассвета до полуночи был полон рабочего народа: кто впроголодь обедал в "дырках", а кто наскоро, прямо на улице, у торговок из глиняных корчаг–осердьем и тухлой колбасой. В обжорке съедались все те продукты, какие нельзя было продать в лавках и даже в палатках Охотного. Товар для бедноты–слегка протухший, "крысами траченый".
 

Интересно, у хозяев современного "Обжорного ряда" - тонкое чувство юмора или они просто не читали Гиляровского?