Виртуальный слон
Мое "хочу в Париж" с годами стало постепенно блекнуть и скукоживаться. А в свое время туда хотелось попасть так, ну просто до замирания сердца... Почти как герою из одноименного рассказа М. Веллера. Париж представлялся краем земли: прекраснее люди ничего не создали, дальше искать нечего. Он был мечтой, которая пусть когда-нибудь, но обязательно в моей жизни должна осуществиться, воплотившись в изысканной архитектуре, ворковании французского языка вокруг, элегантно одетых стройных мадам и месье с живыми глазами, ароматах духов и цветов, поцелуях на каждом углу, картинах уличных художников, тенях великих русских эмигрантов, мелодиях шарманок и аккордеонов, песнях безымянных уличных азнавуров-адамо. Ну ладно, пусть в этой мечте изредка встречаются люди с грубыми народными чертами, похожие на Жана Габена или пузатого Депардье, раз от них все равно пахнет хорошим парфюмом и свитера у них, как минимум, из Галери Лафайет. И даже пусть случайный клошар будет, для контраста и местного колорита.
По Парижу мы много гуляли, когда я училась в школе. По карте. Правый берег (деловой) - левый берег (рабочий и богемный) - Сакре Кёр - Пантеон - ля Ситэ... Он был одной из обязательных экзаменационных тем по французскому языку, и, если говорить об иностранных языках (и на них), ничего "вкуснее" le français я во рту не держала. Но потом этот язык засох вместе со многими остальными невостребованными знаниями. Остались в памяти только какие-то отдельные слова, выражения, детские песенки и строчки стихотворения Гюго: "Des toits frêles, Cent tourelles, Clochers grêles, C'est Paris!... ". Перевода некоторых из этих слов я тоже уже не помню, но произносить такое и про себя, и вслух - наслаждение. Как конфету трюфель сжевать.
В наши школьные 70-е некоторые мои одноклассники, дети МИДовцев и журналистов-международников, привозили из Парижа красивейшие пеналы, ручки, заколки для волос, а изданные там книжки пахли так сладко-медвяно и картинки в них были таких невиданных у нас чистейших и ярких цветов, что ни носа, ни глаз не отвести. Уже спустя годы те, кто туда ездили, мне рассказывали, что в городе полно бедных "понаехавших", они роются в дешевом магазине Tati в коробках со шмотками, где есть и пристойные вещи за копейки, но полно вшей. Ну, - думала я, - так можно же, гуляя по городу, обходить Tati стороной и заходить совсем в другие магазины, мало их, что ли! А в Лувр такие "понаехавшие", наверное, вообще не ходят.
При всем этом я пребывала в глубокой убежденности, что в Париж просто так сгонять на недельку нельзя, ни в одиночку, ни с подружкой, ни, тем более, с тургруппой (этот вариант вообще страшно представить!), а должна в жизни сложиться какая-то ТАКАЯ ситуация, чтобы она соответствовала духу волшебного города. Чтобы туда прилететь, да так и продолжать парить целую неделю над булыжником тротуаров и мостовых, держась за руки, целуясь на каждом углу, растворяясь в этом городе, а в душе бы пел азнавур-адамо. Однако подобные жизненные ситуации никак не накладывались на Париж в силу разных обстоятельств или недостаточно ему соответствовали "высотой полета", а одна почти уже было сама притянулась за уши, но уши оторвались, и, наверное, оно и к лучшему, что тогда не сложилось поехать. В отличие от веллеровского героя, мне не хотелось туда хоть чучелом, хоть тушкой. И как-то забила я на этот заветный город - "Париж, где рождаются мода и духи. Мыло "Камей классик"". Расхотела туда хотеть, желание перегорело.
Но меня элементарно взяли на понт. Явилась в гости дочь и задала эдакий иезуитский вопрос: "Твой день рождения надвигается, ты что в этот день собираешься делать? Предпочитаешь пахать на работе, чтобы шеф тебя, как обычно, плющил в свое удовольствие, или же сидеть в парижском ресторанчике в компании прекрасной меня с бокалом французского вина?" Я, конечно, вытаращила глаза от неожиданности подобной дилеммы. Но мучительный выбор был сделан. Тем более что дочь взяла на себя всю организацию нашего совместного предприятия и даже частично оплатила мне отель в качестве подарка. Она же потом стала моим гидом, потому что за свои предыдущие две поездки уже успела Париж неплохо изучить, а иногда - переводчиком, потому что ее французский, в отличие от моего, свеж, как бутон распускающегося флер д'оранжа. Да она и сама ничего, вполне бутон, и вообще мне с ней приятно и интересно. Короче, маме - подарок, ребенку - практика.
И, раз такое дело, пришлось опять начать хотеть. Это было непросто - вынуть из-под спуда почти погибшее желание. Мечта, отряхнувшись от нафталина, захлопала помятыми крыльями, и я попыталась снова представить Париж и себя в нем. Он был все еще прекрасен в розоватой дымке и говорил: "Бери! Может, в другой раз не дадут!" Затем я явственно ощутила, что сейчас все, наконец, произойдет, а потом очень быстро кончится. И что тогда? А то, что уже заранее и абсолютно четко оформилось в стишке-предчувствии: "Самолет все ниже, ниже, вот Москвы паучья сеть. Возвращаюсь из Парижа. Больше нечего хотеть". С этой оптимистичной мыслью я обреченно вылетела из "Шереметьева" в сторону аэропорта "Руасси-Шарль де Голль".
Реальная часть № 1 слона, сзади
Я ждала, что там все будет, как в кино. И сразу попала в любимый фильм "Амели": мы решили сфотографироваться на проездные для метро на Северном вокзале, но фотоавтомат, точно в соответствии со сценарием, не работал. Он стоял в месте, очень похожем на то, где в кино разворачивалось действие, только с одной разницей: обрывки фотографий под ним не валялись. На этом эпизод из "Амели" и завершился, успев убедить меня в жизненности французского синематографа. Второй автомат, за углом, оказался весьма мил, он говорил по-французски и дал три попытки, чтобы мы выбрали наименее страшный вариант своих фотомордий. У нас такие будки обычно немые, их караулит живая говорящая тетенька, замученная жизнью, которая лично дает указания и берет оплату. Здесь же нам доверяли, как большим.
Затем было метро. Запах хлорки, кафельные лабиринты переходов, напоминающие изысканностью дизайна общественный туалет, непонятная, очень разношерстная публика в вагоне и многочисленные крутые и длинные лестницы, по которым пришлось то спускать, то поднимать наш тяжелый чемодан, "благодаря" за это каждую ступеньку. Как редкий подарок судьбы на пути пару раз возникал эскалатор. Мой вопрос о парижских инвалидах, стариках и детях, которым ведь тоже бывает нужно куда-то ехать под землей, не находил ответа. С удивлением пришлось признать, что за "уважаемых москвичей и гостей столицы" у нас в метро можно в основном порадоваться.
Наверху были Большие бульвары и прилегающие к ним улочки, по которым мы двинулись в направлении отеля. Подпрыгивающий чемодан, то и дело норовивший крутануться вокруг собственной ручки, мешал глазеть по сторонам - надо было просматривать путь перед собой, чтобы не наехать на чьи-нибудь ботинки или не задеть тесно припаркованные у бордюра машины и мотороллеры. Зато представлялась возможность досконально изучить очень черный и гладкий, будто резиновый асфальт (а вовсе не исторический булыжник, как ожидалось!), усыпанный какими-то бумажками, обрывками журналов, окурками и местами покрытый следами собачьей жизнедеятельности. Дочь утешала тем, что жизнедеятельность собак города Тулузы значительно выше (она успела и там изучить этот вопрос). Мусорщики в желто-зеленой униформе и с метлами, сделанными из пластиковых зеленых веток, безуспешно пытались с этим всем изобилием бороться, выбрасывая мусор из зеленых контейнеров в зеленые же маленькие уборочные машинки. Дочь сказала, что нам еще повезло, они часто бастуют. Но что же творится на улицах тогда?..
Лицом к бульварам Бон Нувель и Сен-Дени (ни тенистых аллей посередине, ни ажурных оград, просто средней ширины улицы) стояли на некотором расстоянии друг от друга две триумфальные арки-близнецы, украшенные лепными фигурами и каким-то пафосным текстом - предвестники встречи с теми, главными арками города. При виде их сердце почему-то не ёкнуло. Да и вообще романтическое ощущение от встречи с Парижем не появлялось, несмотря на то, что именно про этот район задушевно пел Джо Дассен: в приблизительном переводе - "я люблю бродить по Большим Бульварам, там можно увидеть столько всякого-разного".
Бросив вещи в нашем ничем не примечательном отельчике, мы отправились знакомить меня с городом дальше. Дома вокруг были почти все одинаковые, слипшиеся боками в длинные бежевато-палевые ряды, с темными вертикалями ставень. Бесконечные черно-серые черепичные мансарды, иногда растущие одна над другой, даже на фоне ясного неба вызывали мысли о явном социальном неравенстве. Вдоль фасадов домов по одиночке или галереей тянулись подоконные чугунные балкончики, такие узкие, что в них с трудом иногда помещался цветочный горшок. Я всегда представляла себе, что под каждым окном Парижа, веселя глаз, кудрявятся разноцветные цветочки, что весь город в цветах. На деле же парижане оказались вовсе не такими фанатами украшения своих подоконных пространств. Еще ниже были натянуты тенты-"маркизы" бесчисленных ресторанчиков и кафе. В их тени стояли столики, там сидели люди на соломенных стульчиках, ели, пили, и не разобрать было, парижане они или туристы. Для одних туристов их было слишком много: похоже, они так сидели всегда, вдоль всех Больших бульваров, вдоль всех улиц города - повсюду, куда моего взгляда хватало.
Навстречу, естественно, шла публика. Теперь, уже не отвлекаясь на чемодан, можно было ее поразглядывать. Я вполне была готова увидеть парочку конкретного вида товарищей с пакетами Tati, но, не прекращаясь, мелькали не только арабские, но и китайские лица, покачивали бедрами негритянки в тюрбанах под цвет пестрых платьев с расклешенными рукавами, будто вырванные из страниц журнала "Вокруг света" или GEO, неспешно торопились по делам мулаты с портфелями и в костюмах, где-то проплывала черная шляпа ортодоксального еврея. Я старательно пыталась разглядеть среди них французов. "Это и есть французы!" - возмущенно объяснила мне дочь, большая интернационалистка, которую вообще трясет, когда говорят "негр", а не "черный", и тут же закатила такую лекцию на тему политкорректности, что ООН может отдыхать. И добавила, защищая Париж: "Ты еще Нью-Йорка не видела!". Она видела. А я - что, да нет, я - ради бога, вот они, живые следствия деколонизации, демократии и гуманизма, все понятно... Мирное сосуществование, социальное общество. Но облик толпы Нью-Йорка я как раз таким готова была представить, однако подобный Вавилон - здесь?.. Все эти совсем не европейские и сомнительно изысканные мадам и мсье шли неспешной уверенной походкой по улицам Бальзака, Моне, Д'Артаньяна, Коко Шанель, маркизы де ля Моль, и они были свои, местные, парижане.
Да, мне не наврали, Париж, действительно, оказался столицей мира. Просто не только в том смысле, в котором я это понимала раньше. И мир оказался больше и разнообразнее.
Часть № 2 слона, хобот
Да, куда ни пойди, темп здесь был не московский. Никто никуда не несся и не суетился. Бесконечные кофепития под "маркизами" с глазением на прохожих, плавная езда на велосипедах, неторопливо движущиеся машины. И, как мне объяснила давно живущая в Париже знакомая из России, французу вообще не приведи господи на службе перетрудиться! Магазины закрывались в семь вечера, а рестораны, кроме пивняков-брассери, на вход - в десять.
Приглядываясь к толпе, я вспомнила, как кто-то рассказывал, будто люди в Париже в среднем пониже ростом, чем в Москве, и почти нет толстых, даже сильно упитанных, несмотря на традиционные шоколад, багет и круассаны. Ну да, так оно и оказалось, только наблюдать этот почти стандарт в таком количестве было чудно. Француженки же отличались не столько красотой лиц (разве что кожа ухоженная, при почти полном отсутствии макияжа), сколько гармонией тел. Даже с возрастом у теток задок оставался поджарым и наблюдалась талия. Короче, вид улицы - не очень высокие люди, одетые скромнее, "тише", чем у нас (за исключением тех, что из журнала "Вокруг света" и тех, кому уже за пятьдесят), небольшие машинки, велосипеды, мотороллеры и не очень высокие дома, в среднем всего-то этажей по восемь. Нигде не встречались привычно широкие проспекты, почти всюду движение было односторонним (до соседней улицы из-за этого можно добираться минут сорок, как я порадовалась за себя, что хожу там пешком!), транспорта сильно меньше, поэтому город звучал непривычно, приглушенно. Правда, когда мы выходили на какие-нибудь площади, перед нами, несомненно, была столица: об этом напоминали то сами пространства, их размеры, то памятники, то знакомые по фотографиям знаменитые здания вроде Оперы. Но когда углублялись в извивы улиц, несмотря на лепнину и прочие украшательства разных веков и стилей на некоторых домах, меня неотступно преследовало ощущение провинции. Может быть, еще и потому, что воздух был заметно чище московского. И вообще в городе было много-много зеленых деревьев.
Что же касается "как в кино", то общий сюжет никак не складывался, не составлялся у меня единый образ Парижа. Только одна и та же массовка из разного цвета лиц, лабиринты очень похожих улиц и памятники, которые - да, теперь можно даже потрогать. Разве что изумительного изящества шпилька Эйфелевой башни, женственная и сексуальная, прикрепила город к его месту, окончательно обозначила мне географию. Она, "живая", коричневато-бордовая, оказалась совсем не кичем, вроде продающихся на всех углах блестящих башенок-брелков (правильно, конечно, "брелоков", но тут мой организм протестует). Я поозиралась на Эйфелеву прямо на ходу раз пятнадцать. Она, как ни странно, не исчезала, и я поняла: другого Парижа нет, все, приехали! Именно по нему мы и ходим уже четвертый день с утра до глубокой ночи, до состояния полного отброса копыт. Но где цельность?..
Со сложившимся у меня за долгие годы виртуальным образом на деле возникали сплошные неувязки. На Монмартре не было его неотъемлемой части - художников. Где, где художники на знаменитой лестнице у Сакре Кёра?! Куда они исчезли? Я же видела их именно там на разных картинках и фотографиях. Шарманок тоже не встретилось ни одной, только одинокий неприглядный аккордеонист был случайно обнаружен в каком-то совсем не живописном месте города, да и то он сидел, повернувшись к нам задом. Никто не целовался на всех углах - в Москве на эскалаторах и то чаще увидишь настигнутые страстью парочки. Духами или, на худой конец, мылом "Камей" повсеместно не пахло. Букинисты сачковали: из длиннющего ряда их зеленых ящиков, закрепленных на парапете набережной левого берега и запертых на замки, было открыто всего несколько, при этом ничего не было в этих ящиках, что могло бы заманить-заворожить или вызвать восторженное "ах". Булыжник, правда, был на некоторых улочках, но китайцы, хоть они и говорили иногда между собой по-французски, никак своим видом мне не помогали представить гордо идущего Портоса, звякающего шпорами. С Гюго тоже не очень-то получалось: только в моем воображении возникла Эсмеральда, как в пылу танца она сразу же наткнулась на бамперы припаркованных у Нотр-Дама машин и, стукнувшись о другое время, немедленно исчезла. Не было даже кошек, а я, почему-то, была уверена, что в Париже по улицам и крышам гуляют изящные кошечки. Может быть, такое впечатление я вынесла из мультика "Пес в сапогах"? Тогда понятно, почему и собаки были "не такими", а в основном встречались какие-то мелкие шавки на поводках.
То и дело здесь мне подсовывали вообще не те эпизоды, будто из кино про другой город. В них неизменно фигурировали бомжи - опустившиеся "дети разных народов", они сидели на земле с недопитыми бутылками вина в самых неожиданных местах улиц. Вечером этот интернационал укладывался на ночлег, используя в качестве кровати любые архитектурные углубления, пороги закрытых магазинов, скамейки, кто-то спал прямо на тротуарах - на вентиляционных решетках метро, некоторые ночевали под мостами в пестрых благотворительных палатках. Их "туалет" находился там же, по запаху заранее можно было определить, что лежбище где-то совсем рядом. Более приличные бездельники и побирушки клошары тоже не украшали пейзаж. Их оказалось сильно больше одного в этом городе, принципиально больше.
Нет, справедливости ради скажу, что отдельные кадры про "тот самый" Париж изредка демонстрировали. Например, недалеко от Нотр-Дама - уличное представление кукольника с деревянными фигурками-бильбоке, лиричное, под музыку, а как же иначе? (жанр - мелодрама). Или вот: плавание на кораблике по Сене - "вдоль прекрасных и грязных дворцов, мимо вечных каштанов" (жанр - двухсерийный документальный фильм). А в день моего рождения вообще показали мультфильм. Посетив Диснейленд (я принесла ему в жертву Лувр, и это оказалось глубоко правильно, потому что мне удалось на весь день с наслаждением впасть в детство), вечером мы вернулись в город и, как было задумано, отправились в ресторанчик пить вино. Дочь заранее выбрала заведение по путеводителю, но когда мы дошли до него, со мной случилось типичное дежа вю. Пришлось напрячь память, и я узнала это место: именно здесь разворачивался "французский" эпизод из пародийного мультфильма "Ограбление по...". На той стороне неширокой улицы возвышались мощные двери Национального банка Франции. Он, как оказалось, был точно срисован нашими авторами фильма с натуры, а ресторанчик оказался прототипом того самого, в котором затевалось ограбление банка. Только теперь он японский.
Часть № 3 слона, ноги
Ближе к концу недели я подумала, что, наверное, просто слишком много накопилось за долгую историю Парижа вымышленных и реальных героев, про всех них одновременно фильм увидеть не получится. Не лезут они на один экран. Как слон, о виде которого спорили слепцы. У всех этих героев разный Париж, и поэтому у города разный облик. Раньше, в воображаемой мной прогулке, персонажи не мешали друг другу, уступая дорогу. Но, увы, таким цельным Париж существовал только в моей мечте. Мечта, огромная в течение стольких лет, на поверку оказалась маленькой картонной декорацией, как у Веллера, только еще и густо покрытой сахарной пудрой. А в реальном Париже с трудом умещался даже сегодняшний теплый день - такое-то сентября этого года: кораблик в узких шлюзах на веселом и грязном канале Сен-Мартен, настоящее крем-брюле в кафе под зеленой "маркизой", здоровенный бородатый бомж, кинувшийся на меня чуть ли не с кулаками, когда я сфотографировала его у палатки под Центром Помпиду, немолодая сухонькая мадам на велосипеде в короткой пышной юбочке поверх трико, уверенно пересекающая Риволи, плотно занавешенные окна квартир, через которые невозможно подглядеть вечернюю жизнь парижан... Реальный, объемный пазл живого противоречивого города.
Что мне оставалось? Просто продолжать ловить на лету и копить разные маленькие обрывки, пока они не успевали исчезнуть или забыться: те, что могла довообразить, и новые, из жизни, которую вокруг наблюдала. На каждом обрывке мысленно надписывала: "Париж", накладывала его на местность и прятала себе в голову, хоть упрямая голова порой протестовала, никак не хотела под этим именем принимать некоторых новичков. Так и стал вырисовываться мой собственный фильм с не претендующим ни на что рабочим названием "Париж. Изучение слона по частям". И до сих пор продолжается мысленный монтаж эпизодов.
В последние дни в Париже мне стало ясно, что не хватает еще одного дня. Перед отлетом стало не хватать недели. Поживи я там еще неделю... В общем, через некоторое время надо будет смотаться, сгонять, слетать, сбегать в этот абсолютно реальный город. Потихоньку я его узнаю лучше, приму, прощу ему - забуду, что он оказался так во многом не похож на картонную мечту, и тогда у меня точно получится медленно воспарить над черно-серыми крышами, вдыхая разливающийся на рассвете неповторимый аромат круассанов и шоколадного печенья. Как оказалось по возвращении, мне опять есть, чего хотеть!
