ИРИНА ПЕЧЕРНИКОВА
Эта женщина очаровала меня, сыграв в фильме «Доживём до понедельника». Казалось, ей предначертана была судьба большой актрисы. Бог наделил её талантом, красотой, индивидуальностью, темпераментом, дивным голосом. И совершенно изломанной судьбой, которую, впрочем, она выбирала сама.
На долгие годы она выпала из поля зрения любителей киноискусства, и только серия скандальных публикаций о гибели от руки ментов (?) её любимого мужчины – Александра Соловьёва («Зелёный фургон», «Адам женится на Еве»), напомнила зрителям о ней.
В проект 1 канала о пластической хирургии её пригласили в качестве звезды прошлых лет. Операций было несколько – алкогольная зависимость разрушительно сказалась на её прекрасном облике. И что же? Она получила несколько новых предложений сниматься. Недавно я видела её в сериале «Последняя репродукция». Играла она, как всегда, замечательно (так теперь не играют), но лицо… оно окривело. Ужасное, но очень подходящее слово. Больно было наблюдать, как Печерникова старается лишний раз не размыкать губ, следить за мимикой.
Кривая судьба.
Есть худые женщины, как говорила моя няня: «Туда – рука, туда – нога». А есть узкие, идеально сложенные, даже когда жестикулируют. Они гармоничны. Такова Ирина Печерникова.
Наверное, моя любимая роль – в сериале «Два капитана». Она играет совершенную женщину, полностью оправдывая сюжетную линию, следуя которой её всю свою жизнь любят трое мужчин.
Я их понимаю.
Автор: Татьяна Филиппова
Сайт: People's History
Статья: Журнал "КАРАВАН ИСТОРИЙ", июнь 1999
Рядом с нами, на Ленинском, жила актриса Руфина Нифонтова, я часто ее встречала. Однажды купила букет цветов и пришла к ней домой: "Что надо, чтобы стать актрисой?" Она басом ответила: "Все". И тогда я начала записываться во все кружки подряд - фигурное катание, фехтование, гимнастика... И в театральную студию, где познакомилась с удивительной женщиной, ученицей Мейерхольда. Она была одержима театром, я таких просто больше не встречала. Это она сказала мне, что я должна сдавать экзамены в театральный, и непременно во МХАТ.
Поступила я случайно, даже не слишком готовилась. Решила посмотреть, как другие поступают, спросить что-то - и на год пойти в театр поработать, в "Маяковку": мне там "Гамлет" очень нравился. И вот пришла в Школу-студию МХАТ - смешная такая, в белых носочках, в школьной форме, из которой уже выросла, с огромными капроновыми бантами. Выглядела, наверное, лет на тринадцать. И зачем-то заглянула в учебную часть. Заведующая подняла голову от бумаг и спросила, сколько мне лет. Я соврала: "Семнадцать", прибавив себе год, и покраснела. "Ну, раз ты такая взрослая, иди". В аудитории хохот был, когда я вошла. А как начала читать... Стихотворение "Сеттер Джек" Веры Инбер. И опять все смеются... "Прозу, пожалуйста". Прозу? "Карел Чапек. "Дашенька, или История щенячьей жизни". Я обижалась, что надо мной смеются, проклинала себя. И не выпускала из рук портфель, чтобы не увидели, как у меня коленка трясется. Вот так они смеялись, смеялись... и неожиданно я поступила.
Какие у нас преподаватели были - по литературе, по изобразительному искусству! Я никогда не жила так жадно. Школу ненавидела, хоть и училась на отлично, а тут такая страсть к учебе появилась... Еще студенткой начала играть во мхатовском спектакле, потом снималась в кино...
- Вы, похоже, любимчик судьбы - начали с фантастического успеха.
- Сейчас вы спросите, помню ли я тот день, когда проснулась знаменитой? А этого не было - пик своей известности я благополучно проскочила. Вышел фильм "Доживем до понедельника", письма стали приходить мешками - а я как раз в этот момент сломала обе ноги. На съемках в Польше прыгнула в сугроб, а там пенек оказался. Лежу в гипсе, вся такая знаменитая, мне в больницу мешки писем привозят, а я их читаю... Приятно, конечно. Как только выпустили из больницы - опять начались съемки. И на улицах меня никогда не узнавали - я ведь в красивых и тогда не ходила. Была фотогеничной, поэтому на экране смотрюсь интересно.
И вся судьба моя такая косолапая. В самый пик популярности ломаю ноги, полгода валяюсь в больнице. Живу иллюзиями - а за спиной обо мне Бог знает что говорят. Это еще со студенческих времен тянется.
Однажды (я уже репетировала роль в мхатовском спектакле) сижу в раздевалке - там перегородки тонкие - и слышу разговор. Две студентки меня обсуждают: "Вот, ее уже во МХАТ взяли репетировать. Да она живет и с Массальским, и с Пузыревым!" А я тогда еще ни с кем даже не целовалась! Помню, как в танцевальной черной юбке бежала по лестнице, потом рухнула в какие-то декорации и рыдала там. Мимо проходил наш преподаватель Борис Николаевич Симолин - прелестный был человек, его весь ВГИК обожал и весь МХАТ. Он услышал, что в куче декораций кто-то воет, и вытащил меня оттуда. Посадил на стол, посмотрел внимательно и спрашивает: "Коньяк пила когда-нибудь?" Я помотала головой, тогда он достал маленькую фляжечку, налил мне немножко в крышку и заставил выпить. "Что такое?" Я все ему и рассказала. Он говорит: "Запомни на всю жизнь: если про тебя говорят, значит, что-то в тебе есть. Или ты женщина какая-то особенная, или талант у тебя. Вот когда перестанут говорить, тогда задумайся, сядь перед зеркалом, налей себе коньячку чуточку, вспомни меня и спроси сама себя: что произошло? И еще - кого тебе приписывают, обязательно узнай". Замечательный урок, я его действительно на всю жизнь запомнила.
- И стали узнавать, кого вам приписывают?
- Узнавала... Приписывали всех партнеров, режиссеров, у которых снималась, и какие-то романы безумные.
- Партнерами вас действительно Бог не обидел. Тихонов, Высоцкий, Смоктуновский, Даль...
- Тихонова я стеснялась немножко. А с Володей Высоцким у нас странные были отношения. После окончания студии я очень дружила со старшекурсниками. Мхатовцы люди удивительные - они обладают способностью всегда создавать свой театр. И вот образовалась такая компания - Жора Епифанцев, Высоцкий, Сева Абдулов. Под руководством Геннадия Яловича они создавали театр, а я в этом участвовала. Часов в 11 ночи, после спектакля, приходила в клуб КГБ, где они репетировали. Я как сын полка у них была - все меня любили, звали, просто чтоб была рядом. Вот там я первый раз увидела Высоцкого - и возненавидела его всеми фибрами души. Он такой был... Все время цеплялся, острил, издевался. Я его презирала со всей моей детской категоричностью. Как-то раз пришла на репетицию и вдруг слышу - кто-то здорово поет хрипатым голосом: "Парус, порвали парус". Я влетаю - опоздала немножко, - все кучей стоят, слушают. Проползла между ними и вижу, что это тот самый, ненавистный мне... И ляпнула: "Ой, надо же..." Он как раз петь закончил, посмотрел на меня: "Ну, что?" Я говорю: "Надо же, такой противный - и такую песню спел". Он расхохотался.
А потом я перестала туда ходить, и встретились мы только лет через пять в коридоре "Мосфильма". Шли навстречу друг другу в совершенно одинаковых, тогда очень редких джинсовых костюмах, прямо как близняшки. И так обрадовались этой встрече! Он меня спрашивает: "Привет, ты откуда?" - "Из Стокгольма". - "А я из Парижа!" Сели, поговорили, все было очень мило. Я два года провела за границей, ничего о нем не знала, из вежливости решила задать вопрос: "Скажите, Володя, вот вы тогда свою песню пели, "Парус". А вы еще что-нибудь написали?" У него просто шок был. Он меня за руку схватил: "Слушай, тебя Бог послал. Ты вообще ничего не слышала?" - "Нет..." - "Ладно, у тебя время есть?" Я говорю: "Сценарий отдам и свободна. А что?" - "Мне нужно минимум три часа. Пойдем отдадим твой сценарий". Он повез меня к себе домой, куда-то в Матвеевское, и часа два, может быть три, пел. Я для него была как чистый лист. Подружились сразу - насмерть просто.
Помню, у него что-то не складывалось с "Алисой в Стране чудес", работа стопорилась, и мы с Севой Абдуловым часто у него ночами сидели. Слушали музыку, трепались, пили джин с тоником, а Володя сочинял. Иногда приносил листок: "Вот, родилась строчка". Так было замечательно, какое-то волшебное время...
Он приходил ко мне домой, смешил всех. Мама начальником отдела работала, и у нее осенью всех сотрудников снимали "на картошку". Когда Володя начинал петь "Товарищи ученые", она до слез смеялась. Папе он подарил первую пластинку с военными песнями. И смешно так сказал: "Виктор Федорович, тут в одной про ваше чадо есть целых три строчки. Интересно, угадаете или нет?" Папа послушал: "По-моему, угадал - "Он не в такт подпевал, он всегда говорил про другое..."
- Так это про вас?
- Он не про меня, конечно, писал, просто совпало. Я тоже всегда "не в такт". Однажды Володя приехал - и к папе: "Можете отдать мне ваше чадо на трое суток?" Папа удивился: "Как это?" - "Ну очень надо! Верну в целости и сохранности". - "Ну если очень надо - пожалуйста". Мы садимся в машину, едем в аэропорт. Я думаю: наверное, встречать будем кого-то. Потом почему-то садимся в самолет, летим. Я болтаю, он шутит, смешит меня. И вдруг самолет, как мне кажется, начинает падать - это ямы воздушные, и тут я спрашиваю: "Володя, а куда мы летим?" Он начинает хохотать: "Слушай, а почему ты сейчас-то спросила?" Оказалось, мы летим в Адлер, оттуда едем в Гагры, где они с Олегом Далем снимались в фильме "Плохой хороший человек". Меня Володя оставляет в каком-то домике, я сижу, жду, вечером он за мной заезжает и мы едем в Сухуми на его концерт. Для этого он, оказывается, меня и вывез. Потрясающий был концерт: смешные песни, на которых я закатывалась, он пел, адресуя мне, и весь зал оборачивался. А я сидела с пылающими щеками.
Но такие отношения, чуть-чуть "над обычными", не могли долго продолжаться. В конце концов Володя попытался их изменить, довольно-таки решительно, - и не получилось. Он был для меня как сказочник, а не-сказки мне не хотелось. Я очень долго все себе придумывала: и людей, и ситуации.
Самое забавное, что после этого нам пришлось в фильме "Сказ про то, как царь Петр арапа женил" изображать в постели безумную страсть. Причем все должно было выглядеть очень смешно, сцена задумывалась как гротеск. Так мало того, что мы с ним даже не начали разговаривать, ему еще пришлось таскать меня по съемочной площадке на руках - я в очередной раз сломала ногу. Вся группа покатывалась со смеху, кроме режиссера. Митта был мрачен и громко возмущался: "Вы мне седьмой дубль запороли!" Сцену мы отыграли, но так и не помирились.
- По слухам, вы были очень близки с Олегом Далем...
- Мы с Олегом дружили. Я очень давно хотела с ним познакомиться, даже пошла сниматься в "Вариант "Омега", где для меня и роли-то не было - так, эпизоды. Пошла только потому, что там играл Олег Даль, мой любимый артист. Но он человеком был закрытым, и на картине мы почти не общались. Второй раз встретились на "Записках из журнала Печорина". Помню, с ним все время приходилось быть начеку, каждую минуту ожидая подвоха. А потом был дурацкий телевизионный фильм, очень слабый, хорошо, что все его забыли. Но именно на нем мы и сдружились. И все оставшиеся годы планы у нас были общие. Мы очень хорошо с ним молчали. Я всегда знала, о чем он молчит, сама же могла сколько угодно болтать, смеяться.
Веселым я его видела только один раз, когда они с женой Лизой получили квартиру, - до этого ютились в какой-то "хрущевке" страшной, в жутких условиях. Он ходил по дому такой счастливый, благостный, показывал, что успел там сделать: в холле - стена книг, а если нажать на кнопочку, она отъезжала в сторону, как в детективном фильме, а за ней - малюсенький кабинет. Олег радовался как маленький.
- Значит, с мужчинами вы дружили. Неужели влюбиться не хотелось?
- Очень хотелось. Я и влюбилась - в поляка, уехала с ним в Варшаву. Сейчас понимаю, что нам не надо было жениться, но так уж вышло. Как раз в тот год, когда я поломала ноги.
Я только-только ходить начала после своих переломов, и друзья повезли меня на польскую выставку, там выступала вокально-инструментальная группа, очень хорошая, "Бизоны" называлась. И я в самого главного из них, Збышека Бизона, влюбилась. Нам хотелось видеться, но оказалось, что для этого необходимо стать мужем и женой. Мы так и сделали: расписались и вскоре уехали за границу.
- И вы оставили театр?
- Все бросила - и театр, и кино. Сначала было очень интересно - в Польше я попала в музыкальную среду, джазовую. Наконец-то живьем увидела Эллу Фицджеральд, Брубека. Поляки ко мне хорошо относились, но до определенной дозы спиртного. Сидим, разговариваем - и вдруг они начинают на меня грозно посматривать и кричать: "Еще Польска не сгинела!"
Мы с мужем много путешествовали - Варшава, Штутгарт, Стокгольм, Лондон... Я ходила по музеям, учила языки. Но выдержала недолго: уже через год стала задыхаться без театра. Пыталась сняться в кино - и это не получилось.
В Лондоне мне предложили роль, довольно интересную, в телевизионном пятисерийном фильме: девочка попадает .в аварию, теряет память, и никто не знает, кто она такая, - говорит на пяти языках, но с каким-то неуловимым акцентом. Такой детектив с оттенком мелодрамы. Меня поселили в пансионате, велели не говорить по-русски и ходить в киноакадемию на занятия. Шел сентябрь, после новогодних праздников должны были начаться съемки. И в это время у мамы случился инфаркт. Я попросила отпустить меня в Москву хотя бы дней на десять, а когда прилетела, в аэропорту узнала новость - в отношениях между Великобританией и Советским Союзом возникла "напряженка". Кто-то из наших сдался англичанам и принес список - "ху из ху" в советском посольстве. На что наши предъявили свой такой же список и выдворили из страны каких-то сотрудников английского посольства. На этом закончилась и моя лондонская эпопея. Англичане меня ждали до середины декабря, пробивали визу, какие-то письма писали, а когда я наконец приехала, было уже поздно.
Через год я вернулась в Москву. Думала, еду ненадолго, мы так со Збышеком договорились, а когда из окошка поезда глянула на его перевернутое лицо, поняла, что уезжаю навсегда, и он это знает. Однажды он мне позвонил, чтобы узнать, как я живу, и спрашивает: "Тебе по-прежнему фиорды снятся?" Я много лет видела один и тот же сон: синяя вода и зеленые языки суши - безумно красиво. "Да, снятся". - "А паспорт у тебя все еще наш? Тогда займи денег и приезжай, я сейчас в Норвегии, посмотришь, как твои фиорды на самом деле выглядят". Я прилетела, правда, было немножечко грустно: знала, что у него намечается другая семья. Он меня позвал, чтобы попрощаться. Посмотрела я фиорды - вода серая, скалы серые. Больше я тот сон не видела и Збышека тоже. Сейчас он живет в Швеции, преподает, у него уже дети взрослые.
- А это правда, что каждый следующий муж лучше предыдущего?
- Они были очень милые люди - и первый мой муж, и второй. Оба очень талантливые: один писал музыку, другой - стихи. С Борей Галкиным мы познакомились в Малом театре, он там дипломный спектакль ставил. Потом поженились и прожили лет шесть. Или семь... Второй брак тоже оказался не слишком удачным, и только по моей вине. Мне, наверное, вообще не надо было замуж выходить, хорошим людям жизнь портить.
- Вы были плохой женой? Должно быть, морили мужей голодом?
- Нет-нет, я умею готовить и дом содержала в порядке. Но жила всегда другим. Театр - главное, все ему посвящалось. На сцене я страдала, умирала, а реальную жизнь ощущала как слабый отсвет последнего спектакля. Наверное, я урод какой-то. Но не я одна - многие артисты вам то же самое скажут: по-настоящему живешь только на сцене, все остальное - лишь ожидание.
Недавно мы вспоминали те годы, и выяснилась странная вещь: я вообще не помню, что происходило вокруг. Зато во всех подробностях могу рассказать, как выпускали тот или иной спектакль, как переживала оттого, что у меня не получалась "Федра" или "Король Лир"...
- Сейчас вы снова замужем, и счастливо, как говорят.
- Мне очень повезло. История эта давняя: в 69-м году мы играли в "Маяковке" премьеру, "Два товарища" по Войновичу. Вышли на поклоны, и вдруг я вижу: по залу бежит голубоглазый мальчик с одним-единственным цветком в руке. Кто-то из актеров наклонился, хотел его взять, а он не отдал и протянул мне. Спустя много лет я узнала, что это и был Саша Соловьев.
Он тогда совсем зеленый был, приехал в Москву из Норильска сдавать экзамены в театральный. Говорит, что уже тогда в меня влюбился. А я все уезжала, приезжала и вернулась в театр как раз в тот год, когда в труппу взяли Фатюшина, Соловьева и Костолевского - они у Гончарова учились. С Фатюшиным я где-то играла, с Костолевским тоже, а Сашу Соловьева просто встречала время от времени. Он как меня увидит, глазки опускает: "Здрасьте, Ирина Викторовна". Вот и все, что я о нем запомнила. Сейчас он злится на себя: "Ну почему же я тогда с тобой ни разу не заговорил, почему не решился, ведь мы уже тогда могли бы..." Но я-то думаю, что ничего бы не произошло, он в тот момент не смог бы меня удержать, мне еще через многое нужно было пройти, чтоб жизнь на сто восемьдесят градусов повернулась.
В конце 80-х умер Михаил Иванович Царев, мой ангел-хранитель. Когда он брал меня в Малый, сразу предупредил: "Наш театр особый, императорский. Готовьтесь: вас будут есть как минимум два года. А вы, по-моему, съедобная". И ели... Перед выпуском спектакля звонили мне по десять раз на дню, такими испорченными голосами. Обещали, что кислотой лицо обольют, что заговорят меня у какой-то бабки и я иссохну, и вся моя родня тоже.
- Откуда такая ненависть?
- А за что любить-то? Я ведь пришла и забрала все репертуарные роли. Актрис моего возраста в труппе достаточно, я у них не просто работу отняла - надежду. Взяла, все хапнула - великая киноартистка! Царев меня защищал. А когда его не стало - многое изменилось, да так, что мне в театр не хотелось идти. На сцену можно выходить только в том случае, когда с утра все в тебе поет: сегодня спектакль! А не так - ох, сегодня опять в театр... И я ушла. Просто так, в никуда. Я умею вовремя уходить. Из отношений, из театра. Это очень важно, потому что процесс умирания зачеркивает то хорошее, что было.
- Как же вы с Сашей Соловьевым нашли друг друга?
- У меня в это время был такой период, очень тяжелый. Я начала пить - и испугалась. Слишком много трагедий из-за этого случилось на моих глазах. Однажды решила: все, хватит. Узнала адрес доктора Довженко - и отправилась к нему в Феодосию. Сижу около регистратуры, вдруг открывается дверь и выходит Саша Соловьев. Мы друг к другу кидаемся, как будто всю жизнь дружили. Оказывается, у него тоже бывали такие периоды, как, впрочем, у многих актеров. Он никому ничего не сказал - ни друзьям, ни жене, купил билет на поезд и приехал.
Потом в Москве увиделись. Саша решил, что раз он так долго меня любит, мы должны быть вместе. Но разве можно на чужом несчастье?.. У него - семья, маленький сын. И мы расстались. Через два года опять встретились - и тоже ненадолго. Потом опять - и вновь в разные стороны. Однажды он показал мне видеокассету со своим фильмом "По Таганке ходят танки". Я сидела не дыша, да так и не решилась признаться, что уже видела его - сын моей подруги принес кассету со словами: "Фильм классный!"
Так восемь лет я и прожила - глупо, потому что поняла, что наконец встретила своего человека. Очень талантливого, неуправляемого, но абсолютно моего. Быть вместе мы не могли. А полюбить другого, даже роман завести не получалось: сердце-то занято. Долго я старалась вырвать это...
- Не удалось?
- Не-а. Тянулось - как жилы вытягивают, вытягивают без конца... А тут еще судьба очередной сюрприз преподнесла. Я играла в двух антрепризах, с ними объездила всю страну, а в 92-м вдруг все рухнуло - резко подорожали авиабилеты, гостиницы. И я осталась не у дел. Вроде бы никогда в жизни денег не водилось, но на сигареты хватало, и одеться я всегда могла. А тут собаку нечем кормить... Мне так страшно стало, я даже заболела - вегетососудистая дистония. В том году очень многие люди сломались. И я тоже совсем плохая была. А потом... Решила не скисать, не впадать в уныние. Сдала квартиру, купила дом в деревне. Такую развалюху... Но зато место райское: тишина, красота, двести километров от Москвы. На холме - четыре избы, и только в двух люди живут. Вокруг луга, внизу речка. Два километра от шоссе через лес - только пьяный пастух может забрести. Я даже матом научилась объясняться - иначе он не понимает. У меня в то время еще и папа упал, ослеп, вообще помирать собрался. Я говорю ему: "Папа, как это ты помирать надумал? У меня в доме мужика нет! Ну-ка давай посажу тебя в машину и поедем". - "Я же слепой, ничего делать не могу". А я ему: "Ты будешь советовать, я тебе все расскажу".
Папа, кстати, в деревне окреп, ему сейчас 92. Четыре года стройка шла - я потихоньку покупала то доски, то кирпич, воевала с рабочими. А когда уже дом начал подниматься, поняла, что я сильная, могу и одна прожить. Соберу у себя друзей - у меня их много, неприкаянных, бесприютных, - это мои любимые люди, я для них и построила дом. Возвращаюсь из деревни в Москву - а меня ждет он, Саша. И сообщает, что у него сын поступил в институт, они поговорили обо всем, и теперь нам ничего не мешает пожениться.
Самое смешное - я жутко испугалась замуж выходить! Когда хотела - было невозможно, за эти годы успела уже к одиночеству привыкнуть. И вдруг замуж? Не хочу... Но снова жизнь за меня решила. Мы разом потеряли все. Квартиру, которую снимали, залило, нижнюю тоже, и я должна была обе ремонтировать за свой счет. На следующий день меня обокрали - последние деньги унесли. А из моей квартиры жильцы сбежали и часть вещей вынесли. Сашка собирался квартиру покупать, но тут проект, в котором он участвовал, рухнул. У нас не было ничего, только долги.
Три месяца мы прожили в настоящей голодухе. Но зато так друг друга узнали, что я наконец решилась выйти замуж.
- И сразу все наладилось?
- Не сразу, конечно, но я уже стала понимать: самое главное - то, что мы вместе, по сравнению с этим все остальное менее важно. Совершенно незнакомое ощущение
В детстве так бывает, что грудь спирает от впечатлений, от радости. Я сейчас себя чувствую как в детстве: все радости - они больше и полнее, оттого что мы вместе. А беды - наоборот, нестрашные.
Год назад в маленькой церкви на Арбате мы обвенчались - тихо, никому не сообщая. Не хотели, чтобы кто-то знал, это ведь не дань моде, а очень личное. У меня даже мечты стали не фантастические, а реальные. Хочется найти пьесу, сыграть, и обязательно вдвоем. Пока вот, к сожалению, не получается. А что будет дальше, не знаю. Я чувствую себя совершенно вне возраста - то молодоженкой, то неумехой, и впервые, кажется, проживаю свою жизнь по-настоящему. Я люблю - и это не на сцене, а в жизни. Оказывается, и так бывает...
in bed with Madonna
SEIJAKU, 
Эта женщина очаровала меня, сыграв в фильме «Доживём до понедельника». Казалось, ей предначертана была судьба большой актрисы. Бог наделил её талантом, красотой, индивидуальностью, темпераментом, дивным голосом. И совершенно изломанной судьбой, которую, впрочем, она выбирала сама.
Поступила я случайно, даже не слишком готовилась. Решила посмотреть, как другие поступают, спросить что-то - и на год пойти в театр поработать, в "Маяковку": мне там "Гамлет" очень нравился. И вот пришла в Школу-студию МХАТ - смешная такая, в белых носочках, в школьной форме, из которой уже выросла, с огромными капроновыми бантами. Выглядела, наверное, лет на тринадцать. И зачем-то заглянула в учебную часть. Заведующая подняла голову от бумаг и спросила, сколько мне лет. Я соврала: "Семнадцать", прибавив себе год, и покраснела. "Ну, раз ты такая взрослая, иди". В аудитории хохот был, когда я вошла. А как начала читать... Стихотворение "Сеттер Джек" Веры Инбер. И опять все смеются... "Прозу, пожалуйста". Прозу? "Карел Чапек. "Дашенька, или История щенячьей жизни". Я обижалась, что надо мной смеются, проклинала себя. И не выпускала из рук портфель, чтобы не увидели, как у меня коленка трясется. Вот так они смеялись, смеялись... и неожиданно я поступила.
- Вы, похоже, любимчик судьбы - начали с фантастического успеха.
А потом я перестала туда ходить, и встретились мы только лет через пять в коридоре "Мосфильма". Шли навстречу друг другу в совершенно одинаковых, тогда очень редких джинсовых костюмах, прямо как близняшки. И так обрадовались этой встрече! Он меня спрашивает: "Привет, ты откуда?" - "Из Стокгольма". - "А я из Парижа!" Сели, поговорили, все было очень мило. Я два года провела за границей, ничего о нем не знала, из вежливости решила задать вопрос: "Скажите, Володя, вот вы тогда свою песню пели, "Парус". А вы еще что-нибудь написали?" У него просто шок был. Он меня за руку схватил: "Слушай, тебя Бог послал. Ты вообще ничего не слышала?" - "Нет..." - "Ладно, у тебя время есть?" Я говорю: "Сценарий отдам и свободна. А что?" - "Мне нужно минимум три часа. Пойдем отдадим твой сценарий". Он повез меня к себе домой, куда-то в Матвеевское, и часа два, может быть три, пел. Я для него была как чистый лист. Подружились сразу - насмерть просто.
Помню, у него что-то не складывалось с "Алисой в Стране чудес", работа стопорилась, и мы с Севой Абдуловым часто у него ночами сидели. Слушали музыку, трепались, пили джин с тоником, а Володя сочинял. Иногда приносил листок: "Вот, родилась строчка". Так было замечательно, какое-то волшебное время...
- Так это про вас?
- По слухам, вы были очень близки с Олегом Далем...
- Значит, с мужчинами вы дружили. Неужели влюбиться не хотелось?
В Лондоне мне предложили роль, довольно интересную, в телевизионном пятисерийном фильме: девочка попадает .в аварию, теряет память, и никто не знает, кто она такая, - говорит на пяти языках, но с каким-то неуловимым акцентом. Такой детектив с оттенком мелодрамы. Меня поселили в пансионате, велели не говорить по-русски и ходить в киноакадемию на занятия. Шел сентябрь, после новогодних праздников должны были начаться съемки. И в это время у мамы случился инфаркт. Я попросила отпустить меня в Москву хотя бы дней на десять, а когда прилетела, в аэропорту узнала новость - в отношениях между Великобританией и Советским Союзом возникла "напряженка". Кто-то из наших сдался англичанам и принес список - "ху из ху" в советском посольстве. На что наши предъявили свой такой же список и выдворили из страны каких-то сотрудников английского посольства. На этом закончилась и моя лондонская эпопея. Англичане меня ждали до середины декабря, пробивали визу, какие-то письма писали, а когда я наконец приехала, было уже поздно.
- А это правда, что каждый следующий муж лучше предыдущего?
В конце 80-х умер Михаил Иванович Царев, мой ангел-хранитель. Когда он брал меня в Малый, сразу предупредил: "Наш театр особый, императорский. Готовьтесь: вас будут есть как минимум два года. А вы, по-моему, съедобная". И ели... Перед выпуском спектакля звонили мне по десять раз на дню, такими испорченными голосами. Обещали, что кислотой лицо обольют, что заговорят меня у какой-то бабки и я иссохну, и вся моя родня тоже.
- Не удалось?
В детстве так бывает, что грудь спирает от впечатлений, от радости. Я сейчас себя чувствую как в детстве: все радости - они больше и полнее, оттого что мы вместе. А беды - наоборот, нестрашные.
