-Ketaria- все записи автора

...
Я сижу, пригнувшись, за старым внедорожником. Целюсь в чёрный силуэт, медленно прохаживающийся вдоль машины. Один из двух охранников получит пулю в лоб, а другой отделается обычной потерей сознания, и неизвестно, кому из них повезёт больше. Мадара не прощает ошибок. Он не любит слабых.
Ты подходишь к верзиле и кладёшь руку ему на плечо. Тот вздрагивает и оборачивается. Зря он это сделал. Ты бьёшь его основанием ладони по носу снизу. Страшный удар. Морщусь. Жестоко. Стреляю. Второй охранник падает, как подкошенный, вслед за первым.
Нужно делать всё быстрее, быстрее. В здании наверняка услышали выстрел. Через минуту здесь уже будет не протолкнуться от желающих получить восторженную похвалу и пожизненную признательность Мадары.
Бегу по направлению к машине. Ты кричишь мне: «Быстрее!» и садишься за руль. Вот уж не знал, что ты умеешь водить автомобиль.
Всё происходит, как в замедленной съёмке. Время будто сгустилось и вязкой жижей течёт себе неторопливо. Пытаешься бежать быстрее, но это невозможно – ноги стали ватными. То ли я их уже не чувствую, то ли чувствую слишком сильно. Вспышками, застывшими моментами на фотографической плёнке отпечатываются твои распахнутые в ужасе глаза, стремительно темнеющий мир, твои искривлённые губы, внезапно холодеющий воздух, искажённое гримасой страха лицо, проваливающаяся куда-то реальность, твой крик. До этого что-то с силой ударило прямо в грудь, отбрасывая назад, выбивая из тела жизнь. Из последних сил я цепляюсь за своё собственное, улетающее всё выше сознание, пытаясь удержаться в этой жизни ради тебя. А ты кричишь. Как в тот раз. Кричишь, как человек умирающий от боли и отчаяния, как человек, ждавший, что его услышат, но потерявший на это всякую надежду. Я не хочу уходить! Я не хочу покидать тебя! Всё моё существо противится этому, всю мою душу разрывает на куски от осознания собственного бессилия. Я просто падаю всё ниже и ниже прямо на холодный мокрый асфальт, уплываю от тебя всё дальше и дальше. Тёмной пеленой накрывает мои глаза. Бьётся в агонии умирающее сознание. Я уже не здесь. Я не с тобой. Прости меня, маленький, глупый брат.
Не забирай меня.
Не надо.
НЕ НАДО!!!
«Не уходи...»
«Ты же не бросишь меня, да? Не уйдёшь?..»
Эти три секунды длились так же долго, как вся моя жизнь.
Смерть далеко не так красива, как принято считать в современном мире, который возвёл смерть в культ. Оскалы черепов на сумках, кровавое месиво на экранах телевизоров, весёлые тусовки на кладбищах. Возвышаем то, чью силу до конца осознать не можем. Смерть ужасна. Особенного для того, кому есть зачем жить.
- Прямо в сердце, - говорит Мадара. Но я его уже не слышу...

Темноволосый мальчик бросается к ногам лежащего на асфальте человека в чёрном плаще. Его длинные волосы разметались по земле и намокли от ледяного дождя.
Почему ты упал?
Вставай!
Ты не можешь...
Я не верю...
Мне всё это сниться...
Обещание, помнишь?..
Пожалуйста...
Посмотри на меня...
Бесконечная секунда откровения. Глазами, тонущими в муке - в мёртвый значок. Дрожью по телу. Сознание немым вопросом на грани срыва. Глазами ребёнка в глаза судьбы. Взгляд в пустоту. Пальцами по плащу, раздирая мокрую материю на куски, ломая ногти, разрывая мертвенную оболочку. Достучаться, достучаться! Дыши! Дыши! Дыши, кому говорят! ДЫШИ!..
Что же ты...
Пальцы в кровь. Ты не можешь... ты должен жить! Ну давай же! Посмотри на меня!
ДЫШИ!!!
Последняя искра надежды и...
...нахлынувшая ледяной волной безнадёжность. Прибивает к земле, не давая вдохнуть глубоко... Получаются лишь судорожные вдохи-выдохи и паника, выдавливающая жизнь, воспоминания, что было... Что осталось?..
- Ты же обещал, что не уйдёшь! Что не бросишь! ТЫ ОБЕЩАЛ МНЕ!
Пустое, ничего уже не изменить... За что?
- ТЫ ОБЕЩАЛ!..
Осколками обречённости сердце насквозь. По самому хрупкому, по затянувшимся было ранам. Раздирая оголённые провода нервов, едкой кислотой разъедая все надежды, все цели, все мечты. Стягивая горло лентой хриплых рыданий. Всепоглощающая иллюзия кружит голову, ледяными тисками сжимает паника, не хватает воздуха... Пытка безысходностью. Мнимый удар в солнечное сплетение. Блевать, блевать до желудочного сока... Забыться, не чувствовать... Опустеть...
«Я не уйду... обещаю...»
Человек лежит на мокром асфальте, укрытый ледяной пеленой равнодушного дождя. Вода стекает по его спокойному и умиротворённому лицу вниз, на асфальт, продолжая свой вечный путь, никогда не страдая и никогда не умирая. Вечный круговорот воды в природе... Как жаль, что люди не всегда могут пройти весь свой жизненный путь, от самого начала до своего конца... Как жаль, что люди страдают, чувствуют боль, причиняют её другим людям... Как жаль, что мы так несовершенны. Кто сказал, что мы величайшее Божье творение? Если так, то почему мы такие слабые, почему такие чувствительные, почему больше никто и ничто на Земле не живёт такими оттенками эмоций? Отчего Бог не сделал нас более бесчувственными? Отчего он всех одарил по-разному? Почему один имеет право убивать другого? Что ему будет за это? Почему судьбы всех людей такие разные, и отчего именно мне досталась такая, что раз за разом железным топором разрубает все ниточки надежды, все узелки счастья? Зачем мы обязательно должны терять то, что нам дорого и страдать так, что нас просто рвёт на части изнутри? Зачем мы потом сами уплываем в небытие, заставляя мучиться других людей? Почему? Зачем? Зачем мы вообще существуем?
Так думал темноволосый мальчик, прижимаясь к груди мёртвого человека, лежащего на асфальте. Так думал темноволосый мальчик, рыдая на груди человека, который был ему дороже собственной жизни.
Месяц бесплатных походов в кинотеатр.
Ваша фотография в полный рост на здании мэрии.
Место повышенной комфортности для вас в Аду.
Вы никогда не задумывались над тем, сколько именно стоит человеческая жизнь?..
- Хватит реветь. Он сам хотел, чтобы так было. Думаешь, ему легко было жить, осознавая, что он убил стольких людей?
Темноволосый мальчик поднял глаза. Застывший, помертвевший взгляд. Посмотрите в такие глаза, и вы увидите, что такое настоящая мука.
- Он был слишком добрым. В наше время нельзя иметь такой характер. Та война, которую ты не застал... Ты тогда ещё на свет не родился. Настоящий ад для ранимой детской души. Война оставила рану в душе Итачи, он чувствовал отвращение к борьбе и насилию. Твои родители отдали твоего брата мне, чтобы я не убивал их. Я стал учить его быть жестоким. Но, увы, он не оправдал моих надежд. Итачи не понимал, что все, что имеет в нашем мире реальную ценность, – это власть. Смерть для него лучший выход. Но забудем о нём. Сейчас мне нужен только ты. Не думай о своём брате. Не думай о своей любви. Ни к кому нельзя привязываться.
- Заткнись, сука...
Мальчик перебирал руками мокрые волосы человека, лежащего на асфальте. Он больше не мог плакать. В нём больше не осталось слёз. Он уже не мог страдать. Ему стало вдруг наплевать на всё, на весь мир, на то, что станет с его жизнью. Имеет ли он право? Что есть справедливость? Какая разница...
Мальчик подобрал что-то с асфальта и встал. В его глазах - ненависть красными смертоносными огнями, губы искривлены в мученической гримасе:
- КТО ТЫ ТАКОЙ, ЧТОБЫ РЕШАТЬ, КОМУ ЖИТЬ, А КОМУ УМИРАТЬ?
- Сам не знаю. Может, я просто самый умный?
Смех.
ВЫСТРЕЛ...
Тишина...
Дождь...
Стучит...
Холодные...
Капли...
Смывают...
Слёзы...
С лиц...
Людей...
Пусть небо плачет вместе с ними...

Один в тумане тени зыбкой,
Один в объятиях дождя,
Рисуй душой, пиши улыбкой
Живи – но только без меня...

Глава 10. Рисуя спасение.

Кровавое пятно под Мадарой растекается причудливым узором в разные стороны, как клякса алой краски на мокром листе бумаги, под непрекращающимся ледяным дождём. Оно медленно расплывается странными образами, размытыми, размазанными, как мир сквозь мутное стекло. Падаю на колени рядом с тобой. Внутри меня так пусто... Странное оцепенение, смешанное со жгучей яростью. Сволочь, за что?.. Мне же ничего не надо было... Только немножечко счастья... И чтобы ты жил... Да, ты убил моих родителей. Но их уже не вернуть. Ты не виноват. Они тебя бросили. Отказались. Ты виноват лишь в том, что не сдержал обещание.
Ты ушёл.
И никогда не вернёшься.
В моей руке пистолет. У меня есть бесконечность секунд, чтобы решить, что ещё мне нужно от этой жизни. Всегда есть из чего выбрать. Что она может мне предложить? Два варианта:
Сдохни или...
...существуй.
Вот именно. Не живи, глубоко вдыхая грудью, ловя свой момент счастья, а существуй. Можешь просыпаться ранним утром, неизвестно зачем, думать, не зная о чём, строить планы, которым не суждено осуществиться. Потому что у тебя нет сил. Потому что у тебя нет никого.
Существуй на жёлтой бумаге документов. Существуй записью в школьном журнале. Существуй как единственный Учиха на Земле. А кто ты такой – какая разница?
Какое всем дело до того, что ты чувствуешь? Тебя просто выкинут на обочину, оставят наедине с пустотой. «Смотри, это он, весь его клан расстреляли», - шептались за спиной. Конечно, это же так интересно. Всех порешили, а ты остался. Тема номер один. Огромными буквами на первых страницах газет. Все обсуждали взахлёб. Но никто не помог. Школьный психолог сморщил нос и сказал, что я сам справлюсь. Подумаешь, всех убили. У тебя амнезия, ты же всё равно не помнишь, КАК. Дети ходят и смотрят, тыкают пальцем. Почему ты такой мрачный? Почему такой неразговорчивый? Скучно с тобой. Странный ты. Высокомерный ублюдок. Никто не понял. Кроме Итачи. Но было уже поздно. Единственное спасение – месть. Перенести свою ненависть на кого-то. Оправдать свою слабость. Вся жизнь погребена под развалинами былых стремлений, мечтаний, которым не суждено сбыться. Хотелось быть полицейским, бороться за справедливость, спасать людей... Где это? Строить новую жизнь уже нет сил. Тыкайся, как слепой котёнок, во все углы. Найди свою цель. Чего же ты ждёшь? Просто отомсти. А дальше что? Дальше пусто. Впереди пусто, позади пусто. «Это он, его опекуна убили, знаешь, да?», - будет слышаться за спиной. И всё. Какое им всем до тебя дело? Какое ТЕБЕ дело было до того, что случилось со стоящим с протянутой ладонью в метро стариком? Какое ТЕБЕ дело было до бредущей по улице женщины, чьи плечи сотрясались от беззвучных рыданий? Что с ней? Может, умер кто-то из её близких... Может, её ограбили, отняли всё ценное... Может, она просто потерялась на перекрёстке жизни...
Ты подошёл к этим людям? Саске, ты помог им? Ты просто прошёл мимо, непонятное чувство пронзило грудь и сразу же отпустило. Всё бесполезно. Сколько раз мы проходим мимо тех, кому нужна наша помощь. Смотрим и не замечаем. Взгляд под стеклянным колпаком своего эго. Вокруг каждого свой собственный мирок. Никто не видит никого, кроме себя.
А я и себя уже не вижу. Ничего не вижу.
Существуй в пыльной бутылке из мутного стекла. Существуй в густой жиже давящего на уши шума мира, в котором тебе нет места. Существуй посреди грохота жизни в звенящей тишине одиночества.
Два варианта.
Я сделал свой выбор.
Полное отупение. Это не я поднимаю руку с пистолетом. Это не я прижимаю ствол к виску. Это не я стреляю.
Нет ничего – лишь зыбкие тени в безудержной пляске и чёрная ночь в прорезях дождя.
Улыбнись этому миру в последний раз...
Или пошли его к чёрту...
Щёлк.
Что... Почему я ещё жив?
Щёлк.
- Прикинь, эта мелочь грохнула босса!
- Реально?!
- Смотри-смотри, он застрелиться хочет!
- Обойма пустая, идиотина! Ха-ха-ха!
- Слышь, помочь тебе, придурок, а?
Резкая вспышка боли. Меня сложило пополам. Ужасно тошнит. Ударили со всей силы шипованным сапогом прямо в живот. Желудок смяло в комок. Ещё удар, от которого я не успеваю увернуться. Меня отбрасывает назад, на корпус машины. Ударившись головой об дверь, сползаю вниз. Чёрные силуэты окружают со всех сторон. Их грубые голоса безжалостно режут тишину. Меня сейчас вырвет...
- Ха-ха-ха! Смотри, как корчится!
- Надо было больше кушать!
- Эй, тупица, ты мне на новые сапоги наблевал!
- Вот мразь, а...
Грубой подошвой сапога прямо по лицу. Адская боль. Взрыв смеха. Струйки крови из разбитого носа, по рассечённой губе, по подбородку, прямо в грязную лужу. Харкаю кровью. Выплёвываю выбитый зуб. Противный шепелявый голос прямо на ухо. Этот голос я узнаю из тысячи:
- Ну как, хорошо он тебе вдарил? А если так?
Сильная рука вжимает разбитым лицом прямо в лужу грязи. Новый взрыв хохота. В голове пусто, нет никаких мыслей – тело не слушается, сопротивляться нет сил, и даже на такое унижение не обращаю внимания. Мне всё равно. Безразличие ко всему – моё нынешнее жизненное кредо. Ни до чего нет дела, никто не интересует. Только бы сдохнуть. Убейте меня. Не затягивайте. Человек, не убирая руку от моей головы, садится на меня сверху и громко говорит:
- Слушайте, если босс реально сыграл в ящик, то нам нужен новый! Предлагайте кандидатуры! А то нас мигом поставят к стенке!
Толпа бандитов приходит в возбуждение. Их где-то двадцать человек, насколько мне видно, когда я с трудом поворачиваю голову набок, чтобы не захлебнуться в грязи. Все орут, галдят, спорят. Потом кто-то кричит: «Жребий!», и все поддакивают: «Отличная мысль! Да-да, жребий!»
И это якудза?! Не смешите меня. Жалкая кучка отморозков, прикрывшихся устрашающим словом.
Опять этот же мерзкий свистящий голос тихим шёпотом на ухо:
- Потерпи немножко, зайка...
Зайка?! Какой я тебе зайка? Мне становится так противно, что я пытаюсь выползти из-под шепелявого, но ничего не получается.
- Эй, этот зашевелился!
- Чё делать с ним будем?
Давайте быстрее. Не то сам брошусь под смертельный удар.
- Да чё с ним цацкаться, перерезать горло и делов то!
- Перерезать – старомодно, просто пулю в башку!
Безмозглые придурки. Даже не могут решить, как именно меня убить.
- Он же нас всех сдаст, Мадара ему каждого представил!
- Уделал босса, а тот даже приемника не назвал!
- Скотина, сколько проблем из-за тебя!
- Прикончить и на свалку, вместе с этим...
Бандиты обращают на тебя внимание. Ты лежишь, недвижимый, призрачный, хрупкий... Коснуться – разобьёшься, разлетишься на тысячи осколков, что вопьются прямо в сердце, вызывающих новый спазм боли и комок в горле. Ушёл навсегда. Все уходят, а я почему-то остаюсь. Словно в небесной канцелярии на листке напротив моего имени не все пункты отмечены галочкой. Что это за дело, ради которого я должен жить? Непонятно. Кому я нужен? Почему ты ушёл, а я остался? Несправедливо. Слёзы снова начинают душить. Парни не плачут, не плачут... и я не плачу. Сдержаться хоть раз, не быть трусом. Спокойно принимать все удары. Ты бы похвалил меня, я знаю...
- Парни, слушайте, а он не сдох!
- Босс не сдох? – глухой гул разочарования. Каждому хотелось отщипнуть кусочек от пирога под названием «власть». Каждому хотелось ощутить себя не обыкновенной шестёркой, а кем-то круче, раскрасить свой собственный мирок кислотной палитрой мнимой значимости.
- Да нет, не босс... Учиха Итачи жив...

В груди неприятно щекочет, горло давит... Они смеются, они надо мной смеются. Хотят помучить меня ещё больше... Не физически, так морально... Это так больно, когда то, что ты хочешь – всего лишь иллюзия, то, чего ты жаждешь – просто насмешка. Рука, прижимающая меня к земле, еле заметно вздрагивает.
- Живой! Дей, смотри, ему – бах - прямо в сердце, а он... Нет, слушай, тум-дум... слышишь, да? Сердце стучит...
- Вот чудо, бля!
- Чё за хрень?
Длинноволосый блондин шарит в твоём нагрудном кармане. Достаёт непонятную железку.
- Фигурка какая-то, вообще всмятку! Пуля туда попала, пробила, а до сердца не достала... – бросает железку на асфальт.
- Вот оно что, - кивают люди головами, - в рубашке родился...
- Это всё сила искусства, - возражает блондин.
Странный высокий человек с одутловатым синюшным лицом нагибается, поднимает Чидори и кладёт в карман брюк.
- Итачи! – кричу я, пытаясь вырваться. Да пусти же ты меня, тварь! Отпустите меня все, сдохните, исчезните, пропадите пропадом! Ты живой! Ты меня не покинул, ты сдержал слово!
- Да он в отключке, ушлёпок! Чё орёшь? Заткните, кто-нибудь, этого придурка!
- Осталось твоему братику недолго... если пулю из груди не вытащить... – зловеще хрипит человек в чёрно-белой маске, подходя ко мне. В руке у него складной нож.
- Слезай с него, Орочимару. Дай-ка я ему объясню пару законов настоящей якудзы.
- Зетсу, может не надо?.. Не люблю насилие... хе-хе-хе... – шепелявый даже не думает вставать.
Человек в маске садится на корточки рядом со мной и берёт мою руку в свою:
- Когда глава якудзы приказывает тебе, ты должен выполнить приказ, даже ценой своей жизни. Что приказал тебе Мадара? Убить Итачи. Если член якудзы не выполняет задание, ему отрезают палец, - холодным лезвием медленно, медленно обводит мой мизинец, - если опять не выполняет задание, ему отрезают ещё один палец... – осторожно, едва касаясь кожи, проводит по безымянному, - и так по одному пальцу за каждый провал. Если он предал организацию, его достанут даже с того света и отомстят. Убьют, понимаешь? Даже если подох – убьют заново. Найдут в любом месте и прикончат. Никуда не деться. Одна дорога.
Мне становится жутко. От этого человека исходит зловещая аура и весь его вид говорит о том, что больше всего на свете он любит жестокость. Он наклоняется ко мне и хрипит:
- С какого пальца начнём, Саске?
Я... я... не могу сейчас умереть! Мне нужно спасти тебя, любой ценой, вытащить эту чёртову пулю! Я... ничего не умею делать... но кто же ещё о тебе позаботится?
Ты должен жить. Поэтому... я не могу быть слабым... Мы всегда должны быть вместе!
- Давай с мизинчика, а?
- Зетсу, перестань! – возмущается шепелявый.
Холодное лезвие врезается в кожу. Стальными ледяными прутьями сковывает все мои движения страх. Нервы скоро не выдержат. Сердце бьётся неровно, подводит меня. Всё так навалилось, в одно мгновение – страх потерять тебя, страх боли, страх перед жестокостью, страх того, что я не выдержу всех испытаний, что я сорвусь, страх перед утекающим сквозь пальцы драгоценным временем. Страх сожрал меня изнутри. Таймер твоей жизни скоро покажет ноль-ноль, и в этом виноват только я...
- Пусти меня! ААА!!!
- Ты чего это? Я только начал... Вот, уже пошло...
Как больно...
Их так много... и не вырваться, не спастись... Пристрелят меня и тебя к чёртовой матери.
Всегда есть из чего выбрать. Два варианта. Но в этой ситуации у них одинаковые последствия.
- ЗЕТСУ!
Грубый окрик заставляет садиста остановиться. Синелицый смотрит на него с едва выраженным презрением и говорит:
- Мы все идём в здание и будем тянуть жребий. Если ты не прекратишь, мелкий ублюдок своими криками разбудит всю округу, и скоро от шпиков будет не протолкнуться. Пошли.
Отворачивается и идёт по направлению к входу. Человек в маске хватает меня за волосы и отрезает прядь, объясняя: «Обломали, как всегда. Должен же я хоть что-то отрезать», поднимается и прячет нож. Шепелявый облегчённо вздыхает. Все бандиты следуют за синелицим. Тот оборачивается:
- Добей их, Орочимару.
Шепелявый говорит: «Конечно», - и проводит холодным пальцам по моей щеке. «Педофил хренов!» - выкрикивает кто-то, и все смеются. Вскоре вся банда скрывается из виду. Сейчас нужно сбросить с себя этого придурка, спасти тебя и спастись самому... Но я не могу пошевелиться. Осознаю, хотя с трудом, что должен и не могу. Только сердце гулко стучит в груди. Вместо мыслей непонятная каша. Даже боли уже не чувствую. В голове шипящим звуком заезженной записи на плёнке звучит: «Никуда не деться... одна дорога... никуда не деться... одна дорога...». Руки скованы толстой цепью опустошённости. Чувства растворились в густом тумане страха. Импульсы по нервам уже никуда не доходят. Перегорел, опустел... Эмоциональный шок, так, кажется, это называется... Как тогда, когда я увидел своих родителей мёртвыми в луже крови.
Двигайся, двигайся, двигайся же... давай!!!
- Я с тобой немного поиграю, хорошо?
Он переворачивает меня на спину. У него противные, скользкие, потные руки.
Сердце, в котором есть страх, слабое...
Двигайся!!!
- Очень больно, да? – касается омерзительно холодными пальцами моего разбитого лица.
Вот оно! Чтобы очнуться от шока, нужно сделать себе больно.
- Не бойся, мы сейчас займёмся кое-чем приятным... для меня... Прямо при твоём брате, хе-хе, хоть он этого и не видит, - прикусывает мочку уха, а липкие руки собственнически скользят по моему телу.
Я не чувствую прикосновений.
Дождь всё не прекращается.
Он пытается меня разбудить.
Дрожащие от возбуждения руки расстёгивают на мне пояс и пытаются сладить с пуговицей на штанах.
Отвали от меня, скотина.
Я не позволю себя трогать.
- Не напрягайся так, а то будет гораздо больнее...
Я спасу дорогого себе человека.
ДВИГАЙСЯ!!!
Прокусываю себе руку. Яркая вспышка. Адская боль и сознание сразу проясняется. Вцепляюсь в волосы насильнику и буквально стаскиваю с себя. Он визжит, как баба, когда получает по челюсти ногой. Только успеваю встать, как он хватает меня за ногу и тянет вниз. Поскальзываюсь на мокром асфальте и падаю, разбивая колени в кровь. Двигаю ему кулаком в живот, а он тянет меня за волосы. Задыхаясь от удара, ослабляет хватку, и я снова пытаюсь встать. Он вцепился мне в рубашку и хрипит: «Не уйдёшь!».
- Пусти, тварь! – хватаю за запястье и выворачиваю ему руку. Он бьёт кулаком другой мне в ухо. Ставлю блок, пережимаю его руку. Слышится хруст сломанных костей.
- Дрянь! – безумный взгляд, срывающийся голос; острыми зубами вгрызается мне в горло. Ужасная резь, близость его зловонного дыхания – ничего не соображаю. Пытаюсь стянуть его с себя. Не получается. Мы просто катаемся по асфальту, вцепившись друг в друга, как дикие обезумевшие звери. Шею заливает кровь, жуткая боль, он ненормальный! Рубаха на мне превратилась в грязную тряпку, ледяная масса дождя хлещет по коже. Ребром ладони бью бандита по шее сбоку прямо под челюстью. Судорожно вдыхает, скорчившись от боли, я успеваю скинуть его с себя. Кое-как поднимаюсь на ноги, всё болит, голова кружится, изо рта сочится багровыми ручейками кровь. Его лицо кривит жуткая гримаса ненависти и похоти. Хватаю ртом воздух, глотая пресную влагу дождя. Пить, пить. На меня смотрит его пушка.
- Знаешь, вкус крови меня возбуждает! – тяжело дышит, одна рука безвольно повисла, - она такая терпкая, дурманит, как наркотик! – Орочимару переводит дуло пистолета на тебя.
Решил зайти с другой стороны. Понятно.
- Ты не брал трубку! Я обиделся... А ведь всё могло быть по-другому...
Примерно месяц назад я увидел тебя на улице. Ты шёл с каким-то длинноволосым человеком в чёрном плаще. Я окликнул тебя, ты обернулся, но сделал вид, что меня не заметил. Мне стало так интересно, почему, что я догнал тебя и остановил. Ты был абсолютно спокоен, как и всегда. Сказал, что занят, но скоро пойдёшь домой. Только в глубине твоих агатовых глаз мерцало слабым огоньком несвойственное тебе напряжение. Твой спутник мне сразу не понравился. Длинные сальные волосы, мерзкая ухмылка, неподвижный тяжёлый взгляд. Как у змеи. Он потрепал меня по волосам и прошипел глухим тембром: «Какой симпатяга! Так это и есть тот сиротинушка?»
Тебя передёрнуло, и ты не смог это скрыть. Сказал: «Пошли, Орочимару» и продолжил путь. Но твой спутник не двинулся с места. Вперился в меня немигающим взглядом, смотрел долго и даже облизнулся. А затем одними губами произнёс: «Я тебя хочу». Мне стало противно до тошноты, я отвернулся и пошёл. И ещё долго чувствовал на своей спине этот ужасный взгляд, пока не завернул за угол.
И началось. Звонки каждый день. Откуда он узнал мой номер – ума не приложу.
Вечер. Мы сидели в гостиной. Ты очень устал и лежал на диване, уткнувшись лицом в подушку, а я уселся на тебя сверху и делал тебе массаж. Внезапно зазвонил мой мобильный.
- Ответь, - глухо сказал ты, разморённый моими прикосновениями. Я зажал трубку между плечом и ухом и спросил:
- Да?
Тишина. Только в трубке что-то потрескивает.
- Я хочу тебя.
Мерзкий шипящий голос. Я узнал его.
- Вы ошиблись номером, - сказал я и нажал сброс.
- Кто это был? – спросил ты, глядя на меня из-под спутанных длинных волос.
- Какая разница... – прошептал я, ложась на твою спину...
Звонок на перемене:
- Саске-кун, я не ошибся. Я хочу тебя. То, что я хочу, я всегда получаю.
- Вы...
- Я хочу тебя трахнуть.
Сброс...
- Привет, ты вспоминал обо мне?
- Не звоните мне больше...
- Я знаю, чем ты занимаешься в ванной...
Гудки...
- О ком ты думаешь, лаская себя?
- Пошёл к чёрту!
Я бросил мобильник на пол...
- Почему ты не берёшь трубку?
- Я сейчас взял её, чтобы сказать – ещё один звонок, и я иду в полицию!
- Позвони мне, когда будешь ласкать себя – я хочу слышать, как ты стонешь... Кричи громче, я хочу кончить вместе с тобой...
Я поменял симку...
Всё-таки достала меня эта скотина.
- Меня нельзя обижать. Я ранимый, злопамятный и жутко опасный, - смеётся, сплёвывает, - так что повернись ко мне спиной, встань на четвереньки и ноги расставь, не то твой брат гарантировано отправится на тот свет.
Глухой стук. Звук разбитого стекла. Пистолет падает на землю. Вслед пыльным мешком валится на асфальт Орочимару. Сердце стучит так часто, с силой ударяясь об рёбра, что кажется, вот-вот выскочит из груди. Кого ещё принесло на мою голову?
Я оборачиваюсь и вижу синелицего. Он пришёл убить нас! Быстро хватаю лежащую на асфальте пушку и направляю на него. Стараюсь говорить спокойно и угрожающе, чтобы показать, что я не боюсь его:
- Стой там, где стоишь. Двинешься – в твоей голове будет на одну дырку больше. Не веришь - посмотри на своего бывшего босса.
Синелицый не обращает никакого внимания на мою угрозу. Ноль эмоций на опухшем лице. Я заставлю его считаться со мной. Он ничего нам не сделает!
- Ненавижу педофилов! – морщится он, - в тюрьме их быстро гробят. Там им самое место.
В руке у него остатки разбитой об голову Орочимару бутылки. Он бросает её на землю.
- Руку давай, - лезет к себе в карман, - ты чего? Не дрейфь, всё нормально...
Невольно протягиваю руку вперёд – мои движения управляются не разумом, а какими-то непонятными порывами, - и синелицый кладёт на мою ладонь то, что осталось от Чидори. Смотрю на него с недоумением.
- Итачи – хороший человек. Ты хороший человек. Почему бы хорошим людям не пожить счастливо? – смеётся он, - меня Кисаме зовут, кстати.
- Кисаме... – повторяю за ним, чтобы запомнить. Имена и образы тех, кто помог тебе в трудную минуту нужно всегда хранить в своей памяти. Память – самое ценное, что есть у людей. Быть чьим-то хорошим воспоминанием – самая лучшая награда, которую может предложить тебе жизнь за твои труды.
Наш спаситель берёт тебя на руки, несёт к пикапу и кладёт на заднее сиденье. Укрывает пледом.
- Это он типа спит, чтоб не выглядело так, типа ты везёшь полутруп - поясняет мне Кисаме и подмигивает, - ты давай, садись за руль и вези его к врачу, да побыстрее, а то перекинется скоро. А потом быстро сматывайтесь из города, потому что они вас в покое не оставят. Мегги Браун осточертела пицца. И караоке. Пусть едет домой. Нарисуйте себе новую жизнь.
Кисаме. Перебежчик. Человек, у которого есть два сценария построения своей жизни. Два варианта. Но он топчется на месте и не может выбрать, с кем ему быть. Мерцающие огоньки его имени на табло его жизни скоро погаснут. Потому что он не воспользовался такой роскошью, как право выбора, дающегося нам от рождения.
- Спасибо, - говорю я и сажусь на переднее сиденье. Кисаме ворчит: «Ты воротник-то подними, а то вся шея, будто её бешеная собака терзала, непорядок... И поезжай по подворотням, закоулкам, ни в коем случае не по главной улице!»
- Я понял, - завожу машину, выжимаю сцепление. Я знаю, к кому отвезти тебя. Есть только один человек, которому я доверяю, как самому себе. Больше лечить тебя некому. Начнутся ненужные вопросы, непременно найдётся Мистер Стукач и измерит наши жизни поездкой на курорт и последней моделью компьютера. Один за счёт другого. Паразитирующая личность на теле общества. Некто самый хитрый против наивных людей, верящих, что всё будет хорошо. Якудза в восторге. Стукач в шоколаде. Мы в холодной земле. Ни за что. Потерпи немного. Я тебя не брошу, как ты не бросил меня.

Глава 11. Рисуя заново.

Колочу в дверь двухэтажного дома одной рукой, другой поддерживая твоё бесчувственное тело. Безмолвные здания встречают меня своими слепыми окнами. Калитка, как всегда, не заперта, и ночной ветер, пахнущий затхлостью мусорных бачков, заставляет её скрипеть грустную колыбельную всем неприкаянным, коротающим не лучшие моменты своей жизни в этом заброшенном квартале.
Ну, открывай же, опять обкурился, что ли?
Твоё сердце бьётся еле слышно, ты тихо угасаешь в моих объятиях. Песок в часах твоей жизни скоро весь высыплется в нижнюю половину. Мои руки болят, всё тело саднит, смертельная усталость накрывает с головой. Но я не обращаю внимания. В твоей груди смертельно опасная пуля, от которой нужно избавиться. Стучу снова, колочу в дверь ногой:
- Открывай, Какаши!
Мне никто не отвечает, только чёрное небо пустыми глазницами пялится на нас с тобой. Неужели он уже всё?.. Куда же мне идти? Что мне делать? Что?
- Вай-вай-вай, чего стучишь так?.. хомячка моего разбудил, - щёлкает замок, и в дверной проём просовывается всклокоченная голова Какаши, - ух ты, кто это тебя так разукрасил?
Присвистывает, глядя на моё лицо, и только потом замечает, что рядом со мной находишься ты.
- Хопа-на! – снимает с двери цепочку, впуская меня внутрь и помогая затащить тебя в коридор, - похоже, ты попал в крутую передрягу, Учиха...
Аккуратно укладываю тебя на пол. Добрался, наконец-то! Опыт вождения у меня небольшой, так что я удивляюсь, как я ещё не угробил нас по дороге к Хатаке. Ехал, выжимая максимум скорости из барахлящего движка, сбивая на своём пути мусорные баки, вывески, давя больших чёрных жуков, выползающих на дорогу.
- Помоги ему, помоги, пожалуйста, я всё сделаю, что попросишь...
Какаши сонно чешет затылок.
- А чего это с ним?
- Пуля, пулю вытащи, я знаю, ты умеешь, ты же в медицинском учился...
Лицо Хатаке вмиг утрачивает своё беспечное выражение. Он втаскивает тебя в залу и кладёт на кушетку.
- Фух, тяжёлый какой! Мокрый весь... Надо раздеть и в халат укутать, а то простудится...
Разрывает на тебе рубашку, бормочет «вот ты где», долго копается в своих вещах. Я стою, не зная, что мне делать, чем помочь. Внезапно Какаши поднимает голову и, свирепо глядя на меня, говорит:
- Что стоишь-то, а? Иди возьми иголку с ниткой и прокипяти на кухне!
Бегаю из угла в угол:
- А где у тебя иголки?
- На шкафу, остолоп! Будто не помнишь!
Встаю на стул, тянусь за коробкой с иголками. Сверху на меня падают томики порно-манги, книжки «Приди-приди, рай», «Приди-приди, жестокость», журналы с порно, кассеты с порно, диски с порно... Это любимое занятие Какаши - сидеть и дрочить, просматривая что-нибудь из своей коллекции. Со шкафа падают маленькие пакетики с дурью. Когда-то Какаши сказал мне: «Наркотики – что мастурбация – море удовольствия и никакого тепла. Искусственная замена настоящего счастья». Насчёт дрочки он прав. Сколько раз я спускал себе в руку, стоя под душем, закусывая губу, чтобы сдержать стон, и мечтая к тебе прикоснуться, но боясь, что ты оттолкнёшь меня. Но я всё-таки решился тебя поцеловать. И тогда, на лестнице, я уже было думал, что мои мечты становятся реальностью. Но всё полетело к чёрту с одним телефонным звонком. Ты меня не любишь, ты меня не хочешь, и я должен с этим смириться. В конце концов, ты мой брат!.. а у меня такие мысли...
Шлёпнувшийся мне на голову томик «Приди-приди, тактика» выводит из раздумья. В конце концов, посреди всего этого мусора отыскиваю коробку и бегу на кухню. Включаю свет, подхожу к плите. Поворот ручки – в кухне противно запахло газом. Дрожащее пламя спички. Ставлю на конфорку воду в кастрюльке. Чёрные гроздья тараканов на стенах неотрывно следят за моими движениями. Давно уговариваю Какаши их вытравить, а он отказывается, мотивируя это тем, что они хорошие и ласковые. Кормит их, у него специальная миска для этого есть. Один раз, ширнувшись, даже позвонил мне и пригласил к себе искупать тараканчиков, «...а то чего они с неумытыми мордами бродят? Непорядок, блин! Чистота – залог здоровья!..»
Каждому человеку требуется кто-то, на кого он может перенести свою заботу, ласку, своё внимание. Никто не может жить только для себя, что бы он не утверждал. Ставя посреди всего мира собственное эго, ограждая его от внешних воздействий, человек остаётся одинок в своём поклонении самому себе. Он становится не реален. Его не существует. Даже Бог может называться Богом, только если в него верит кто-либо ещё, кроме него самого. Если он заботится не только о своём благополучии. Иначе это всего лишь ещё один пациент шестой палаты. Перенеся своё внимание на кого-то или что-то, личность получает ответную благодарность и необходимую порцию внимания, пускай даже иногда вымышленного. Спасает себя от разговора с самим собой.
Человек говорит:
Спасите меня, тараканы.
Спаси меня, бутылка.
Спаси меня, Итачи.
Не уходи. Я не могу оставаться наедине со своим отражением. На тёмной матовой поверхности зеркала моей жизни расплываются лишь мутные образы, и инфернально горят мои глаза. Пугающая пустота и только взгляд человека, пытающегося преодолеть свои страхи. Утвердиться в этой жизни. Неважно, каким способом. Чтобы пульс всегда был ровным. Чтобы иметь достаточно сил для управления своей судьбой.
Спаси меня, Итачи. Спаси меня от того, что я сам хочу...
Я хочу...
- Саске! – слышится крик из комнаты. Я бегу туда, давя тараканов, хрустящих под моими ногами, как осенняя листва.
- Дай-ка мне вон тот ножик, самый маленький! – указывает пальцем на разложенные на клеёнке инструменты.
Только кидаюсь к ножу, как Какаши орёт:
- Ты куда лапами-то грязными тянешься? Спиртом из бутылки их облей. Продезинфицируй, так сказать...
Вот я дурачина. Может, на медицинский факультет поступить? Тогда точно буду кому-то нужен. Не мнимо, а по-настоящему. Не искусственно возвеличенное значение собственного существования, а аргументированная необходимость своей жизни на Земле.
Какаши делает надрез по коже, расширяя маленькое отверстие от пули. Я напряжённо вглядываюсь в твоё лицо:
- А что будет, если сейчас внезапно он очнётся?
- Бери кувалду и по маковке! Анестезия, так сказать...
В комнате стоит тишина, изредка нарушаемая стуком падающих с потолка тараканов, коротких приказов Какаши, которому нужен очередной инструмент, бульканьем кипящей в кухне воды.
- Так, пошла-пошла-пошла, хопа! – держит зажатую пинцетом пулю, глаза сияют.
И будто нет на свете прокопчённой комнаты, с порнухой по полу и всякой живностью на стенах и потолках. Будто нет бывшего студента медицинского колледжа, законченного наркомана Хатаке Какаши, который тырил из лаборатории реагенты, из оружейного склада – боеприпасы, а из больницы на практике – морфий. Есть лишь момент осознания собственной значимости, тот самый миг, ради которого живут люди – ты герой, ты сделал это, солнце не зря тратит на тебя ультрафиолет. Комната словно озарена мягким светом, светом души человека, сделавшего в своей жизни нечто полезное. И от этого света внутри становится теплее.
Ещё немного и у меня будет щипать глаза, так я рад за Какаши.
- Где нитка с иголкой? – бодрым генеральским тоном спрашивает он.
- Сейчас, сейчас! – бегу обратно на кухню, где присмиревшие от столь важного момента в жизни их хозяина тараканы задумчиво глядят на почти выкипевшую воду.
Через минуту сижу на кровати, гляжу, как Хатаке обычной ниткой с иголкой зашивает рану.
- Не будет же он с дыркой ходить, верно? Там у него ничего не повреждено почти, чего это он так долго без сознания валяется – не знаю, может, из-за силы удара пули, - читает мне лекцию, - хирургических ниток у меня нету, но и это - хорошая ниточка, мокрая, хорошо скользит...
Моя голова склоняется мне на грудь. Мне так плохо, так больно, я так устал, но я так счастлив...
- Чайку? – Какаши топчется с подносом в руках, - пока ты тут в прострации сидел, я чаю заварил.
- Не надо, - хмурюсь я и отворачиваюсь, - не хочу. С Итачи всё в порядке?
- Эх, горе ты моё луковое, - садится мне на колени лицом ко мне, - всё с ним хорошо, лежит себе, не о чём не беспокоится, а вот мне сейчас предстоит долгая и кропотливая работа по превращению тебя в человека.
На подносе нет никакого чая. Опять он меня наколол. Стоят миски с водой, непонятной жидкостью, пустой тазик, бутылочки, вата. Какаши смотрит мне в лицо и говорит:
- Вот загадка... Ты что, лицо в луже умывал? – начинает промывать мне ссадины.
- Почти угадал, - фыркаю я и закрываю глаза, потому что в них двоится – один Какаши – это уже много, а два Какаши – это перебор.
- И за что тебя так? – мягкий голос Какаши раздаётся над ухом и убаюкивает - настоящая колыбельная для мозгов.
- За то, что хотел счастья. Но ОНИ мне его не дают. Они не хотят отдавать мне Итачи.
- Счастья ему подавай, видишь ли... А где оно, это счастье? Ты его видел? Ты до него хоть раз в жизни дотронулся?..
- Видел. Вместе с ним. Нам обоим было больно. Но мы были счастливы... немножко... по-своему... – голова гудит, мысли нехотя находят выход в виде бессвязных фраз.
- Счастье самому нужно лепить, а не ждать, когда кто-то по твоему заказу сварганит. Счастье по шаблону – оно не всем подходит. Пустишь его производство на конвейер, и всё равно недовольные найдутся. Это им не так, то им не так. Человек – кузнец своей судьбы. Он же – кузнец своего счастья. Опусти сейчас руки, спиши всё на некие силы, на проклятье, на книгу судьбы, написанную слишком неразборчивым почерком – и кто ты после этого? Балбес, пустивший всё под откос. Идиот, ждущий крылатого почтальона с листочком – распишитесь, ваше счастье по почте пришло, радуйтесь-пляшите. Так не бывает. Так что хватит обвинять несуществующее «нечто» в своих бедах... Давай рот промывай – зря я ромашку, что ли, тебе заварил? В эту миску сплёвывай.
Самому лепить? А если не получается? Раз за разом? Но ты же не умер... Простое совпадение или...
...Вы меня услышали? Вняли тому, что я просил? Умолял его остаться... Всё это потому, что в моей голове внезапно всплыло столько верных мыслей? Потому что я попробовал бороться?
Тупая обезьяна, связанная с Космосом.
ОНИ меня слышат?!
Я сумасшедший.
Со мной нужно аккуратней...
Только попробуй снова уйти от меня. С того света достану. Как якудза - проштрафившегося бандита.
Прожить с тобой всю жизнь. Или вести тебя по ней своим образом, своими чувствами, своим голосом. Чтобы ты был счастлив, чтобы все раны на твоём сердце затянулись. Хотя бы немного зажили. Чтобы ты больше не чувствовал боли. Как же так сделать? Как её прожить?
Наша жизнь – обыкновенная коробка, где её дно – никто не знает. Можно наполнять эту коробку всякой требухой и макулатурой, думая, что в ней ещё много места, думая, что ещё можно засунуть туда что-нибудь хорошее. А она бац... и кончилась. Незаметно для твоего занятого ерундой сознания.
Но я хочу... мне нужно...
- Эй-эй-эй, я ещё не закончил! Не вздумай отрубаться!
Мне кажется... всё, что я подумал... пустые фразы... я не смогу... я хочу...
Темнота.

Посвящается всем тем, кто упал, но нашёл в себе силы подняться.

Глава 12. СТИРАТЕЛЬ.

Темнотой всё начинается и темнотой всё заканчивается. Полный круг – постепенно светлеющая реальность, кульминация жизни, режущая ярким сиянием глаза, и нарастающая тьма. Некоторым везёт – на их пути несколько ярких вспышек. Впрочем, то, сколько раз ты почувствуешь себя выше остального мира, зависит только от тебя. И парочки неизбежных обстоятельств.
Темнота – это неизвестность. Люди боятся неизвестности, потому что для неё у них нет плана. Нет программы по выполнению, шаг за шагом. Отсюда и неуверенность. А она, в свою очередь, ведёт к пустому простою на дороге жизни, на развилке путей. Вот он, твой выбор. Но секунды бегут, а ты стоишь, ничего не предпринимая. Потому как обе дороги скрывает густая мгла. Невозможно просчитать ничего заранее. Плутать по длинным извилистым путям, осознавая, что есть один короткий, но найти его никак не получается, – невыносимо для человеческой натуры. Но можно поступить так, как подсказывает тебе сердце, разум и опыт.
Опыта в моей жизни маловато.
Мой разум чаще всего дремлет.
Моё сердце постоянно болит.
Что мне делать?
- Ничего не делать... разевать рот и кушать кашу! – надо мной навис Хатаке с ложкой и миской в руках. - Будешь хорошим мальчиком – дядя Какаши покатает тебя на бибике!
- Дурак, - мямлю я, глотая ядрёное месиво. Голова раскалывается, по телу вместе с жаром ползёт странная слабость.
Где ты?
- Что... с Итачи? – С трудом ворочаю языком.
- А Итачи съел ложечку кашки и сразу же отрубился!
- Из-за кашки? – Мысли ползают в голове, как полудохлые змеи.
- Обижаешь, я нормально готовлю! Устал человек, ослаб, вот и всё.
Больше мне в горло ничего не лезет. Отодвигаю его руку.
- Уйди...
Смотрит на меня внимательно. Убирает свою дурацкую кашу:
- Нууу... ты в своём репертуаре: злобный взгляд, уйди-отойди-отвали-усохни-заткнись... Что из тебя вырастет?
Уже выросло. Чего беспокоится по поводу того, что уже не исправить?
На мою постель сверху шлёпается таракан. Поворачиваю голову набок, чтобы не видеть его, вдавливаю её в подушку и начинаю задыхаться. Разодранную шею стягивает повязка. С губ срывается стон. Какаши быстрым движением смахивает с одеяла таракана и говорит:
- Совсем ты плох, друг мой, нечего было под ливнем шляться и под удары всяких плохих дядек подставляться. Машину я вашу в гараж загнал ещё ночью, пока ты в отключке был, чтобы не заподозрили чего, номера перебил – заняться нечем было. Тебе вот физиономию обработал, не переживай, шрамы украшают мужчину – ещё больше девчонок виснуть будут...
- Спасибо, - прерываю его словесные излияния, - не знаю, что бы я без тебя делал.
- Ничего бы не делал, - радостно констатирует Какаши и уходит на кухню мыть миску.
Обвожу взглядом комнату. У противоположной стены, на раскладушке, лежишь ты и дышишь глубоко, мерно. Это успокаивает. Но ощущение напряжённости на кончиках пальцев, странный холод в груди подсказывают, что что-то здесь не так. Чья-то мёртвая тень без оттенка сочувствия. Блеклым равнодушным взглядом поводит по двери дома. Кто-то ещё кроме меня, тебя и Какаши находится неподалёку. Кто-то следит за домом холодным внимательным взглядом. Кто-то, чья рука не дрогнет. Кто-то, у кого есть одна цель.
Стиратель...
Закрываю глаза. Открываю глаза. Он здесь. Совсем рядом.
Стиратель...
- Какаши! – кричу я, - подойди сюда!
Идёт ко мне, насвистывая блюзовую мелодию:
- Что, мой маленький друг? На грядущее пятнадцатилетие хоть пригласишь, а? Или всё, что ты от себя мне оставишь, будет твоя грязная рубашка, больше напоминающая тряпку?
Ещё немного и от меня уже совсем ничего не останется. И от Какаши. И от Итачи. Лишь три физических оболочки, за три выстрела растерявшие свои ментальные сущности. Три пары брюк. Три грязных рубашки. Воспоминания в головах у нескольких людей. Три сорвавшихся последних вздоха. Три зачёркнутых имени.
Покойся с миром.
Не хочешь – заставим.
Лови своё счастье. Не успел – извини.
Воскрес из темноты – вернись туда.
Прозрел – ослепни снова.
Это снайпер, я просто уверен. Потому что у них всё равно есть опасения, что Итачи в полном порядке. Мой брат – профессионал. Его не возьмёшь голыми руками. Но сейчас он не в состоянии что-либо изменить. Путешествует по миру грёз, ослабев после всех испытаний. Сейчас ему плохо. И я единственный, кто может помочь. Потому что у меня ЭТИ глаза.
- Какаши, - тихо говорю я, - не подходи к окнам, к входной двери, не высовывайся на улицу... Понял меня?
Хатаке бледнеет, его глаза расширяются в немом испуге.
- Учиха, мать твою, во что ты меня впутал?
- Не паникуй! Всё не так страшно. Мне только нужна винтовка с оптическим прицелом. Ты показывал мне, помнишь? Когда ещё ящиками с оружейного склада таскал...
- Ааааа... – перебивает он меня, - есть у меня такая... но ты же не будешь...
С трудом встаю с постели. Ответить на один вопрос, поставленный ребром. Перетянуть удачу, находящуюся в хрупком равновесии, на свою сторону. ОН будет первым, кто меня поймает – а я последним, кого ОН увидит.
- Стиратель... – ты во сне шепчешь это слово в напряжённую пустоту.
Я знаю, Итачи, я знаю.
Какаши вылезает из погреба, который сам же когда-то давно в пылу бурной деятельности и вырыл. В руках у него длинный свёрток.
- Красавица моя, - ласково шепчет, разворачивая бумагу и верёвки.
- Какого цвета крыша твоего дома? – спрашиваю я.
- Чёрная... Ты что, на крышу вылезти хочешь?
- Давай неси, что у тебя чёрное есть – рубашку с длинным рукавом, и высоким воротом, носки, платок, перчатки – что найдёшь.
Хозяин дома бежит к шкафу, пригибаясь под окнами, проползая под ними, словно гусеница.
- Не доходи до крайности, а то он поймёт, что мы знаем, что он здесь.
Хатаке возмущается:
- Блин, Саске, я же не хочу, чтобы на стенке был замечательный пейзаж из моих мозгов!
Меня всего колотит, мне душно, я пытаюсь унять дрожь. В этом деле она мне не помощник.
- Держи. Всё идеально-тёмного цвета. Осторожно, там таракашки могут быть...
Пока натягиваю трясущимися руками на ноги носки, спрашиваю:
- У тебя чёрный ход есть?
- Нет, только один. Где вход, там и выход. По-моему, очень удобно.
Конечно удобно. Не нужно затрачивать несколько лишних секунд своей жизни, чтобы сделать выбор, откуда выйти, куда войти. Две-три секунды каждый день – целая минута каждый месяц. Минута на то, чтобы выбрать дверь. И часто нам даётся всего лишь минута на то, чтобы попрощаться с дорогим тебе человеком. Та же самая минута, но как по-разному мы её тратим.
Стиратель.
ОН хочет забрать у нас все наши неиспользованные минуты. Для него мы уже перешли на другой тарифный план. Никаких разговоров. Мёртвая тишина – наш новый тариф.
Мне ещё нужно моё время. Я ещё не так много успел сделать, а самое главное – ещё никому не принёс счастья.
Пошёл ты!
Если нет запасного выхода, притаиться он может только спереди или немного сбоку, там, откуда отлично просматривается парадная дверь. Через дорогу, напротив дома Какаши, стоит заброшенное двухэтажное здание с сединой штукатурки. Идеальный пункт, чтобы снять сверху человека, неосторожно высунувшего нос на улицу.
- Чёрная вакса, гуашь есть?
- Сейчас поищу. Вакса точно есть. Ты на ботинки мои посмотри! Красота – закачаешься!
Я сажусь на твою постель. Ты спишь. Мне нравится наблюдать за тобой, когда твои глаза закрыты. Твоё лицо сразу становится таким светлым... без тяжёлой печати забот и страданий. Вздымается твоя грудь, шевеля лёгкую ткань одеяла. Твоё дыхание щекочет мою кожу, когда я наклоняюсь к тебе. Близко-близко. Такой желанный, такой запретный и, в данный момент, беззащитный. Мой брат. Тот, к которому я испытываю отнюдь не братские чувства. Верно говорят, что запретный плод сладок.
Лёгким поцелуем запечатлеваю на твоих губах всё то, что я хочу тебе сказать, но не могу.
- Кхм... А вот и вакса, - прячет улыбку Какаши.
Размазываю чёрную вязкую жижу по своим щекам, по лбу, подбородку, стирая себя, стирая свою сущность, превращаясь в тёмное пятно непонятного очертания и предназначения. Клякса чёрной краски на прекрасном земном пейзаже. Умирая внешне, сохраняя в хрупком хрустальном сосуде свет своей души. Неизвестно кто, но известно зачем. И только за этим. Единственная цель. Мне становится ясно, как тебе было тяжело.
Стиратель... Теперь я понял, что это значит.
- Сделаю вылазку без винтовки и отслежу его. Если он меня пристрелит, то звони в полицию и наплюй на то, что Итачи посадят. Я тебя в это втянул, а ты ни в чём не виноват. Только перед этим свои боеприпасы и пакетики с дозами припрячь куда-нибудь тщательнее, - натягиваю на руки чёрные перчатки.
- Понимаю, ещё не совсем из ума выжил... Ты там это... аккуратнее... не поскользнись... в рубашке не запутайся, – мнётся Какаши.
И он ещё может шутить...
Золотой человек.
Получи по яйцам, золотой человек.
Тебе ещё смешно?
Осторожно выползаю через люк на крышу дома. Где же ты, тварь? Где затаился? Видишь меня или нет? Ждёшь, мучаешь неизвестностью, темнотой, с которой всё начинается и которой всё заканчивается? Ожидаешь, что я оступлюсь в этой темноте, сорвусь и полечу вниз, ломая спину об собственную роковую ошибку?
Медленно подползаю к выступу дымовой трубы. Ох уж этот Какаши, сделал себе камин и никогда им не пользуется. Ладно, мне не об этом нужно думать. Пытаюсь сфокусировать взгляд... щелчок в голове... вот оно, пошло... красными каплями крови из глаз, замедляя течение времени лишь для меня одного, углубляя контуры окружающего мира до рези в голове, сгущая воздух вокруг движений.
Ну давай же. Дёрнись. Пошевелись. Вдохни немного глубже, чем обычно.
Внезапно из-за угла здания неподалёку с весёлым смехом выбегает маленькая девочка. У неё в руках красные воздушные шарики. Она бежит по направлению к дому Какаши. Когда малышка поравнялась с ним, резкий порыв ветра в лицо заставляет её разжать руку. Красные шарики летят вверх, на свободу, из цепких маленьких рук. Яркое солнце просвечивает сквозь них, преломляя свои лучи, и на здании напротив розовыми дымчатыми пятнами плывут их тени. Ребёнок плачет. Шарикам всё равно. Они летят вверх, и им не жалко свою маленькую хозяйку. Шарики – просто бесчувственные куски резины с гелием вместо души. Взлетев высоко-высоко в небо, они лопнут и полетят вниз. Обратно на грешную землю. К истокам.
ОН следит глазами за шариками, проплывающими в воздушном потоке мимо окна комнаты, в которой ОН затаился. ОН слегка шевельнул головой.
Едва заметное колебание воздуха.
Волны, которых не увидит обычный человек.
Стиратель...
Что ж, ты мой.
Отползаю обратно, стараясь двигаться как можно более плавно. Но ОН просто не может меня видеть. С его ракурса то, что находится позади дымовой трубы, почти не просматривается. Прыгаю на пол прямо на застывшего в ожидании Какаши.
- Ах ты ж, япона... мама...
- Что же ты стоишь прямо под люком?
Хатаке потирает зад. Смотрит на меня с укоризной:
- Побыстрее как-нибудь можно это дело провернуть?
- Можно, но мне потребуются часы, зеркальце и твоя помощь, - беру в руки винтовку и начинаю просчитывать свои шаги. Чтобы не ошибиться. Чтобы не подставить никого.
- Когда же ты меня в покое оставишь... – ворчит Какаши, блуждая по комнате в поисках названных мною вещей, наплевав на правила безопасности, уже не ползая гусеницей под окнами.
- Я тебя официально приглашаю на своё пятнадцатилетие. Так что отрабатывай.
Наконец, найдя то, что я просил, он подходит ко мне в ожидании инструкций. Я говорю:
- Давай сверим часы - сейчас 12:30. Ровно в 13:50 выходи из дома. Не бойся, ты не пострадаешь, - я беру много времени про запас, на случай непредвиденных обстоятельств.
Хатаке покорно склонил голову. И почему он меня слушает? Кто я такой для него, чтобы он так рисковал своей жизнью лишь ради моего спасения? Наверное, он как раз из тех людей, чей мир не ограничивается душной камерой своего любимого «Я».
Я вылезаю обратно на крышу. Максимум внимания. Минимум движений. Ползти змеёй, сливаясь с чернотой плоской крыши. Не поднимая головы, не создавая шума. Плавно, медленно. Крыша дома Какаши находится почти на уровне окна здания напротив. Где притаился ОН.
Мне нужно доползти до самого края, надеясь, что моя маскировка и маленький бордюрчик у края крыши спрячут меня от его глаз. Когда меня не будет скрывать дымовая труба, начнётся самое интересное. Я не могу его достать ни из какого положения. Он такой же профессионал, как и мой брат. Но если он слегка высунется, хоть немножко, если его выманить, заставить немного приподнять голову, я смогу. Я сделаю это.
Пятнадцати минут мне хватает, чтобы добраться до самого края. Заметил ли он меня? Резью в глазах, багряными отсветами в них получаю ответ на свой вопрос. Ещё нет. Ни малейшего движения воздуха. Он дышит очень осторожно. Не держит пауз, чтобы амплитуда колебания воздуха была невелика. Его предупредили о наших глазах.
Кладу голову на горячую от нещадно палящего полуденного солнца крышу. Нужно быстрее избавиться от снайпера, потому что скоро может прийти подкрепление. Разумнее было бы дождаться, когда ночь тёмным покровом спрячет меня, и я буду иметь преимущество, но медлить нельзя. Дорога каждая уплывающая секунда. Время показывает мне язык. Оно вообще довольно опасная штука. Любимое занятие – издеваться над людьми. Оно язвительно, насмешливо и непредсказуемо, как старый сатирик со сборником эпиграмм...

13.00. Время ползёт вокруг меня улиткой. Показывает средний палец. Капли пота стекают по перемазанному ваксой лицу. Часы, циферблат которых я накрыл прозрачной бумагой, чтобы не было солнечных бликов, около моей головы. Прикрытое зеркальце рядом. Лежит на определённом месте, с точностью до миллиметра. Хорошо, что я в детстве, любил пускать солнечных зайчиков с крыши этого дома. Мне нужны лишь луч солнца, капля везения и несколько выигрышных секунд. И тогда я спасу тебя. Мы уедем отсюда, далеко-далеко, нас никто не найдёт, нас никто не разлучит.
Хватит смеяться надо мной.
Заткнись.
Иди быстрее...

13.10. Колеблющиеся от жары тени на пыльной земле. Уснувший мёртвым сном квартал. Выкрашенные в белый окна домов, распахнутые в широком зевке. Мутная тишина и повторяющиеся удары моего сердца. Предсмертные хрипы кипящих двигателей на шоссе, скрытом безвольными тушами зданий и пыльным туманом.
Внезапно липкой дрожью и холодным потом приходит осознание. Я хочу убить человека.
Густой раскалённый воздух выжигает в моих лёгких неправильные линии. Безжалостно рисует эту фразу, от чего с губ срывается тихий хрип. Бросает то в жар, то в холод. Я хочу убить человека.
Глаза закрываются сами собой. Не спать. Это соревнование.
Моя сила воли против его.
Моё холодное сердце против его.
Моя видимая нормальность.
Моё тихое сумасшествие.
Убить человека? Ради тебя я готов на всё.
Мне же нужно отомстить кому-то за испорченную жизнь. За тебя...

13.25. Я хочу продать эти тридцать пять минут. По договорной цене. Сколько вы мне дадите? А вы? Чёрт, отдам даром, не могу больше ждать. Проклятая дрожь испуганным зверьком колотится об прутья клетки моего тела. Двигаться резко нельзя, а лихорадка бьёт так, что зубы, как бешеные, стучат друг о друга.
Твою мать. Не слишком ли много я на себя взвалил? Строю из себя героя... рожа, как у Супермена... кто меня видит? Всегда не такой как есть, всегда ненастоящий. Хочу подойти к кому-нибудь, открыться, а тихий голос в голове шепчет – на кой он тебе? Вам с ним не по пути. Иди своей дорогой, а он пойдёт своей. Неси всё в себе – откровение есть слабость. Не смей делиться чувствами – лишь приблизишь к себе человека, которого непременно потеряешь. Сиди один на своём сломанном стуле. Если кто-то сядет на него вместе с тобой, вы рухнете в пустоту.
Долгое падение.
Чем ниже падёшь, тем выше взлетишь.
Неправда.
Ты можешь совсем не взлететь, разбиться об сумрак.
Сломать свои крылья...

13.35. Палящее солнце скоро сварит мои мозги вкрутую. Огромная муха, противно жужжа, летает вокруг меня. Вот она садится на мою шею и начинает перебирать мерзкими лапками. Противно и щекотно. Слезай с меня. Ты мне не нужна, я тебе тоже не очень-то нужен.
Так жарко, что видно, как плавится воздух. Колеблющимися пластами висит над землёй, и даже, кажется, еле слышно потрескивает. Хотя, может это я окончательно спятил. Резко выдыхаю и муха, испугавшись, улетает прочь.
Хех, Саске, ты сейчас похож на раздавленный чьей-то слоновьей ножищей кусок дерьма. Нечто, что не стоит внимания, обо что противно марать руки. А для той мухи ты загадочный великан, который может раздавить её одним движением. Но пошевелиться не в состоянии. Твоё мнимое величие – лишь то, что ты сам себе внушил. Беспомощен перед мухой. Плыви, плыви себе по своей канализации. Пусть тебя тыкают носом в твою собственную слабость. Тряпка, которой все помыкают, с которой никто не считается. Кем бы ты был у Мадары? Мальчиком на побегушках. Подай-принеси. Принёс? Молодец, а теперь унеси обратно. Целуй мои пятки. И не вякай, шавка.
А почему так? Потому что я слабак. Надавить на нужную точку – приду в действие адской машиной ненависти.
Итачи, я не понимаю тебя.
Как можно было не хотеть власти?
С тобой обращались, как с собакой.
Ты глотал горы таблеток, чтобы забыться.
Ты любил Димедрол больше, чем жизнь...

13.45. Осталось целых пять минут. Целая вечность. Я знаю, что мне поможет. Наконец-то понял, чего хочу. Я хочу убить его! Быстрее... Обращаюсь к тебе, стиратель, – помоги мне почувствовать себя не таким ничтожеством. Избавь меня от этой давящей жары. Высунись немного, подставься. Дай мне увидеть, как пуля размозжит твою башку. Спаси меня от постоянной головной боли. Спаси меня от крутящихся назойливыми мухами вопросов. Спаси меня от этих приступов жара-холода и вечного страха за чью-то жизнь. За свою. За жизнь Итачи. За жизнь Какаши. Дай мне убить тебя, пожалуйста. Посмотреть в твоё лицо. Ощутить величие власти. Ни к кому нельзя привязываться. Все эти связи – путы, врезающиеся в кожу, сковывающие движения и мешающие свободе действий. Сейчас мысли об Итачи только выводят из себя.
К горлу подкатывает тошнота. Судорога. Перекатываюсь на бок. Лицо перекашивает гримаса боли. Чёрт, эти ублюдки, кажется, сломали мне рёбра.
Этот дурак даже не заметил, как я пошевелился. Нет, так не интересно, он слишком лёгкая добыча. Простой, как ширинка на штанах. Со сведёнными до минимума функциями. Он даже не представляет, как мало ему осталось жить. Если бы он знал, что умрёт и этого никак не избежать, что бы он сделал?
Его предсмертные желания:
Позвонил бы матери.
Попрощался с друзьями.
Выкурил бы последнюю сигарету.
Вспомнил бы самый счастливый момент в своей жизни.
Стал бы он бороться?
Он был бы уверен, что будущее предопределено. Он не стал бы цепляться за жизнь. Сложил бы лапки и отдался на волю судьбы.
Сейчас я управляю твоей судьбой.
Моя кукла.
Я твой кукловод.
Мне скучно.
Танцуй для меня.
Пляши и дёргайся.
Я хочу тебя убить.
Кто из нас стиратель – ты или я?..

13.50. Моё сердце бьётся чётко, пульс ровный. Если посчитать – будет в пределах нормы. У меня всё под контролем. И ты тоже.
Поиграем?
Какаши выходит на улицу. На лице беззаботное выражение. В руках лейка. Насвистывает рок-н-ролльный мотивчик. Что-то из Берри. Оказывается, он прекрасный актёр.
Меня охватывает странное возбуждение. Кровавыми слезами из глаз выхватываю из воздуха едва заметное движение в окне напротив. Ну же. Ещё чуть-чуть. Подними голову. Умничка.
Стиратель слегка приподнимает голову и направляет прицел оптической винтовки на Какаши. Не торопись, насладись моментом.
У меня в руках две жизни.
Что хочу, то и делаю.
Чего же здесь не хватает?
В моём шоу не хватает светомузыки.
Срываю с зеркальца тёмный платок, и луч солнца падает прямо на гладкую поверхность. Отражаясь от неё, он бьёт человеку в окне напротив прямо в глаза. Он инстинктивно зажмуривается, вскидывает руки и голову.
Всё верно. Я не зря пускал солнечных зайчиков в детстве.
Ухмылка.
Ты успел подумать о чём-нибудь?
ВЫСТРЕЛ.
В яблочко. Получи бумажку со стёртым с неё именем. Твоим именем. Я сам его стёр. Вот этими руками. Я тебя сделал.
Какаши орёт мне откуда-то снизу:
- Блин, Саске, чего ты так тянул? Я уже хотел свистеть себе похоронный марш! Думал, ты уже уснул там.
Буквально сваливаюсь с крыши в кусты возле входной двери. Пытаюсь отскрести зажаренную корку ваксы на лице. Мне нужно посмотреть... Мне нужно... убедиться...
- Эй, ты куда? Ты чего такой? Что с тобой, Саске? Слушай, ты меня пугаешь... – хватает меня за мокрую от пота трясущуюся руку.
- Прочь... – в горле пересохло, в голове одна цель – убедиться... взглянуть ему в лицо...
Я поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Хрустят под ногами крысиные кости, битое стекло, упаковки из-под чипсов. Я иду по пыльной лестнице, наступая на следы того, кто прошёл здесь не так давно. Существует поверье, которое гласит, что идя по следу кого-то, ты забираешь его силу. Если это так, то этот человек слабак – вжимая подошву туда, куда ступала его нога, я не чувствую себя лучше. Меня всё так же тошнит, и никакой власти у себя в руках я не ощущаю. То режущее пласт мыслей своей силой мгновение, когда я управлял судьбой человека, кануло в никуда. Осталось лишь тело человека с дыркой в голове. Вот он - лежит, раскинув руки. Рядом валяется его винтовка. Застывший момент зацепившимся пером на странице моей жизни. Течёт по листу пятно чернил. Это точка?.. Черта, после которой нет возврата?..
Скажите ему, что я жду его. Жду за гранью человечности.
И рухнул мир. Упал с огромной высоты. Ударился об землю, сминаясь жёстким каркасом в комок, обретая уродливые формы, на которые без содрогания невозможно смотреть.
Протри глаза, Учиха. Вот она – твоя власть. Нравится, да? Ощущаешь себя сильнее? Вот она – человеческая смерть. Взгляни ей в пустые глазницы. Взгляни в лицо, покрытое лохмотьями истлевшей кожи. Не отворачивайся – ты это заслужил.
Доволен?
Меня знобит. Я не могу вдохнуть, не могу выдохнуть, и от этого кружится голова. Тихо сползаю по стене, силясь сглотнуть, но в горле так сухо. Мёртвый человек уставился на меня стеклянным невидящим взглядом. Манекен в витрине магазина. Кукла из фильма ужасов. Мне страшно! Я хочу что-то сказать, но в горле пересохло, а в голове пустота...
Куда завели меня свои мысли о мести? Что я получил? Не удовлетворив мстительной жажды, перекинул её на другого, спроецировал всю ненависть на того, кто первым оказался на моём пути. Да, он хотел убить нас с тобой. Я был поставлен перед фактом: или мы, или он. Казалось, выбор очевиден... Но почему же мне так плохо?.. Потому что усомнился в самом себе? Потому что поддался манящей силе власти?.. Выбрал не тот путь?.. Заплутал, заблудился... Оттого, что я на самом деле не ледяной принц Уйди-Заткнись, а просто неуверенный в себе одинокий человек? Играющий роль, которая мне не принадлежит. Слушающий суфлёра из глубины Ада... Сердце, в котором есть страх – слабое. А в котором нет страха ни за кого – бес