Француз Жан-Мишель Коснюо (Jean-Michel Cosnuau) живет в Москве уже больше десяти лет. Он удачливый дизайнер, создатель многих клубов и ресторанов, в которых всегда полно посетителей. Этот человек, несмотря на то, что его хорошо знают в светской тусовке Москвы, практически не появляется на страницах газет и журналов. Своему правилу - не давать интервью - он изменил для журнала "Франция".
- Когда я искал о вас какую-то информацию в сети, я столкнулся с тем, что о вас в средствах массовой информации практически ничего не писали. Одна статья в российской англоязычной газете и упоминание во французском интернете о том, что вы курировали рекламную кампанию "Филипп Моррис" во Франции. Вы светский человек : и одновременно настолько закрытый. Как такое возможно?
- И это хорошо. Вы назвали меня светским человеком. Это не совсем так. Мне приходится быть светским, но я человек не то чтобы скрытный: тихий - вот это удачное слово. Будь моя воля, я предпочел бы оставаться в тени. К тому же у меня был очень неудачный эксперимент с французским телевидением.Там мою речь не просто исказили, а показали и рассказали прямо противоположное тому, о чем я им рассказывал. С тех пор я не общался с журналистами, не давал интервью. Делаю для вас исключение.
- Во Франции вы были успешным рекламщиком и пиарщиком. Работали с Шираком. И тем не менее все это оставили и приехали в Москву.
- "С Шираком" - это сильно сказано.Я действительно участвовал в кампании против СПИДа и против употребления наркотиков в учебных заведениях. Это была работа по заказу мэрии Парижа, которой тогда руководил Ширак. Наше агентство просто выиграло тендер.Кстати, я с удовольствием вспоминаю работу на парижскую мэрию. Окружение мэра состояло из толковых и профессиональных людей, а сам Ширак в высшей степени симпатичный человек. Вообще все в нашей жизни происходит отчасти по воле людей, а отчасти по воле Господа. Я занимался политической социологией. Получил степень магистра в Сорбонне. Затем учился в Ecole des Hautes Etudes en Sciences Sociales (EHESS - Школе высшего образования социологических наук) - это оплот социологии во Франции. А затем стал готовиться учиться дальше. Сначала я прошел третий цикл обучения в CELSA (Ecole des hautes etudes en sciences de l'information et de la communication), заведение, которое намного больше было приспособлено к прагматичному использованию социологии: PR, коммуникации, чем последующее. Я имею в виду Sciences Po (Institut d'etudes Politiques de Paris) в Париже, где я прошел еще один третий цикл обучения, но, будучи левым, я туда не очень вписывался. После того как закончил обучение, то три месяца проходил стажировку в рекламном агентстве. Это было агентство "Маккен", они работали на "Кока-колу". Я сработался с командой, так что когда мне предложили остаться там, работать я, недолго думая, дал согласие. Тут была какая-то ирония судьбы. Я, потомственный марксист, пошел на службу к золотому тельцу, работать на американские компании. Впрочем, к этому времени я узнал, правда, не от догматика Маркса, а от прагматика Мао, что не надо страшиться своих противоречий. Поэтому я всегда находился между политикой и пиаром, иногда сочетая одно с другим.
- То, что Ширак правый, а вы левый, не накладывало никаких отпечатков на работу?
- Ширак был одним из первых людей, начавших ломать эту стену. Сейчас эту работу продолжает нынешний президент, успешно переманивающий на службу правому государству левых министров. А потом, СПИД и наркомания вне политики. Вряд ли была в то время хоть одна левая мэрия, которая проводила такую социальную политику, как правая мэрия Ширака. Чтобы закончить политическую тему, могу сказать, что я два года работал с Жаком Лангом, легендарным министром правительства Миттерана. Кстати, Ланг недавно оставил соцпартию и пошел работать в государственную комиссию, созданную Саркози.
- Я, кстати, с юного возраста воспринял политические противоречия. Мой отец - крупный землевладелец, правый католик из консервативной Бретани, а мать - еврейка, коммунистка, родившаяся в Варшаве, ее отец, мой дед, воевал в Красной армии в Гражданскую, во время второй мировой сражался в Сопротивлении. Отец воспитывался у отцов-иезуитов, но, женившись на моей маме, он из любви к ней вступил в ФКП. Он не так хорошо, как мама, разбирался в тонкостях политики. Поэтому он вышел из компартии в 1956 году, после событий в Венгрии. Мама, видимо, на что-то надеялась, поскольку она покинула партию в 1968-м, после событий в Чехословакии. Их политическая деятельность потрясала моего французского деда, который потерял большую часть своих сбережений в "русских займах". Я вырос среди противоречий. Мой дед (еврей) еще в молодости отошел от иудаизма, а потом поддерживал борьбу палестинцев.
- А зачем вы приехали в Россию? Это как-то связано с вашей жизнью?
- Россия - часть семейной истории. Среди героев нашей семьи был, например, Гагарин. Мне рассказывали про "Нормандию - Неман", я бегал на показы советских фильмов. Я работал в рекламных агентствах, закончив эту часть своего жизненного пути в качестве директора крупного американского агентства "Обернет" в Париже. В том числе занимался стратегическим планированием для компании "Филипп Моррис" в Европе. Я автор идеи "Честерфилд-кафе". Во Франции как раз вышел закон о запрете рекламы табачных изделий. И я придумал этот формат, чтобы обойти закон. Мы создали такие бары с живой рок-музыкой, финансируемые "Филипп Моррис". Я захотел сделать такие бары для себя, но "Обернет" был против. Агентство считало, что я не имею права на самостоятельную работу. Я распрощался с ними, создал свое маленькое агентство, "Филипп Моррис" мне помог, они лояльно ко мне отнеслись. Открыл бары в Париже, Мадриде, а потом и в Москве. Кроме того, на мою жизнь повлияло еще одно обстоятельство. Я жил тогда с девушкой - наполовину русской, н аполовину кабилкой (кочевой народ в Северной Африке. - Прим. ред.). Она разбилась в самолете Нью-Йорк - Париж в 1996 году. Это был, судя по всему, теракт. Как раз в это время мне предложили открыть кафе в Москве. Мне нужно было забыться, уйти в работу. Я бросил все, приехал в Москву и начал с нуля. Это было нелегко, зато... Многие говорили про меня во Франции, что я преуспел только благодаря отцовским деньгам и связям. Так что для меня это был шанс доказать, что я могу добиться успеха сам. Ну а в Москве все получилось само собой совершенно по-русски. Мои партнеры, с которыми я начал работать над проектом "Честерфилд-кафе" на Курской, были хозяевами "Голодной утки", так что я и к этому заведению приложил руку. Потом открыл "Честерфилд-кафе" в Ростове. Одна из причин этого - то, что "Тихий Дон" был одной из моих любимых книг. Ко мне стали обращаться люди, которые открывали клубы, но дело не шло. Я полностью менял стиль, дизайн, позиционирование: Я участвовал в самых разных проектах, которые мне предлагали, и с тал заниматься иными вещами. Я стал в какой-то степени дизайнером ресторанов группы Mercury - "Третьяков лаунж", ресторана в Барвихе, открыл издательство... Россия меня поглотила, и слава Богу. Я принял православную веру, для меня это был средний путь между католической церковью и каким-то более восточным поиском. В православии есть мистический поиск, которого я не нашел, например, в иудаизме или другой религии. Не могло не сказаться и то, что Россия приняла христианство на тысячу лет позже, чем Западная Европа. Поэтому здесь сохранились рудименты язычества. И вообще православие вошло во всемирное христианство не по рациональным, а по эмоциональным, душевным мотивам.
- Какой из ваших проектов в России вы считаете самым интересным, самым удачным?
- Будущий.
- А из тех, которые уже существуют?
- "Вуду Лаунж". Мы начали вообще с нуля. Бюджет был просто смехотворный, возможности - минимальные. И при этом потрясающий успех. Это была первая терраса в Москве, сделанная на западный лад. Ну и было бы, конечно, несправедливо не сказать, что мои стрип-клубы тоже пользуются успехом.
- А сколько у вас стрип-клубов?
- Сейчас только "Бордо". Но я сделал в свое время "Сафари", "О-ля-ля", "Шандра"... Когда я открыл "Сафари" - свой первый клуб, -никогда прежде я не заходил в стрип-клуб и не знал, что это такое. Поэтому у меня не было никаких шаблонов, я сделал то, что, по моему мнению, должно было там быть. К тому же этому виной чрезмерно строгое воспитание, феминистское - со стороны матери и иезуитское -со стороны отца, для меня было невозможным заработать хоть копейку за счет труда тех девушек, которые приходили туда танцевать. Поэтому мы создали совершенно нетипичную с коммерческой точки зрения атмосферу, когда девушки точно так же, как и другие посетители, платили за вход. И поэтому самые красивые девушки Москвы валом пошли к нам.
- Были неудачные проекты?
- Иногда. Те немногие неудачные опыты, которые были, объясняются выбором неудачного партнера.
- Есть какая-то особенная специфика бизнеса по-русски?
- Мы работали, всегда руководствуясь инстинктом, на основе доверия. Американцы будут строчить тысячестраничные отчеты, проводить аудит даже тогда, когда всем ясно, что проект неудачный. Я всегда работал на основании своего инстинкта и доверия. У меня никогда не было проблем с русскими партнерами. Они отвечали за бизнес, я - за дизайн, концепцию - художественные составляющие.
- А условия работы?
- Россия становится все более и более буржуинской. Но, замечу, что Россия во многом гораздо свободнее Западной Европы. Здесь нет политкорректности, этой мозговой чумы, которая пришла во Францию из США.
- Вы приехали в Россию и начали здесь работать в 1996 году, а в 1998 году случилось... Ну, в общем, все хорошо помнят, что тогда случилось
- Ну произошло... Для меня дефолт не многое изменил. Как, кстати, и для русских.
- Тем не менее, многие разорились.
- Знаете, многие говорили тогда, что потеряли сбережения всей своей жизни, а на самом деле они потеряли сбережения трех лет. Может быть, во всей этой истории был какой-то положительный эффект. Экономика все-таки оздоровилась. Люди начали работать.
- Они в общем-то и закончили работать так же быстро, как начали.
- Я все-таки по образованию социолог. Так что слежу за мелкими деталями. В 1996 - 1998 годах до 10 часов утра на улицах не было машин. Люди спали. Недавно я прилетел в Шереметьево в 6 часов утра. До центра добирался 2 часа. Люди работают, появился средний класс. Я по своей работе часто пересекаюсь с промышленниками. Поражает проницательность и скорость ума молодых людей.
- И все-таки, что нужно сделать французу, чтобы удачно работать в России?
- Найти хорошего партнера и слушать его. В 1998 году, вскоре после кризиса, я летел в самолете вместе с большой группой французов из Москвы в Париж. Это было сборище идиотов, окончивших крутые бизнес-школы, говоривших о России так же, как их дедушки говорили о Конго. Я больше никогда не видел этих людей. Уверен, что ничего у них в России не получилось и не могло получиться. Россия -очень специфическая страна. Смесь прагматизма и нерациональности. Агрессивность многих русских прикрывает их неуверенность в себе и комплексы. Впрочем, эти комплексы быстро тают под жарким солнцем, которое светит над нашими головами. Боюсь, что те большие деньги, которые сейчас можно заработать в России, могут сделать людей слишком самоуверенными. Ведь деньги - это всего лишь деньги.
- Что самое сложное для иностранца, работающего в России?
- Избавиться от своих привычек - плохих и хороших.Я сейчас не вижу своей жизни вне России, но если Россия слишком приблизится к Западу, то я не исключаю того, что двинусь дальше на восток.
- В Китай? В Японию?
- Нет. Последний рубеж для меня - Казахстан.Японцы - это немцы с другим разрезом глаз. А Китай - это замечательно, но я не чувствую достаточно ресурсов, чтобы двинуться туда.
- У вас русская жена?
- Да. Правда, у нас гражданский брак, формально мы не женаты.
- На каком языке общаетесь?
- На всех. По-русски, по-французски, по-английски:
- Жена не ревнует вас к работе?
- Немножко ревнует, если честно. Правда, когда я принял православие, мне простилось пятьдесят лет грешной жизни: Знаете, когда у вас новый автомобиль, не хочется его разбить, поцарапать.
- И тем не менее, мне трудно представить, как бы, например, отреагировала моя жена, стань я владельцем стрип-клуба.Она ходила бы за мной на работу.
- Нас связывает настоящее доверие. А потом, люди, которые работают на икорном заводе, давно не могут есть икру. К тому же я не занимаюсь девушками. Дизайн, декорации общий стиль - это мое.
- В России существует масса условностей. Человек,достигший определенного уровня, должен одеваться в соответствующую одежду, носить дорогие часы, он не может себе позволить ездить на недорогом автомобиле, а о метро и речи быть не может...
- Российское общество даже менее сегментировано, чем французское. Французское состоит из множества ячеек, где есть особая атрибутика в области одежды, языка... В России, правда, в последнее время появилась категория "сынков" - детей богатых родителей.
- Они были всегда. Дети известных писателей, дипломатов, советских чиновников: Еще в советские времена. Были кафе, рестораны, где собиралась именно "золотая молодежь"?
- Все-таки это не так бросалось в глаза, как сейчас. К тому же российские условности таковыми не являются. В России нет вкусовых ориентиров. Они вырабатываются стихийно. Используется правило: дорого - значит хорошо.
- В Европе на серьезные переговоры, когда на кону стоит миллионная сделка, я могу приехать на метро, на Пежо-206. В России это невозможно.
- Почему? Я иногда приезжаю на деловые встречи и на велосипеде.
- Кто в основном посещает ваши рестораны, клубы? Кто эти люди, каков их статус?
- Наверное, среди них половина экспатов, половина русских. Президенты, генеральные директора компаний, банкиры, государственные чиновники.
- Что такое для вас создание дизайна клубов?
- Основная ошибка начинающих дизайнеров - когда им дают заказ, они накидываются на журналы и ищут, что они могли бы копировать. Для меня существуют две главные составляющие - место и функция данного пространства, то, что я бы назвал душой данного места. И нужно создать что-то доселе невиданное, то, что я называю концепцией данного места. До того, как я занялся "Вуду-лаунж", там было заведение, которое называлось "От заката до рассвета". Помещение арендовалось у дворца культуры. Моя первая мысль - создать некий афро-кубинский рок-клуб. Оттуда и появилось название "Вуду". За зданием клуба была совершенно не использовавшаяся лужайка. Мы решили сделать там первую террасу в Москве. Итак: функция, место, история места.
- Один из российских министров сказал мне такую фразу:"Я вел, веду и буду вести исключительно буржуазный образ жизни и горжусь этим". Какой образ жизни ведете вы?
- А что такое буржуазная жизнь? Удовлетворение аппетитов. Я вел, веду и буду вести до конца своих дней свободную и независимую жизнь. Я имею возможность делать выбор и отвечать за свой выбор.
- А что вы будете делать потом?
- У меня большое желание заняться литературой. Писать прозу.
- То есть, этим вы займетесь, когда выйдете на пенсию?
- Я уже на пенсии. На самом деле самая большая моя мечта - это независимость. У меня нет больших материальных потребностей. Дома, яхты, самолеты, я через это уже прошел. Самая большая моя мечта - это независимость.
