Юнг Карл Густав

Парацельс

Предлагаемые вниманию читателей фрагменты из двух докладов К.Г.Юнга о Парацельсе цитируются по изданию: Юнг К.Г. Феномен духа в искусстве и науке. Пер.с нем. Д.Мироновой. М.: Ренессанс, 1992.

Этот странный человек Филипп Ауреол Бомбаст фон Гогенгейм, известный под именем Теофраста Парацельса, родился здесь 10 ноября 1493 г. Его средневековый и тем не менее столь свободомыслящий дух, наверное, не поставит нам в вину то, что, с достаточной учтивостью вспоминая обычаи его времени, мы сначала бросим беглый взгляд на Солнце, его крестного отца. Его Солнце стояло в знаке Скорпиона; согласно старой традиции — это хороший знак для врачей, мастеров яда и лечения. Повелителем Скорпиона является гордый и бранелюбивый Марс, придающий сильному воинственную смелость, а слабому — задиристость и желчность. И вся жизнь Парацельса действительно подтверждает этот гороскоп.

Отец Солнце и мать Земля были, кажется, более подлинными родителями характера Парацельса, чем его создатели по крови. Ведь Парацельс не был (во всяком случае по отцовской линии) швейцарцем, а был швабом, сыном Вильхельма Бомбаста, внебрачного потомка Георга Бомбаста фон Гогенгейма, гроссмейстера ордена св. Иоанна. Но рожденный в кругу волшебного влияния Альп, в сердце могучей земли, которая, невзирая на кровь, сделала его своим по закону местоположения, Парацельс по характеру вышел швейцарцем.

Его мать происходила из города Айнзидельн; о ее влиянии на сына ничего не известно. Отец же его был натурой проблематичной. Он пришел в эту землю как врач и осел в этом каньоне, в этом медвежьем углу на пути паломников. Что дало ему, рожденному вне брака, право пользоваться дворянским именем отца? Чувствуется душевная трагедия внебрачного сына: мрачный, одинокий, бесправный человек, в замкнутости лесной долины отстраняющийся от своей родины с затаенной обидой и все же с неосознаваемой, болезненной страстью получающий сведения от паломников о внешнем мире, в который он не собирается возвращаться. Дворянская жизнь и далекий мир были в его крови и остались там погребенными. В душевном отношении ничто сильнее не действует на человеческое окружение, особенно на детей, чем непрожитая жизнь родителей. От такого отца мы вправе ожидать сильнейшего противоречивого воздействия на молодого Парацельса.

Великая, более того — единственная любовь связывает его с отцом. Это единственный человек, которого он вспоминает с любовью. Столь верный сын будет платить по долгам отца. Все, от чего отказался отец, превратится у сына в тщеславные притязания. Затаенная обида и неизбежные переживания неполноценности отца сделают сына мстителем за отцовские невзгоды. Он поднимет свой меч против всякого авторитета и будет бороться против всего, на что претендуют potestas parties¹ как соперники его отца.

То, что утратил или от чего отказался отец, успех и слава имени, жизнь и независимость в далеком мире, сын должен обрести вновь, и по трагическому закону он должен порвать даже со своими друзьями, что будет неизбежным следствием роковой привязанности к единственному другу, отцу, ибо судьба тяжко карает душевную эндогамию.

Как это нередко бывает, природа плохо вооружила для роли мстителя именно его: ведь вместо героического образа бунтаря она дала ему лишь приблизительно полутораметровый рост, болезненный вид, слишком короткую верхнюю губу, не до конца прикрывающую зубы (признак, который нередко встречается у нервных людей), и таз, женственность которого показалась поразительной, когда в XIX в. Его останки эксгумировали в городе Зальцбурге.

Ходила даже молва, будто он был евнухом, но, по моим сведениям, этому нет убедительных доказательств. Впрочем любовь, кажется, так никогда и не вплела розы в его земное бытие, а ее пресловутые шипы для него были излишними, так как его характер и без того был колючим.

Едва достигнув возраста, позволяющего носить оружие, маленький мужчина стал перепоясываться особенно крупным мечом и расставался с ним очень редко, тем более что в шаровидной рукояти он хранил содержащие опий пилюли, свой arcanum.² Вооруженныйтаким образом, он — фигура, не лишенная комизма, — отправился в неслыханные, фантастические путешествия, заносившие его в Германию, Францию, Италию, Нидерланды, Данию, Швецию и Россию. Будучи своеобразным чудотворцем, почти вторым Аполлонием Тианским, он, согласно легенде, путешествовал также по Африке и Азии, где якобы открыл для себя наиболее великие тайны. Он никогда не предавался регулярным занятиям, ибо подчинение любому авторитету было для него табу. Он был «selfmade man»,³ который весьма характерно выбрал своим девизом: "Alterius non sit, qui suus esse potest "⁴ — настоящий и подлинный швейцарский девиз.

Он был подобен мощному урагану, который сорвал с места и собрал в кучу все, что только двигалось. Как извергающийся вулкан, он смешивал и разрушал, но также оплодотворял и оживлял. Невозможно воздать ему по заслугам: его всегда можно либо переоценить, либо недооценить, и потому мы всегда остаемся недовольны своими собственными попытками ухватить в достаточной мере хотя бы часть его сущности. Даже если ограничиться описанием лишь "врача" Парацельса, его можно рассматривать в столь многих плоскостях и в столь разных образах, что любая попытка такого описания останется лишь жалким фрагментом целого. К тому же писательская плодовитость мало способствовала уяснению бесконечно запутанных материй, а еще менее способствовал этому тот факт, что вопрос о подлинности некоторых важных его произведений окутан темнотой, не говоря уже о многочисленных противоречиях и буйно разросшейся таинственной терминологии, превращающей его в одно из крупнейших "tenebriones"⁵ эпохи. Все у него принимает грандиозные размеры, можно даже сказать, все у него преувеличено. Долгие, сухие пустыни дикой болтовни чередуются с оазисами бьющего через край духа, светоносная способность которого потрясает и богатство которого столь велико, что никак не удается избавиться от неприятного чувства, что где-то упущено главное.

Мы видим его странствующим студентом со всяким "бродячим людом" на проселочной дороге, он заходит к деревенскому кузнецу, который, будучи медицинским авторитетом, знает всякого рода заговоры от крови и ран. Он слушает крепкую "латынь" охотников и рыбаков⁶, чудесные истории о земных и водных животных, например об испанской черной казарке, которая при разложении превращается в черепаху, или о плодородии ветра в Португалии, создающего мышей в копне сена, надетой на палку. Паромщик ему рассказывает о Лоринде, вызывающем таинственный "крик и шум воды".⁷

Животные больны и лечатся, как люди, более того, от шахтеров можно услышать о болезни металлов, о проказе меди и подобных вещах.⁸ Все это должен знать врач. Он должен был знать о чудесах природы и о странном соответствии между человеческим микроскосмом и большим миром, и притом не только с видимым универсумом, но и с невидимыми космическими "arcanis", с тайнами. Мы сразу встречаемся с подобным чудодейственным существом, а именно с Мелозиной, о которой врач тоже должен знать.

Мелозина — волшебное существо, принадлежащее, с одной стороны, фольклору, о чем говорит уже имя, а с другой — тайному алхимическому учению Парацельса, о чем свидетельствует также ее упоминание в связи с permutatio и transmutatio. Согласно его воззрению, Мелозины живут в крови, и поскольку кровь является древнейшим вместилищем души, то можно предположить, что она выступает своего рода anima vegetativa.⁹ По сути она не что иное, как вариант spiritus mercurialis¹⁰, который в XIV и XV вв. тоже изображали в виде женщины-монстра.

В книге "Buch Paragranum" говорится: врач "видит и знает все болезни вне человека" и в другом месте: "врач должен вырасти из внешних вещей / не из человека". "Поэтому благодаря глазам растет врач/ и сквозь внешнее он видит сокрытое за ним/ что означает: из внешнего он познает внутреннее. Только внешние вещи дают познание внутреннего / иначе не может быть познана ни одна внутренняя вещь". Это должно означать, что врач получает свое знание о болезнях не столько от самого больного, сколько из других, кажущихся не связанными с ним природных явлений, прежде всего из алхимии. "Если они этого не знают, — говорит Парацельс, — то они не знают таинства; и если они не знают, что делает медь / и отчего зарождаются купоросы / то они и не знают / что вызывает проказу. Если они не знают, откуда берется ржавчина на железе / то они и не знают, от чего появляются гнойники. Если они также не знают, что вызывает землетрясения / то они и не знают, откуда холодные боли. Внешнее учит и указывает, откуда происходят недуги у человека / и сам человек не показывает свой недуг".

Существует "внешнее искусство алхимии", а также "алхимия микрокосма", в качестве которой выступает процесс пищеварения.

Желудок, по Парацельсу, — это алхимик в животе. Прежде всего врач должен знать алхимию, чтобы производить медикаменты, в частности так называемые чудодейственные средства... Кроме того, врач нуждается в алхимических знаниях, чтобы из болезней минералов диагностировать болезни людей per analogiam. И наконец, он сам subiectum, т.е. предмет алхимического процесса превращений.

Врач должен быть не только алхимиком, но и астрологом. Ибо вторым источником познания для него выступает небосвод, или небо. В "Labyrinthus medicorum" Парацельс говорит, что звезды в небе "надо свести вместе" и врач должен "из этого понимать суждение небосвода". Без искусства трактовки астрологических констелляций врач «псевдомедик». Ведь небосвод — это не просто космическое звездное небо, а corpus, который в свою очередь является частью или внутренним содержанием видимого человеческого тела. "Там, где лежит Corpus, — говорит он, — там и собираются орлы... Там, где находится лекарство, там и собираются врачи". Небосводный "Corpus" представляет собой телесное соответствие¹¹ астрологическому небу. И поскольку астрологическая констелляция позволяет поставить диагноз, она одновременно дает намек на терапию. В этом смысле "лекарство и находится на небесах".

"Во внешнем он видит внутреннее". "Итак, в человеке небосвод / как на небе / но не из одного куска / их два. Ибо рука / разделившая свет и тьму / и рука, сделавшая небо и землю / сделала то же самое снизу в микрокосме / взяла из верхнего / и включила в кожу человека / все, что охватывает небо. Поэтому и для нас внешнее небо — путеводитель по небу внутреннему: кто же тогда может быть врачом / не зная внешнее небо? Ведь в данном небе мы / и оно лежит перед нашими глазами: и небо внутри нас / не лежит перед нашими глазами / а за глазами / поэтому мы его можем и не видеть. Ибо кто смотрит внутрь сквозь кожу? Никто".

Не подлежит сомнению, что на интуицию Парацельса здесь повлияла основная гepметическая идея о "небе наверху, небе внизу". Он, вероятно, видел в своей концепции внутреннего неба извечный образ, данный в силу своей вечной природы не только ему, но и многим другим в разные времена и в разных местах. В каждом человеке, говорит он, есть свое особое небо, целое и невредимое. "И ребенок / который будет зачат / уже имеет свое небо". "Каково большое небо / таким оно запечатлевается при рождении". Человек имеет "своего отца... в небе / и также в воздухе / и есть ребенок, сделанный и рожденный из воздуха и небосвода". Есть Млечный путь на небе и внутри нас. Галактика проходит через живот. В человеческом теле также имеются полюса и Зoдиак. "Так, требуется / чтобы врач познавал / понимал и знал / восход зодиакальных созвездий / конъюнкции / экзальтации планет / и так далее и все констелляции: и если он знает это в отце снаружи / то отсюда следует / как оно возникает внутри человека / ибо число людей очень велико / и их много: где ему найти небо внутри каждого из них с его соответствием / где здоровье / где болезни / где начала / где исход / где конец / где смерть. Ибо небо есть человек / и человек есть небо / и все люди — одно небо / и небо — только один человек". Так называемый "отец на небе" и есть само звездное небо. Небо — это homo maximum и corpus sydereum и, если так можно сказать, является представителем homo maximum в индивиде.

Небесный отец, т.е. собственно великий человек, также впадает в болезнь, из чего можно вывести диагноз или прогноз для человека. Небо же, как говорит Парацельс, само себе врач, "как собака для своих ран", к человеку же это не относится. Поэтому, говорит он, человек "обязан своему отцу болезнями и здоровьем. И видит / этот член создан Марсом / этот Венерой / этот Луной" и т.д. Это, очевидно, означает, что врач должен усматривать болезнь и здоровье из состояния отца, т.е. неба. Звезды собственно этиологичны. "Подходите, — говорит он, ко всем инфекциям через звезды / а от звезд они затем переходят к людям: т.е. /что на небе / то происходит и с человеком".

Небосвод имеет значение не только для диагноза и прогноза, но и для терапии... Если врач установит верную связь между corpus astrale, т.е. физиологическим Сатурном, а именно селезенкой или Юпитером, или же печенью, и небом, то он, как говорит Парацельс, "на правильном пути". "И если он потом сумеет звездный Марс и выросший Марс, т.е. corpus astrale подчинить друг другу / и склонить и сравнить: то в этом заключается ядро / которое еще ни один врач с древних времен и до меня не раскусил". Относительно практического применения лекарств он говорит, что лекарства находятся "в воле звезд / и вводятся и управляются звездами. Что относится к мозгу / Луной привносится в мозг; что относится к селезенке / в селезенку привносится Сатурном; что относится к сердцу / Солнцем привносится к сердцу; и также Венерой к почкам / Юпитером к печени / Марсом к желчи. Так не только с этими / но и со всеми остальными / сложно перечислить".

Однако врач должен быть не только алхимиком и астрологом, но и философом. Что же Парацельс понимает под "философией"? Предвосхищая ответ на этот вопрос, заметим, что философия в его понимании не имеет ничего общего с нашей трактовкой этого предмета. У него речь идет, как мы сказали бы, об оккультных делах. Не забывайте, что Парацельс — насквозь алхимик и занимается старой натурфилософией, которая вопреки современному мнению имела гораздо меньшее отношение к мышлению, чем к переживанию… Практически все относится к тому, что философия как бы скрывается в веществе, и поэтому ее можно в веществе и отыскать. Речь идет, как видно, о психологических проекциях, т.е. о примитивном состоянии духа, еще явно существовавшем во времена Парацельса, главным симптомом которого является бессознательное тождество субъекта и объекта.

Так, Парацельс спрашивает: "Что же такое природа, если не философия?" Она в человеке и вне его. Она как зеркало, которое состоит из четырех стихий, ибо в стихиях отражается микрокосм.

Прежде чем закончить свое слишком общее изложение, мне хотелось бы выделить один из весьма важных аспектов терапии Парацельса, а именно психотерапевтический. Парацельс еще знает древнейший метод заговаривания болезней, красноречивые примеры которого содержит уже древнеегипетский "Раруros Ebers". Парацельс называет этот метод "Theorica"... То, о чем врач должен говорить больному, следует из собственного состояния врача: "Он должен быть совершенным, иначе он ничего не сможет сделать". "Свет природы" должен руководить им, он должен поступать интуитивно, ибо лишь благодаря иллюминации "Textus libri Naturae" станет понятным. "Theoricus medicus" поэтому должен говорить от Бога, ибо Бог создал врача и лекарства, и подобно тому как теолог берет свою истину из откровений Священного Писания, врач — из "света природы". Он дает пример того, как следует пользоваться Theorica, т.е. как говорить с пациентом: "Или если есть человек, страдающий водянкой, то говорит / что печень у него простыла / и т.д. И также у них есть склонность к водянке; этих слов слишком мало. Но если ты говоришь / это не теоретическое семя, оно становится дождем / дождь падает сверху вниз / из промежуточных пространств в такие-то и такие-то части, и таким образом из семени / становится вода / прудом / озером; так ты попал в точку. Потом вы видите ясное красивое небо / в котором нет облаков; в одно мгновение / появляется маленькое облачко / оно разрастается и приумножается так, что в течение часа становится большим дождем / градом / ливнем / и т.д. Также и мы должны теоретизировать / из основы медицины / где болезнь / как нарисованная". Видно, как такое суггестивное обращение должно подействовать на больного. Метеорологическое сравнение предрасполагает к осадкам: сейчас откроются шлюзы тела и ascites¹² вытечет. Подобную психическую стимуляцию никоим образом нельзя недооценивать и для телесных болезней, и я убежден, что немало чудесных излечений нашего мастера связано с его превосходной Тhеоrica.

Об отношении врача к больному он говорит много хорошего. Из совокупности его высказываний я в заключение хотел бы процитировать немногие, но очень красивые слова из "Liber de cadicus". "Прежде всех вещей / большая необходимость добиться милосердия / которое должно быть врожденным у врача". Где нет любви, там нет искусства". Врач и лекарства, "оба не что иное / как милосердие к нуждающимся / от Бога". Врач — "средство, через которое природа начинает действовать... лекарство растет без спроса / и вылезает из земли / когда мы уже ни о чем не просим". То, что делает врач, не его произведение. "Упражнение таким искусством лежит в сердце: если твое сердце неправильное / то и врач из тебя неправильный".

Вот я и дошел до конца своего изложения. Я буду доволен, если мне удалось передать хотя бы некоторое впечатление о сколь странной, столь и гениальной личности, а также о духовной атмосфере вокруг знаменитого врача, которого современники не без основания назвали "Lutherus medicorum".¹³ Парацельс — это один из великих образов Ренессанса, которые в своей бездонности и сегодня, четыреста лет спустя, все еще представляются нам загадочными.

ПРИМЕЧАНИЕ

¹ Властители (лат.).
²Чудодейственное средство (лат.).
³ Человек, "сделавший самого себя", добившийся чего-либо самостоятельно
(англ.)
⁴ "Пусть не принадлежит другому тот, кто может принадлежать самому
себе" (лат.).
⁵ Таинственные лица (лат.).
⁶ В немецком языке слово "латынь" в сочетании со словами "охотник",
"рыбак" и т.д. означает выдумку, сильное преувеличение, фантастическую
побасенку и пр.
⁷ Liber Azoth, р.578. Он утверждал, будто бы сам видел превращение
испанской казарки.
⁸ Paragranum. "Liprositas aeris", кстати, известное алхимическое представление. "Лишь ржавчина придает монете ценность" (Goethe, Faust, 2. Teil).
⁹ Растительная душа (лат.).
¹⁰ Меркуриальный дух (лат.)
¹¹ "Corpus" в человеке соответствует верхнему созвездию, Как на небе,
так и в теле звезды свободно парят, они не смешаны и имеют невидимые
влияния, как и чудодейственные средства.
¹² Гной (лат.)
¹³ Лютером медиков (лат.)