П.Г. Аграфонов
МНОГОЛИКИЙ ГЕРАКЛ


Свод сказаний о деяниях Геракла сложился из самых разнообразных элементов. В нем слилось не только множество мифов, происходящих из разных областей Греции, но вошло и немало чужеземных. Хотя Геракл самый греческий из греческих героев, образ его синкретичен. Кроме тех побед, о которых так много говорили в древности, он совершил еще одну — незаметную… он «победил» множество мифологических персонажей негреческого происхождения, вобрав их в свой образ со всеми их аксессуарами.

«Один, древнейший Геракл, согласно мифу, родился в Египте. Он покорил оружием большую часть населенного мира и поставил тот из столпов, что в Ливии. Второй же, критянин, один из Идейских Дактилей, был чародеем и полководцем и установил Олимпийские игры. Последний же родился незадолго до Троянской войны от Зевса и Алкмены и прошел большую часть населенного мира, выполняя приказы Эврисфея. Помимо прочих своих подвигов, он поставил тот из столпов, что в Европе. А после того, как он умер, в позднейшие времена из-за одинаковых имен и сходства деяний дела древнейших приписали ему, будто бы во все прошедшие века был только один Геракл.»
(Диодор Сицилийский III 74, 4)

Таким образом, Диодор Сицилийский сообщает о трех героях по имени Геракл. Цицерон доводит число таких героев до шести (О природе богов III, 16), Варрон — до сорока трех (Сервий. Комментарии к «Энеиде» Вергилия VIII, 564). Геродот (II, 42) говорит, что когда он спросил о первоначальной родине Геракла, египтяне назвали ему Финикию. В другом месте (VII, 91) он пишет о бронзовой статуе, посвященной фасосцами тирскому Гераклу. Десятиметровый исполин был изображен с атрибутами героя — палицей и луком. Все это произошло за пять поколений до того, как в Греции родился Геракл, сын Амфитриона. Тирский герой был стрелком из лука — солнечным богом¹ (Нонн Панополитанский. Деяния Диониса, XL, 380), а также покровителем учености, благодаря чему Тир и стал знаменитым городом. Интересно в связи с этим замечание Павсания, который писал, что фасосцы почитали вначале «того же самого Геракла, как и в Тире, но впоследствии, когда их стали считать эллинами, они стали воздавать почет и Гераклу, сыну Амфитриона» (V, 25, 12).
_________________________________
[1] Финикийский Мелькарт отождествлялся греками с Гераклом. Геродот называет его «тирийский Геракл» (покровитель города Тир), у Нонна он выступает с эпитетом Астрохи́тон — «тот, что в сверкающих одеждах», и отождествляется с Гелиосом (Ἥλιος) — богом солнца.

О Геракл Астрохи́тон, владыка огня, повелитель
Миропорядка, о Гелий, пастырь людей длиннотенный,
По всему небосводу скачущий огненным диском,
Путь двенадцатимесячный деющий, времени отпрыск,
Круг за кругом проходишь — и за твоею повозкой
Жизнь для ста́ра и мла́да льется рекою единой…

Согласно Диодору Сицилийскому (III, 74), египетского Геракла звали Сом или Хам, и он жил за 10 000 лет до Троянской войны, а его греческий тезка унаследовал от него все подвиги. Геракл, сын Алкмены и Зевса… вначале, как говорят, носил имя Алкея, но получил прозвище Геракла, который почитался у тогдашних людей в качестве бога. Поэтому издавна гласит молва, что в Фивах была найдена частная статуя Геракла со следующей надписью: «Алкей, сын Амфитриона, Гераклу в знак благодарности» (Секст Эмпирик. Против ученых). Сюжет, в котором фигурирует Геракл, — это своего рода крючок, на который нанизано большое количество как связанных между собой, так и независимых, а то и просто противоречивых мифов.

Опираясь на свидетельства античных авторов, можно выделить несколько основных персонажей, культы которых слились в культе Геракла. Один из них — Гильгамеш. Как и Геракл, Гильгамеш убивает чудовищного льва и носит его шкуру (VIII, 3, 7; XI, 15), схватив за рога, одолевает небесного быка (VI, 145сл), находит таинственный цветок вечной молодости (XI, 247), посещает сад Инанны, где, убив змею, поселившуюся на чудесном дереве, получает священные предметы из подземного мира (X, 2,35). Отношения между Гильгамешем и его другом Энкиду во многом напоминают отношения между Гераклом, Тезеем и Перифоем. Можно отметить сходство в описании путешествия Геракла на остров Эрифию и аналогичного путешествия, совершенного Гильгамешем.

Еще один персонаж, деяния которого приписаны были Гераклу, — финикийский бог Мелькарт. Уже Филон Библский сближает Геракла с финикийским Мелькартом (Евсевий. Церковная история I, 10). Аналогичное отождествление обнаруживается у целого ряда других античных авторов (Саллюстий. Югуртинские войны XVIII, 3; Страбон III, 5,3; Аппиан 1,2). Геродот (II, 44) и Арриан (Поход Александра II, 16, 2). посвятили этой проблеме отдельные экскурсы в своих сочинениях. Мелькарт в представлениях древних — бог-воитель, покоряющий новые земли, обладавший функциями морского божества. Сильны в его культе были и хтонические черты.

Путь Геракла на Запад к Гибралтарскому проливу («столпам Мелькарта», которые стали называть «столпами Геракла») проходил по маршрутам финикийской колонизации и отражает географию почитания Мелькарта. Видимо, от Мелькарта к Гераклу перешли черты солнечного божества, так как, по представлениям древних, финикийский Геракл был солнечным божеством, олицетворением солнечной силы — благодатной и губительной. Этот Геракл, вероятно, теснейшим образом связан с египетским Сомом, сыном Аммона — солнечным богом. Он — символ «вечно борющейся и в конце концов всегда побеждающей солнечной силы». Как солнечного бога Геракла прославляет посвященный ему гимн, согласно которому неутомимый бог с утра до вечера одерживает 12 побед (Орфический гимн «К Гераклу»).² Не случайна дружба Геракла с богиней света Афиной и Аполлоном. Впоследствии, однако, его постигла общая участь солнечных героев: он не остался, подобно Аполлону, богом, каким был изначально, а был низведен до степени полубога. Культ Геракла все же имел существенные отличия от почитания Мелькарта. Так, по свидетельству Плиния Старшего, в Тире перед храмом Мелькарта совершались человеческие жертвоприношения (XXXVI, 39), а Геракл прославился в Италии отчасти потому, что запретил приносить в жертву людей (Овидий Фасты V, 620сл).
_________________________________
[2] …Ты, Кто чело повиваешь рассветом и ночью кромешной,
Подвигов с первой зари до заката свершаешь двенадцать…

Культ Геракла не только впитал в себя особенности почитания других богов и героев. С ростом популярности этого героя и расширением античной Ойкумены возникает и обратный процесс — местные герои и боги ассоциируются с Гераклом. Такая ситуация наблюдается, например, на Востоке — в Вавилонии, где после македонского завоевания среди терракот появились фигурки Геракла, как изготовленные по импортным формам, так и местные. Однако Геракл этот — «несомненно вавилонский Нергал, который заимствовал свою наготу, львиную шкуру и палицу у греческого Геракла и отличается от него лишь более приземистыми пропорциями фигуры.» (Шлюмберже Д. Эллинизированный Восток). Иногда в надписях под двойным и даже тройным именем упоминаются великие иранские божества Оромазд (греч. Ὠρομάσδης, др.-перс. ahuramazd), Митра, Артагн, слившиеся с Зевсом, Аполлоном-Гелиосом, Гераклом. В Ашшуре среди греческих божеств наиболее популярен был образ Геракла, в котором, однако, можно видеть черты местного героя — Малека. Лукиан по внешним признакам — наличию львиной шкуры и палицы — сравнивал Геракла с богом Галлии Огмом. В Британии Геракл отождествлялся с богом племени сигонтиев (Corpus inscriptorium latinarium, VII, 6). Тацит в «Анналах» и в произведении «О происхождении германцев и местоположении Германии» пишет, что Римский Геркулес соответствует германскому богу Донаргу, иранскому богу Веретрагну и ассирийскому богу Сандану или Сандону, так как мифология наделила их сходными чертами и сходными атрибутами. Контаминация образа Геракла и Санда-Сандона-Санерга позволила ввести героя в лидийский цикл мифов (сказания о службе героя у Омфалы). Именно Сандон-Геракл считался предком боспорских царей.

Наиболее ярким примером трансформации образа Геракла явилось включение этого героя в пантеон богов Древнего Рима. Римский Геркулес заметно отличался от своего греческого прототипа. Попав на италийскую почву, культ Геракла соединился с культом подобного местного героя. Этот персонаж, вероятно, был гением, богом брака и клятвы и супругом Юноны или богини земли Акки Ларенции (в произведениях этрусского искусства место Юноны занимает Минерва). Он носил также имя Гарани или Рекарана, и от его союза с дочерью Фавия произошел царь Латин. У сабинян он назывался Semo или Semo Saneus. Римский Геркулес получает новые прозвища — Victor (Победитель), Invictus (Непобедимый) и т.д. Как покровитель армии он соединяет черты Геракла и Марса. Это отразилось в парном изображении обоих богов на вотивных рельефах первых веков нашей эры. Расширяются и изменяются сферы его влияния. Геркулес, с одной стороны, почитается как аристократический бог, и рабы не допускаются к его культу (Сервий. Комментарии к «Энеиде» VIII, 179). С другой стороны, как божество, близкое Сильвану и ларам, Bona Dea, он — народное божество. Его почитали также как сельского бога, а также как бога торговли, прибыли. Наконец, Геркулес (культ которого относился к исключительно мужским) был покровителем римских легионеров, военных лагерей. Именно в таком качестве он почитался в Тибуре, где имел свою коллегию салиев, аналогичных римским салиям Марса.

Все эти ипостаси Геркулеса отражены (в разной степени) в находках, сделанных в Херсонесе и на его хоре. Среди посвящений II в. н.э. можно выделить два, предположительно относящиеся к Геркулесу Победителю. Веским аргументом в пользу мнения о широкой популярности культа Геркулеса среди легионеров служит недавняя находка святилища Геркулеса, расположенного на ближайшей хоре Херсонеса. В целле святилища был найден алтарь — постамент с надписью HERCULE SAC[RUM], а рядом встречены фрагменты мраморной статуи героя. Интересна и другая находка, происходящая с хоры Херсонеса, — фрагмент плиты с изображением Геракла и Гермеса, предназначенной, вероятно, для установки в нише, возможно — в целле святилища, посвященного этим богам. Связь их можно объяснить сходством функций — покровительство торговле, рынку. Большинство же скульптур римского времени показывает классический образ героя, иллюстрируя подвиги Геркулеса или представляя его в момент отдыха. На связь Геркулеса с загробным миром указывают рельефы с изображением подвигов героя, встреченные на стенах саркофагов.

Заманчиво было бы увязать с культом Геракла изображения конного божества Хероса,³ получившего широкое распространение во Фракии, а позже — в IV-III вв. до н.э. — в Херсонесском государстве и на Боспоре. В этом герое многие исследователи склонны усматривать конного Геракла, синкретизированного, возможно, с местными героями или богами. Другие исследователи, впрочем, считают, что Херос является своеобразным олицетворением Ахилла, Диониса-Сабазия или других персонажей. Интересна позиция третьей группы ученых, по мнению которых сами древние не имели единого представления о роли и функциях своего конного бога.
_________________________________
[3] Поклонение фракийскому всаднику было очень широко распространено во Фракии в эллинистическую и особенно римскую эпоху. В греческих и римских надписях его называют просто «героем» — ἥρως, heros.

Отметим, что и сами античные авторы называли Геракла конником, покровителем коней, конным богом. Известно только одно свидетельство Страбона, описавшего случай, когда Геракл уступил врагу как конник (VII, 43). Не следует забывать все же, что противником Геракла в этом случае был сам Диомед, непревзойденный всадник. Геракл часто сражался конным, одним из первых его навыков в детстве было управление колесницей (Аполлодор II, 4, 9), отчасти благодаря колеснице он совершил свой второй подвиг (Аполлодор II, 5, 2), волшебную упряжку коней подарил ему Посейдон (Диодор Сицилийский IV, 14). Связь Геракла с лошадьми прослеживается и в сюжете, когда он одалживает у Гелиоса его колесницу для совершения очередного подвига. И все же, несмотря на обилие примеров, показывающих Геракла как конного героя, следует осторожно отнестись к попыткам отождествления Геракла и Хероса. На вотивных рельефах Фракии и Нижней Мезии есть совместные изображения двух богов — Геракла и Хероса (Т. Saratov. Sur la culte d'Heracles en Bulgarie). Конный Геракл, изображения которого есть, в частности, на вазах, стилистически далек от рельефов, показывающих Хероса. Верной кажется точка зрения С.М. Крыкина, выраженная в одной из его ранних работ: «хотя терракоты Геракла в традиционном обличий атлета современны и сопутствуют фигуркам всадника на Боспоре, этот факт не способствует уверенной интерпретации конного персонажа».

Не менее сложным является вопрос о правомерности сопоставления Геракла со скифским героем-эпонимом Таргитаем. Известно, что с IV в. до н.э. в Скифии появляется значительное количество изображений персонажа, имеющего палицу, львиную шкуру, лук. «Скифский Геракл» или его атрибуты появляются на монетах скифских царей, различных ювелирных украшениях и т.д. Вопрос о возможности отождествления этого персонажа с греческим прототипом нужно рассматривать в контексте дискуссии о соотношении «греческого» и «скифского» в религиозных представлениях и в культуре населения припонтийских степей.

Большая группа исследователей склонна считать уровень эллинизации скифского общества настолько высоким, что в среде скифов греческие религиозно-мифологические представления возобладали над местными. Другие ученые полагают, что нужно говорить о синкретизме греко-скифских культов. Наконец, третья точка зрения сводится к тому, что знакомство скифов с греческой мифологией было поверхностным, не затронувшим сути их религиозных верований. По мнению Б.Н. Гракова, именно местные божества «стали воплощаться в многочисленных частью греческих, частью туземных изображениях», поэтому найденные в Скифии изображения Геракла нужно связывать с собственно скифскими мифами и культами и можно отождествить Геракла со скифским мифическим прародителем — Таргитаем. Эта позиция кажется верной в свете описанных выше случаев контаминации Геракла с другими местными героями и богами. Однако во взаимоотношениях греков и скифов не наблюдалось интериоризации — заимствования внутренней сути вещей и явлений через внешние признаки. Можно согласиться с Д.С. Раевским, полагавшим, что «проанализированные Б.Н. Граковым изображения Геракла не являются ни памятниками заимствованного скифами культа греческого героя, ни свидетельством религиозного синкретизма, ни проявлением особой популярности эллинских сказаний и их персонажей в скифской среде. Речь должна идти об использовании в скифской религиозной практике изобразительных памятников, созданных в инокультурной среде и порожденных иной мифологией».

Несомненно, что культ Геракла, один из самых древних в античном мире, был синкретичен и сложен. Многочисленные варианты сказаний об этом герое свидетельствуют о том, что когда со временем Геракл стал не только дорийским, а всеэллинским героем и на реальное наследие этого героя стали претендовать многие города и племена, они придавали ему новые черты, приписывали новые подвиги или же по-новому варьировали старые. Поэтому вокруг образа Геракла сплелось множество различных мифов — архаических и поздних, местных и всеэллинских, общенародных и созданных отдельными социальными группами. По мнению А.И. Немировского, Геракл был первоначально героем Арголиды. В Фивах его отождествляли с местным древнейшим героем Иолаем, который впоследствии был переосмыслен как его спутник и родственник, а затем вовсе забыт. На Крите образ Геракла вобрал в себя черты местного героя, причастного к основанию Олимпийских игр и к различным деяниям на островах. Таким образом, только на Балканском полуострове в микенскую эпоху Геракл вобрал образы трех героев, а после Троянской войны он соединился с дорийским героем, совершавшим деяния в Северной Греции и воевавшим с фракийцами. Вполне возможно, что в северопонтийских колониях этот образ также приобрел новые черты.

Синкретизм, пожалуй, наиболее характерное явление для идеологии поздней античности, исходя из этой предпосылки, можно допустить, что в Херсонесе культ Геракла заметно отличался от первоначального, чисто греческого культа. Культ Геракла в Херсонесе складывался на основе двух традиций: чисто греческой и местной, скифской. Хотя, по мнению В.Ф. Мещерякова, источники не дают ничего, что позволило бы говорить об отправлении в Херсонесе таврских, скифских и сарматских культов, черты местных богов проступают в «херсонесском Геракле». Не случайны находки терракот, изображающих Геракла близким по облику местным жителям. Подобные находки, кстати, встречены не только в Херсонесе, но и на Боспоре. По мнению Н. А. Щеглова, серьезные отличия в поклонении Гераклу в Херсонесе от чисто греческого культа этого героя наступают лишь к первым векам нашей эры. Однако эти различия дают о себе знать гораздо раньше. Почти с самого основания полиса культ Геракла в Херсонесе отличался от почитания этого героя в Греции. Не исключено, что это связано с тем, что метрополией Херсонеса была Гераклея, сама бывшая когда-то колонией, и культ Геракла уже там претерпел определенные изменения. В Херсонесе отличия Геракла от греческого прототипа проявились, видимо, в усилении сотерических черт его образа, причем в первую очередь герой выступал защитником и спасителем херсонесской хоры и, возможно, пограничным покровителем, подобно тому, как такую роль он играл в Ольвии. Доказательством этого служат находки рельефов, изображающих Геракла и его атрибутов, происходящие с херсонесской хоры и относящиеся к IV-III вв. до н.э., а также открытые в последние годы комплексы домашних святилищ, где вместе с фигурками Геракла были обнаружены статуэтки Девы и земледельческих божеств: Деметры, Диониса, Сабазия. Эти находки отражают еще одну отличительную особенность «херсонесского Геракла» — тесную связь с земледелием и плодородием. Не исключена возможность контаминации образов Геракла и Асклепия, в таком случае герой мог выступать в роли покровителя лечебных источников и целебных грязей. Близость этих персонажей должна была усиливаться представлениями об Асклепии и Геракле как обожествленных героях, преодолевающих смерть.

Итак, сложность, многосоставность образа Геракла свидетельствует, в частности, о древности его культа. Образ героя вобрал в себя черты богов и героев разных стран и эпох; в свою очередь, позже, с ростом популярности Геракла, возникает обратный процесс — местные божества впитывают его черты или ассоциируются у населения с Гераклом. С течением времени образ Геракла развивается, теряет старые и обретает новые черты, воплощаясь и обогащаясь под действием времени и местных влияний. Наиболее яркий пример такой трансформации — римский Геркулес. В Херсонесе образ Геракла также претерпел некоторые изменения, выразившиеся в расширении сотерических функций, черт хтонического и пограничного героя и некоторых других.

_______________________________

Циркин Ю.Б.
МИФОЛОГИЯ МЕЛЬКАРТА


В жизни финикийцев, как и всех других народов древности, религия играла очень большую роль. Открытие в Угарите религиозных и мифологических текстов XIV-XIII вв. до н.э. дало нам представление о религии этого времени. К сожалению, подобных текстов, относящихся к другим центрам и более позднему времени, не сохранилось. В нашем распоряжении имеется только сравнительно небольшое количество надписей, остатки финикийских мифов, воспроизведенные античными авторами, да указания монет и фигуративных памятников, которых тоже немного. Обычна идентификация финикийских и греко-римских божеств. Это, с одной стороны, облегчает установление сущности того или иного финикийского божества, но, с другой, делает подчас трудным выяснение, идет ли речь о персонаже финикийского или чисто греческого или римского культа. Поэтому ни в одной области истории финикийской культуры нет столько неопределенностей и гипотез, иногда совершенно недоказуемых, сколько в истории финикийской религии железного века. Это относится и к культу Мелькарта, бога-покровителя Тира.

Тирские мореходы обошли весь бассейн Средиземного моря и вышли в Атлантический океан. В Африке, Сицилии, Сардинии, Испании возникают колонии Тира. Колонисты вступают в многообразные связи с окружающим населением и передают ему, в частности, некоторые элементы своей культуры, в том числе и религиозные представления. Финикийские культы оказывают значительное влияние на культы других народов Средиземноморья, не исключая греков, этрусков и римлян. И при этом особо выделяется культ главного тирского бога Мелькарта, которого греки отождествляли с Гераклом, а римляне — с Геркулесом. Храм этого бога в Гадесе, тирской колонии в Испании, был одним из самых знаменитых святилищ древности, и слава его распространялась по всему Средиземноморью. Возникнув, видимо, в конце II тыс. до н.э., он существовал до самого конца язычества. Последние сведения о нем относятся к концу IV в. н.э.

Все это привлекает особое внимание к культу Мелькарта-Геракла. Различным аспектам этого культа и его истории посвящено несколько интересных, хотя в некоторых случаях и дискуссионных, работ. Однако гораздо меньше, чем того заслуживают, изучаются мифы об этом боге. Это объясняется, в основном, тем, что собственно памятников финикийской литературы, как уже отмечалось, практически не сохранилось. Но нам кажется, что и имеющийся материал (пересказы античных писателей) все же позволяет определить наличие мифологического цикла, связанного с Мелькартом. В настоящей статье ставится задача выяснить содержание этого цикла.

О рождении Мелькарта сохранились очень скудные упоминания греческих и римских авторов. Филон Библский (Euseb. Praep. ev. 1, 10, 27) мимоходом отмечает, что Мелькарт (он же Геракл, прибавляет греческий автор) был сыном Демаруса, которого он же отождествляет с Зевсом (там же говорится, что Демарус был сыном Эла, т.е. Крона). Если раньше сообщение Филона об использовании им финикийского оригинала Санхуниатона, мудреца времени Троянской войны, вызывало сомнения, то теперь в принципе его принимают, ибо открытие угаритских текстов наглядно показало существование обширной финикийской литературы II тысячелетия. В произведении Филона имеются как греческие черты, внесенные автором греко-римского времени, так и собственно финикийские, причем к последним относится упоминание Мелькарта.

Вторично указание на это божество мы встречаем у Цицерона (de nat. deor., III, 16, 42), который упоминает среди нескольких Геркулесов и сына Юпитера и Астерии, которого более всего почитают в Тире. В Астерии, матери тирского Геркулеса, обычно видят Астарту. Сохранился интересный барельеф, найденный в Тире, на котором изображена женщина, видимо роженица, внизу лань, кормящая ребенка, к которому ползет змея, и здесь же орел и воспламененное дерево, обвитое змеей. То, что перед нами сцена рождения Мелькарта, несомненно. О священной оливе, побеги которой лижут языки пламени, говорит Ахилл Татий, упоминая о святилище в Тире (II, 14).

Интересный эпизод содержится в поздней поэме Нонна «Дионисиака» (XL, 469-600): Геракл потребовал переправиться на блуждающие острова, и там люди должны увидеть огромную оливу, на вершине которой сидит орел; само дерево охвачено огнем, пожирающим все вокруг, но не трогающим его; вокруг ствола обвилась змея, с угрозами ползущая к орлу; надо принести орла в жертву Посейдону, Зевсу и блаженным, и тогда скалы перестанут блуждать, и на них надо будет основать город (т.е. Тир). Подробное исследование этой поэмы показало, что основным источником повествования греческого поэта, в данном случае, является местное финикийское предание. Следовательно, нонновский Геракл, божественный основатель Тира, не кто иной, как Мелькарт. Таким образом, изображенное на рельефе пламенеющее дерево, обвитое змеей, и орел имеют прямое отношение к культу Мелькарта. Возможно, что в римское время (а рельеф относится именно к этому времени) орел мог смешиваться с атрибутикой Зевса-Юпитера, отца тирского бога.

Итак, перед нами сцена рождения Мелькарта Астартой. Таким образом, можно быть уверенным в том, что финикийцы, по крайней мере, тирийцы, считали Мелькарта сыном Демаруса и Астарты. Они явно, судя по барельефу, почитали его рождение. Однако еще больше отмечалась почитателями смерть и воскрешение Мелькарта. Евдокс Книдский (Ath. IX, 47, 392) рассказывает, со слов финикийцев, что Геракл, сын Астерии и Зевса, был убит в Ливии Тифоном и воскрешен Иолаем, давшим ему понюхать запах перепела. Указывая на происхождение героя, автор ясно дает понять, что речь идет не о фиванском Геракле, сыне Зевса и Алкмены, а о тирском. К этому же тексту Евдокса восходит и рассказ Зиновия (Cent. V, 56), где недвусмысленно упоминается Геракл Тирский.

Сохранился след сказания о его смерти в огне, причем локализуется это событие в самом Тире (Ps. Clem. Recogn., 10, 24). Намек на подобный тирский миф содержится и у Нонна (Dionys., XL, 58), где говорится о Геракле, уничтожившем в огне старость и принявшем из огня юность. По Менандру Эфесскому (у Ios. Ant. VIII, 5, 3 и contra App. 1, 18), при царе Хираме I (X в. до н.э.) в Тире стали отмечать праздник «пробуждения» Геракла в месяце перитии, т.е. в феврале-марте. Этот миф имел и вариант, по которому смерть (вероятно, и «пробуждение») Мелькарта локализуется на западе, в Испании. Так, Саллюстий, ссылаясь на афров, т.е., вероятнее всего, африканских финикийцев, упоминает о гибели Геркулеса в Испании (Jug. 18, 3). По словам Мелы (III, 46), в гадитанском храме находилась могила этого бога. Туманный намек Павсания (IX, 4, 6) позволяет говорить о празднике смерти и воскрешения Мелькарта в Гадесе. Во время этого праздника из города изгоняли всех иностранцев и сжигали изображение бога, сидящего на гиппокампе. Может быть, с этим же связано и странное сообщение Филострата, что гадитане, единственные из людей, воспевают смерть (Apoll. Tyan. V, 4).

Это сказание рисует образ гибнущего и возрождающегося бога — подобно библскому Адонису, месопотамскому Таммузу или египетскому Осирису, с которым его связывает и имя убийцы. Перед нами божество, олицетворяющее умирающую и возрождающуюся растительность. Недаром праздник его «пробуждения» отмечался весной, в момент прекращения зимних дождей и появления первых почек.

Но кто убил Мелькарта, какой персонаж финикийской мифологии скрывается под греческим именем Тифона? С Тифоном греческие авторы обычно отождествляли египетского бога Сета, убийцу Осириса. Это отождествление встречается уже у Геродота (II, 144). В египетской религии Сет рассматривался сначала как бог восточного рукава нильской дельты, затем — восточной границы Египта и, наконец, как бог иностранцев и восточной пустыни. Он олицетворяет солнечный зной, губительный для жизни. Видимо, он был богом-скотоводом в противоположность богу земледельцев «черной земли» — Египта (tȝ-kmt, Та-Кемет).

Подобные черты встречаются и у Мота, который в угаритских мифах выступает как бог смерти и противник Баала. Его царство называется страной пастбищ, прекрасным лугом, полем львов Мамету (I AB, VI, 6-7; 29-30). Оно противопоставляется земле Баала, земледельческого бога умирающей и воскресающей растительности. Как Сет издавна был богом непогоды и ветра, дующего из пустыни и губящего все живое, так и Мот предстает владыкой засухи и пустыни. Правда, в египетских текстах Сет отождествляется именно с Баалом, а не с его врагом, но это, по-видимому, объясняется тем, что Сет считался эквивалентом вообще каждого азиатского бога, и, следовательно, с принятием в египетский пантеон Баала его должны были отождествлять именно с Сетом, несмотря на различие между ними. Если наши рассуждения верны, то Тифон, убивший Мелькарта, не кто иной, как финикийский вариант Сета — Мот.

Так как финикийцы рассказывали о рождении и смерти Мелькарта, то должны были существовать и сказания о событиях его «земной жизни», состоявшихся между появлением на свет и гибелью. Отождествление с Гераклом подсказывает, что этот промежуток «биографии» бога был заполнен походами и подвигами. Об этих подвигах античные авторы молчат, и можно только гадать или путем сложных сопоставлений выяснять, какое из деяний греческого героя имеет в своей основе финикийский миф. Однако обратим внимание на описание ворот гадитанского Гераклейона, данное Силием Италиком. Дени ван Берхем справедливо отмечает, что храм в Гадесе был в I в. н.э., во времена Силия Италика, слишком известен, чтобы даже такой поэт, как он, мог позволить себе фантастические утверждения. Поэтому рассмотрим внимательно те изображения, которые, по словам поэта, украшали ворота святилища Геркулеса.

В поэме говорится, что на воротах храма были изображены «труды Алкида», и далее они кратко перечисляются: Лернейская гидра, Немейский лев (автор его называет Клеонейским), Стигийский привратник (т.е. адский пес Кербер), фракийские кони, Эриманфский вепрь, медноногий олень (Керинейская лань), поверженный Антей, Кентавр, Ахелой (Акарнанский поток) и, наконец, сожжение героя на Эте, с которой «великую душу уносит к звездам пламя» (Sil. It. III, 32-44).

Прежде всего бросается в глаза, что перед нами не традиционные двенадцать подвигов, а набор из десяти эпизодов «биографии», включая смерть на костре. К тому же, наряду с шестью подвигами, включаемыми в классический додекатлос,¹ имеются четыре, которые, хотя и известны из античной литературы, в этот список не входят. А. Гарсиа и Бельидо полагает, что изображения на воротах гадитанского храма были созданы до каталогизации подвигов, которая имела место, по его мнению, на рубеже VI-V вв. до н.э., и, следовательно, отражают эллинизацию святилища в VI в. Однако проблема происхождения цикла двенадцати подвигов Геракла далека от разрешения. Если М. Нильссон относит время возникновения додекатлоса к микенской эпохе, то Ф. Броммер считает, что этот каталог был создан только во времена эллинизма. Во всяком случае, о некоторых подвигах знает уже Гомер, хотя конкретно упоминается только увод Кербера (Il. VIII, 363-369; Od. XI, 623-626). Гесиод называет ряд рожденных богами жертв Геракловой силы: Гериона (Theog. 287-294), Гесперид (Theog. 275), Кербера (Theog. 310), Лернейскую гидру (Theog. 313-315), Немейского льва (Theog. 327-333). Некоторых из этих персонажей мы встречаем в Гадесе, другие там отсутствуют. И это отсутствие весьма красноречиво.
_______________________________
[1] δωδέκαθλος (δωδέκ-αθλος) ἡ список двенадцати подвигов Геракла.

Среди подвигов гадитанского Геркулеса мы не видим ни похищения яблок Гесперид, ни поддержки неба Атлантом, ни борьбы с Герионом. Мифы эти весьма древние, упоминаются уже Гесиодом, а сказание о похищении яблок Гесперид существовало, возможно, и в микенской Греции. Между тем в греческой мифологии все эти события локализуются обычно на крайнем западе, т.е. в сфере гадитанской цивилизации. И особенно важно, что здесь не упоминается о борьбе героя с Герионом. Об этой борьбе рассказывает Гесиод, локализуя ее на острове Эрифии. Уже Стесихор (у Strabo, III, 2, 11) связывает Гериона с Тартессом. А Эфор и Филистид Эрифию считают тем же островом, что и остров Гадеса (Plin. N.h. IV, 22). И было бы очень странно, если гадитанские жрецы, избрав греческий образец для украшения храма, пренебрегли теми сказаниями, которые, казалось бы, имеют непосредственное отношение к окружающей местности и, может быть, даже к самому их городу.

С другой стороны, среди сцен из «биографии» героя на гадитанских воротах встречается изображение его смерти. Этот сюжет сравнительно редко встречается в греческом изобразительном искусстве. Но зато в Гадесе, как мы видели, смерть и последующее воскресение Мелькарта почитались особенно, и существовало даже поверье о нахождении именно в этом городе могилы бога. Стоит обратить внимание на слова поэта, что на воротах было показано, как «душу уносит к звездам пламя». Вероятно, здесь была представлена поднимающаяся из пламени фигура героя. Вспомним, что, по Нонну Геракл уничтожал в огне старость и принимал из огня юность. Вероятно, в описываемой Силием Италиком сцене и показывалось, как из огня поднимался обновленный бог.

Все сказанное приводит нас к мысли, что на воротах Гераклейона в Гадесе были не изображения греческих мифов, а воспроизведения финикийских сказаний о Мелькарте. Конечно, нельзя полностью исключать влияние эллинской мифологии и искусства. Но и в таком случае избирались только те сюжеты, которые аналогичны темам подвигов и страданий Мелькарта (независимо от того, существовал ли уже канонизированный список додекатлоса или нет).

Из подвигов Мелькарта поэт на первом месте называет борьбу с Лернейской гидрой (точнее, была представлена уже поверженная гидра с отрубленными змеиными головами). Тема борьбы героев с чудовищными змеями и драконами была широко распространена в мифологии как Греции, так и Востока. На месопотамских печатях мы находим изображение борьбы героя, одного или с товарищем, с пятиголовой змеей или семиголовым драконом, на спине которого горят шесть языков пламени, что напоминает о победе Геракла, уничтожившего чудовище с помощью Иолая, прижигавшего шеи гидры, чтобы у нее не отросли новые головы. Шумерский Гильгамеш сражается со змеей, притаившейся в корнях могучей ивы, посаженной богиней Инанной. В Библии сохранились упоминания о борьбе бога со страшным змием Левиафаном (Jes. XXVII, 1; Ps. LXXIV, 14). Очень важно, что в угаритской поэме о Баале рассказывается, что этот бог поразил Йамму, приносящего злого змия, властелина с семью головами (I AB, I, 1-3; V AB, D, 38-39). Встречается этот сюжет и в сказаниях других народов. Таким образом, миф о борьбе бога или героя с драконом или змеей или чем-то подобным не стоит одиноко, в том числе и в ханаанской мифологии, и поэтому вполне возможно, что тирскому Мелькарту, как и угаритскому Баалу, приписывалась такая борьба.

Что касается второго подвига Мелькарта, борьбы со львом, то эта тема также широко представлена в сказаниях различных народов. В «Эпосе о Гильгамеше» («О все видавшем») подобные деяния приписываются и Энкиду (II, III, 28-32), и самому Гильгамешу (IX, 1, 14-18). Можно вспомнить и знаменитого библейского Самсона (Iud. XIV, 6). В рассказе о Баале не встречается описания такого сражения, но владения бога смерти Мота, врага Баала, постоянно называются полем львов Мамету (I AB, VI, 7). Лев здесь, видимо, предстает как существо, враждебное Баалу. На двух серебряных чашах, найденных на Кипре, в финикийском Китии, изображена борьба бородатого персонажа со львом и безбородого с грифоном. На одной чаше борец со львом был представлен в египетском виде, на другой — в месопотамском, что характерно для финикийского искусства, в котором перекрещивались египетские и ассиро-вавилонские влияния. В бородатом герое надо признать Мелькарта, а его спутника обычно считают Эшмуном. Изображение воина, сражающегося при поддержке грифона со львом, мы видим на пластине из слоновой кости, найденной в южной Испании около Кармоны. Поскольку Китий долгое время подчинялся Тиру, а кармонская пластина была создана, скорее всего, испано-финикийским резчиком, ведущим свое происхождение от тирийцев (финикийские колонии в Испании имели своей метрополией Тир), то эти памятники дают прямое свидетельство тирского мифа о борьбе Мелькарта со львом.

Третьим деянием бога, изображенным на воротах, была победа над адским псом Кербером. Точных параллелей такому событию мы пока не находим в восточной литературе. Однако тема спуска божества или героя в подземный мир и тема борьбы с существами этого мира встречается повсеместно. Через море смерти в жилище бессмертного Утнапишти переправляется Гильгамеш (IX, IV, 2-11). Несомненно, что в подземном мире должны были побывать умершие и воскресшие боги, как Таммуз и Адонис. То же самое относится и к Баалу. Мот погубил этого бога, но тот затем воскрес. А далее рассказывается о борьбе Баала и Мота. В нее вмешивается богиня солнца Шапаш, заставившая Мота окончательно покориться (I AB, VI, 16-32). По словам Силия Италика, в этой сцене присутствует Мегера, боящаяся цепей. Не мог ли римский автор или его источник принять за Мегеру фигуру богини солнца? Античный Кербер всегда изображался в виде пса, иногда даже многоголового и многотелого (Eitrem. Kerberos, RE, HlBd. 21). На одной из китийских чаш виден бородатый человек, в котором, как только что было сказано, признается Мелькарт, несущий на плечах пса.

Среди других подвигов Мелькарта была изображена и борьба с великаном Антеем. Тема борьбы с гигантами широко представлена на Востоке. Это и убийство страшного Хумбабы Гильгамешем и Энкиду (Эпос о Гильгамеше, V), и победа юного Давида над великаном Голиафом (I Sam. XVII, 40-51). Можно найти параллели и к некоторым другим победам тирского бога. Ахелой в эллинистическую и римскую эпоху изображался в виде быка с человеческой головой. Нечто подобное должно было быть и на воротах храма. Похожие изображения известны и в восточном искусстве, например, на передке арфы, найденной в царской могиле в Уре, представлен персонаж, борющийся с двумя быками с человеческими лицами.

Гадитанский Геркулес сражался с вепрем. Египтяне рассказывали о борьбе Гора с Сетом, причем последний выступал в виде черного борова. Неудивительно и появление оленя среди фигур, связанных с Мелькартом, ибо лань была связана с культом этого божества: она кормила божественного младенца на рельефе со сценой рождения Мелькарта.²
_______________________________
[2] Сравн. с мифом о Зевсе, вскормленном в младенчестве козой Амалфеей (Ἀμάλθεια). Впоследствии, сняв шкуру с кормилицы, Зевс сотворил себе из нее непробиваемый щит-эгиду (αἰγίδος, «козья шкура»).

И хотя другие сюжеты пока еще не имеют точных или близких аналогий, все же приведенных достаточно для утверждения, что подвиги Мелькарта находятся целиком в сфере древневосточных мифологических представлений.

Каков же смысл тех эпизодов, которые были представлены на воротах гадитанского Гераклейона? В греческой мифологии (у Гесиода) Кербер, Лернейская гидра и Немейский лев считаются детьми Ехидны и Тифона (Theog., 306-332), чудовищ, связанных со страшными хтоническими силами. Подобные идеи должны были быть и у финикийцев. В финикийском мире змеи символизировали водный поток, пробивающийся из земли. В представлениях многих народов собака была связана со смертью как образ души умершего. По-видимому, борьба Мелькарта с Гидрой, львом и Кербером изображала в мифологическом виде борьбу с тремя проявлениями хтонических сил: выходящими из земли водами, наземными чудовищами (представлены львом) и страшными порождениями подземного царства. Следующие три подвига Мелькарта, по существу, повторяют те же мотивы. Кони связаны с загробным миром у греков, этрусков и во всем Средиземноморье; олень был водным символом; кабан мог воплощать наземные силы. Наконец, та же сущность была, по-видимому, и у остальных трех жертв Мелькарта: великан, кентавры (точнее, какие-то существа, принятые римским автором за кентавров), человекоголовый бык. В месопотамском эпосе великан Хумбаба неразрывен с выросшим из земли кедром (эпос о Гильгамеше, V). Бык у многих народов воплощает неудержимый водный поток. «Кентавры», какие-то существа, подобные коням, как и те, возможно, имели связи с миром смерти.

Таким образом, представляется, что в изображениях на воротах Гераклейона в Гадесе перед нами трижды повторенные аналогичные мотивы борьбы бога с темными порождениями хтонических сил. Троекратное повторение одного и того же, как известно, имеет всегда большое значение в фольклоре различных народов; оно как бы утверждает, упрочивает особую значимость события. Это видно, например, в библейском рассказе о патриархах: три было патриарха (Авраам, Исаак и Иаков), и всем трем бог обещал сделать их род многочисленным, а землю, где они живут, отдать во владение их потомкам (Gen. XVII, 1-8; XXVI, 35; XXVIII, 13-15). Интересно также, что первое обещание дал бог Аврааму, когда тому было 99 лет, т.е. число, кратное трем. Вероятнее всего, что и при изложении Мелькартовых деяний троекратное повторение одного и того же в разных формах должно было усилить и утвердить значение его трудов. И следующее, десятое, событие — смерть и воскрешение Мелькарта. Оно воспринимается как заключительный триумф всей его многотрудной жизни, заполненной борьбой с чудовищами земли, водной стихии и подземного мира. Всем им Мелькарт противостоит как светлое начало.

Такие мифы должны были относиться к божеству, связанному с солнцем. Подвиги Мелькарта напоминают деяния Гильгамеша и частично Самсона. А солнечный характер этих персонажей несомненен. Гибель и возрождение тирского бога связывается с огнем (Нонн называет его даже повелителем огня — Dionys. XL, 369), и этот огонь может рассматриваться как воплощение солнечного. Несомненный солярный характер придает тирскому Гераклу Нонн, называя его Гелиосом, пастырем человеческой жизни, скачущим по всему небу сверкающим диском, ведущим круг за кругом двенадцатимесячный год (Dionys. XL, 370-374). Однако трудно сказать, в какой степени Нонн деформировал древнее финикийское предание в духе позднеантичного синкретизма. Но обратим внимание на легенду, рассказанную Макробием, о неудачной попытке нападения царя Ближней Испании Ферона на Гадес (Saturn. 1, 20, 12). Там говорится о сожжении царских кораблей лучами, подобными солнечным, и о явлении львов на носах гадитанских судов. А. Шультен, исследовавший этот рассказ, убедительно доказал, что упоминаемая в нем Ближняя Испания не римская Hispania Citerior, а греческая ἡ πλησιόχωρος Ἰβηρία (близлежащая Иберия), название которой было неправильно понято Макробием или его непосредственным источником. Все симпатии автора этого рассказа на стороне гадитан, и можно быть уверенным, что по своему происхождению легенда — финикийская. Спасение Гадеса естественно надо ожидать от бога-покровителя города, каким был Мелькарт, тем более что непосредственной целью нападения был, по Макробию, именно храм Геркулеса, и сам Макробий вставил это повествование в рассуждение о Геркулесе. В этой легенде содержится историческое зерно: сообщение о морской битве между гадитанами и тартессиями. Так как Тартесс пал, вероятнее всего, в самом начале V в. до н.э., то сказание о помощи бога своему городу возникло не позже этого времени. Следовательно, Мелькарт имел частично солнечный характер уже в первой половине I тыс. до н.э.

Имя Мелькарта обычно считают стяжательной формой Melek qart и переводят как «царь города», подразумевая под этим городом Тир. Двуязычное (финикийско-греческое) посвящение этому богу, найденное на Мальте, сделанное братьями-тирийцами, называет бога «владыкой Тира» — Баал Цор.³ Перед нами один из местных «владык», баалов, каких было много в финикийской религии, как Баал Цидон («владыка Сидона»), Баалат Гебал («владычица Библа»). В образах этих «владык» финикийцы олицетворяли все ценное и желанное данным городом, племенем, общественной группой. Однако когда мы обращаемся к мифам, о которых говорилось выше, то не можем не заметить, что они относятся только к аграрному и солярному аспектам Мелькарта. Эти мифы принадлежат более древнему слою тирской мифологии, когда город, видимо, не приобрел еще значение как морской и торговый центр, метрополия многочисленных колоний, производитель пурпура. Мифы, связанные с этими сторонами жизни Тира, должны быть моложе рассмотренных.
_______________________________
[3] Цор — финикийское название города Тир, что означает «скала». Тир располагался на небольшом скалистом островке вблизи побережья.

Далекие экспедиции тирских мореходов отразились, вероятно, в мифах о походах Мелькарта. К сожалению, от этих мифов почти ничего не сохранилось. Только у Саллюстия (Jug. 18, 2-3), ссылающегося при этом на афров, т.е., по-видимому, на африканских финикийцев, есть упоминание о походе Геркулеса в Испанию, где он и погиб, а его разноплеменное войско распалось, и часть его переправилась в Африку. Разумеется, здесь идет речь о финикийском Геркулесе-Мелькарте.

Существовали ли рассказы о походах Мелькарта в непосредственной близости от Тира, предшествующие перенесению его деяний в далекие страны, неизвестно. Можно лишь полагать, что сказания о далеких путешествиях возникли с развитием одиссеи тирской колонизации.

Характерно, что в той мальтийской надписи, в которой в финикийской части Мелькарт именуется баалом Тира, в греческой этому титулу соответствует «архегет». Архегет, предводитель — такой эпитет хорошо подходит богу, покровителю далеких переходов и основания колоний. В греческой мифологии такую роль играл Аполлон (ср. Thuc. VI, 3 и Pind. Pith. V, 60-61, где этому богу придается такой эпитет именно в связи с колонизацией: основанием Наксоса в одном случае и Кирены в другом). У Элия Аристида (Or. 27, 5) мы находим даже рассуждение о различии между функциями Аполлона как экзегета (ἐξηγητής, «предводитель, [ис]толкователь») и архегета (ἀρχηγέτης, «основатель, предводитель»): в последнем случае он выступает как непосредственный ойкист (οἰκιστής, «колонизатор»), а в первом — как посылающий других создавать новые города. Таким образом, Мелькарт-архегет выступает как руководитель колонизации. В связи с этим вспоминается рассказ об основании Гадеса (Strabo, III, 5, 5), где говорится о посылке колонизационной экспедиции по велению оракула. Источником этого рассказа является, как пишет Страбон, гадитанское повествование. Видимо, существовал какой-то миф об основании Гадеса, в котором значительная роль приписывалась приказу оракула Мелькарта.

Будучи баалом Тира, Мелькарт не мог не приобрести и черт морского божества. Это, в частности, отразилось в мифе об основании Тира, как он изложен Нонном (Dionys. XL, 443-534). Здесь рассказывается, что Геракл призывает основателей материкового Тира построить корабль и, переправившись на блуждающие в море Амбросийские скалы и принеся там жертву, остановить скалы и построить на них город. Этот призыв был выполнен, и на островах возник собственно Тир. Строители корабля пользовались в качестве образца рыбой навтил, представленной им Гераклом.

В связи с этим возникает проблема взаимоотношений Мелькарта с греческим Меликертом, одним из второстепенных морских божеств Эллады, ранее сыном смертной женщины Ино, которая бросилась в море с младенцем на руках. Оба превратились в морских божеств: Ино в Левкотею,⁴ а Меликерт — в Палемона⁵ (Apollod. III, 4, 3; Ovid. Met. IV, 512 сл). Ранее признавалось тождество образов Мелькарта и Меликерта. Позже это мнение категорически отвергалось, а в последнее время вновь стало защищаться. Ино в греческом мифе считалась дочерью финикийца Кадма (уже у Гомера — Od. V, 333-334). Возможно, что Ино — культовое имя богини Илифии, во всяком случае в греческой литературе эти два имени иногда относятся к одному образу. По Страбону (V, 2, 8), в этрусском городе Пиргах имелось очень древнее святилище Илифии. Раскопки, проведенные здесь, дали фрагменты греческой керамики с выцарапанным на них именем Ино, а позже — знаменитые золотые таблички с финикийской и двумя этрусскими надписями, в которых встречается отождествление этрусской богини Уни с Астартой. Можно считать, таким образом, что Ино-Левкотея-Илифия также, по крайней мере, на Западе, идентифицировалась с этой финикийской богиней. Астарта же, как мы видели, считалась матерью Мелькарта. Итак, оба божества, Мелькарт и Меликерт, были рождены одной и той же богиней: Илифией-Ино-Левкотеей-Уни-Астартой.
_______________________________
[4] Λευκοθέα ἡ Левкотея, «Белая богиня» (культовое имя Ино как морской богини) Hom., Pind., Arst.
[5] Παλαίμων (-ονος) ὁ Палемон, «Борец» (эпитет Меликерта, сына Ино-Левкотеи) Eur.

С Меликертом был связан дельфин; именно он подхватил падающего в море ребенка. Меликерт на дельфине изображается на коринфских монетах. Этот же морской зверь появляется на самых ранних монетах Тира (450-400 до н.э.). На тирских монетах следующего десятилетия мы видим Мелькарта, мчащегося на гиппокампе, а внизу, под двойной линией волн, — дельфина. В чеканке Гадеса также появляется дельфин.

Надо обратить внимание на еще одно важное обстоятельство. Меликерт становится морским божеством под именем Палемона. Но Палемон — один из эпитетов Геракла (Hesych.). Существовал также миф о рождении Палемона от Геракла и вдовы Антея (Pherekid. fr. 33e, FHG 1, 80). Следовательно, этот бог включается в Гераклов мифологический цикл, хотя первоначально он, по-видимому, с ним не был связан. Возможно, после появления устойчивого отождествления Геракла с Мелькартом мифы о Меликерте соединяются со сказаниями о Геракле.

Поэтому можно полагать, что греческая сага о Меликерте воспроизводит (возможно, частично в измененном виде) финикийские рассказы о Мелькарте. Если это так, то перед нами еще один (третий) вариант предания о гибели и возрождении тирского бога. Каждый вариант связан с одним аспектом его культа: убийство Тифоном и воскрешение при помощи запаха прилетающих весной перепелов — аграрным, смерть и возрождение в огне — солнечным, гибель и апофеоз в водной пучине — морским.

Своему владыке тирийцы приписывали и открытие пурпура, игравшего столь важную роль в экономике их города. Этот миф передан Поллуксом (Onom., 1, 45 сл.; также Nonn. Dionys., 305). По его словам, во время охоты Геракла около Тира его собака, раскусив пурпурную раковину, окрасила красным цветом пасть, а восхищенная красотой краски возлюбленная героя нимфа Тир (и в греческом и в финикийском языках город женского рода) убедила Геракла окрасить свою одежду, что и привело к открытию пурпурной окраски.

Итак, можно прийти к следующим выводам. В мифах о Мелькарте выделяются два слоя. Первый из них, более древний, относится к Мелькарту как аграрному и солярному божеству. То, что земледелие играло в Тире значительную роль, несомненно; оно отмечено еще во II тыс. до н.э., существовало и в I тыс. до н.э. В этих древних сказаниях тирский бог предстает перед нами как воплощение умирающей и воскресающей природы, как символ закатывающегося и поднимающегося в огненной заре солнца, как герой, освобождающий землю от темных порождений хтонических сил.

Ко второму слою относятся мифы, связанные с покровительством дальним походам, с морскими функциями бога, с открытием пурпура. Когда возник этот слой сказаний? Ответ во многом зависит от решения вопроса о начале заморской экспедиции Тира. По преданию, древнейшие тирские колонии на крайнем Западе появились уже в конце II тыс. до н.э., в XII в. до н.э. (Plin. N. h. XIX, 63; Vel. Pat. I, 2, 3; Mela, III, 46). Однако многие современные исследователи отвергают столь высокую датировку. Сейчас невозможно обсуждать данный вопрос, хотя даты, сообщенные античными авторами, представляются приемлемыми. С другой стороны, идентификация Мелькарта и Геракла произошла, по-видимому, на Кипре, где сосуществовали, тесно соприкасаясь друг с другом, финикийская и греческая культуры, не позже VI в. до н.э. Если же в сказании о Меликерте воспроизведен в той или иной форме миф о Мелькарте, то это воспроизведение должно было произойти до отождествления финикийского божества с сыном Алкмены, ибо позже ни с каким другим персонажем эллинской мифологии Мелькарт не связывался. Впрочем, возникновение саги о Меликерте надо отнести и к еще более древнему времени. Его культ связан с Истмом, где в его честь устраивались Истмийские игры (Apollod., III, 4, 3), и с Беотией, в которой царствовал его отец Амафант, родиной его матери Ино, дочери финикийца Кадма, основателя беотийских Фив (Apollod. I, 9, 1; III, 4, 1-3). Из этих областей вторая в микенскую эпоху была связана с Востоком, в том числе с Финикией, как доказывает находка более трех десятков восточных лазуритовых цилиндров во втором дворце фиванской Кадмеи. Эти связи предшествовали разрушению Фив в XII — нач. XI вв. до н.э. Это было также время греко-финикийских контактов в языковой и литературной сферах. То, что у Гомера (Od., 333-335) упоминается богиня Левкотея, бывшая ранее смертной женщиной Ино, может говорить и о том, что в гомеровское время был известен и весь миф, включая и сообщение о прыжке Ино в море с Меликертом на руках. Все эти рассуждения приводят нас к мысли, что сказание о Меликерте появилось в Греции в микенскую эпоху. Отсюда естественен вывод, что и миф о Мелькарте, связанный с его функциями морского божества, уже существовал, по крайней мере, во второй половине II тыс. до н.э.

Приблизительно к этому же времени должно относиться и предание об этом боге, относящееся к открытию пурпура. Уже в X в. до н.э., если верить Библии (II Chron. IX, 14), Тир славился мастерами, изготовляющими пурпурную краску и окрашивающими ею одежды. А вообще использование пурпура было известно финикийцам уже в середине II тыс. до н.э.

Итак, второй, более молодой слой цикла тирских мифов о Мелькарте возникает не позже второй половины II тыс. до н.э. Когда появился первый пласт этого мифологического круга, определить трудно. Можно думать, что он приблизительно современен возникновению самого города — не позже первой половины III тыс. до н.э. Недаром жрецы тирского храма Мелькарта рассказывали Геродоту об основании храма одновременно с городом (Her., II, 44).

Мы ограничились в данной статье изложением тех мифов, в которых под эллинским или латинским именем несомненно или очень вероятно выступало тирское божество. При этом мы сосредоточили внимание на мифологии, совершенно или почти не касаясь других очень важных сторон культа Мелькарта.


_______________________________

Мелькарт, Меликерт (греч. Μελικέρτης) — изначально, финикийский бог-покровитель города Тира (Milk-Qart, «царь города»), впоследствии отождествленный греками с Гераклом. Во времена колонизации Средиземноморья, финикийцы распространили культ Мелькарта во все колонии в западной половине Средиземного моря (Кадис, Утика, Карфаген и многие другие), откуда ежегодно отправлялась депутация в Тир для принесения жертв, во время празднеств, в главном храме Мелькарта. Согласно преданию, «тирийский Геракл» был похоронен в Испании (Арнобий. Против язычников I, 36). В двуязычной надписи с Мальты имя Мелькарт, в финикийской версии, — Баал Цор («Владыка Тира»), на греческий переведено как Геракл-архегет (Ἡρακλῆς ἀρχηγέτης).¹
_______________________
[1] ἀρχηγέτης (ἀρχ-ηγέτης), дор. ἀρχᾰγέτᾱς (-ου) ὁ
1) основатель, родоначальник; ex. (δήμου Plat.; τοῦ γένους Isocr.)
2) первопричина, творец; ex. (τύχης Eur.)
3) предводитель, вождь; ex. (Τιρυνθίων Pind.; Πλαταιέων Plut.)

Наиболее значимой с древних времён была ипостась Мелькарта как морского божества, подателя морепродуктов, попутного ветра и спокойного моря.

«Жертвы в честь моря указывают нам на то, что, с течением времени, у финикиян появилось представление о его божествах. Иначе, конечно, не могло быть, но вопрос этот для нас весьма темен. Кроме глухих намеков у Филона Библского, мы располагаем таким же поздним источником — монетами, на которых иногда изображаются божества, большею частью в греческом облике, и с признаками покровителей моря. Так, например, на беритских монетах божество стоит с трезубцем на четырех дельфинах, на библских — морской гений в виде крылатого коня с хвостом дельфина, на тирских — Мелькарт, сидящий на морском коне, и т.д.»
(Тураев Б.А. История Древнего Востока)

Согласно Менандру Эфесскому, храм Мелькарта на острове Тир воздвиг царь Хирам I (ок. 978-944 до н.э.). Геродот упоминает своё посещение тирского храма, называя его храмом Геракла Тирского.

«Узнав, что в Тире Финикийском есть святилище Геракла, я отплыл туда. И я увидел это святилище, богато украшенное посвятительными дарами. (…) Мне удалось также побеседовать со жрецами бога, и я спросил, как давно возведено это святилище. И оказалось, что в этом вопросе они не разделяют мнения эллинов. Так, по их словам, святилище было воздвигнуто при основании Тира, а с тех пор, как они живут в Тире, прошло 2300 лет. (…) И было это не менее чем за пять поколений до рождения эллинского Геракла, сына Амфитриона».

Символом Мелькарта были две колонны, каменные или металлические, стоявшие в его храмах и через тирских мастеров попавшие в иерусалимский храм (Воаз и Иакин). На месте древнего святилища Хирам поставил новый храм, поражавший богатством и великолепием: в нем были колонны из золота и смарагда. Иосиф Флавий и Плиний говорят, что золотая колонна была круглой, а смарагдовая — четырехугольной.

Геркулесовы столбы (Гибралтар), по распространенному мнению, изначально имели финикийское название «Колонны Мелькарта», и непосредственно соотносились с колоннами, устанавливаемыми в храмах Мелькарта.

«Если известные сказания о путешествиях Мелькарта и Геракловых столпах могут быть мифическим олицетворением тирского мореходства, а вычитанные Саллюстием из Гиемпсал рассказы о подвигах и смерти Геракла в Испании и происхождении от него нумидов и ливийцев выдают евгемеристическое происхождение, то известное нам о культе Мелькарта указывает на его солнечный характер. Иосиф Флавий приводит известие Менандра, что царь Хиром (Εἵρωμος) впервые отпраздновал «пробуждение Мелькарта в месяце Перитии». Последний приходился на зимнее солнцестояние, следовательно праздник по времени соответствовал римскому Dies Natalis Solis Invicti («день рождения Сола непобедимого»). Что Хиром «впервые» отпраздновал в это время, может указывать на то, что к этой эпохе тиряне признали окончательно Мелькарта солнечным божеством, а может быть на какую-нибудь реформу календаря. На солнечный характер его указывает также сопоставление с Ваал-Хаммоном и сооружение в честь него, так называемых, хамманим. Первый — карфагенское божество, встречающееся неукоснительно на пунических надписях вместе с Танит; имя его обыкновенно производят от корня hammah — «пылать» и объясняют как «знойный» — эпитет знойного божества. Хамманим — это камни или столбики — обелиски, ставившиеся у жертвенников бога и, судя по своему названию, были посвящены ему как божеству солнца. Может быть, это было что-либо вроде канделябров, изображенных на лилибейской надписи, но вообще ими назывались символы Ваала или Мелькарта, который часто представлялся в виде колонн или обелисков. Кроме того, на одном позднем африканском памятнике Ваал-Хаммон изображен с лучами вокруг головы.

(…)

По немногочисленным мифам и находкам археологов можно заключить, что в каждом финикийском городе имелся свой собственный пантеон, в который входили обычно главный бог, его жена, богиня плодородия, и их сын. Правда, встречались и другие триады — например, в Тире в VII в. до н.э. «царили» повелитель небес Баал-Шамем, морской владыка Баал-Малаки и воитель Баал-Цафон. «Небесный царь», обычно носивший имя Эл, не особенно интересовался земными делами, и жертв ему почти не приносили. Зато море, кормилец и защитник торгового народа, нуждалось в постоянном внимании и почтении. Бога плодородия — знаменитого Мелькарта — стали считать главным покровителем Тира, хотя иногда эта роль переходила к «богу алтаря благовоний» Баал-Хаммону.» (Тураев Б.А. История Древнего Востока)

Таким образом, в Тире почитается бог моря — Баал-Малаки, владыка небес — Баал-Шамем, воитель Баал-Цафон, и паралельно им Мелькарт мелькает то тут, то там, то раздельно, то сливаясь с ними. То он — бог моря, то бог войны, то бог солнца, то бог плодородия, то просто герой.

По поводу плодородия нужно отметить, что название острова, в переводе с финикийского, означает «скала». Источников пресной воды на острове не было, т.е. даже питьевая вода была привозная. В папирусе Anastasi I (XIV в.) Тир упоминается как большой «город в море, к которому подвозят воду на кораблях и который богат рыбой более, чем песком». Древнейшее поселение, действительно, находилось на острове; на материке были только предместья и кладбища.

Наверное, для обильного произрастания всякой зелени (пальмы, фруктовые деревья и тому подобное) мягкого морского климата вполне достаточно. Но не достаточно для того, что бы скалистый остров имел статус плодородной житницы. Т.е. ипостась Мелькарта, как «бога плодородия», видимо, имеет природу позднейшего заимствования, через отождествление с богами колонизируемых народов. Либо тирские сельскохозяйственные угодья также находились за пределами острова — на материке.

В арамейской надписи Бир-Адада (IX в. до н.э.) Мелькарт фигурирует как бог войны, хотя никаких мифов, посвященных его деяниям, в ипостаси бога воителя, не сохранилось. Возможно, «воинственность» — это позднейшая ипостась, появившаяся, именно, во времена колонизации Средиземноморья. Попытки некоторых колоний выйти из под тирского протектората — жёстко подавлялись.

«В колониях Запада, в том числе в Испании, огромную роль играл культ Мелькарта. Этот культ был особенно связан с царской властью в Тире. Мелькарт выступал и как предводитель колонизации. Распространение его культа говорит о тесной связи колонизации с правительственной политикой.

(…)

Гадитанский храм Мелькарта был одним из самых известных в средиземноморском мире. Сам Гадес был основан по велению Мелькарта (Strabo III, 5, 5), а в храме находилась могила бога (Mela III, 46), который, по финикийским сказаниям, погиб в Испании (Sal. lug. 18, 3); можно думать, что там же локализовалось и воскресение Мелькарта. В Гадесе торжественно отмечался праздник гибели и воскресения бога. Заметим, что гадитанский храм Мелькарта был не только религиозным, но и экономическим центром и, вероятно, казнохранилищем города.

(…)

Иное положение сложилось в Карфагене, где Мелькарт тоже весьма почитался, но все же не занимал столь видного места, как в испанских колониях Тира. Более того, сами карфагеняне больше уважали храм в метрополии, отсылая туда десятину от своих доходов и направляя туда священные посольства (Diod. XIII, 108; XX, 14; Iust. XVIII, 7, 7; Polyb. XXXI, 12; Arr. Anab. IV, 2, 10). Но Карфаген был основан в совершенно других условиях, чем остальные колонии: его основателями были противники правившего тогда царя Пигмалиона, а возглавляла колониальную экспедицию сестра царя Элисса, ставшая царицей нового города. И Карфаген сразу же стал независимым от Тира. Так что некоторое «умаление» культа Мелькарта в Карфагене только подтверждает значение этого культа в утверждении зависимости колоний от метрополии. Культ Мелькарта играл важную роль не только в Испании, где находился знаменитый храм этого бога, но и на Кипре, Сардинии, Сицилии, Мальте.» (Циркин Ю.Б. История Древней Испании)

Почитание Мелькарта, как умирающего и воскресающего бога, говорит о тождественности Мелькарта другим солярным божествам Греции, Анатолии и Египта. «Умирающее» солнце сгорает в алеющем вечернем зареве, чтобы, пройдя через пламя Гадеса (ᾅδης), утром возродиться очищенным и обновлённым.

Обратим внимание на описание ворот гадитанского Гераклейона, данное Силием Италиком. В поэме говорится, что на воротах храма были изображены «труды Алкида» (Ἀλκείδης, потомок Алкея, т.е. Геракл), и далее они кратко перечисляются: Лернейская гидра, Немейский лев (автор его называет Клеонейским), Стигийский привратник (т.е. адский пес Кербер), фракийские кони, Эриманфский вепрь, медноногий олень (Керинейская лань), поверженный Антей, Кентавр, Ахелой (Акарнанский поток) и, наконец, сожжение героя на Эте, с которой «великую душу уносит к звездам пламя».

Стоит обратить внимание на слова поэта, что на воротах было показано, как «душу уносит к звездам пламя». Вероятно, здесь была представлена поднимающаяся из пламени фигура героя. Вспомним, что, по Нонну Геракл уничтожал в огне старость и принимал из огня юность. Вероятно, в описываемой Силием Италиком сцене и показывалось, как из огня поднимался обновленный бог.

Астрохитон (Ἀστροχίτων, «облаченный в одежды из звезд») — одно из имен (эпитет) финикийского Геракла. Ниже отрывок, из «Деяний Диониса», где описывается Тир и храм Мелькарта, который посетил Дионис. Дабы пообщаться с божеством, Дионис взывает к нему как к Гераклу Астрохитону, «повелителю Миропорядка», отождествляя его с верховными греко-римскими, анатолийскими и египетскими богами.

ДЕЯНИЯ ДИОНИСА. Песнь XL

Радовался он, видя сей град, Эносихтоном² который

Словно зыбучей повязкой со всех сторон препоясан,

Видел как будто снова взошедшее в небо светило

Лунного диска, немного еще — и станет полным!

Материка и моря тесное переплетенье

Вакх наблюдал восхищенно — ведь Тир простирался средь влаги,

На лоскутке покоясь земли, привязанной к морю,

С трех сторон омываем зыбью морскою соленой,

Уподобяся деве, плывущей над гладью спокойной

Влаги, зыблются в коей глава, выя и перси,

Деве, что руки раскинув плещется среди гребней,

И белопенные волны по плоти светлой струятся,

Только стопы́ этой девы тянутся к матери-суше!

Энносигей³ сей город держит в крепких объятьях,

Влажный возлюбленный будто жених обнимает невесту,

Облекающий выю девушки негой любовной.

Городом Тиром Бромий восхищался, где рядом

С морем скот выпасает пастух и свирель мореходец

Слышит на пенном бреге, где козопас рыболовный

Невод видит, где плуги тучную пашню взрезают

На виду у судов, вздымающих весла над влагой,

Где с моряками у чащи, растущей у брега морского,

Дровосеки болтают, где сплетаются вместе

Шум морского прибоя, мычанье скота и деревьев

Шелест, где миром единым стали деревья и снасти,

Весла и тростники, стада, сады и оружье!

Этому граду дивяся, так божество восклицает:

«Остров я вижу на суше! Возможно ль такое? Я чуда

Столь великого прежде не видел, чтобы деревья

Шелестели над зыбью морскою, чтоб нереиды

Говорили в пучине, а гамадриады внимали,

Чтоб над тирийским прибрежьем и вспаханными полями

От отрогов ливанских веял сладостный ветер

Южный, своим плодоносным дыханьем столь благотворный

И для души земледельца, и для парусной лόдьи!

Здесь с серпом земледельным в союзе трезубец пучинный,

С нивой Деό⁴ цветущей встречается моря владыка,

Погоняющий коней повозки над тихою зыбью,

Вровень едет богиня, не уступая владыке,

Змей бичуя хребты в своей воздушной повозке!

О, прославленный город! Морской ты и сухопутный,

С трех сторон препоясан перевязью зыбучей!»

Так говорил он, глазами обводя этот город.

Он созерцал мостовые, мощённые камнем искусно,

Он не мог оторваться от улиц сиянья и блеска —

Видит он Агéнора⁵ предка палаты, он видит

Кадма⁶ подворье и домы, входит в светлицу Европы,⁷

Ране похищенной (деву напрасно оберегали!),

Мыслил он о роголобом Дие-отце, он дивился

Больше еще водометам, бьющим сквозь лоно земное,

Что лишь час извергались бурно полною мерой,

После лиясь обильной влагой по ложу речному,

Видел он Абарбарею щедрую, зрел и источник,

Названный Каллироей, невестною любовался

Влагою Дросеры́, что метала сладкие струи;⁸

Все осмотрев, неуемное сердце взором насытив,

В храм Астрохи́тона входит и громко взывает к владыке

Звезд, восклицая такое слово, полное тайны:

«О Геракл Астрохи́тон, владыка огня, повелитель

Миропорядка, о Гелий, пастырь людей длиннотенный,

По всему небосводу скачущий огненным диском,

Путь двенадцатимесячный деющий, времени отпрыск,

Круг за кругом проходишь — и за твоею повозкой

Жизнь для стáра и млáда льется рекою единой:

Мудрый родитель Мены⁹ трехтелой ты безматерней,

И Селена росистая призрачное питает

Отраженное пламя светом лучей твоих щедрым,

Рожки гнутые бычьи приращивая понемногу!

Око всезрящее выси, ты четвероконной повозкой

Правишь, за ливнями снеги, за хладом весну к нам приводишь!

Мрачная ночь отступает, гонима твоими лучами,

Блещущими, лишь только под сверкающим игом

Выи покажут кони, бичуемы дланью твоею!

Только ты засияешь — и меркнут в сиянии ярком

Звездные луговины пестрые в поднебесье;

После же омовенья в западном Океане

С пенных волос отряхаешь ты прохладную влагу

Ливнем животворящим и на родящую Гею

Росной влаги потоки утренней ты низвергаешь;

Тучные нивы зреют под диском твоим благосклонным,

Орошая колосья в бороздах плодоносных;

Бэл — на Евфрате, в Либи́и — Аммон, и Апис — на Ниле,

Крон ты отец — в Араби́и, и Зевс — в ассирийских пределах!

Благоуханные ветви когтями острокривыми

Тысячелетняя птица на твой алтарь благовонный

Носит, Феникс премудрый, рождаясь и умирая,

Ибо там она снова является, юная вечно,

Старость в огне меняя на молодость в солнечном свете!

Будь ты Серáписом, Зевсом тученосным Египта,

Кроном иль Фаэтонтом¹⁰ многоименным, иль Митрой

Вавилонским, иль Фебом,¹¹ богом эллинским в Дельфах,

Гамосом,¹² коего Эрос в сновиденьях смятенных

Нам являет в обманных любовных объятьях на ложе,

Если от спящего Дия, возбужденного грезой

Страстной, влажное семя изливается в нивы

Тверди земной, и горы встают от небесных потоков!

Будь ты Пэаном¹³ целящим или пестрым Эфиром,¹⁴

Или как Астрохи́тон¹⁵ явись, когда звездное небо

Ярко ночью сияет россыпью светочей горних —

Внемли мне благосклонно, будь ко мне милосерден!»

Слово такое промолвил радостный Бромий — внезапно

Образ божественный вспыхнул Астрохитона в храме

Над Дионисом, лучистый лик божества проявился

Алыми засиявший очами и в одеянье

Звездном сверкая, и длань простер он над Дионисом,

Образ являя вселенной, лик многозвездного неба:

Светом мерцали ланиты, с брады созвездья струились,

К дружеской приглашая трапезе Диониса…

(Нонн. Деяния Диониса XL. 320-428)
_________________________
[2] ἐνοσίχθων (ἐνοσί-χθων), -ονος ὁ землеколебатель (эпитет Посидона) Hom., Hes.
[3] ἐννοσίγαιος, ἐνοσίγαιος (ἐνοσί-γαιος) ὁ сотрясающий землю Luc.
[4] Δηώ (-οῦς) ἡ Део, т.е. Деметра HH., Soph., Eur., Arph., Anth.
[5] Ἀγήνωρ (-ορος) ὁ Агенор, царь Тира и Сидона. Сын Посейдона и Ливии, брат-близнец Бела, отец Кадма и Европы.
[6] Κάδμος ὁ Кадм, сын финикийского царя Агенора, брат Европы, легендарный основатель Фив Беотийских.
[7] Εὐρώπη, дор. Εὐρωπα ἡ Европа, дочь Агенора.
[8] Абарбарея (Ἀβαρβαρέα), Каллирроя (Καλλιρρόη) и Дросера (Δροσερά) — три нимфы основательницы рода тирийцев, которые Эросом были соединены с сыновьями земли (автохтонами).
[9] Μήνη ἡ (= Σελήνη) Мена (богиня луны) HH., Luc.
[10] φαέθων (-οντος) part. и adj. сияющий, блистающий, лучезарный = ἥλιος Anth.
[11] Φοῖβος ὁ Феб, «Лучезарный» (эпитет Аполлона) Hom., Aesch.
[12] Γάμος ὁ Гамос, божество супружеских отношений;
γάμος ὁ тж. pl.
1) брак, бракосочетание, супружество Hom., Hes., Pind., Trag., Plat., Arst., Luc.
2) свадьба, брачный пир;
3) половые сношения, сожительство.
[13] Παιάν (-ᾶνος), эп. Παιήων (-ονος), атт. Παιών (-ῶνος) ὁ Пэан (бог-целитель, после Гомера отождествлялся преимущ. с Аполлоном, реже с Асклепием и др.)
[14] Αἰθήρ (-έρος) ὁ Эфир, бог горних высей (сын Эреба и Ночи) Hes.
[15] Ἀστροχίτων — «облаченный в одежды из звезд».



МЕЛЬКАРТ В НУМИЗМАТИКЕ
___
1. Тир, Финикия. Шекель (AR 28mm, 14.40g), ок. 98/7 до н.э. Av: бюст Мелькарта в лавровом венке; Rv: орел, стоящий на проре; слева — палица, справа — пальмовая ветвь; TYPOY IEPAΣ KAI AΣYΛOY (Тир свят и неприкосновенен) / ΘK (date).
2. Картахена (финик. Qart Hadasht, Новый Город), Иберия. 1½ шекеля (AR 11.06g), ок. 221-206 до н.э. Av: бюст Мелькарта в лавровом венке, с палицей на плече; Rv: слон.


3. Гета (209-211). Тир, Финикия. Тетрадрахма (AR 27mm, 15.04g), 209г. Av: бюст Геты в лавровом венке; AYT KAI ГЄTAC CЄB. Rv: бюст Мелькарта в лавровом венке и накидке из львиной шкуры; ΔHMAPX ЄΞ YΠAT B (трибун второй раз).
4. Траян (98-117). Тир, Финикия. Тридрахма (AR 23mm, 10.79g), ок. 100г. Av: бюст Траяна в лавровом венке; AYTOKP KAIC NЄP TPAIANOC CЄB ΓЄPM. Rv: бюст Мелькарта, с чертами Траяна, в лавровом венке и накидке из львиной шкуры; ΔHMAPX ЄΞ YΠAT Г


5. Тир, Финикия. Шекель (AR 24mm, 13.73g), ок. 425-394 до н.э. Av: Мелькарт несётся по морю на крылатом гиппокампе, с луком в руке, рядом дельфин; Rv: сова с египетскими инсигниями власти — плеть (нехеху) и скипетр хекет (крюк).
6. Каракалла (198-217). Тир, Финикия. Тетрадрахма (AR 27mm, 14.09g), ок. 216/7. Av: бюст Каракаллы в лавровом венке, ниже — орёл, справа — палица; AYT KAI ANTWNINOC CЄ. Rv: бюст Мелькарта в лавровом венке и накидке из львиной шкуры; ΔHMAPX ЄΞ YΠAT Δ

___
7. Тир, Финикия. Æ 23mm (10.30g), ок. 94/5г. Av: бюст Мелькарта в лавровом венке и накидке из львиной шкуры; Rv: палица Мелькарта; MHTPOПOΛEѠΣ / KΣ (date: Year 220 = 94/95 AD).
8. Ликс, Мавретания. Æ 21mm (6.16 gm), ок. II в. до н.э. Av: голова Баал-Мелькарта; Rv: звезда между гроздью винограда и колосом.
_______________________________