Интерлюдия.
Страны. Народы. Люди. Жизни.
Вид из окна нашего купе постоянно менялся, но всё время оставался живописным. Мы долго ехали вдоль Эгейского моря, затем вдоль низких и непонятных зелёных гор, над которыми по утрам поднималось красное солнце. В купе было очень жарко и чтобы лучи солнца не сжигали волосы на наших головах, мы завешивали их тёмной тканью. Мы сидели на маленьких деревянных скамейках и спали тоже на них. Никакого комфорта в поезде не было. На станциях, сменявших друг друга, мы покупали холодную воду и сумки-холодильники у торговцев в капюшонах и футболках. Воду всё равно приходилось пить тёплой. Вид из окна состава сильно отличался от вида из купе, были видны города, с маленькими домами и неровными, мощёнными камнем, дорогами. В ресторане подавали только похлёбку с картофелем и острым соусом. Она была очень горячая, и ждать когда она остынет, нам было невтерпёж, и мы обжигали рты. Чтобы хоть как-то скоротать часы безделья, мы фотографировали пейзажи, забираясь на крыши вагонов, до тех пор, нас один раз за это чуть не выкинули из поезда где-то за тысячу километров от Афин. К концу пути мы все совсем измотались, и если для меня это был не первый визит в Грецию, то для моих сопровождающих это было серьёзное испытание. Это была хорошая экономия. Мы обладали не большим бюджетом. Мы сидели на чемоданах и непринуждённо болтали, предвкушая приезд на конечную остановку. Один из нас, наш фотограф, чистя от грязи свой зеркальный фотоаппарат и настраивая объективы, сказал, обращаясь видимо ко мне: - Я надеюсь, впечатления от города у меня будут более приятными, нежели от самой поездки. - Я посмотрел, на него, вытерев шею грязной тряпкой, и ответил: - Да. – Что, да? - Куда уж тебе понять его. – Вставил другой, смотревший в окно, - твои мысли несколько приземлённые. Куда уж тебе нас понять. Мы же… – Он запнулся, посмотрел на меня и подмигнул. Я усмехнулся. – А вы чем там занимаетесь, Владимир? - Размышляю, как же долго вы будете ещё трепать языком, вместо того, чтобы.…
- Тихо, не произноси этого слова – шикнул на него кто-то
Мы не хотели думать о работе. Предстоящую нам работу интересной и увлекательной нам считать не хотелось, а по сути она таковой и не являлась. Людям, проживающим в этой стране должны быть обидно, что мы приехали сюда по работе, не был бы в стране такой бардак, нам этого делать бы не пришлось. Но это вовсе не наводило нас на грустные мысли, нам просто было лень. Мы хотели плавать купаться и загорать, и заниматься ничем – Печально. – Сказал я вслух. – Чего ты такой скисший? Считай, едем в отпуск, а у тебя настроение…
- Смотрите! – Закричал Егор, - до этого молчавший, - мы подъезжаем!
Мы были. Нас было пятеро. Мы прибыли в Афины.
Действо музыки. 1.
Мы занимались тем, что бездельничали. Чтобы бездельничать так же профессионально, как это делали мы, нужен большой опыт. Мы занимались, чем угодно, только не задачей, которую перед нами поставили. Иногда кто-нибудь из нас брал с собой блокнот, и делал вид явного знатока, но ничего в нём не писал, а рисовал всякие картинки.
На пляжах Афин нельзя купаться, давал я нравоучительные советы сопровождающим, там, в воде плавает много отходов и мусора. Чтобы искупаться, мы ездили за город на чистые лазурные берега, где была прозрачная вода, и дно, усеянное песком. Можно было проплыть двести метров от берега, и под вами была бы глубина с километр, а вам бы всё равно казалось, что песок у вас почти под ногами – такая была прозрачная вода. Мы лежали на чистом песке, разрешая солнцу жарить нас, и разговаривали. Торговцы снеками, напитками, и маленькими животными, громко и хрипло крича что-то на непонятном греческом языке, оставляли глубокие следы на песке, медленно продвигаясь сквозь ряды шезлонгов. Фотограф фотографировал девушек на пляжах, и пытался разговаривать с ними на ломанном английском. Мы пытались побывать на всех пляжах в округе. Мы всё время удивлялись, когда видели на дорогах, странные малюсенькие церкви из дерева, стоявшие на орнаментах на обочине. В маленькие дверцы, куда с трудом помещалась рука, люди складывали монетки и ставили свечи. На дорогу и на удачу, объяснял нам Егор, когда ездил на пляж с нами. Он был единственным человеком, с успехом, делающим вид, что он работает. Я пытался как-то, взяв с собой ноутбук и блокнот, поймать убегающую музу, но в итоге, всё сводилось к тому, что я просто рисовал. Я показывал свои творения фотографу, а тот заверял, что во мне пропадает маринист. Мы облазили абсолютно все местные достопримечательности. Гуляя по узким улочкам, между небольшими домами, мы часто сталкивались с марширующими бастующими. Их лица были переполнены ненавистью, гордостью и презрением. Они кричали непонятные лозунги, и часто вступали в открытые столкновения с властями. Мне стала интересна причина их недовольств, и я решил отделиться от кампании и заняться работой самостоятельно. К тому времени, когда это решение пришло голову, наша команда распалась почти вся. Каждый решил заняться собственным делом, чтобы потом объединить наши выводы и результаты работы и узнать, кто же внёс больший вклад. Я решил узнать основные причины недовольства масс. Не те, о каких говорят в новостях. Настоящие причины. Каждый из нашей команды жил далеко от другого. Мы почти не связывались друг с другом. Мы погрузились в работу. Нам так захотелось.

Действо музыки. 2.
Я лежал на диване в своей тёмной квартире и пил холодную минералку, глядя в окно. Солнце уже час как взошло, но город ещё не проснулся окончательно. Я жил по новому расписанию. Рано утром я отправлялся на прогулку по улицам, где по утрам возникал импровизированный базар, пройти через который и ничего не купить просто невозможно. Я всегда покупал что-нибудь, персики, бананы. Футболку ценой в один евро. Я заходил в кондитерскую, в которой готовили вкусные сладости с труднопроизносимыми названиями. Их накладывали в бумажные пакеты, которые часто промокали. С продавцами я объяснялся с помощью разговорника, хотя большинство из них свободно говорили на английском.
Я шёл по холмистым, каменным дорогам, по которым стекали вниз грязные лужи. Я не мог понять, откуда эти лужи берутся, но потому узнал, что это вода, которой сбивают с ног демонстрантов, стекает в канавы. Этой воды за ночь может набраться довольно много. Черепичные и шиферные крыши домов, отражали яркое солнце, которое слепило глаза. В такую погоду просто невозможно находится на улице. Можно скрыться от неё дома. Дома я занимался тем, что смотрел новости, в которых ничего не понимал, кроме и так ясных репортажей ведущихся с места очередного митинга, и печатал различную выдуманную мной чепуху о недовольстве рабочих масс правительством. Я смог понять, что жителей Афин беспокоит один финансовый вопрос. Это драхмы, местная волюта. Точнее их беспокоило отсутствие их. В обиходе были только евро. Местные жители не хотели пользоваться валютой, которую им навязали страны- товарищи Евросоюза.
Скрываться от солнца можно ещё в маленьких кафе, входы в которые так ловко запрятаны между входами в рестораны и фаст-фуды. В таких кафе бродил лёгкий сквознячок, лучи солнца не проникали в помещения через плотные шторы, а люди в таких кафе бывают крайне общительными и непонятливыми. Кофе в таких кафе очень вкусный, его можно пить, и есть мяту вприкуску. Я любил сидеть в таких кафе. Ни к кому из бастующих я ни разу не подходил, не подходил я вообще ни к кому. Просто пил кофе и гулял по городу. Из окна своего жилища, я часто наблюдал за маршами демонстрантов, за тем как они устраивают беспорядки и поджигают урны, и кричат непроизносимые лозунги, близкие их сердцам и далёкие моему. Я смотрел, как их бьют дубинками полицейские и смешные стражи каких-либо значимых объектов. Стражи были одеты в «юбки», вроде ирландских, в красные котелки и огромные башмаки, как у маленького мука. Они изредка разнимали бастующих и полисменов. Пыль, поднимавшаяся с каменных дорог, из-за топота бесчисленных ног, тяжелела и оседала под напорами воды, той, которой сбивали с ног демонстрантов. Однажды я упал, споткнувшись на лестнице, и кубарем рухнул прямо в ряды демонстрантов, дерущихся с полицией. И все подбегали ко мне, и спрашивали, и у всех были озабоченные лица. – Эн такси («всё в порядке», греч), - говорил я им. – Эн такси. – И они разошлись кто куда, посмеиваясь, и удивлённо переговариваясь. Действо музыки. 3.
Вечер. Мы сидели на тротуаре. Митингующая толпа, состоящая человек из сорока, стояла и кричала лозунги, обращаясь к какому-то чиновнику, который жил в небольшом коттедже, напротив которого мы сейчас находились. Фоторепортёр и оператор вытащил меня сегодня днём на прогулку, обещая показать мне нечто интересное. Сейчас он стоял неподалёку от меня и снимал на камеру всё происходящее, регулируя и меняя ракурсы. Вдруг, несколько человек вырвалось из толпы и с криком, бросили в кирпичную стену дома огромную пластиковую канистру, наполненную горючей жидкостью. Канистра разлетелась, а странная жижа осталась гореть на стене дома. Тех двух, что бросили канистру, отволокли и выпихнули из толпы, оставив их стоять в стороне. Двое переговариваясь между собой, неспешно пошли в сторону центра города. Фоторепортёр и оператор, подошёл ко мне, выключив камеру. Он сказал:
- Пойдём на крышу вон того дома.
- Хочешь упасть?
- Хочу поснимать.
- Заняться тебе нечем? Снимай отсюда, и так весьма живописно.
- Пойдём, пойдём. – Сказал и хлопнул меня по плечу. Я встал и направился за ним. Мы поднялись наверх в просторном лифте. Глядя в зеркало, я поправил бейсболку на голове. Подъём затянулся. Я был уверен, что вход на крышу закрыт, и ключи мы не раздобудем, но оказалось, что дверь была вырвана. На крыше мне пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть от яркого солнечного света, усилившегося во много раз. Я присел на высокий край крыши. Он достал из рюкзака штатив, поставил его на высокий край крыши, прикрепил к нему камеру, и включил съёмку. Я сел рядом с камерой и посмотрел вниз. Стена всё ещё горела, кирпичи даже не обуглились. Интересно, что это за смесь?
- Это напалм местного приготовления. – Он словно читал мои мысли. – Они делают его из растворителя, пенопласта и бензина. Он будет ещё очень долго гореть, пожарники и полиция приедут не скоро, так как таких забастовок в городе много. Я хочу поделиться с тобой собственными выводами, если ты не против. – Сказал фоторепортёр, - перетаскивая камеру на другой угол дома. Я кивнул, вытащил из кармана разговорник и начал повторять слова.
- Так вот, - начал он, - сильное расслоение я наблюдаю среди бунтовщиков.
- Вэвэос. Я скользил пальцем по пожелтевшим страницам маленькой книжонки.
- Что?
- Конечно. Они же все разные…
- Нет, ты не понял. Я наблюдаю за этой группой уже неделю…
- Заняться тебе определённо нечем. – Я остановился на слове «эрхомэ», - «иду».
- Все бастующие разные. В основном все предпочитают мирные забастовки или просто кричат лозунги. Их большинство. Есть же такие, которые используют насилие и устраивают погром.
- Ну.
- Они ссорятся друг с другом. Пассивные и активные демонстранты ссорятся друг с другом. Я не могу понять, в чём же причина. Это удивительно, вроде они и одно целое, но между ними постоянные разлады.
- Да, - ответил я, засовывая разговорник в карман, - да. А ты видел кого-нибудь из команды?
- Двое завтра уезжают.
- Почему?
- Не знаю, - он складывал оборудование в рюкзак. – Кажется их работа, статистика, уже выполнена. Они улетают завтра утром, поедешь их провожать?
- А зачем? Нет, вряд - ли.
- Они говорят, что эта страна не разваливается, они говорят, что было не плохо, если бы наша также «разваливалась». Здесь добрые люди, а в магазине можно поменять испорченный товар на десять новых, нормальных.
- И это больше всего удивило. Бесплатные товары?
- Я не знаю. – Мы вышли из дома. – Здесь остаёмся только я, ты, и Андрей. Вас двое и я думаю ,что вы выполните вашу работу быстро… Не понимаю я их… - Вздохнул он, глядя на расходившихся демонстрантов, - за что им бороться… здесь?
- Да, не за что похоже здесь бороться. Я пойду, наверное.
- Увидимся.
- Увидимся, когда увидимся. Пока.
Я пошёл в метро. Он пошёл в ресторан.

Действ музыки. 4.
Утром меня разбудил громкий стук в дверь. Я вскочил с постели, и глянул в окно. Ещё даже не рассвело.
- Кто там? – заорал я.
- Это Андрей. Открой, я только из аэропорта, провожал их, сегодня. Скорее.
Я оделся и открыл ему дверь. Он зашёл и сел в кресло, не сняв своей любимой шляпы. На нём был костюма, без галстука, который смотрелся на его нескладном длинном теле, несколько нелепо.
- Одевайся. Быстрее. – Он был не настроен что-либо объяснять. Пока я умывался, он сидел в кресле, и пустым взглядом смотрел в стену.
- Давай.
Мы вышли из дома. Было прохладно, и я пожалел, что оставил куртку дома. Он закурил сигарету от спички, и быстро направился в сторону окраины.
- Почему мы идём пешком?
- Я не смогу найти это место, если мы поедем. Здесь не далеко.
Светало. Мы шли по дороге с разбитым асфальтом, которая поднималась высоко в гору. На своём пути мы, то там, то здесь, встречали сидящих в лужах грязной воды или лежащих на тротуаре людей, с изодранной одеждой и разбитыми лицами. Это были демонстранты, которые пострадали в потасовке и не могли идти.
- Перед рассветом город объезжают патрульные машины, который и забирают их в участок или отвозят в больницы, так что к утру город чист. Поэтому ты их, никогда и не видел. Я ответил на твой вопрос?
- Да.
Он резко остановился, и юркнул в маленькую дверь, которая была спрятана за чёрным входом в супермаркет «Гелиос». Я зашёл вслед за ним.
Мы очутились в маленьком помещении, где было много столиков. Окно было всего одно, под потолком. Оно было испачкано в грязи, и через него не проходил свет. На потолке висели две лампочки, без абажура, болтающиеся на проводах. Возле стены, было своеобразное подобие барной стойки, за которой стоял маленький человек, с большим носом. За столиками сидели люди. По пять человек за столиком.
- Где мы? – Спросил я, безо всякого интереса, - за этим ты меня поднял?
- Гм, - промычал он, потушив сигарету о стену и бросив ей прямо на пол. – Это очень уютное кафе, правда?
- Да, здесь действительно уютно. А где мы? Это кафе?
- Это? – Он указал рукой на людей, пьющих кофе. – Это бастующий люд. – Андрей направился к барной стойке, невесть, что делающей в кафе, я направился за ним.
- И что? Слушай, а ты случаем, не удивляешься, когда видишь солнце по утрам?
- А должен? Дело не в том, что они бастуют. Дело в том, что они не греки. – Он посмотрел на бармена и сказал:
- Анисовую, и …
- Мне кофе с лимоном и корицей. – Помог я.
- Я познакомился здесь с компанией, которая возможно расскажет тебе нечто удивительное и интересное. Они должны вот-вот подойти. Пойдём, сядем за тот столик.
Мы прошли в самый угол кафе, я сел за удобный деревянный стул, и положил руки на столик из красного дерева. Столик был испещрён мелким царапинами, но он не был грязным. Солнце вовсю жгло улицы. Мы ждали. Я смотрел на свои руки, и всё ждал, когда же я провалюсь в бездну сна. Кофе был вкусный. Всё вокруг тонуло в сигаретном дыму и тихом, неспешном говоре итальянцев, французов, англичан, сидевших здесь. Я положил голову на руки и начал медленно засыпать. Андрей долго молчал, а потом тихо сказал:
- Пришли. Buenos! - Он улыбнулся. - Встань, поприветствуй их. – Шепнул он мне.
К нам неспешно направлялись четыре человека, три из которых были, как я узнал потом, испанцы, а один француз.
Я встал и сказал, ни к кому из них не обращаясь:
- Калимэра кириэ! («добрый день, господин», греч).
Так мы и познакомились. Мы сидели несколько часов и пили кофе и разговаривали, и кафе то пустело, то наполнялось, и я никак не мог понять, зачем же Андрей привёл меня сюда. Мы не знали их имён, они не знали наших. Мы разговаривали на ломаном английском, используя в основном такой же ломаный язык жестов. Мы называли их - господа, а они меня, и Андрея – piccolo umo («маленький человек», итал.), ведь мы были много младше их. Оказалось ,что они наёмники.
- Как это, наёмники? – Спросил я Андрея.
- Они бастуют за деньги.
- Кто же им платит?
Андрей, подливая французу в рюмку из бутылки, спросил его. Он ответил, что-то на французском.
- Профсоюзы. – Перевёл Андрей.
- Ясно.
Мы с ними подружились. Теперь я коротал все свои часы в этом кафе. Я приходил сюда один, и болтал с ними о пустяках, попивая кофе, и не забывал выуживать из них нужную мне информацию. Славные они были ребята, эти революционеры. Я проводил в этом кафе послеобеденные часы, когда местные жители, чтобы скрыться от безжалостного солнца, расползались как червяки, кто куда. Я пил холодный кофе и разговаривал с бунтарями. Все они живут здесь уже год, узнал я, все им здесь нравится, им нравится наводить здесь бардак, и ещё получать за это деньги. Мы болтали, а по кафе бродил лёгкий сквознячок, покачивающий лампочки, висящие на проводах.
А однажды я встретил в этом кафе фоторепортёра, он сидел за барной стойкой и пил что-то из бокала. Я кивнул ему, и подошёл к нему. Он поприветствовал меня, и спросил:
- Давно ты?
- Захаживаю иногда сюда... Как идёт работа?
- А я вот всё наблюдаю. Это всё-таки очень интересно. Прямо чувствую, что этого мне всю жизнь не хватало, понять чью-то культуру. Знаешь, как слушать красивую музыку, слов которой не понимаешь, и ритм которой тебе не знаком. Непонятно и интересно. И незнакомо. А главное, непонятно… - Он вздохнул, и поглядел на свой фотоаппарат. – Знаешь, я наверное снимки не смогу сдать вовремя. Я, наверное, подольше тут побуду, немного.
- Здорово... – Я и так уже понял.
Потом я ещё часто видел его сидящим в этом кафе. Но я с ним редко заговаривал.
Греция была на грани дефолта, и чем больше было беспорядков, тем меньше людей приходило в это кафе. А потом, однажды утром, я обнаружил, что железная дверь кафе закрыта. Потом я часто приходил сюда, но больше эту дверь открытой я, ни разу не видел. Приходилось пить кофе в другом месте.
Андрей улетел домой. Он подготовил и собрал весь нужный материал, а я всё тянул расставание с этой страной. Когда я виделся с ним в последний раз, он сказал, мне:
- Это неважно совсем, что происходит снаружи, главное, что видим... – он запнулся, помолчал немного, а затем объявили, что самолёт отлетает через двадцать минут, и он ушёл

Увертюра.
Я уплыл на остров Закинф на корабле. Я пробыл там три дня, и почти всё время проводил на пляже, я ходил по берегу босиком, и вода была прохладной и очень приятной. Я встретил там огненно-красный заход и бледный восход. Я бродил там ночью, и встретил однажды своего соотечественника, он был по пояс голый и в бриджах, он сидел на песке, и бросал камни в воду, ему очень хотелось спать, но он не спал. Он сказал что потерял и не может найти что-то. Он был немного пьян. Мы познакомились, и поговорили. Я плохо помню тот разговор, запомнил лишь отрывок.
- И что вы думаете о ситуации, сложившейся сейчас на Большой суше?
- Ситуация, простите?
- Ну, бунты, протесты.
- Они очень счастливые люди, эти бунтари.
- Они безработные, голодают, у них большие проблемы.
- Да. А вот попробовали они так бы бунтовать в России, у них не было бы проблем. Нет причины, нет следствия.
- Вы имеете в виду, что в России у них не было бы повода, для бунта?
- Да нет, причина бунта – это они сами, если бы они были в России.
- Но их там нет.
- Ага. – Ответил он, и снял панаму, и положил её на песок. Белое утреннее солнце, показало край своей больной физиономии. Я достал блокнот, который всегда носил с собой, и вычеркнул пункт «Составить небольшой дополнительный отчёт о ситуации в стране, основываясь лишь на мнениях обитателей». Я попрощался с незнакомцем. Он кивнул, и тихонько задремал. Само собой, я его больше никогда не видел.
Я побывал в бухте, куда можно попасть только на корабле и на вертолёте. Там, в центре маленького пляжа, окружённого скалами, стоял старый ржавый, полуразрушенный корабль. На нём я порезал себе руку, а через три дня вернулся в Афины. Я узнал, что фоторепортёра и оператора арестовали. Я узнал, что он участвовал во многих забастовках вместе с итальянцами и французом. А во время последней сломал полицейскому нос и челюсть своим зеркальным фотоаппаратом Pentax. Как он утверждал - случайно. Но его всё равно лишили визы и депортировали в Россию. А итальянцев и француза в Италию и Францию соответственно. Денег им никто не платил, как выяснилось, когда я разговаривал с полисменом, который на удивление, умел кое-как говорить по-английски
- Деньги? Какие деньги? – Спросил он. – Кто им платит?
- Профсоюзы.
- Не знаю. Нет, по-моему, хотя утверждать не буду. Ну, точно не всем. Хотя, это забавно, но…
- Что?
- Всем иностранцам вроде вас все до одного они говорят, что работают за деньги, хотя это не всегда так. А может… Не знаю….
-Они, наверное, как и фотограф не смогли понять эту странную музыку. Они просто хотели слушать. Хотя за деньги, это нехорошо конечно.
- Простите? – не понял он.
- Да нет, ничего. Где тут поблизости можно поесть?
Я купил себе билеты на ближайший рейс, и улетел следующим утром, купив напоследок браслет из слоновой кости, и повесив его на ручке двери закрытого навсегда маленького кафе рядом с супермаркетом «Гелиос». На браслете не было ничего написано. Ничего и не нужно было.
В самолёте я смотрел в иллюминатор и видел под собой синее-синее море. А потом я видел облака, а потом я уснул, и ничего стало не видно, кроме глубокой и приятной темноты.

В колонках играет - red hot chilli peppers
спать! Я действительно уже не спал довольно давно и это меня беспокоит. Я никогда не страдал бессонницей, и не делал вид даже, что страдаю, как это делают многие люди, чтобы придать себе важности. Давайте, начинайте мне говорить, что я самое интересное в жизни просплю, что жизнь уйдёт, а я... буду дальше спать! Что так я никогда не найду свою жизнь и себя самого. А я просто засну. Мне всегда мешают спать. Собака, будильник, ветер, окна, дождь и двери - все они, похоже решили устроить заговор против меня, и не давать мне спать пока я не разуплотнюсь. А ещё, работа. Работа любит, тихонько спрятавшись в углу, дождаться того момента, когда я начну засыпать, а затем выскочить и устроить мне хорошую трёпку, закидывая делами. Она очень подла, и именно поэтому я прячу работу в ящик или сундук и закрываю её там на ключ, заткнув род кляпом, чтобы она не визжала, СУКА! "Что же, в таком случае, делать?" - изрёк однажды индийский мудрец, когда неведомая хуйня, вместо того, чтобы упасть ему на голову, повисла в воздухе и начала издеваться над ними, закидывая его глупыми остротами. А я отвечу - спать! Я, пожалуй возьму на свои плечи ответственность, проебать жизнь, валяясь в кровати. Плевать, пусть всё интересное хоть трижды гудя пронесётся мимо меня, два раза остановившись, и назвав меня кретином. Я просто буду спать! Пиздуй нахуй интересное, я выключаю свет! Я проснусь, и я ничего не упущу, я оторвусь на тебе сполна. Только дай поспать, пожалуйста

Работать на радио - просто замечательно, как ни посмотри - говорили мне всегда - Писать тексты, придумывать конкурсы, сплошное удовольствие, мужик!
Да.
Но мне никогда не нравилось писать тексты, для выражения соболезнований после крупных катастроф, вроде взрыва в метро. К тому же, это никогда не сочеталось, с жизнерадостным настроением всей нашей студии.
- Ну и как?
- Я вот что подумал, подумал и написал. Будет выражения обычных соболезнований, и плюс, как бонус, история отдельного, выжившего участника катастрофы, вся такая душещипательная, у него там бабушка умерла, а он жив остался, круто?
- Не замостим в эфир.
- Чёрт, но материал отличный.
- Придумай что-нибудь, чтобы впихнуть в шестиминутный отчёт, а?
- Но здесь всё как одно целое, даже не знаю, что можно вырезать...
Он отхлебнул кофе и сказал:
- Вырежь его бабку.
Я знал, что он это скажет. Чёрт. Чёрт! Это же...
- ...отлично придумано! Давай её нахрен, сейчас.
Я закрасил печальные и грустные слова о "замечательной женщине, матери троих детей и бабушке, ветеране труда, погибшей в тот день, на руках у своего сына" чёрным маркером.
На радио всегда всё хорошо. Будьте на волне.

Как-то я вообще забросил свой хиленький дневничок. Всё работа и работа. По сути, конечно, у меня нет почти ни одного читателя, но сейчас я конкретно займусь дневом, и читателей станет ещё меньше.
Теперь я, каждый день или реже, буду постить сюда малюсенькие истории из моей небольшой жизни.
Собственно сейчас я бы хотел поведать небольшую историю о фотографе по имени Стислав, с которым я несколько месяцев работал в одной упряжке. Стислав был поляком, вспыльчивым, несколько стремительным парнем. Все решения он принимал быстро, о последствиях не задумывался и не жалел никогда. По национальности он был поляком, был на две головы ниже любого из сотрудников газеты, по этому поводу не комплексовал, а над шутками касательно его "великанства" отвечал он так остро и колко, что с ним все всяческие отношения порвали сразу же, я его другом не считал, а в моменты некоторые просто терпеть не мог. Занимался он биатлоном. На лице его всегда покоились отвратительные тонкие очки-полоска, из одного стекла состоявшие, и так его лицо портившие. А ещё, он носил с собой всегда свой неимоверно дорогой американский фотоаппарат "leica", который стоил больше, чем вся наша редакция. Я его фотоаппаратом всегда восхищался, а он относился к нему небрежно, постоянно забывая его то в одном месте то в другом.
- Чем фотографировать-то будешь, когда потеряешь? - Спрашивал его я, когда мы вместе бегали по стадиону часов в восемь утра.
- Потеряю? Ты вот когда шляпу свою потеряешь, плакать будешь? Будешь, а знаешь почему? Потому что, без неё ты себя не видишь, ты в свою шляпу влюблён больше чем в мир. Она часть тебя потому что. А я вот, свою лейку не люблю особо, мы с ней две отдельности - рассеяно отвечал он, ужасно раздражая меня своим ответом, и, даже не сбив дыхания. Он любил играться со словами, вставляя одно и тоже слово по нескольку раз подряд. Ему очень нравились русские слова, и слогом русским он владел отлично. Говорил он с акцентом, а на вопросы, почему не пытается от акцента избавиться, отвечал он, что нравится ему его акцент, без акцента он - не он, не Стислав.
Фотографировать он умел великолепно, во стилях самых разных. Отлично давались ему и пейзажи и портреты, и индустриальные фотографии.
А потом, после всего, я узнал, что ему челюсть сломали и руки обе ,и Лейку сломали, при выходе из дома, что он избиение девушки смог сфотографировать, а на фото люди не последние засвечивались. Впрочем, предотвратить избиение девушки он даже не пытался, зато кадры( он их сохранить сумел) вышли отличные, и великолепные. И крови много видно. И презрение к нему в наших кругах возросло втрое. С ним никто не здоровался и никто не людим был с ним. Его уволили очень скоро, и он уехал из страны.
А ещё позже, я узнал, что девушка с помощью фотографий, полученных от Стилсава, девушка тех людей смогла на очень долгий срок посадить за решётку.
Впрочем, от одного воспоминания о нашем фотографе, у меня тошнота по телу покатывается.
Хороший он человек, или нет. Я не знаю. Он сам тоже вряд-ли знает. Лейку он себе новую купил, ещё дороже, наверное.
Хотя это у нас с ним далеко не последняя встреча была...

1 слушали 0 копий [+ в свой плеер]

nothing|||

Помнится, тогда шёл сильный дождь. Было тёмно, холодно и грязно. Ни единого фонаря не было, и мы постоянно поскальзывались. Мы шли по маленькому переулку. Зонтик был очень маленький, поэтому я держал его для неё, а сам мок под дождём. Луна тогда светила очень ярко, но в лужах всё равно ничего не отражалось. Она шла неспешно, рассуждая о чём-то. О чём, я уже не помню. Я не помню, что это был за день, какое число. Мои туфли размокли на воде, её сапожки были в порядке. Я потянулся к карману, достать пачку сигарет. Она вдруг остановилась и сказала:
- Противно.
- Что противно? - Спросил, шаря по карманам в поисках пачки.
- Всё. Всё противно.
Ей стало всё противно. Противно само бытие, сама жизнь? Я забыл сигареты дома. Я проводил её до места обитания, ни разу больше не открыв рот.
В тёплой квартире я выпил чашку горячего кофе, и выкурил половину сигареты. Дождь закончился. Окно было холодное. Пачка была в нагрудном кармане, и совсем не намокла. Она была пустая.
- Пустая. - сказал я вслух.
день прошёл, а потом ещё и ещё.
Пачку я выкинул. Сигарету докурил. А вечная ночь всё никак не кончалась.

no images/
ошибки допускаются.
Простите за мой французский, но началась полная хуйня. Дело даже не в дожде, который льёт не переставая. дело в том, что введение в вены осень проходит очень болезненно и палевно. Ничего не читается не пишется и не смотрится. Даже цветной потолок кажется ну ооочень серым. Долго искал буковку "Ы" отвалившеюся от клавиатуры ноутбука. Она и не нужна особо в общем, а с другой стороны, вот, написал, что долго её искал. Делать мне определёно не...гр, определённо негр. Набросал вот, схему святой всех святых журналистики - колонки. Скинуть не смогу, в связи с обстоятельствами. А так.
Lead
Body
хвост
например, нужно больше места для "единички" или "подвала" (термины такие термины) можно убрать хвост.
"Вообще я за модернизацию сознания." - молвил какойтопарень в баре. Тот парень нёс полную херню в основном, но это предложение весьма дельное.
ещё я познакомился с другим парнем, он пишет сценарии для Арт-хауса. Есть и такая профессия. У него в стране. Настолько загруженного высокими моралями, принципами и размышлениями человека я ещё не встречал. Пить с ним любой алкогольный напиток просто невозможно. Весьма неплохой парень, поляк. Но по-русски говорит "атлична". Юморной такой человек.
(Диалоги переведены для удобства чтения)
- А вы мне лишние десять евро дали, заберите.
- Зачем. Оставьте себе.
- Вы что, шутите?
- Да. Давайте их сюда.
Продавец отошла в сторонку.
-Fucking Russians- молвила она.
- Я не русский, я поляк.
- Подтверждаю, он идиот.
Глупый разговор в целом. Но мне очень весело с этого стало.
А ещё рядом с супермаркетом толстый студент играет на стаканах. То есть он в них дует и такой доставляющий звук получается. Я ему в коробку кинул ещё пластиковый стакан. Он обрадовался и начал в него дуть. Ночью он тоже громко дует и сморкается. Поляк сказал ему:
- Деньги ты не берёшь, зачем тебе тогда коробка?
- Это не моя коробка, это мусорное ведро.
- Зачем тогда стаканы подбираешь.
- Да я для себя дую, так я уборщик здесь вообще-то.
Попячке в общемээ. А россиян вообще здесь любят.
Я за модернизацию сознания. Главное мне понять ,что я имею ввиду. Дую в стакан. Стучатся ко мне, боюсь что надолго. Позже я допишу в общем.

Сфотал месяц назад у своего подъезда.
 Не срывай буду болеть руки и т.д.

"Лету пиздец" - подумал сегодня я, ожидая такси утром и ёжась от холода. И как это не печально - такова грустная правда. Но мне на это совершенно похуй, ибо я ввёл вену длинную иглу с жидким экстази, обеспечивающее отсрочку весны. Никому не сказав ни слова, и окончательно задвинув на работу, я валю завтра в Черногорию! Панама, очки, чемоданчик - Будва! За это вермя я поклялся себе не писать не строчки, и вообще ничем не заниматься. Еду на легке, и не беру с собой даже телефон.

В самом деле, я еду, в попытке дописать давнишний проект, за два года я написал всего сто пять страниц, из планируемых трёхста. Так или иначе - бб.

8 слушали 1 копий [+ в свой плеер]

Сегодня так, как-то.

Сегодня, по дороге на работу, а точнее, поднимаясь до лестнице на второй этаж, я услышал обрывочек этого очень хорошего диалога, который мне, неизвестно почему, понравился.
- Что мне делать дядя?
- А хуй знает. Бей и беги сынок.
Не знаю, кто были эти двое, а диалог мне пришёлся по душе. Я бы послушал ещё, но мне на работу было пора.
Бей и беги. Отличная ведь политика жизни, главное быстро бежать. Чтобы догнать не успели.

В колонках играет - ничего, к сожалению.
Настроение сейчас - ничётак.

Осторожно, фото не очень хорошего качества! Осторожно, много постороннего текста!  Осторожно ,есть ошибки, я отредактирую их позже!
Дак фот! Началось всё с обычного, серого и скучного дня, именуемым - день рождения. Хотя нет, началось всё на день раньше, когда ходил на базар покупать Орбуэ. Злобный грузин, смотрящий на прохожих из под своих густых бровей, и бросая косые взгляды на конкурентов-зазывал, которые громко кричали, о том, какие вкусные у них дыни. Грузин тороговал арбуэми, и поэтому я непонимал, почему же он считает зазывал конкурентами. А может он и не считал воовсе. Может я дурак... В любом случае, он, после пяти минут перговоров,  достал самый большой арбуз, взвесил его, и со словами "Хороший арбуз, вкусный, сладкий!" Назвал цену - сто пять рублей.  Арбуз весил десять с половиной киллограм. Я притащил его домой. Арбуэ показался мне каким то уж очень скучным, поэтому я решил нарисовать ему злобную улыбку, и выпученные глаза, дарта вейдера, без маски.(я думал, что дар твейдер выглядел именно так). Не знаю, насколько галаза получились выпученными, но в целом ...  Ухмылочка, правда, борзовата....

Трамвайную ветку перекрыли, машину брать не хотелось, и я пошёл за мясом пешком.(челлавечччинка...) Это целых пятт остановок. Отличная разминку для ног, в десять утра. Забавно, но люди ещё недоумевали, чего это все трамваи на ветке остановились. Пассажиры стали ждать, а ждущие стали пассажирами и тоже стали ждать. Я же сразу скумекал, что дело - арбуэ, и пошёл пешком, держа на готове свой верный мобильник.
Оказывается, рядом со следующей остановкой, на стройке, погнулась ветка кранка, и начала медленно-медленно падать(на данный момент её уже притянули к земле), стояла толпа и все глазели на невиданное чудо. Полицай стояли с железными лицами, поглаживая свои накаченные пивные животы. Один из них, увидев, что я щёлкаю, подпшёл ко мне с каменным лицом, и сказал:                                                - Нельзя снимать.                                                                                                                                                                                                                                         - Я же только пощёлкать, я журналист, лицензия есть.                                                                                                                                                                      - Есть или нет, а всё равно нельзя. - Отвтеил, кажется лейтенант, не глядя на лицензию.  И тут я вспомнил его! Это же мой любимый полицаи! Я однажды сидел в баре и пил пиво, когда рядом со мной сел пропитый насковзь алкоголик. От него пахло Виктором Цоем, Одеколоном "Москва" и перегаром. Живое воплощение перестройки и малиновых пиджаков. Даже цепь была, правда, мне показалось ,что это бижутерия, я не знаю.  Он начал орать, дебоширить, бить кулаком по столу, наконец, запрыгнув на стол, начал танцевать, и ссбл бутылку пива на меня, облив мою кожанку, бутылка разбилась и осколок влетел мне прямо в икроножную мщцу. Осколок был маленкий, но болело потом сильно. Я вежливо попросил слезать алкаша со стула, но он наотрез отказался, и начал мне угражать. Я схватил его за ногу и скинул со стола, заказав ещё пива. Тогда он бросился на меня с финкой, появившейся из  его волшебного пиджака. Я взял стул, и отколшматил его, навсегда отбив желание петушится перед жирными официантками в баре.  Так вот,  лейтенант был братом того самого "маллиника", и приехал с нарядом именно он. Он вообще часто приезжал в те места, где оказывался я, приехал и в этот раз. Я конечно оказал сопротивление при аресте (ребром ладони по шее и удар по почкам), к счастью мой знакомый из отдела меня быстро вытащил.  Форма изменилась, а лейтенант тот же остался!
И так, я не став спорить, спрятался за кусты, и сфотографировал падающий кран.

Так вот, на обратном пути из магазина кран был в том полежении, в котором вы его видите выше. Я пришёл домой и завалился спать. Уж очень мне хотелось. День рождения прошёл нормально, ночью ко мне закатилось много друзей.  А кран уже давно лежит, за забором. 

Арбуэ к этому никакого отношения не имеет, я арбуэ уже съел. 

Я ходил к психиатру, вчера, по справке лечащего врача. Так вот, у меня обнаружились две забавные, и несомненно клёвые болезни.
Первая - Атараксия. Это  состояние полного отсутствия страха. Психиатр сказал, что это никак не лечится и должно пройти само по себе. А может и не пройти. Тут всё зависит от особенности личности и организма.
Вторая - болезнь мимики. это невыразительность лица. Плохо выражаются эмоции. Мимика нарушена. От этой болезни он дал мне пачку таблеток. сказал, что должно помочь.
Картинка для разоблачения/привлечения/унижения/увлечения

Веселие начинается, ещё днём, относительно днём. Я очень часто ночую на работе, а если и прихожу домой, часов в семь вечера, то уж начинается веселие. После того как нагло бросил свою девушку, жизнь пошла по иному графику. Не говоря уже о том, что через два дня после расставания её сбил автобус и она была госпитализирована в Оренбург. Я сажусь у телевизора  где-то к пол-девятому. Обычно я смотрю всякие быдло каналы вроде ТнТ, СтС, иногда А1, 2х2,  и так далее. Часто натыкаюсь на разнообразные мульты и сижу-смотрю их как маленький дурак. Я часто натыкаюсь на спанч-боба и смотрю его. Спанч-боб рулит, вроде как. Это продолжается до одиннадцати часов вечера. В одиннадцать на всех канал, разом, каскадно начинается полное гавно. Я жду когда начнётся какой-нибудь интересный-клиьови филмец, и в ожидании смотрю всё на автомате. Смотрю Комеди Клаб, испытывая приступы тошноты. После начинается Дом-2, я честно скажу, ничего не тая, что я и ег осмотрю если попадаю на него, притом что один раз меня, честне стошнило, когда я увидел смаого хдого участника проекта... как его там... неважно в общем. После Дома 2, начинается дОм 2 псоле заката, и  я в нагрузку смотрю ещё и эту пытку. Теперь, думаю я, начнётся фильмец! Хер там. Начинается "Секс с АЧ"! Да, я не спорю смотреть это можно, но ведь всё время показывают выпуски, где нет ни кадра сисек, и где всё эфирное время рассказывают о каких-то фетишистах-готах, которые шьют себе костюмы из латекса, женятся на кладбище и ходят на дискотеки. После этого, в час, наконец, начинается фильм. Оказывается, что я видел его уже мильён раз, и миллионный - как раз был позавчера. Полчаса я давлюсь этим кинемтаографом, после переключаю, на первый, но там идёт попсовый треш, поэтому я возвращаюсь на ТнТ и давлюсь ещё полчаса. Чтобы давится было сподручнее, я выпиваю два стакана коньяка. Мне уже плевать, что смотреть, мне всё это надоело.  Затем на первом начинается зачётный фильмец, но я успеваю посмотреть лишь начало и обнаруживаю, что меня клонит в сон. Я ложусь спать. Ворочаюсь в постели до четырёх, пялясь в стены, и поглядывая, то и дело, на часы. Наконец я встаю, и опять обнаруживаю, что очень хочу спать. Я бегаю на беговой дорожке, на максимальной скорости, с максимальным наклоном целый час. Сон развеялся окончательно. Я решаю (решаю! РЕШАЮ!) выйти на улицу, пройтись, купить сигарет ,выпить, и подышать грязным воздухом. В круглосуточном магазине нет никого, но кассирша всё равно делает вид, что жутко занята, и прежде чем обслужит меня, проводит пять минут, поправляя волосы. Я кинув, пачку сигарет на прилавок, уныло разглядываю серенькую обстановочку. Кассирша, с важностью спрашивает, есть ли мне уже восемнадцать, я злобно расхохотался, и с угрозой в голосе ответил: Да, есть. А что? Кассирша отвела взгляд. Я вспомнил, что у меня нет спичек и сунул ей в руки ещё пятьдесят рублей, сказав, что мне помимо выпивки и сигарет нужны спички. Он ответила, что у неё не будет сдачи, и не найдётся ли у меня два рубля. Тут я не выдержал, и предельно вежливо, попросил ей дать мне спичек без сдачи, МАТЬ ЕЁ! Администратор вскочил, но увидев мой красные, разъярённые глаза, пожав плечами, стушевался.

Я вышел из магазина с карманами, полными спичек,  зажав во рту сигарету, и выбив крышку со стеклянной бутылки Есентуки, ведь это всё, что можно купить в такую рань. Или "позднь".

Шлёпая шлёпками, ногами, по асфальту я курил сигареты и пил минералку. Стараясь аккуратно обходить проблематичные районы, я плетусь по улицам. Я, увидев, большое дерево вишни, на верхней ветке которого висела лишь одна вишенка, засмотрелся на него, вожделевшим взглядом.  Мне почему-то очень захотелось съесть эту вишню. На дерево было невозможно забраться, поэтому я начал прыгать, пытаясь достать до вишенки. После десятой попытки, я, понимая, что веду себя как-то странно, упал на землю. Точнее я понял это, когда уже начал падать.  Я прожёг себе маленькую дырочку сигаретой на футболке, но минералку так и не разлил.

Завалившись домой, я упал на кровать и заснул. А время было уже полседьмого утра. Сладкий сон длился недолго, ибо примерно через полтора часа, мне позвонил мой коллега, и сказал, что  у него есть "очуменный" материал для статьи.
- Радиоактивная девочка из Сербии, приятель. - Так он сказал. - Это будет просто Бомба. Ну точно маленький взрывчик. Пусть материал дерьмо, на нём можно заработать кучу денег, ребзя, выезжая в контору.
Я послал его в причинное место, добавив, что скоро буду, пусть готовит отчёт, и принимает клиентов. Пять минут побегав на дорожке, для ободрения, моего несчастного организма, я решил, что высплюсь на работе. Об этом же я думал, несясь бегом к стоянке, стоявшей на моей машине. Понеслась. Но это уже день. О нём я расскажу позже, если будет интересно мне...

Друг вчера хотел положить 300 рублей. Я его остановил.  Ведутся же некоторые.
Найдите двадцать ошибок.
WEBMONEY
Я нашёл webmoney счёт (R167556186745) на который если пошлёшь 50РУБ. то тебе прийдет на тот с которого отправлял 100РУБ.!!Если 100РУБ. то прийдет 200РУБ.!!Если 500РУБ. то прийдёт 1000РУБ. !!Это всё из-за того что разработчики лоханулись и создался вместе с программой по хранению и перевода денег такой вот глюченный ящик я теперь зарабатываю по 20000руб в день вот это круто, да кстати лучше больше 10000руб не посылать, мне то такая сумма уже мало но все равно не рискую отправляю по 5000руб.!!!Те кто не верят и считают что это развод это вы зря каждый продвинутый пользователь интернета уже давно знал что такой ящик существует, но найти и рассказать всем про него мог только я!!!Те кто не верят, но хотят поверить в это то я сначало отправлял 50 руб. так как 10 не пробовал может не отдать!!ВОТ номер WMR!!: R167556186745

А ВЫ НАШЛИ ВЭБМНАИ СЧЁТ?

Реклама - универсальный способ заработать. Универсальный способ заработать на одуплении людей, сидящих перед стеклянными, выпуклыми, жидкокристаллическими, плоскими коробками. Основное правило успешной рекламы - это правильная подача. Правильная подача - это как кинуть мяч, далеко, чтобы никто не смог его поймать, но не настолько далеко, чтобы не вылетел за пределы малюсенького поля именуемым - человеческое восприятие. Реклама должны быть наполнена мелкими деталями, лежащими на поверхности, но создающими ощущение "скрытого онанизма", иначе говоря чтобы одупляемому казалось, что его мозг вытащил эти детали из глубины психологических метаморфоз и преображений, так как побуждение к действию, а точнее к покупке, получает не наше сознание, то есть то, что мы называем "Я", а нечто, скрытое более глубоко, в потёмках дребезжащей черепной коробки.

Рассмотрим пример неправильной современной рекламы, а точнее  работу идиотов-копирайтеров, на образце рекламы униформы Nike. "Показывают нарезку из кадров, где олимпийские чемпионы, усердно бегут из последних сил, и в итоге финишируют раз за разом, под крики обезумевших обезьян, которым их бег очевидно доставляет неописуемое удовольствие и доводит до экстаза. Дальше бэкшот, и лозунг: "Nike. Just do it". Первая ошибка - это неправильная подача и составление лозунга. Nike, специализируется на широкую аудиторию, но в основном это молодёжь, возраст которой, от 10 до 25 лет. Лозунг передаётся неправильно психологически, ибо уже давно пошло много кавер версий, вроде популярной "Just Fuсk it". Лозунг следовало подать в начале, и сделать его более длинным и одновременно нескладным(вроде "You can just do it", но запоминающимся, а затем дать нарезку из кадров, где спортсмены финишируют. Тогда подсознание одуплятей воспринимало бы его, не как открытую команду к действию, а как полезный совет, которым следует воспользоваться. К тому же на такой лозунг тяжелее придумать кавер версию, так как она будет звучать не складно и будет насиловать тупые мозги, которые уже забиты оригиналом. Затем сам ролик. Проблема в том, что любые физические нагрузки отталкивают наш мозг, так как он стремится к отдыху и к упрощению, а не к усложнению. Зачем же тогда показывать в рекламе тяжесть физических нагрузок, если можно показать просто финиширование? Подсознание будет воспринимать бег, по формуле - нагрузка- страдания - результат, где затрачиваемые силы превосходят собой результат, а значит результат не стоит процесса. Возможно, всё это звучит абсурдно, и нелепо, но именно эти факторы будут влиять на выбор фирмы при приобретении товара.

Пример правильной рекламы:
Следует разбить рекламу на ролик, с двумя местам действия, показываемыми одновременно, с помощью "разделения экрана на два", сверху (обязательно сверху, ибо это немаловажный фактор) будет показана нарезка из кадров из жизни обычного человека офис-мена. Снизу спортсмена (взять на выбор бегун, футболист, баскетболист, потому что они являются представителями самых активных спортивных движений и одуплятелей будут ассоциироваться со скоростью и грацией). В истории офис-мена следует показать: поломка машины, бег на работу под проливным дождём(где и будут показаны кроссовки), чашка кофе сигарета и начало нового дня. Эта история должна быть близка одуплятелям к сердцу, то есть нужно показать все проблемы и недостатки человека. Снизу же просто обыное занятие спортом и победа в турнире или чемпионате. В конце, оба экрана объединяются в один и показывается слоган: Nike. В любом случае с нами приятнее. Эта реклама объединит разные прослойки, это раз. Во- вторых, человек не сможет уследить сразу за двумя экранами, а потому эту рекламу он сможет вытерпеть неограниченное количество раз, наблюдая всё время за разными экранами. Три, офис-мен должен быть среднего телосложения, а весь его быт должен показывать, что это человек среднего достатка с хромающим здоровьем, это сделает его ближе к "жертвам". К тому же модные кроссовки себе хотят купить и жиртресты, поедающие пончики килограммами, и ноющие об их дискриминации. Основной успех - это больше гламура, пафосности и пауз. Голос, произносящий лозунг, должен быть двояким, то есть говорят одновременно как-бы и спортсмен и офис-мен. Слава единению душ!
 

Ну и кто мне скажет, что это некрасиво? Такая у нас природа.

Пролог.

Пистолет удобно покоился на виске. Его холод приятно успокаивал меня. Он стоял напротив меня и говорил без умолку, иногда переходя на визг. Ничего, думал я, пистолет меня спасёт, если что я всегда смогу нажать на курок, у меня есть превосходство! Я тихонько и радостно засмеялся этой мысли….

 

Глава 1. Прологовая.

Утро было ужасное. Дэй давно не видел такого. Казалось будто серые облака, сгорбившись в одну уродскую кучу, зависли исключительно над его домом. И вообще день не заладился с самого утра. На улице шёл проливной дождь, люди прикрыв свои головы, кто, чем мог,  бежали кто куда. Впрочем, у меня сегодня было неплохое настроение, которое испортилось после пятидесяти безуспешных попыток поймать такси.

Дэй родился в 1979 году. Его маманя (настоящая его мама умерла во время родов), и папаня были чертовски неплохими собутыльниками, но, к сожалению, хреновыми родителями. Рос он в основном на улице, заглядывая изредка домой, чтобы получить порцию оплеух и зуботычин. Эта комбинация была нерушима, лишь только изредка зуботычины заменялись пинками. Мать его нигде не работала, а отец получал около сорока тысяч долларов в месяц. Стоит отметить, кстати, что его мать была максимум на шесть лет старше его самого. Попечительский фонд зачем-то выделял деньги на его содержание. Видимо жадный папаня смог, каким то образом стрясти с них документ, признающий семью, неработоспособной. Деньги уходили, конечно же, на содержание его мамани, которая потихоньку росла, как и её просто непомерные запросы. Друзья Дэя в основном дружили не с ним, а с папиными деньгами, правда, напрасно - из этого жлоба невозможно было вытянуть даже красно-белую открытку из придорожного киоска за двадцать рублей, на день рождения. Однажды родители поругались, отец увидел, как один усатый итальянец провожал маманю Дэя до дома. Был жуткий скандал. Мать рыдала и кричала, что чёртов «импотент» (видимо – отец) совсем не обращает на неё внимания, и, что, она ищет понимания у посторонних людей. На следующий день мать не спустилась к завтраку. И потом. И ещё. Позже газеты писали о зверском убийстве проститутки. Убийцу сразу же признали маньяком, и вторым Потрошителем. Фото изуродованного лица отдалённо напоминало фото мамани. С тех пор Дэй начал относиться к отцу более уважительно.

Как и все дети Дэй был со странностями. Но странности эти не исчезли и тогда, когда он уже вырос и превратился в изуродованный отголосок голоса. Дэй болел паникой. Приступами паники. Лекарство продавалось в маленьких стеклянных колбочках серого цвета. Верхушку нужно было срезать. Дэй привык откусывать этот кусочек. Однажды пытаясь отрезать его, он чуть не отрубил себе палец. Когда же он первый раз откусил кусочек, стекло застряло в дёснах и губах, потом Дэй не мог говорить две недели. Также Дэй страдал фобией к открытым дверям. Он просто не мог видеть открытые двери, они приводил его к ужасающей, разъедающей панике. Двери отбрасывали пугающую тень на холодный пол, покрытый белым линолеумом в фиолетовый горошек. Психиатр прописал ему очень дорогое лекарство, которое продавалось только в одной аптеке, и только в Германии. Тем не менее, Дэй лекарство получил. И это стало началом конца. После недельного приёма таблеток. Он перестал спать. Ночью, он лежал с открытыми, остекленевшими глазами и смотрел в чёрный, потолок. Слушал звуки улицы, его посещали кошмары наяву, он не мог расстаться с мыслью о том, что где-то в доме осталась одна открытая дверь и что через неё проникают духи страха и ночи. Он   по несколько раз вставал и проверял, закрыты ли двери в доме, и главное, все ли. Ватными ногами маленький Дэй крался по дому и, дрожащими холодными руками прикасался к ручкам дверей, дёргал их на себя. Часто двери открывались, это сводило Дэя с ума: он почти всю ночь пролежал в кровати, ночь медленно проникала в его квартиру, пытаясь задушить его! Закрыв двери, Дэйв вновь ложился на кровать. И лежал. Ловил каждый звук и шорох. В стране кошмаров.

 

 

Глава 2. Репродуктор.

- Пропуск. Пропуск ВАШ покажите!

- Что? Чёрт… да… вот держите.

- Так… Дэй Рэй… Вы что иностранец?

- Родители любили английскую литературу. – Доставучие новые охранники, каждый месяц задают одну и туже комбинацию вопросов, не в силах придумать что-либо более оригинальное.

Я быстрым шагом поднялся по лестнице, открыл дверь и побрёл по лабиринту боксов. В каждом боксе сидели гениальнейшие люди, считающие, что они выполняют важнейшую работу на свете – великую статистику.

Ну, кого интересуют сводки о рождаемости афро-американцев  из белого квартала? Разве что тупых, безмозглых идиотов, которые обожают блеснуть в кругу друзей бесполезными фактами из жизни китов. Я просто ненавидел свою работу, но другую мне не предлагали, так что – довольствуюсь, чем есть. Я бы мог работать в похоронном бюро, предоставлять безутешным семьям, желающим поскорее избавиться от назойливого старикана, или от кого угодно. Строить невероятно тупую мину скорбного молчания и утешать безутешных, втайне издеваясь над ними.  Такая работа пришлась бы мне вполне по вкусу. Но знаете, почему я никогда не смогу там работать? Потому что у меня нет похоронного бюро, а еще, потому что скорбная мина мне не к лицу.

Зайдя в свой бокс, я, проверив на прочность шпингалет, закрыл дверь,  затем проверил, прочно ли она закрыта, толкнул её, она открылась. Меня пробрала ярость, я силой хлопнул дверью, она вновь открылась, я вздохнул, разделся, снял пиджак и пошёл к начальнику, здороваясь по пути с каждым встречным:

- Привет Дэй. – Отдел по рождаемости

- Привет.

- Ну, как ты Дэй?- отдел по смертности.

- Ничего, как ты? – не дождавшись ответа, я направился дальше, идиотских шуток, «смертников» (так мы их называем), я уже слышал предостаточно.

Директор, как ни странно, тоже работал в боксе, но только огромном.

- Можно? - постучав, я заглянул в бокс.

- Да, проходите.

Я зашёл, закрыв за собой дверь, здесь замок работал просто шикарно. Он посмотрел на меня и сказал:

- Дверь на замок? Что убить меня хотите?

- Нет… вовсе…

- По какому поводу?

- У меня сломался шпингалет на двери, вы бы не могли дать мне выписку на новый?

- С чего бы? У нас почти все сотрудники работают без шпингалетов. Сейчас ведь такая жара, знаете ли. Дверь нужно держать открытой, рабочее место проветривать.

- Конечно, проветривать нужно, но может, всё-таки дадите выписку?

Он оторвался от документов, нахмурился, помотал головой: не причудился ли ему такой наглый сотрудник? Затем посмотрел на меня, опять.

- Как ваша фамилия?

- Рэй, Дэй Рэй

Он с минуту разглядывал меня, пытаясь, найти в своём крошечном мозгу хоть какую-то информацию обо мне, затем его глаза просветлели, взгляд смягчился, он сказал:

- Рэй, ну конечно… присядьте… шпингалет говорите… так, вахтенный работает с девяти утра. Вот вам выписка, передадите ему. Всего хорошего.

Полчаса! Где же я буду торчать полчаса? В заднице белых тюленей, про которых мне нужно ежедневно составлять статистику?

Я прошёл мимо столовой, и направился прямиком в туалет. Белоснежный, чистый, сверкающий. С круглыми зеркалами. Место, где люди опорожняются, умываются, и делают прочие совершенно не литературные вещи. Я зашёл в кабинку, опустил стульчак. На потолке висели часы, таким образом, сидя на унитазе, вы должны были задрать голову вверх, едва не сломав себе шею или хребет, чтобы посмотреть время. Какая изумительная рабская система. Годится, чтобы пытать людей, не желающих платить налоги. Я посмотрел на свои наручные часы. Без десяти девять. Чёрт возьми, надо выпить пилюлю. Твою мать…  Руки начали трястись, из-под дверцы на меня поползла чёрная тень. Это было довольно странно, так как её можно было принять за дерьмо или мазут. Но это было не дерьмо. Потолок медленно начал приближаться, он почти падал, надо было отсюда валить. Иначе я буду погребённым вместе с тысячью ленивых туш, которые сидели и барабанили  по клавишам, этажом выше. Пальцы растягивались и превращались в гибкие лианы. Теперь я мог протиснуться в любую щель, через пол и попасть прямо в чистилище, хотя сначала на первый этаж. Двери начало растягивать и я с трудом смог проскользнуть в маленькую щель. Людей не существовало. Был лишь я. Но кто я? Лишь жалкое подобие, образец, шаблон. Изначальная заготовка, податливая, как глина.

ТЕМНО.

ТЕМНО.

Я втёк в свой тягучий бокс. Где сумка, её уже нет?  Вот она.

ТЕМНО.

Я разбил верхушку капсулы, внутри бегали маленькие тени. Я поднёс капсулу к губам. Глотнул.

Сердце бешено билось в груди, я очень тяжело дышал. Хотя нет, враки… Кто-то дышал тяжело, он стоял сзади меня, я хотел сказать ему, чтобы он перестал так дышать, ведь можно напугать людей, находящихся рядом, но не стал. Всё равно бы он не послушал, он бы сказал: «Да ведь мы с тобой тут вдвоём, кого я испугаю? Ты всё равно не боишься!», потом он ушёл. С ним ушло тяжёлое дыхание. Я оперся об стол, и уставился на маленькие трещинки на нём, он перетекали и менялись местами.

До чего же… темно…

                                                              ***

- Покажите выписку? Шпингалет на дверь… сейчас…

У него были огромные синяки под глазами, он не брился уже дней пять-шесть точно. Форма ему была мала и надпись «НацСтат» сильно растянулась. Замок на куртке сломался, и виду предстала рубашка, заляпанная кетчупом.

-Ну, как, скоро там?

- Сейчас, а чёрт, блин, всякие (следует пропустить пару слов из-за их некорректности) понаставили коробок, извините…. Держите. Прикрутите, надеюсь сами.

Он протянул мне чёрный пакетик. Посмотрел ещё раз на меня. Сел на деревянный стул, сказал:

- Вспомнил, чего я хотел вам сказать, вам звонили из больницы, просили навестить пациента, сказали, вы знаете о ком они…

- Я понял, спасибо…

Двоюродный братец загремел в больничку полгода назад. Его жена повесилась, оставив ему премилую прощальную записку, в которой обвиняла во всём его. Его взяли под стражу. Позже выяснилось, что она просто была нариком и уже два года сидела на игле. Однажды, он, сидя дома, не смог решить одного логического уравнения (он работал учителем по информатике, в институте), не смог он решить и потом, в больнице у него обнаружили заболевание мозга, до боли знакомое современному поколению: деградацию. Так то. Врачи говорят, что через два года, он уже не сможет считать на пальцах.

Все эти мысли не покидали меня, пока я ехал в больницу и заходил в палату.

Его худое лицо вытянулось, он улыбнулся и сел на кровать. Спросил:

- А где же шарики? Поздравления там разные, вроде: «Привет имбицил!!»

Я улыбнулся и сел в кресло напротив:

- Шутишь. Не совсем ещё отупел.

- Смотри, сам скоро здесь окажешься.

Моя рука рефлекторно рванулась к сумке, проверить всё ли на месте. Он, заметив это, улыбнулся:

- Как там дядя.

- Я не видел этого кретина уже два месяца. Он катается в дорогих машинах и нанимает дешёвых…

- Мммда… всё лучше, чем здесь. Мой отец, например, сменил себе пол и уехал работать в Италию. Пример ясен?

- Куда яснее.

Он облокотился о маленький стол и сказал:

- Я не могу квадратную вспомнить степень восьмидесяти девяти…

- Хорошо тебе, я её никогда и не знал.

-…все говорят мне, что я иду на поправку, я не верю, мне колют дорогие лекарства, чтобы тормозить процесс… сколько?

- Два года.  Я уверен, что-нибудь придумают.

Он вздохнул, достал блокнот и стал рисовать. Он был бы отличным художником, если бы не стал отличным математиком.

- Что это? - Спросил я.

- Дорисую и… покажу и… проваливай…

Я ухмыльнулся, похлопал его по плечу и вышел.

Во всех замечательных бульварных романах главный герой чем-то выделяется из серой массы «побочных» людей. Я же ничем не выделялся. Я был просто психом. Также как и все. Выпив пилюлю от паники, я побрёл по городу в поисках такси или, желательно и предпочтительно, смерти.

 

Глава 3. Обстоятельства.

Начинался новый день. Мои прозаические мысли прервал телефонный звонок.

Да какой - же урод звонит в шесть утра? Тот, кому нечего делать – напрашивался ответ. Мне было впрочем, всё равно. Для меня ночь и день – череда сменяющих друг друга кошмаров наяву. Мои обои с синенькими цветочками, на которые я вынужден пялиться ночи на пролёт, мой кошмар. Звонок его разбавил.

- Здравствуйте – раздался в трубке весёлый, гнусавый голос.

- Привет

- Надеюсь что вы не Рэй младший, иначе у меня для вас плохие новости -  каков шутник?  Видимо его распухшее, воспалённое эго, требовало немедленного удовлетворения. Я сразу понял, что этот парень обожает возвышать себя над кучкой дерьма – клиентов.

- Я Рэй младший, что у тебя для меня, Дед Мороз?

- У меня для вас плохие новости, Рэй, ваш отец, найден мёртвым сегодня утром, то есть два часа назад. Он застрелился.

- Еду.

- Вы знаете куда?

- К отцу домой, нет?

- Увидимся там.

Он бросил трубку. Раздались тихие, едва слышные гудки. Откинулся, значит? Как? Почему? Эти вопросы меня совершенно не интересовали. Я встал с измятой постели и механически стал одеваться. Выглянул в окно, облака, серость, дождь. Люди уныло бродили по улицам, словно мертвецы, или, того хуже, сборщики налогов. Где же смерть застигла его? Застрелился… для папани, это было бы довольно странно, в смысле, он ведь никогда не хотел расставаться со своей драгоценной жизнью, в любом случае он был абсолютно уверен, что в следующей жизни будет чем-то между куском дерьма и мухой. Я обычно всегда отвечал ему на это, что он является куском дерьма и сейчас, а значит, в следующей жизни ему это ни в коем случае не грозит. Он просто не мог застрелиться, у него не хватило бы на это воли, да и мозгов тоже. Он тратил свои деньги направо и налево, а они всё никак не кончались. Кому надоест такая жизнь? Только совершеннейшим психам, для которых чувства, любовь и честь три главных слова в жизни, плюс ещё храбрость, как бонус. Такие люди обычно кончают очень плохо, просто ужасно. А может они живут долго и счастливо? В любом случае я таких людей не знаю. Такие люди не знают меня.

Такси я поймал очень быстро. За рулём сидел какой-то совершенно неадекватный предмет. Предмет обладал озлобленной рожей и заплывшими красными глазами. Красная олимпийка и зелённая кепка ему никак не шли. Во время поездки он постоянно орал и жаловался на жизнь таксиста, а затем содрал с меня тройную плату. Я покорно заплатил. Мне не хотелось задерживаться в пути больше, чем нужно. Хотелось покончить со всем этим поскорее, да и мне было очень интересно, чего он мне там оставил? Дом? Деньжат? Надеюсь что не предсмертную записку со слёзными и жалобными предложениями, в которых он просит меня простить его.  Показав паспорт мрачному служителю закона, я минул калитку и прошёл по обложенной кварцем дорожке,  к огромному четырёхэтажному пентхаусу. Я достаточно модно выражаюсь? Пентхаус – это ведь так модно. Никто не хочет загородный дом, все хотят пентхаус. Дом был окружён репортёрами, которые назойливо щёлками камерами, и тыкали мне микрофоном чуть ли не в задницу. Как я отношусь ко всему происходящему? Я очень сожалею. Какие у меня планы? Для начала хочу пройти в дом. Нет, я не дам вам интервью. Наконец я прорвался сквозь толпу (кто их всех сюда пустил?) и открыл деревянную дверь дома. Дверь даже не скрипнула. Петли были смазаны идеально. Войдя в огромную прихожею, я сразу наткнулся на запыленный шкаф с книгами в золотой облицовкой.  Дам десять против одного, что книги не разу открыты не были. В гостиной лежало тело, кровь уже вытерли. Зеркальный пол из мрамора украшал какая-то фреска. Облокотившись о стену, стоял полицейский, он делал какие-то записи в своём крошечном, почти микроскопическом блокноте.  На его лице можно было прочитать вселенскую скуку. Обычный день, ничего интересного. Фотограф фотографировал тело с разных ракурсов. Ещё двое полицейских просто стояли рядом и о чём-то разговаривали. Ко мне подошёл респектабельный человек, на нём была одета белая рубашка и чёрный пиджак, галстук отсутствовал. На носу покоились половинчатые очки. Он протянул мне руку:

- Здравствуйте, моя фамилия Бойко. Криминальный эксперт. Вы Дэй Рэй, как я понимаю?

- Да, здравствуйте.

- Вы можете опознать тело? Понимаю, это может быть для вас тяжело, но мы просто вынуждены у вас это попросить. Но мы можем…

Я слегка оттолкнул его и подошёл к телу. Шорты и футболка в гавайском стиле. Кольца на правой руке, запачканы кровью, на лице нельзя было прочитать абсолютно ничего, пустое выражение. Глаза смотрели в потолок, они, перед тем как отец нажал курок, уже различали вдалеке очертания смерти, губы вытянулись в узкую ниточку. Узкий нос, повёрнутый чуть направо, был сломан. Я снова посмотрел на правую руку и пробормотал:

- Стрелял чуть ниже виска, иначе рука не была бы запачкана.

Бойко поддакнул:

- Да верно, в последний момент он уже передумал, но курок уже был спущен, мы думаем. Вы что разбираетесь в экспертизе.

- Да нет. А где пистолет?

- Его уже отвезли в участок, хотите взглянуть на него?

Я посмотрел вправо, на деревянную полку, на ней лежала деревянная коробочка, очевидно с папиросами.

- Нет, не хочу.

Бойко потёр ладони и спросил:

- Так вы его узнаёте?

- Да и нет. Никогда не видел такого выражения на его лице. Странно.

Я посмотрел на труп. Вот плод его трудов, здесь на полу. Все деньги он вкладывал в себя. Вот и они, здесь на полу. И я стою на этом холодном мраморном полу. Чёрт, а если начнётся землятресение и он провалится? И вообще дом выдержит? Кажется, пол дрожит. Не хотелось бы издохнуть тут, быть погребённым рядом с телом своего папаши. Пол начало трясти сильнее. Но почему никто ничего не замечает? Что, все сразу перестали чувствовать землю под ногами? До меня донёсся приглушённый голос Бойко:

- Он оставил записку, хотите её прочитать?

Я недоумённо посмотрел на него, неужели он тоже не чувствует что вся земля идёт к чёрту, прямо в преисподнюю? Я посмотрел на часы: почти девять. Дрянь дело. Стоп. Где лекарство? Чёрт, у меня нет лекарства от паники. Я кивнул головой, подтверждая свою мысль, Бойко воспринял это как согласие. Он куда-то вышел из комнаты. Дрожь земли усилилась. Полицейские начали расплываться как пятна. Бойко вновь вошёл в комнату, я сказал ему:

- Мне нужна моя настойка.

- Что?

- Лекарство, у меня паника. Я… я не помню названия. Забавно, я никак его не запомню.

- Присядьте, сейчас будет.

Я сел в кожаное кресло, пытаясь унять дрожь в руках. Полицейский смотрел на меня, как на распоследнего наркомана, у которого началась ломка. Смотрел с насмешкой. Согласен смотреть на нариков с ломкой, забавно, но когда оказываешься на их месте, кишки чуть ли не вылезают через задницу. Чёрт.

ТЕМНО.

Нет, нет, нет. Нет.

СВЕТЛЕЕ.

Вбежал Бойко и протянул мне колбу. Я Верхушка уже была оторвана. Я отхлебнул и бросил колбу на пол. Голову пронзила острая боль. Кто-то режет мне мозги ножом, точно.

ТЕМНО.

- Вы как в порядке?

- Уже да.

- Держите – Он протянул мне белую, испачканную кровью, измятую, бумажку.

Я рывком вывал её у него из рук. Руки всё ещё тряслись.  На бумажке было написано:

 

                                                   «ДОРОГОЙ МОЙ СЫ…»

 

Дальше ничего не было. Кровь была на другой стороне. Меня поглотила скука. Он не мог даже умереть по-человечески. Как глупо. Всё в его жизни было глупо. Глупо он умер. Глупую записку написал. Глупый идиот.

Бойко посмотрел на меня мрачно. Только теперь я внимательно пригляделся к нему. Мешки под глазам. Длинные борозды морщин возле рта и глаз. Белок глаз был красноватого цвета. Он, словно прочитав мои мысли, сказал:

- Скверный у меня вид, да? У меня проблемы с памятью. Перестала работать долговременная память. Я перестаю помнить то, что было когда-то давно. А вы думали, что  хуже вашей болезни нет?

Он улыбнулся жёсткой улыбкой. Посмотрел мне в глаза.  Я ощутил себя немного неуютно. И спросил:

- Я вам ещё нужен?

- Да, проедемте со мной. Я задам вам пару вопросов.

 

Глава 4. Начало.

Грязь. Грязь была повсюду, она была везде. Я лежал в грязи, безуспешно пытаясь подняться, наконец, когда мне удалось приподняться, я огляделся. Я находился в каком-то переулке, слева и справа от меня стояли маленькие, чёрные, кирпичные дома. Почти все дома были изрисованы граффити. На стенах, повсюду была нарисована одна и та же надпись, огромными красными буквами: «Lostme». Я встал и огляделся, совершенно одинаковые дома шли идеально параллельно друг другу. Я медленно побрёл по этой странной улице. Мимо пролетали какие-то тени, он пролетали совсем близко и что-то шептали мне на ухо. Я не понимал ничего, но у одних шёпот был страшный, словно шёпот смерти. У других, он был весёлым и игривым. Все они, куда то меня звали, влекли. Луна была очень яркая, и поэтому тени отражали свет, который переливался на окнах домов. Почти все тени летели, прикасаясь к домикам вплотную. Словно скользили по каменным, чёрным волнам. Вскоре грязь кончилась, и я вышел на чистый асфальт. Я заметил поблизости небольшой фонарный столб, стекло было разбито и вместо лампы там светила луна. Прижавшись к столбу, закрыв глаза, сидел человек в майке и джинсах. Как я ни старался разглядеть его лицо, у меня ничего не получалось, я не мог. Оно постоянно было в тени. Я подошёл к нему, и он поднял голову. Я смог различить очертания его носа. Глаза. Глаза его были тёмно-синими, и ярко светились, синим огнём. Они были глубокие, как бездна, а взгляд его был направлен вверх в темноту. Я подошёл к нему. Он посмотрен на меня и сказал:

- Итак, ты здесь, зачем?

Мне не хотелось спрашивать, где я, почему я здесь, что я здесь делаю. Я не знаю почему. Просто не хотелось. Я присел рядом с ним, прислонился к столбу, и начал разглядывать сумасшедшие движения теней. Они двигались сумбурно, создавая целые созвездия и галактики, ярко сияющие.  Он сказал вновь:

- Призраки жизни. В этой красоте движений таятся страдания. Страх. Боль.

Я спросил у него:

- Кто ты?

- Я пастух. Приглядываю за ними, или, может они приглядывают за мной. Не знаю.

Чёрные тени начали сливаться с белыми.

- Что… - я замолк, не знал что сказать.

- Это их дома, однажды, некоторые из них вылетают из дома, сквозь стёкла и стены в поисках луны. Луны здесь не было уже лет сто. Конечно, никому не удаётся луну найти. Но они всё равно пытаются. Будут пытаться. Луна – это их жизнь.

Вышедшие уже не могут вернуться обратно, домой. Они пытаются, ищут трещины в этих чёрных стенах. Но… не могут найти. Они продолжают, продолжают, надеется, ждут, когда хоть одна стена сломается и один из них сможет попасть назад, домой во тьму. Их сияние - их плач, их страдания, их надежды. Бесконечные попытки озлобляют их. Они превращаются в саму злобу. Другие, те, что ещё дома, зовут их обратно, домой. Умоляют их вернуться. Но этому не бывать никогда. Иногда они сражаются между собой - чёрные и белые. Но сейчас, ты причина их беспокойства. Ты чужой.

- Но как мне уйти отсюда?

- Не знаю. Ты станешь одним из них. Скоро.

Я удивлённо посмотрел на него:

- Но я не хочу.

- Уже не важно. Для тебя уже слишком поздно, зря ты пришёл. Остался бы лучше со своими детьми. – Я не обратил на эти слова внимания.

- А ты не поможешь мне?

- Зачем? Мне всё равно, что будет с тобой. А их я люблю. Они любят, меня… Ты хотел бы стать тенью?

Глаза его загорелись красным светом. Тени начали слетаться вокруг меня, они закружили меня в хороводе. В хороводе жизни и смерти. Бешеный ритм сердца затягивал меня. Я чувствовал что начинаю исчезать, превращаюсь в ничто. В пустоту. Руки таяли, зрение пропадало.

Вдруг я ощутил себя сильнее. Руки превратились в чёрные нити. Я видел всюду свет.

Во мне была ярость.

Я хотел домой.

Я очень хотел домой.

***

Я вскочил. Огляделся. Четыре стены. Один потолок. Закрытая дверь. Окно, за окном солнце едва начало восходить. Посмотрел на свои руки.

Я спал.

Сознание этого врезалось в мой мозг, как само сознание жизни. Голова просто раскалывалась от боли, но разве это было важно? Я спал. Почти шесть утра. Я спал. Мне приснился,… кажется, кошмар… про тени, но разве это главное. Главное, что я спал.

Скоро вставать.

 

 

 

 

 

Глава 5. Новая звезда

Когда у вас бессонница, всё вокруг тянется долго, почти бесконечно, оставляя уродливые шрамы превратностей жизни на вашем лице.  Всё превращается в одну чёрную жижу, жвачку, которая задержалась во рту слишком долго, потеряла свой вкус и почернела…

Стала мягкой

Разуплотнилась

Разгерметизировалась….

Так, о чём это я? Чёрт моя голова сейчас начнёт трескаться по швам…. Так вот, когда у вас болит голова, всё гораздо хуже, как будто вонючий доберман трахает вас уши. Чёрт бы побрал всех доберманов, мало того, что я не мог нормально составить отчёт, так ещё мои мысли раскиданы по моему вместилищу мыслей, и я не могу сосредоточиться.  В очередной раз я подумал, что моя работа совершенно бесполезная. Когда вы состаритесь, от внуков вы будете слышать, что вы никчёмный старый осёл, набитый самомнением.  С пенсией недостаточной даже для того чтобы прокормить свой мизинец. Вся ваша зарплата будет в основном уходить на питание в «кафе». Называлось это – «кафе», там готовили замёрзшие, полугодовалые полуфабрикаты сомнительного качества. Три очень толстые поварихи которые едва двигали своими задницами и сморкались в суп. Я медленно шагал между столиков, глядя на прейскурант.

Холодный чай с лимоном, сахаром – 80 руб. за 150 мл.

Чай без сахара – 65 руб. за 150 мл.

Кофе со сливками – 100 руб. за 200 мл.

Я сидел за столом, тупо глядя в желе на своей тарелке. Оно было белого цвета и неприятно пахло. Жизнь проносится отрывками, думал я, а я не успеваю собрать их воедино и склеить. Желе медленно соскользнуло с моей ложки и рухнуло на стол, расплёскиваясь на кусочки. Капли попали мне на руку, но я даже не думал стряхивать их, по-прежнему глупо смотря на, уже пустую, ложку. В голову мне долбилось навязчивое и бессмысленное слово:

СМЕРТЬ

Это слово лезло мне в уши, насильно распахивало челюсть и поселялось мне в рот. Оно заполнило всю мою потускневшую черепную дырявую коробочку, и сочилось через дырочки наружу.

СМЕРТЬ
СМЕРТЬ

СМЕРТЬ

СМЕ…

- Можно мне присесть? – Это подошла Мария, она улыбалась чистыми, белыми зубами и вопрошающе смотрела на меня.

Я посмотрел по сторонам. Ни одного занятого столика, ещё слишком рано, чтобы набивать свои желудки  всякой замерзшей дрянью. Я пожал плечами и кивнул. Она присела, я почувствовал запах её духов, и ещё более приятный, её волос. Она посмотрела мне в глаза и сказала с сожалением:

- Мне очень жаль, насчёт твоего отца, но ты должен понимать, что... – она говорила ласково, с мягкой улыбкой, у Марии был рак печени в последней стадии, это когда метастазы начинают распространяться на другие органы, убивая их. Тем не менее она была самым радостным и белым человеком, среди всей кучи навоза. Она смотрела на мир такими глазами, наполненными надеждой. Как будто кто-нибудь сейчас подойдёт к ней и скажет – «Здравствуйте, мне неловко вас беспокоить, но я слышал, что вам нужна здоровая печень, может вы позволите мне преподнести вам подарок…» - выстрел в висок из пистолета, на другое я, на её месте, не согласился бы.

Так, а что это с каплей у меня на руке? Она начинает расползаться и чернеть, стекая медленно к тыльной стороне ладони. Надо бы убрать её. Но не сейчас. Не могу оторваться от этих зелёных глаз.

- … так ведь?

Я улыбнулся своей голливудской улыбкой и сказал:

- Конечно.

- Нельзя опускать руки и падать духом, понимаешь? Жизнь то не кончается на этом. – Опускать, падать, в чём–то эти слова синонимичны, ненавижу фразеологизмы. А жизнь всё никак не кончается. Где же конец фильма, где же титры?

Я заметил, что я совершенно перестал слушать собеседников. Любые слова собеседников вызывали во мне необратимую реакцию, и я уходил в клетку. Я закрывался в клетке на ключ, а ключ выбрасывал из клетки. Может кто-нибудь подберёт его и откроет клетку? Хотя зачем? Я могу и так со всем разговаривать.

В столовую потихоньку начал стекаться народ.

Капля уже почти целиком поглотила мой мизинец.

- Ты вообще меня слушаешь.

- Слушаю, и в глаза тебе смотрю. Ты уладила проблемы с семьёй?

- Денег, чтобы мать и сестру прокормить, совсем не хватает. Осталось только проституцией подрабатывать. Мои родственники думают, что я занимаюсь недостойным делом. Их потребности растут с каждым днём, я… я просто не знаю что мне делать.

Я молчал, рефлекторно здоровался со всеми проходящими мимо. Вдруг раздался пронзительный гудок. Я по-прежнему продолжал смотреть на Марию. Затем перевёл взгляд на свой карман, тихо выругался и взял трубку.

- Алло.

- Простите, что беспокою вас, Дэй, но у меня есть для вас информация, по поводу смерти вашего отца.

- Это Бойко?

- Нет, Сергей  Бойко вчера был обнаружен мёртвым у себя в квартире. Кажется, он застрелился. Расследование ведётся. Так, когда вы сможете подойти?

- Я вам позвоню.

Я положил телефон в карман. Посмотрел на Марию, улыбнулся и сказал ей:

- Друг звонил. Послушай, не стоит с ними ссориться, из твоих поступков складывается память. Оставь хоть что-нибудь о себе.

Я вспотел и говорил с трудом. Капля поглотила всю руку до локтя. Я вытер пот ладонью. Она сказала:

- Я хочу быть хоть немного свободнее.

- Свобода – удобное недоразумение для мудрецов, и призрачный шанс для глупцов. Все мы от чего-нибудь зависим.

Она смотрела на меня и ждала продолжения. Но я молчал. Нечего было продолжать. Некуда. Незачем.

Она начала что-то говорить. Её слова превращались в шипение. Я не слушал её, уже совсем. Я быстрее распрощался с ней. Выбежал в коридор, стряхивая с себя чёрную муть. Я споткнулся и начал падать. Пол приближался очень медленно. Я видел лакированные туфли, они были прямо начищенный до блеска. Ко мне медленно начали поворачиваться лица, все одинаковые. Картонные лица, картонных людей. Вырезки для уроков технологии младших классов. Пол приближался.

ТЕМНО
ТЕМНО
ТЕМНО

Я шёл, спотыкаясь, по коридору, в тумане, он обволакивал всё вокруг. Я спотыкался и сильно хромал. Я едва мог разглядеть дверь с огромной ручкой. Она всё время отдалялась от меня. Я облокотился об стену, но она оказалась сделана из хрусталя, и я упал на пол, изрезав себе всё лицо и руки. Снова встал. Побрёл к двери, наступая на осколки, разрезавшие мои ноги, почему я босиком? Я изо всей силы толкнул дверь.

СВЕТЛЕЕ
СВЕТЛЕЕ

Я увидел пол, быстро приближающийся ко мне, и через секунду потерял сознание.

* * *

Я смотрел в окно, слегка облокотившись на подоконник. Люди медленно вливались в общее, сумбурное и безумное, течение города. Нехотя водители уступали чокнутым пешеходам, которые так и норовили попасть под колёса. Из под облаков лениво выползало угрюмое и безрадостное солнце. Я любил, когда солнце и облака находились вместе, получался такой тёмный свет. Накрапывал мелкий дождик, он барабанил по окнам, выбивая новый ритм жизни. Ко мне подошёл Апполлонцев - не худой и не толстый человек, со слегка сплющенным лицом, большими скулами, маленьким носом и широко расставленными глазами. Он подошёл, достал сигарету из пачки и посмотрел в окно. Я сказал ему, усмехнувшись:

- Привет.

Он взглянул на меня:

- Привет.

- Слушай, как там поживает твоя, умершая вчера, канарейка?

- Как она может «поживать», если она умерла?

- Да это я так, чтобы разговор начать. Дай, кстати, закурить.

Он достал из пачки ещё одну сигарету, зажёг, и дал мне. Я затянулся.

- Слышал о новом указе директора?

- Нет.

- Он запретил сотрудникам заводить романы между собой.

- К чему ты это? – Он удивлённо взглянул на меня.

- Ну, я слышал что ты…

- Нет.

- Быстро ты.

- Она мне надоела.

На нём был базарный жёлтый галстук, с огромной надписью – Большой босс, с тремя грамматическими ошибками. Куплен на блошином рынке. Сколько можно отдать за такой галстук? Сколько можно отдать за рубашку, ботинки? Немного.

 Сколько можно отдать за совесть, любовь, гнев, на блошином рынке? Они продаются там задёшево, со скидкой. Их вводят под кожу вместе с иглой. Кровь разносит их по всей нервной системе медленно, но очень качественно. Заставляя человека гнуться и корчиться, как зародыша в утробе матери алкоголички. Ещё чуть-чуть и ты уже зависишь. Ещё немного и ты уже труп, смотрящий сухими глазами в крышку гроба.

Я вынырнул из раздумий и обнаружил, что Апполлонцева уже нет. Кажется, он ушёл.

Так, значит, мне нужно позвонить моему психологу и договорится с ним о встрече, задать ему пару вопросов. Я достал телефон из кармана и набрал номер.

- Алло.

- Здравствуйте, узнали меня?

- Ни у кого, кроме тебя, нет моего номера.

- Зачем вам тогда телефон?

- Отвечать на твои звонки.

- А не слишком ли много заботы обо мне?

- Это был сарказм.

- Я знаю. Нужно встретиться. Мне нужно вновь провериться. Я начал спать, у меня усилились галлюцинации, и я не могу толком, ни на чём сосредоточится.

- Через полчаса приходи.

- Пока.

Первоклассный психолог.

Он недолюбливал меня. Пока моё лечение продолжалось нормально, он кучами загребал деньги, но как только я перестал спать, и исчезла моя фобия, он стал лечить меня бесплатно. А моего отца он просто ненавидел. Если бы он сказал мне об этом, а не выпускал свою злость кипятком в штаны, мы бы создали с ним клуб. А может, и нет.

 

В поликлинике было темно и одиноко, одиноко уборщице, которая там убиралась, ей и поговорить было не с кем. Я открыл дверь и зашёл в кабинет.

- Снова здравствуйте.

- О, новый пациент, в какую палату тебя отправить?

- Это же поликлиника, а не сумасшедший дом.

- Всякое бывает.

Я подошёл к столу и сел в кресло. Он, приземистый, с густыми бровями и тёмными глазами, уже начинающий седеть, уставился на меня.

- Ну, с чем пришёл.

- Я же уже сказал всё по телефону.

- Повтори, будь так добр.

- Ладно. Во-первых, я уснул, представляете, уснул! Правда, приснился мне кошмар. И ещё у меня болит голова, но это уже не важно.

 Во-вторых, меня почти всё время преследуют галлюцинации, я просто не могу от них избавиться, вы вроде мне перестали присылать пилюли. Вы вообще меня слушаете?

- Да, но я сделал вид, что не слушаю. Это было психологический тест.

- М? И что у меня.

- Ты псих. Уснул. Ну, что ж, этого следовало ожидать, после того как ты избавился от фобии. Можно постепенно слезать с таблеток от паники, ты, кстати, знаешь, что теперь есть таблетки этого анестерзина?

Анестерзин! Так вот как он называется. Чёрт возьми, я не смог запомнить такое простое название.

- Теперь о галлюцинациях. Нужно кое-что проверить. На, выпей-ка это, а потом я буду показывать тебе картинки, знаешь такие увлекательные и интересные…- он протянул мне таблетку и стакан воды.  – Ты должен знать кое-что. Для начала эти пилюли – вовсе не от галлюцинаций, а от паники.

- Но галлюцинации ведь из-за паники? – Спросил я, запив таблетку водой.

- Не совсем, дело в том, Дэй, что ты никогда и не начинал «болеть» галлюцинациями.

- Как это?

- Ну, раз твой отец уже мёртв… - Да откуда они все узнали? И даже не высказал своих соболезнований. – В общем, знаешь историю со своей «новой» матерью. – Думаю, он сказал это слово в кавычках. Не мог же он выражаться так безграмотно.

- Да, кто-то порубил её на кусочки.

Он ухмыльнулся.

- Дэй, ты уже тогда состоял на учёте в лечебнице. Твоя единственная мать умерла при родах. Другой матери у тебя не было. Твои галлюцинации у тебя с самого рождения, тебе придётся подумать над многим, что случалось с тобой в детстве, а может лучше и вовсе не думать, а то боюсь, так ты можешь сойти с ума. Всё это было призрачным и нереальным. И оставим это.

Я сидел и смотрел на него с глупой улыбкой. Конечно, я его не слушал. Я смотрел на пятно горчицы на его шее. Оно расплывалось, так как он вспотел. Вместе с потом, который выделяется  его больной кожей покрытой папилломами очень обильно, оно медленно затекло под его воротник, сейчас будет расползаться по всему телу. Омерзительно.

- Ты меня слышал, Дэй?

- Да, прекрасно, вся жизнь галлюцинация… оставим это.… Показывайте картинки.

 

Глава 6. Сквозь пальцы.

Я медленно брёл по тёмным улицам города, пиная ногами спёртый воздух. На улицах было пусто, света в окнах становилось всё меньше и меньше. Кто-то ложился спать, кто-то просто экономил электричество. Ночь набросила на страдающий люд своё тёмное одеяло, унося бедолаг в страну звёзд, покоя и снов, за которыми скрывается великая тайна человеческого существования.

Кстати о снах, интересно, связан ли мой сон с событиями, которые случались со мной в прошлом или, возможно случатся в будущем. И вообще бывают ли вещие сны и предсказания? Вряд ли. Но предприимчивые типы, вроде Ванги, наверное, неплохо на этом зарабатывали. Если зарабатывали. А если нет, то они ещё большие идиоты чем я о них думал.

Я остановился и вдохнул полную грудь ночного воздуха, пытаясь вспомнить, с чего же я начал размышления. Я свернул за угол дома, и остановился как вкопанный. Передо мной лежал труп. Женщина с белыми волосами и коричневатой кожей, а раз кожа ещё не начала белеть, она умерла недавно. Рядом с её левой рукой, под которой тёк ручей крови, лежала дамская сумочка. Ещё  чуть дальше и ближе к голове, лежал небольшой револьвер, очевидно впопыхах выроненный одним из преступников. Я подошёл ближе, и тут мне в голову пришла одна интересная мысль, и я решил её проверить. Я присел на корточки и, осторожно чтобы не «наследить», повернул голову чуть вбок. Я увидел её. Я горько усмехнулся и посомтрел в её глаза. В её прекрасные зелёные глаза. Они даже сейчас, будучи уже остекленевшими, светились надеждой. Аккуратная дырочка во лбу, нисколько не портила её лицо.

- Всё-таки не рак печени доконал тебя.  Думаю, для тебя это счастье, умереть от выстрела рук ублюдка лучше, чем остаток жизни провести в муках. Тебя больше не будут доставать родственники. Спи.

Я не чувствовал абсолютно ничего. Мы даже не были с ней друзьями, хотя возможно, если бы она не получила пулю в лоб как шлюха от сутенёра, у нас могло что-нибудь получиться. Не в этой жизни, так в следующей. Но для меня билета в следующую жизнь не было, я и в этой то безбилетник, а у людей получивших пулю в лоб, я слышал, в следующей жизни бывает плохая карма. Против кармы не попрёшь.

Я бестактно порылся в её сумочке и нашёл там скомканную бумажку, на ней было написано почерком Марии: «Не знаю зачем тебе это, на я приду туда как и договаривались. М.»,- видимо она собиралась отправить эту записку кому-то. Вздохнув. Я сунул записку к себе в карман и посмотрел на револьвер. Он притягивал своим ровным холодным блеском. Он говорил:

- Дэй, возьми меня в свою левую руку, ведь ты левша, да? Возьми и выстрели себе в висок. Это прекратит все твои проблемы и муки. Сделай это.

Я наклонился, подобрал и сунул револьвер в карман, вдогонку шпингалету и записке. Возможно, я поступил очень опрометчиво, но мне этого хотелось. Я хотел спать.

* * *

Я плыл на своей кровати по оранжевой реке. Кровать медленно переливалась, превращаясь в бумажный плот. На обоих берегах росло чёрное стекло, оно отражало зелёное солнце, которое сегодня светило особенно ярко. Всё вокруг было усеяно сакурой, с красными листочками. По веткам прыгали маленькие обезьянки. Я впервые видел обезьян, которые лазают по сакуре. Наверное, им самим того хотелось, раз лазали. Хотя, возможно, их кто-то насильно заставлял делать это цикличное движение. Я заметил одну маленькую особенность, каждая обезьянка прыгала строго по кругу, описывая окружность из пяти веток. Почему именно из пяти? Не знаю. Уверен, не знали этого и обезьяны.

Плот тихонько врезался в берег, слегка окрасив чёрную траву в оранжевый цвет. Из-за этого она ещё сильнее начала переливаться на солнце, озаряя небольшую опушку, на которой я каким то образом оказался, ярким малиновым светом. На деревья начал спускаться туман, причём туман окутывал только деревья, словно опутывая их паутиной или накрывая шубой. Я обнаружил, что стою по щиколотки в воде, к тому же босиком, повсюду были лужи. Из тумана вдруг вышел человек, одетый в белый халат, на нём также была небольшая шапка маляра из газеты. Он сказал мне:

- Ну, здравствуй.

- Привет.

Он подошёл поближе и кивком головы, пригласил меня следовать за ним. Я двинулся рядом с ним:

- А где? И что это всё вокруг? – Я ткнул пальцем в пролетавшую мимо железную птицу, которая тут же рухнула камнем вниз, прямиком в туман.

- Тише не думай об этих птицах. Они умирают, когда о них кто-нибудь думает. Они очень чувствительны. Ты  у себя дома. Сюда просто случайно заскочили галлюцинации. Скоро они уйдут.

Мы шли, перепрыгивая через лужи, с трудом различая красные деревья сакуры, облики которых вырисовывались сквозь туман. Воздух был свежим, как после дождя. Мы шли молча, пока я не спросил:

— И скоро закончатся галлюцинации?

— Галлюцинации? Они будут здесь, пока им не надоест, а это твой дом.

— Я здесь никогда не был.

— Да ну? Тогда что ты тут делаешь?

Я хотел ответить, но не знал что именно…

— Я не знаю…

Он остановился у края обрыва, внизу текла и журчала оранжевая речка. Он сказал:

— Дом там, где ты…

— Тогда это и твой дом тоже.

— Нет, я всего лишь бред из твоей головы.

— А может, я тоже чья-нибудь галлюцинация?

— Действительно, я об этом не подумал, в любом случае его здесь пока нет, а значит этот дом - твой, пока мы не выясним, галлюцинация ты или нет.

— И что я должен делать?

— Живи…

Тут бы и неплохо было поставить точку. Но нет, вдруг всё начало рассыпаться, как песок. Всё вокруг рассыпалось медленно, разносясь по ветру. Я вдруг с испугом и облегчением подумал, что я тоже рассыпаюсь, что всё это закончится раз и навсегда, что я стану частью этой идиллии, но я не рассыпался. Вдруг я обнаружил, что уже нахожусь в пустыне, по колено, стоя в песке. Птицы начали падать замертво, втыкаясь своими клювами в землю, Все они торчали, скрипя мгновенно ржавеющими крыльями, вдруг птицы начали превращаться в деревья, затем листочки на деревьях превращались в птиц  и улетали. Сзади меня из песка образовались три огромные пирамиды, они тут же рассыпались. Вдруг всё исчезло, и я канул бездну. Я летел целую вечность, если не больше, но вдруг, я упал на свою кровать.

В коридоре было светло, стеклянные стены были уже целыми, они отражали яркий свет ламп, свет бил мне в глаза и я толком ничего не мог рассмотреть. Я увидел за стеной Марию, она стояла с пистолетом, зажатым в руке, и стреляла себе в висок. Поднималась вновь и стреляла… Она, выронила пистолет и начала седеть, покрываясь морщинами, и вот она уже не она, за перегородкой стоит старый клоун, с весёлой улыбкою, но очень грустными глазами, он начал жонглировать шарами, разноцветными красивыми, светящимися шарами, свет погас, шарики засветились, а я всё смотрел

Желтый,
Синий,
Красный,
Зелёный
Коричневый

Я спросил у него:

- Но где же Мария?

Он грустно улыбнулся и продолжил жонглировать.

Зелёный
Синий
Коричневый
Жёлтый

Красный

Я бросился на перегородку, пытаясь разбить её. И проснулся. Сел на кровати, свесив ноги. Пола не было. Под ногами была пустота, абсолютно ничего не было. Я схожу с ума, однозначно. Нужно застрелиться, пока не поздно.

Пол начал медленно появляться. Я встал и отправился на встречу новому дню.

 

Глава 7. «Good Old»pub

- Нас всех Директор вызывает к себе на срочное совещание, слышал, Марию сегодня утром мёртвой нашли? – Он выжидающе посмотрел на меня, словно я сейчас упаду на колени и схвачусь за сердце, а он будет кричать и звать всех на помощь, ринется спасать меня, спасёт, а в конце месяца получит прибавку к зарплате, премиальные, то бишь.

Я улыбнулся как совершенный кретин, сжал револьвер в кармане куртки, и сказал:

- Нет, не слышал. В смысле, ау, как жаль, когда же это случилось.

- Я же сказал тебе – сегодня утром. Говорят, её кто-то пристрелил, полиция его уже ищет.

Мы поднимались по лестнице, на второй этаж, в кабинет директора. Мы – это я, и человек имени которого я не знаю, и вообще ни разу не видел.

- Возможно, какой-то идиот и оставил там пару отпечатков, - сказал я.

- Говорят, что полиция уже почти нашла его, говорят, он наследил много, говорят…

Я резко распахнул дверь в кабинет директора, дверь крепко врезала этому идиоту в нос. Он ничего не сказал, не произнёс ни звука, только схватился за нос. Мы зашли в кабинет, там сидело уже пять человек, это был основной штаб, и я не понимал, что я тут забыл? А всё «безымянный» виноват

Директор говорил, когда мы зашли:

- Родственники, они достали уже… Шевченко, вам нехорошо?- Так вот как звали «безымянного».

- Нет, я в порядке, – ответил Шевченко, зажимая ном рукой, - просто ударился об дверь. - Он не винил меня, ведь он сам ударился, странный тип…

Я посмотрел на директора и сказал:

- Наверное, я лишний, пойду работать.

- Нет, нет, Рэй присаживайтесь, тоже послушаете.

Я сел на одно из кресел и придвинулся на нём к огромному столу, который был, словно зеркалом самомнения нашего босса.

В середине стола лежал мобильный телефон. Внимание нашего босса было сосредоточено на нём. Он продолжил говорить, смотря на него, не отрываясь:

- Что происходит? Я не могу понять, почему никто не возьмёт трубку и не ответит её родственникам. Нужно ведь всего-то сказать пару слов, мол, так-то и то-то. Неужели сложно?
Телефон зазвонил, все замолчали и уставились в одну точку, в центр стола,  там телефон вибрировал и подпрыгивал. Насколько я понял, звонили родственники погибшей, и никто не мог взять трубку и сообщить им о случившемся. Слабаки. Вот позвонят ещё раз, и я возьму. Точно.

Телефон перестал вибрировать.

Меценат, главный бухгалтер, который любил развлекаться с женщинами, преимущественно с резиновыми, за чем однажды был застукан, сказал:

- Скоро начнут звонить сюда, в офис, так что лучше отключить телефон.

- Никто ничего не будет отключать, - возмутился босс, ему эта идея казалась банальной и непорядочной, вот и брал бы трубку раз такой умный – надо взять трубку.

Я сказал:

- Вот и берите, Виктор Геннадьевич, в следующий…

Его взгляд смягчился, когда он глянул на меня, чёрт бы побрал лояльность:

- Друзья называют меня Вик.

Все посмотрели на него с удивлением, затем до всех дошёл смысл сказанного, правда с лёгким запозданием, но когда дошёл, масса посмотрела на меня со злостью и завистью. Я же подумал: «Да иди ты в жопу, благодетель», затем сказал:

- Я рад за вас, пусть называют, тем не менее, если боитесь брать трубку, напишите письмо или весточку передайте.

- Как умно, гений, и кто же это напишет? – вставил Меценат, интересно, это имя или фамилия?

- Научить тебя писать буквы?

- Я умею писать.

- Поставь ударение на другую букву, и никто не будет сомневаться.

- Кретин.

- Резиновый маньяк.

- Прервите свою интеллектуальную беседу, и вспомните, что здесь есть ещё и я! – Вставил босс.

Телефон вновь начал прыгать на столе. Мне почему-то расхотелось брать трубку, я откинулся на спинку кресла и с удовольствием наблюдал за потными и жирными лицами, которые буквально тряслись от страха. Затем я увидел за окном какаду, он нёсся прямо на меня. Я моргнул, и птица исчезла.

Телефон перестал звонить. Затем начал звонить вновь. Я взял трубку и сказал:

- Здрасссьте, у меня для вас плохие новости.

- О, неужели решили всё-таки приехать к нам в отделение.

-А?

- Я не ожидал услышать вас Дэй, ваш телефон отключен, вот мы и ищем вас по телефонам ваших друзей.

- Я думал вы знали, что этот мой друг уже мёртв.
- Да. – Сказал он чересчур, но мой взгляд весело – Но мы, тем не менее, позвонили и как видите удачно.

Это как сказать. – Ответил я, неотрывно глядя на какаду, парящую неподалёку от окна.

- Завтра я заеду за вами с утра, возьмите отгул.

- Повторите это слово из четырёх букв, оно ласкает мои уши. – Какаду начало стучать клювом по стеклу. Я нагло старался не замечать его.

- Утро?

- Вы не интересный – Оно же сейчас пробьет клювом стекло!! Остановите его кто-нибудь.

- До завтра.

- Пока милая. – Я сделал резкое движение рукой в сторону какаду, стараясь его спугнуть, сидящий напротив меня Шевченко, грохнулся со стула. Какаду шевельнул головой, с интересом глядя на меня. Тупая птица.

Я бросил телефон на стол и встал с кресла.

- Идите вы все жопу – мило сказал я им. Ничего мне никто не сделает. Пусть все думают, что у меня припадок.

* * *

- Как бы ты хотел умереть?

- Не знаю, может упасть отсюда и разбросать куски по мостовой?
- Не получится – Сказал я. – Высоты в восемь этажей недостаточно.

- А головой вниз? – Спросил Илий, я слышал, что он не в ладах с головой(хотя, о чём я говорю?). Пришёл к нам из актёров. Говорят, он зарезал режиссёра бритвой, когда показывал ему репетицию своего выступления. Играл он мастерски и режиссёр умер, улыбаясь.

Но так только говорят.

- Лучше взорвать всё это здание вместе с собой. – Предложил Илий, взглянув нахмурившись, куда-то в сторону.

- Тоже не плохо, но выжившие люди подумают, что ты придурок. А лучше умереть красиво, вглядываясь в окно, окно заменял четвёртую стену, то есть было в полный рост. Ветер потихоньку начал усиливаться.

- Я буду думать, что все они идиоты когда буду взрывать их, мы будем квитами. – Показав жуткую гримасу. Затем он изменился в голосе и сказал:

- Впрочем важно ли, что о тебе думает горстка кретинов? – Затем вновь изменился и вновь сказал:

- Хотя наверное важно, если хочешь сделать себе карьеру.

Он продолжил:

-Да брось. Карьера никому не интересна.

Я вставил:

- Я прерву твой монолог. А круто было врезаться в здание на самолёте.

- Пиндосы будут злорадно вопить. Маджохеды радостно потрут руки и скажут, что они ведь всех предупреждали. В Интернете появиться куча видео, где арабы будут твердить, что это именно они расхреначили десятиэтажку «НацСтата». Им всё равно никто не будет верить. Непременно вставят какое-нибудь предсказание Ванги или других шарлатанов, о том, что это точно должно было случиться. Суета и шум.  Весело будет. И это я только одну десятую рассказал.

- Где достать самолет?

- Кайфоломщик.

Ветер усилился настолько, что люди едва могли сопротивляться ему. Я слышал свист в ушах. Деревья сильно сгибались, треск их был слышен даже отсюда. Я сказал:

- Знаешь плюшевых мишек Гамми?

- ?

- Такие плюшевые мишки. Из мультиков. Мягкие комки меха. Ко мне утром приходил один. Просил отвести его к родителям. Потом ушёл. Забавно, но он был сделан из песца. Я прочитал на этикетке. Почему так? – Деревья скоро начнут падать или срываться и улетать.

- Возможно это экономия ресурсов или сохранение животных.

- Делать плюшевого медведя из песца, это что – сохранение животных?

Дерево сорвалось и подлетело на уровень нашего этажа. Я зажмурил глаза. Сейчас врежется.

- Вот тебе и реинкарнация. – Высказал догадку Илий.

Я открыл глаза. Было солнечно. Люди, как муравьи возились и бегали туда сюда, что же со мной?

- У песцов нет души.

- А у плюшевых мишек есть.

- Пожалуй.

 

Глава 8. Конец. ( Где всё происходит сумбурно и быстро и герой не успевает ни о чём подумать)

Дэю приснился сон. В нём он маршировал в строю фашистов. Он не мог понять, в чём дело, пытался спросить, чтобы хоть кто-то мог разъяснить ему, в чём дело, но ему не давали выбиться из строя. Повсюду звучала нацистская пропаганда, Гитлер истошно вопил, никто не мог толком разобрать, что именно. Возможно, он кричал о том, что мир на земле это прекрасно, а возможно о том, что у него несварение желудка. Дэй всё равно ничего не понимал. Везде были развешаны красивые плакаты, где фюрер целовал младенцев и пожимал руки старикам, внизу всегда было написано «Хайль Гитлер!». Дэя переполнял восторг, он тоже хотел кричать «Хайль», резво поднимая при этом руку. Ему просто нравился этот жест. Он был совершенно счастлив и не представлял, кто бы это счастье мог испортить. Было холодно, но Дэй холода не чувствовал. Ему было плевать на холод. Он любил Гитлера, и он был уверен, что Гитлер любит его. Гитлер был чудесным человеком, и усы у него были классные.

Вдруг, вдалеке он услышал рёв и увидел самолёт. Тот летел высоко, сбрасывая на землю непонятные штуковины. Кто-то закричал «Ахтунг!!», и все разбежались кто куда. Один Дэй остался смотреть на чудесные плакаты. Затем всё резко окунулось во тьму. Он стоял в тёмной пустоте, вокруг не было абсолютно ничего. Затем  вдалеке, он увидел маленькую фиолетовую точку, она ярко сверкала и отливала серебром, затем она начала приближаться и увеличиваться, затем Дэй увидел, что это он медленно плывёт в пустоте по направлению к этой точке.  Она становилась всё больше и ослепляла, Дэй начал различать в ней и другие цвета. Красный и жёлтый, но в середине была всё та же ослепляющая чёрная пустота. Он приблизился к дыре почти вплотную. Он смотрел, не отрывая глаз. Смотрел целую вечность. Она гипнотизировала его сознание, затуманивала рассудок. В ней были скрыты умы и знания древних предков, все тайны их снов, великолепные, непостижимые тайны вечности рассудка, они притягивали и заманивали, они звали его к себе. И он был готов познать их тайны. Но вдруг дыра исчезла, и он канул в пустоту неведения и кошмаров.

* * *

На пороге моего дома меня встретил человек, который представился как Андрей Самойленко, лейтенант полиции, он сказал мне:

- Привет, это я вам звонил вчера. Пришлось приехать за вами пораньше, вдруг вы захотите убежать.

- Да…. – На улице было солнечно, солнце просто вышибало мне глаза. Над моим домом кружился какаду, он приветливо закричал и хотел приземлиться мне на плечо, но я успел  зайти в машину раньше, и когда заводился мотор, он врезался в стекло и медленно сползал по нему. Машина тронулась. Самойленко сказал, крутя баранку:

- Жара сегодня.

- Да. – Ответил я, со злорадством наблюдая как какаду сползал по стеклу.  – Можно я открою окно?

- Я включил кондиционер.

- Выключите. Я больше люблю ветерок. – Я открыл окно и с удовольствием услышал хруст костей какаду, когда  его переехала машина.  Какаду был красивым, красно-зелёным, жаль его.

Самойленко посмотрел в зеркало заднего вида:

- Кажется за нами кто-то едет, попробуем от них оторваться, - он резко крутанул баранку, и я грохнулся на сиденье, так как забыл пристегнуться. Горячая кожа обожгла моё лицо, я закрыл глаза, и время медленно потекло. Я слышал скрип колёс, тормозов, выстрелы, свист пуль и крики Самойленко, на меня сыпались осколки стекла. Затем машина остановилась. Самойленко выскочил из неё с пистолетом, крича на ходу:

- Не выходите из машины! Не высовывайтесь.

Я взглянул вбок и увидел клоуна, старого клоуна, он сидел на тротуаре и жонглировал. Он улыбнулся мне и подмигнул грустным глазом. Я повернул голову и уставился в спинку переднего сиденья…

- ДЭЙ!

Я открыл глаза. Мы ехали по шоссе. Звучалорадио, играламузыка«Roxy Music – If there is something». Быстро мимо проносились машины.

- Что с вами?

- Я умираю. В смысле, я умираю?

- Что? Серьёзно?

- Нет в переносном смысле, то есть я пока не знаю точно, но ведь я могу умирать и не знать об этом. В этом есть какой-то смысл. Вам лучше отвезти меня в больницу.

- Мы приехали.

Машина остановилась возле большого здания,  мы вышли и Самойленко провёл меня через коридор прямо, а затем направо в маленький, душный кабинетик.

- С вами будет разговаривать сержант Миленок. Присядьте, – он указал рукой на единственный стол и на второй стул, или на первый.

Хорошо люди живут, одни только сержанты и лейтенанты в управлении, блин.

Я сел, Самойленко удалился, и тут же зашёл, очевидно, Миленок, низкий, щуплый и приземистый.

Он сказал:

- Есть пара новых фактов о смерти вашего отца. Это не было самоубийством.

- Беда никогда не приходит одна, с ней ещё приходит пистолет и пара патронов, чтобы застрелится. Почему два? Если рука дрогнет….

- К чему вы это?

Какой красивый какаду, он парит возле окна, словно ждёт меня. Вряд ли где-нибудь есть ещё красивее. Не в этом мире.

-Да просто к тому, что он застрелился.

- Нет, наши эксперты утверждают, что тело не могло упасть в такое положение, если бы он выстрелил себе в голову. То есть, у нас пока нет достаточных оснований, чтобы заявлять это, но вполне возможно, что он был убит. Кстати из того же пистолета, что и девушка позавчера. Похоже тут орудовал маньяк или серийник.  Не знаете, с кем у него в последнее время были конфликты?

Я никогда не бывал на Елисейских полях. Интересно, там красиво? Мне говорили, что красота неописуемая.

- Со мной. – Сказал я.

- Нет, вы не подумайте, - он стушевался, вскинув руки вверх, и пожал плечами – что мы хотим вас в чём-то обвинять, просто, я бы рекомендовал вам не выезжать из города, пока не закончится следствие, можете вызвать лишние подозрения. Повторяю, я не запрещаю, я просто не рекомендую. Дело, конечно, ваше, можете поступать, как хотите.

- Думаете, я его грохнул? Думаете, я бы смог убить родного отца? Слушайте, вам нужно пройти курс лечения у моего психолога, или психиатра в Западной поликлинике, первоклассный мужик, классно лечит. Дать его номер?

- Западной поликлиники уже пять лет как не существует. – Он пристально посмотрел на меня. – С вами всё в порядке?

Что он несёт? Как это – не существует? Я же был там два дня назад. Сидел на мягком кожаном кресле, с врачом разговаривал, звонил ему, в конце концов.

Какаду сел на небольшую антенну возле окна, и начал чистить лапки. Форточка была приоткрыта, и до меня доносился, стрёкот его клюва. Ещё я слышал обрывки песни:

                                                         …shake your hands….

                                                    …when your were young….

- В общем – подытожил Миленок – я вам позвоню, когда дело прояснится. До свиданья.

- Разговор окончен?

- А что обычно следует после слов «До свиданья»?

Я пожал плечами, встал и, выходя за дверь, негромко сказал.

- Обычно, после слов «До свиданья», из уст копа следует арест меня другим копом.

- Что?

- Да я и сам не понял, что сказал – я захлопнул дверь.

 

Глава 9. 9 июня.

Жара стояла ужасная. Ни облачка на небе. Я медленно шёл по улицам. Шёл к Западной поликлинике, спросить совета у дока, почему это все вокруг меня начали сходить с ума? Птица какаду села мне на плечо, я посмотрел на него и сказал:

- Ну, что приятель? Пройдёмся вместе?

Шаркая ногами по асфальту, я глядел по сторонам, на улицах было на удивление пусто. Мимо меня прошло несколько весёлых людей. Они шутили и выпивали. Ну, хоть у кого-то праздник жизни. Подул сильный ветер, он начал быстро нагонять облака. Я оглянулся, и так и замер, стоя в таком неестественном положении. За мной, мелко семеня ножками, жонглируя и дудя в свисток, бежал клоун, реденькие его волосы развевались на ветру. Он бежал, изредка спотыкаясь и падая. Его блестящий фиолетовый костюм, был весь испачкан пылью. Он бежал, и его грустные глаза, не мигая, смотрели на меня. Я повернулся и пошёл к поликлинике, ускорив шаг. Я постоянно оглядывался. Вскоре я начал бежать трусцой, стараясь оторваться от клоуна, но не мог. Какаду мешал моим движениям, и я его скинул, схватив за лапы. Он отлетел слегка, а потом принялся парить надо мной. Он не оставлял тени, а я посмотрел на свою. Она была (если учесть, что солнце было загор

Я не буду гладить шершавые стены

Не буду идити в тупик.

Не буду грызть эту плесень.

Мне не быть одним из них...(кагбэ - цэ?)

 

Никаких картинок.

Медленно и потихоньку, неспеша сижу у себя в маленькой каморке между ушными раковинами и глазными яблоками, где-то там. Пока модераторы "Ли.ру" усердно завуалировывают слово "по хуй", на слово "по фиг", я тихонько сгрызая своё засохшее печеньице и запивая его солёным чаем, порассуждаю о банальных и скучных вещах. Я уверен, что я здесь нахожусь один, но мне нужно к кому-нибудь обращаться верно? Иначе рассуждения не получиться. Итак, пусть будет - "вы". Проверка. Тест: Вы не против? Нет, конечно нет вы же сидите у меня в голове, воображаемый читатель, к которому несомненно нужно обращаться с почтением. Я сижу в своей скучной многоквартирной комнате и пью чай, как я уже говорил, то есть эту жидкость, которую принято называть чай. Кто начал называть эту жидкость чай? Хочу начать называть чаем балкон, а балконом чай. Почему нет? Кто мне может запретить? А вот непонимание со стороны, это уже другое дело.  Этот банальный вопрос мучал меня с самого детства. Почему ртуть - это ртуть? Почему балкон - это балкон. К этим истёртым в дыры словам так сильно привык наш моторчик внутри черепной коробки, что даже не птыаеться анализировать их, а просто выбрасывает в хранилище номер 13, под названием подсознание, в котором эти слова нарабатываются и накладываются друг на друга - складываются в шаблоны, стереотипы. Унылые запоздавшие поезда соображений и понятий, как они одинаковы, эти поезда. Если вот вы например, скажете слово "пальцы", окружающие представят себе растопыреные пальцы чьей либо потной пятерни. Почему бы людям не избавится от них? Они ведь там, живые мысли, кпошатся, наружу пытаются выбраться, дойти до подсознания, врезаться в мозги как нож. Чёрт если бы вы меня понимали... но вас здесь нет,  уважаемые вооброжаемые.... Я одиноко грызу сухое печенье реальности и запиваю солёным чаем фантазии. Освободится, выйти из сознания и... как это не банально- стереть границы. Подрузамевать под своими словами действительно то, что хочется, а не то, что нас принуждают эти стереотипы.  То, что вы действительно хотите подразумевать, вкалдывать некую силу в свои слова.  тогда вас начнут понимать, по настоящему понимать:

Мне трассы птиц откроются

Мне трассы рыб откроются

От полюса до полюса(адаптация пчёл)

А там... может надобность в словах отпадёт совсем, и люди начнут общаться на уровне подсознания? Может быть... Скорее всего нет.

В колонках играет - хреновая музыка

Мусор, один чёртов мусор вокруг, возле меня. Везде, на улице, в доме, на работе, а главное в голове - мусор. Блин, у меня в голове мусора больше, чем на улице. Мусор живой, он просит меня не выкидывать его. Его становиться слишком много, так что я просто оставлю его здесь. Всегда буду оставлять, пускай умирает. Надеюсь, что у меня не будет ни одного читателя - будет мой личный чёртов розовый дневник, с замочком и без. И никаких картинок для привлечения.
Странно, но сегодня, когда двигал и таскал стопки книг, сделал одно очень важное открытие - Пирамиды легче двигать снизу. Так что восстанем все вместе из пепла низы, и стряхнём эту чёртову систему. Это я так к себе обращаюсь.
Скука и одиночество писателя меня никогда не преследовали, скорее наркоманский угар. Так вот. С первым меня.

Я просто оставлю себя быстро/медленно умирать здесь. За процессом смерти очень интересно наблюдать со стороны.