Будет время  теперь поразмыслить о пользе  потерь... (А. Щербина)

К  30 годам случается, что у  женщины  не остается  ничего кроме успеха в  обществе. А случается,  что есть все кроме успеха.  Во всяком случае  и тех и других  мучает  грусть, та  же  грусть, что мучила  в 13  лет, когда  было  много и непонятно, мучила в 16  лет,  когда  было много  и понятно, мучила в  23 - абсолютно не этапный возраст,  не 21  и не 25. Только  с каждым  годом эта  непонятная  грусть  все ярче  подбирается к  душе,  становится все  реальнее....

Маргарита грустила с утра,  перечитывая  письма которые ей  писали  бумажной почтой в  13 и 16  лет. Письма  любовные,  письма подруг, крайне смешные письма.  И грусть жадно кормилась этими словами, этим почерком. Одной  переписки  хватило бы на  любовный  роман, у  которого было бы начало,  был  пик и было расставание. Удивительно как  можно прожить целую жизнь листом бумаги, чернилами  и почтовыми конвертами.

Мысль сжечь письма пришла сама  собой. Спички в  доме были. Читать и сжигать, чтобы стонущая  грусть  с криком  горела, как  ведьмы на кострах инквизиции. Маргарита взяла  спички,  большую тарелку  и стала  жечь  письма  по одному,  наблюдая  завороженно  за  горящей  бумагой. Каждое  письмо до тла. Грусть  кричала, грусть извивалась, белое  платье  грусти едва мелькало в  горящих строчках. "...и лучше  будь один, чем вместе с кем попало...". 

Письма  кончилисть,  от грусти осталась  только  горстка пепла,  и Маргарита пошла  на крышу,  просто так, потому что когда в  очередной раз умирает  грусть людей тянет на крышу,  на самую высокую крышу,  чтобы смотреть на  мегаполис с высоты. Есть в этом что-то правильное  и величественное. Именно так   и необходимо провожать  грусть в  последний  путь,  глядя на  фигурки  людей с  их личной  грустью, где-то там  далеко, далеко...не рядом, совершенно не рядом. И  плакать без слез, махать рукой, пока  грусть не скроется  на  уходящем в  небо  эскалаторе.

Она вернется, но станет совершенно иной грустью.

И  стоило скрыться  грусти,  как воздух вокруг Маргариты стал чуть плотнее, воздух  сгустился сзади,  обнял  её  за талию,  и положил подбородок  на  левое  плечо. Маргарита  прижалась к  нему  щекой.  "... я смогу  приютить тебя, когда ты устанешь...Нет ничего правильнее перемен". 

Стоять на крыше  больше  не было нужды, Маргарита спустилась в  квартиру,  пахло горелым,  она  открыла  окна,  но воздух вокруг нее не развеялся. На улице  было темно, а  на часах поздно,  сон  подбирался  к Маргарите,  мягко ступая  по ковру. Маргарита снова  грустила, потому что женщинам нужна грусть,  постоянно нужна грусть, даже  если это всего лишь воздух, который  засыпает  обнимая  её.