Как последовательный сторонник право-левого синтеза я не мог допустить перекоса и не отпраздновать христианскую Пасху. Прежде, чем кидать в меня камни, те, кому такая мысль может прийти в голову, пусть вспомнят первую сцену Фауста Гёте и весну-лето 1913 года, проведенные в Москве одним известным мистиком.

Мои сомнения, связанные с нежеланием посещать приходы, подведомственные МП (и тем более РКЦ), благополучно разрешились: есть в Москве представительства православных автокефалий. И действительно, дух первых христиан явно чувствовался, причём без экзальтации, характерной для некоторых наших маргинальных общин. Дело, конечно, и в самой пасхальной службе: это ритуал совершенно уравновешивающий апполлоническое и дионисийское, полностью интегрирующий теневые аспекты, которые настолько явно (и пожалуй сознательно) выделялись в предыдущих службах Великой седьмицы. Преодоление двойственности и смерть как переход на новый уровень, вне зависимости от признания или непризнания факта воскресения Иисуса, состоявшегося некогда в реале. Для меня загадка, как после таких ритуалов христиане способны проявлять вражду к инакомыслию, немотивированную агрессию, осуждение...
Впрочем, после пасхальных дней и праздника Пятидесятницы, тогда, когда по смыслу должно прийти Царство Духа, мы увидим в богослужении явный откат к прославлению земной, исторической Церкви, того, о чём говорить в праздник вряд ли уместно.

Интересно сопоставить ортодоксальный ритуал с гностическим и иными мифами, благо недавно имел место соответствующий семинар, но в рамках журнала это трудно сделать. Упомяну лишь о тайне иного эона, Восьмого дня, никак не привязанного к конкретному моменту Истории и об открытых вратах Храма.