Настроение сейчас - задумчивое

    Мунь-Лунь сидел на краю мыса острова Когтя и смотрел на скалистый далекий берег Глифа. Под шум волн и крики прибрежных птиц, он рисовал мысленным взором белоснежный, гордый корабль. Собранные паруса, брошенный якорь и безмятежное качание на волнах Хатто-Рух¹ всегда являлись символом спокойствия и дома. И, даже спустя много лет, ему не хватало этого: белоснежного корабля, дружной команды, брата, капитана. Всего, что судьба заставила отпустить и всех, с кем пришлось попрощаться. С ним остался только его звездный лис, Сайцу, сидящий на камне рядом и безмолвно смотрящий вдаль - его Сущность, его родная часть, делящая печаль и воспоминания.

    Мунь-Лунь вспоминал как строили Льёрн, прокладывая каждую улицу, планируя размещения каждого дома. И долгие споры капитана Креша с его спутницей Сами-ей, великолепным градостроителем, приводящие обычно к грандиозным смеющимся скандалам, а иногда и к серьезным дракам. Но в те моменты они выглядели самыми счастливыми на свете созданиями. А после перемирия размечались новые улицы или места для зданий и закипало строительство.

    Он вспоминал своего брата, Эши. Глядя в даль, окрашенную солнцами, он гадал как складывается его жизнь. Все ли с ним хорошо? Нашел ли он себя и вернул ли свою силу? Много вопросов накопилось с поры их последней встречи.

    Эши ушел после смерти Шагала и лишь капитан знал подробности. Но Мунь, видя угасший взор брата, побоялся даже заговорить с ним и провожал молча, скорбя вместе с его любящим и разбитым смертью сердцем. Одно он знал точно – Эши любил Шагала также беспамятно, как и он его. Но успел ли он сказать о своих чувствах? Этого Мунь не знал и у капитана спросить не решился – рана от утраты была тяжела для всех, но для них обоих особенно. Шагал был названым братом капитана, с самого детства тянулся их жизненный путь. Для команды он был незаменимым превосходным лекарем и опорой, заботливым старшим братом, замкнутым, но отзывчивым.

    По этой ниточке в воспоминаниях всплыли непонятные тогда, но слишком явные потом, вопросы спящих рунных кубов в Ледяном Лесу.

    « - О чем плачешь ты, ледоносец?.. Куда пойти хочешь ты, застывший в веках?.. Когда сказать ты не сможешь, устоит ли вера твоя?.. Когда потерять себя ты захочешь, ты сможешь?..»

    Над этим Мунь и Эши на пару ломали головы, ища подсказки везде, где могли и стараясь расшифровать послание. Но все было тщетно и, спустя время, об этом забылось, пока не явилось воплощение ответов в их жизни.

    Тяжелое было время, затянутое печалью и мраком, но капитан смог разогнать сгустившиеся тучи горя и вновь указать всем путь. Но той искры не хватило, чтобы Хатто-Рух вышла в Океан.  Белоснежный спящий корабль качался на волнах в гавани Льёрна, пока не прозвучал громогласный призыв черных вод о помощи.

    Мунь-Лунь тяжело вздохнул, посмотрев на свои ладони. Пальцы подергивались, на коже выступил холодный пот. Он сжал кулаки как можно сильнее и разжав понял, что ничего не поможет ему забыть события тех воистину страшных дней.

    Гарралья. Гибель одного из первых городов, огромная потеря и еще больший источник бед. События произошедшие тогда основательно пошатнули их веру в себя и в свои Сущности; посеяли семена страха глубоко в сердцах каждого Замершего, кто дотянулся до первопричины катастрофы на Ахир’ском острове. Мунь не знал кому было страшнее: тем, кто стоял авангардом на берегу Халифа, видя надвигающуюся смерть в безжалостных тварях; или им, тем, кто маленьким диверсионным отрядом пробрался в пожираемый город на поиски выживших; или капитану Селкиссу Крешу, поставившему барьер из своего флота, только чтобы выиграть время перед массированной атакой на материк.

    В одном Мунь был уверен – страшно было всем. Даже несмотря на то, что в авангарде стояла сильнейшая гильдия, из города вытащили четырех последних выживших, а барьер капитана удержал тварей настолько, что хватило стянуть к берегам основательные силы и тяжелым, изнурительным, невероятно долгим боем отстоять прибережную линию.

    Восемьдесят девять суток они стояли намертво, не пуская проказных тварей вглубь материка. С другой стороны Океан сжирал захватчиков, оставляя им только путь к берегам Халифа. И Мунь готов был поклясться, что когда барьер капитана рухнул и корабли пошли ко дну вместе с ним, черные воды словно взбесились, обрушиваясь неконтролируемой мощью на остров. И было чудом, что спасательная команда успела добраться к авангарду, иначе их всех бы смяла бушующая стихия.

    Тогда некогда было думать о повадках Океана, боль и слезы от потерь разрывали сердца, но и их теснили ярость и самоотверженность, ведущая за собой в бой.

    Только на девяностые сутки Ахир’ский остров утонул в тишине. Все юго-западное побережье с витиеватыми лесами Халифа превратилось в выжженную, щербатую и искореженную пустошь. От одного взгляда на нее хотелось лишиться глаз и души, чтобы не видеть, не чувствовать, забыть.

    Потери с обеих сторон были неисчислимы, но защитников выжило больше. Гарралью оцепили, выставив вокруг военные гарнизоны, регулярно меняющиеся, изучающие и борющиеся с проказой. Борьба регулярно продолжалась, но проказа становилась слабее, и через два с половиной года ее полностью одолели.

    Казалось бы, что это победа, но основные ударные силы настолько устали от этой войны и пали духом, что даже не могли воспринять триумф.

    От массовых срывов спасло событие, неожиданное, но заставившее всех участников Ахир’ского противостояния поднять головы и отправиться в Льёрн.

    Мирные жители, каменщики и скульптуры собрались в коалицию за это время и возвели на холме над городом, основанный Селкиссом, его статую – высокого колосса, у подножья которого поставили полукруглый мемориал памяти всем погибшим на войне.

    Мунь провел рукой по лицу, словно снимая с глаз пелену тяжелых и слишком сильных воспоминаний. Он устремил взгляд к горизонту, где светоч-солнце с маленькими спутниками заползал за высокую гору, но еще не ушедший совсем, никогда никуда не спешащий.

    После войны множество созданий посетило Льёрн, отдавая почести павшим и благодаря их за защиту. Каменный мемориал почти целиком был увешан знаменами гильдий, целиком или частично погибшими. Выжившие во главе с мастерами и основателями отдавали дань уважения капитану Крешу и соратникам.

    Тогда был один и последний раз, когда Мунь встретил Эши. Его брат, под эгидой сильнейшей гильдии, был в Льёрне. Мунь успел порадоваться, что они оба выжили, особенно Эши, встречавший войну в авангарде. Они ни о чем не говорили, только стояли у мемориала, вытирая слезы и прощаясь с капитаном. Потому что для них он был тем, кто дал им семью. Целая жизнь прошла под белоснежными парусами Хатто-Рух. И где они только ни побывали и в какие места только ни забирались.

    Уходя, Эши сказал только одно:

 « - Я рад, что ты выжил. Теперь нас ждет новая жизнь».

    С той самой фразы Мунь-Лунь понял, что действительно начинается пора новой жизни. Но куда идти после такого, за что браться – он не знал. И так прошли годы, дыра внутри заполнялась новыми знаниями, знакомствами, записями и воспоминаниями. И по сих пор он тем и живет, продолжает странствовать, совершенствовать свою силу, записывать и вспоминать. 

    Но сейчас, прибыв домой, в Льёрн, он принял важное решение о том, куда двигаться дальше. И, обращаясь к безмолвному лису, негромко произнес:

     - Давай создадим гильдию.

_________________________

Хатто-Рух¹ - пер. Старшая Звезда

 Начинающий лаборант Брован старательно обследовал пышные кусты зелени в ботаническом саду куратора Зильхейма. Он еще был слишком молод и неопытен, чтобы сетовать на жизнь и распознать подвох в задании начальника, дословно выраженном так: «Найди этого мелкого оборванца и притащи ко мне! Живьем, чтоб я с него шкуру содрал!»
Брован, конечно, уже знал, что у Зильхейма взрывной характер, но таким злым его еще ни разу за десяток лет работы не видел. А остальные лаборанты видели и благоразумно разбежались в разные стороны, обязательно поближе к выходу, когда завидели в лаборатории маленькое Нечто, выделяющееся своей растрепанной фиолетовой гривой аж до пола. Можно было подумать, что это просто волосяной передвигающийся холмик, но нет. Это был самый прославившийся за короткое время проказник Хохейм, с неизмеримой тягой тащащий в свои тайники все, что: не прибито; хорошо блестит; плохо лежит. Особенно ему нравилось совершать рейдерские набеги на лабораторию своего опекуна Зильхейма. Последний иной раз готов был позеленеть от очередной пропажи. Атмосфера к тому располагала.

Авторство: Гёйзу Тэсен

— Ф-Ф-Финкер! — истошный вопль помощника разлетелся по лаборатории. — Оно убегает!

С хирургического стола уползал сгусток материи со скоростью неторопливого пешехода. Финкер ничего не ответил, низко склонившись над уплотненной биомассой и, не отвлекаясь, одной рукой притянул сгусток обратно.

— Йох, какой шустрой, — восхитился он, на секундочку обращая внимание на розоватую субстанцию, которая не сбавляла хода, но с места не сдвинулась — крепко держал.

— Так тебя и назову — Йох, — с нежностью пробухтел Финкер, напряженно вспоминая, что он изначально хотел сделать из розового сгустка. Память его подводила, а в это время, оставленная без внимания вторая (уплотненная) биомасса издала невнятный звук и покатилась в другую сторону.