Губерния в лицах

Луначарский А.В.


В 1925 г. молодая Советская республика праздновала 200-летие Российской Академии наук. Со всех концов мира съехались на этот юбилей крупнейшие ученые. Одни из них ехали с дружескими чувствами, другие — с неприязнью и подозрением, посмеиваясь в душе над этой «варварской» страной, «которой еще не коснулась культура». На торжественном юбилее было сказано немало пышных речей о науке. Но вот на трибуну поднялся Анатолий Васильевич Луначарский. Первый нарком просвещения Советской республики. Он начал свою речь на русском языке и продолжил ее на немецком, французском, английском, итальянском, а закончил великолепной классической латынью. Это потрясло собравшихся. Иностранные гости подпали под очарование этого большевика. А одна из французских газет того времени написала, что Луначарский — самый культурный и самый образованный из всех министров народного просвещения Европы. Он родился в 1875 году в Полтаве, в семье чиновника. Во время учёбы в гимназии увлекся социалистическими идеями. Несколько раз побывал в царской тюрьме, писал для большевистских газет. В начале 1900-х сотрудничал с «Самарским курьером». Вместе с Лениным вёл революционную деятельность. Работал за границей. После революции вернулся в страну и занял в новом правительстве пост наркома просвещения, отвечая за государственную деятельность в области образования и культуры. При его участии в Самаре открыты медицинский, педагогический, индустриальный институты. В Сызрани – горно-сланцевый, садово-огородный и текстильный техникумы. Одна из улиц Самары названа в часть Анатолия Васильевича Луначарского.

Агент трех разведок

Олег Пеньковский пытался сделать карьеру сразу в трех разведках — советской, американской и английской. И до сих пор непонятно, где это ему лучше удалось — в ГРУ, ЦРУ или британской СИС

В официальной версии жизни и смерти хрестоматийного предателя полковника Пеньковского при внимательном рассмотрении обнаруживается масса крайне противоречивых деталей. Объяснить эти несоответствия и восстановить истинную историю агента трех разведок обозревателю "Власти" Евгению Жирнову помогли бывшие офицеры спецслужб, имевшие к "делу Пеньковского" самое непосредственное отношение.

Не докладывать, а закладывать
Почему самыми говорливыми из всех ветеранов оказываются бывшие сотрудники спецслужб, ведь их всю жизнь приучали жить в режиме молчания? Но чем дольше человек лично работал с агентурой, тем более откровенны его рассказы. Спросил об этом самих ветеранов. Одни, причем совершенно незнакомые друг с другом люди, служившие в разных ведомствах и принадлежащие к разным поколениям, начали выстраивать теорию "возвратного удара" (у каждого, впрочем, было свое название): мол, человек, склоняющий других к выдаче конфиденциальной информации, в конце концов сам начинает делать то же самое. Другие предпочитали не теоретизировать. "Херня это все,— сказал мне еще достаточно молодой и откровенно-циничный отставной разведчик.— Нас ведь всегда приучали не докладывать, а закладывать. Только в одних случаях мы делали это с удовольствием, в других — нет. А переделать себя уже невозможно".
Словно бы в подтверждение его слов некоторое время назад позвонил давний знакомый — бывший генерал госбезопасности. "Дорогой мой,— говорит,— у меня к вам большая просьба, в которой вы, конечно же, не сможете мне отказать". Обычно такое начало предвещало рассказ о тяготах и лишениях отставной жизни и просьбу опубликовать что-либо из его откровений на условиях "ну, вы понимаете" — в смысле оплаты. Я начал было быстро прокручивать возможные варианты, но он неожиданно свернул с накатанной дорожки. "Один мой боевой товарищ,— сказал генерал,— ни разу не бывавший на фронте, а операциями своих подчиненных предпочитавший руководить из кабинета на Лубянке, написал мемуары. И я прошу вас помочь ему их пристроить в какое-нибудь издательство".
За 16 месяцев работы на западные спецслужбы Пеньковский попытался с максимальной пользой для шпионского дела использовать свои богатые связи среди советских офицеров и в Госкомитете по координации научно-исследовательских работ, служившем легальной крышей для полковника ГРУ

Обычно рукописные воспоминания ветеранов КГБ разительно отличаются от их устных рассказов. За редкими исключениями они оказываются блеклыми по стилю, а своим скудным содержанием удивительно напоминают объяснения чекистов после провалов, которые иногда попадаются мне в архивах. И я мягко намекнул на это генералу. Он с легкостью перешел в состояние "закладываю". "Ну, конечно, вы правы,— говорит.— Он тут читал мне отрывки из книги. Скука вперемешку с чушью. Но я пообещал, что вы к нему приедете. Сходите. Мне неудобно было ему отказывать".
Отставной полковник госбезопасности жил в доме, построенном еще Лаврентием Павловичем для своих "орлов". А службу на Лубянке он начал даже раньше Берии — в 1937 году. Без обычного в таких случаях патетического вступления мы обойтись не смогли. Он показывал свои многочисленные награды, рассказывал, как положил во время Отечественной войны на лопатки абвер и СД. Я бы даже, наверное, расчувствовался, если бы не знал совершенно точно из документов, что одновременно, в те же годы, именно он и его люди вербовали обычных советских людей и давали им задания "разрабатывать" друг друга — если говорить точнее, провоцировать на крамольные разговоры. А потом на основании их же донесений сажали эти "антисоветские группы, окопавшиеся в тылу Красной армии", и тем самым улучшали свою отчетность по разоблачению "врагов народа".


Потом полковник даже утер слезу, рассказывая о том, сколько замечательных чекистов было расстреляно по вине пробравшихся в органы негодяев. Но было видно, что жалеет он себя, прожившего такую тяжелую жизнь. Как ему в те времена удалось выжить, собеседник, понятно, уточнять не стал. А затем мы перешли к делу. Рукопись была именно такой, как ожидалось. Отдельные небезынтересные абзацы тонули в массе пустых слов. По проскальзывавшим отдельным фразам было видно, что полковник лично участвовал в арестах тех, о ком только что плакал. Но это, как он объяснил, были настоящие враги. Однако самым интересным в его воспоминаниях было то, чего там не было. Из послужного списка, приложенного к мемуарам, было видно, что полковник должен был иметь самое непосредственное отношение к делу знаменитого предателя Олега Пеньковского: "английская линия" в контрразведке находилась в его ведении. Но в рукописи-то об этом не было ни слова.

Фигура умолчания
Будучи в служебной командировке в Лондоне, Пеньковский встретился со своими кураторами из ЦРУ и СИС. Последние высоко ценили инициативного агента, снабжавшего их очень полезной информацией и дезинформацией

"А где же глава о Пеньковском?" — спрашиваю. Он что-то начал бормотать о том, что ему нечего добавить к тому, что уже было написано. И это было странно. Потом все-таки открыл ключом ящик старинного массивного стола и достал какие-то листы. Читаю. Действительно ничего нового — сплошные технические детали. И ни единого слова ни о самом Пеньковском, ни о его предательстве. Хотя в других частях воспоминаний полковник метал громы и молнии в Суворовых-Резунов и прочих там Калугиных. "Пеньковский вам был настолько противен, что вы не желаете о нем вспоминать?" — спрашиваю. "Да нет,— говорит,— я вот даже потом его дочь на работу взял. Работала она у меня". "Чтоб присматривать?" — "Нет. Жалко ее было, помочь хотел". И это было еще более странно: откуда взялась эта рудиментарная для старого чекиста жалостливость к другим? Он помолчал, попил желтоватого чая: крепче сердце не позволяло. "Были в этом деле какие-то непонятные вещи,— говорит.— К примеру, в его работе в Турции".


По официальной версии "дела Пеньковского", падение полковника ГРУ началось в 1955 году — после его назначения в советский военный атташат в Турции. Заносчивый, с вздорным характером, Пеньковский, впервые получив назначение за рубеж, сорвался с резьбы: начал интриговать против своего непосредственного начальника — военного атташе, что-то незаконно покупать и продавать на турецких рынках и, наконец, предложил свои услуги американской разведке. Причем, как утверждают некоторые источники, делал все это едва ли не в открытую, на дипломатических приемах.
Все это, как считал полковник, выглядело довольно странно. Склочничать с начальством и тем самым ставить себя под пристальное наблюдение резидентур КГБ и ГРУ, при этом занимаясь спекуляциями, было просто глупостью. А уж в это же время предлагать свои услуги противнику — верх идиотизма. "А глупцом Пеньковский не был",— констатировал старый контрразведчик.
Не менее кособокой выглядела и серия попыток Пеньковского установить контакты с западными разведками в Москве. После нескольких неудачных попыток передать письма со своими предложениями в американское посольство Пеньковский даже просил сделать это двух американских студентов, с которыми познакомился на Красной площади. Я спрашивал у ветерана контрразведки: неужели информация о подобных контактах не доходила до их управления? Он, как мне показалось, достаточно искренне сказал, что почему-то нет, хотя обычно любая мало-мальски интересная информация подобного типа направлялась к ним на проверку.
Как профессиональный разведчик, Пеньковский не мог не знать, что западные посольства в Москве находятся под самой плотной опекой КГБ и что на Лубянке становится известно даже то, о чем говорят сотрудники британской и американской резидентур, и, несмотря на это, пошел на сверхвысокий риск. Судя по книгам о Пеньковском, изданным за границей, предложения Пеньковского в американском посольстве обсуждались. Но информация об этом, если верить моему собеседнику, опять-таки до контрразведки почему-то не доходила.
Еще одной непонятной деталью истории с Пеньковским оказались и данные о его первых контактах с представителями противной стороны. Полковник ГРУ яростно доказывал им, что у него есть все причины для того, чтобы ненавидеть советскую власть. Что его отец воевал против красных в Гражданскую войну и погиб. Что его самого из-за происхождения не продвигают по службе и закрыли выезд на работу в резидентуру в Индию. Что полковником он ходит больше десяти лет, а генеральских лампасов все нет и нет. Он давал собеседникам интересную и правдивую, но в общем-то известную им информацию. Однако в информации, которая казалась американцам сенсационной и важнейшей, я находил вещи, которые ставили под сомнение искренность Пеньковского.
При первом же обыске в квартире Пеньковского был обнаружен арсенал, которому позавидовал бы и голливудский шпион. Что очень странно для профессионального конспиратора

Он, например, утверждал, что СССР собирается поставить в Индию свои ракеты. Но это была полная и откровенная дезинформация. Та часть архивов, что содержит документы 50-х годов, до некоторой степени приоткрыта для исследователей, и никаких намеков на то, что Советский Союз собирался продавать Индии ракеты или добиваться создания на индийской территории стартовых площадок для своих ракет, там нет. Как потом подтвердили мне специалисты по истории советской военной стратегии, таких планов не существовало в природе. В маленькой, но амбициозной Албании, до того как СССР поссорился с этой страной, ракетные базы создавать собирались, а вот в Индии — нет. Мало того, я нашел документы Министерства обороны, в которых гораздо позднее представителям социалистической страны Индия в резкой форме отказала в поставках ракет средней дальности. Причем там говорилось, что СССР таких ракет никому не передавал и передавать не будет.
Но, безусловно, самым показательным фрагментом этих бесед Пеньковского с новыми работодателями оказалась его просьба о передаче ему нескольких небольших ядерных зарядов — мощностью 1 килотонна тротилового эквивалента, не более. Пеньковский утверждал, что он сможет установить эти заряды в Генеральном штабе, КГБ и ЦК и в час Х, приведя их в действие, обезглавит СССР. Так он ускорит падение ненавистной ему советской власти.
Помимо настоящих документов старшего офицера группы спецназначения третьего управления ГРУ Генштаба Советской Армии был у Пеньковского — на случай провала и перехода на нелегальное положение — и изготовленный американской разведкой фиктивный паспорт на имя В. Г. Бутова

Сама по себе установка ядерных зарядов, пусть даже небольших по размерам, в тщательно охранявшихся зданиях одним человеком выглядит откровенным бредом. Но главное было в другом. Пеньковский говорил своим собеседникам, что в СССР уже существуют бомбы мощностью 5 и 10 килотонн. Но это, как показали мои беседы со специалистами, было еще одной ложью. Советская оборонная промышленность в тот момент оказалась в достаточно тяжелом положении. Самыми большими в мире были не только отечественные микросхемы, но и ядерные бомбы. (Именно и только для их доставки на территорию вероятного противника — США — и была создана знаменитая королевская ракета Р-7, давшая и "побочный эффект" — возможность осуществить полет Гагарина.) Создать термоядерный заряд в 100 мегатонн советским атомщикам удалось, а вот сделать заряды малой мощности у них долго не получалось — скорее всего, потому, что атомный шпионаж СССР в Штатах приказал долго жить. А собственными силами догнать и перегнать далеко ушедшую вперед в создании тактического ядерного оружия Америку обитателям закрытых атомных городов не удавалось, и это вызывало огромное напряжение в военном руководстве страны. У СССР, по сути, было слишком мало средств доставки тяжелых ядерных бомб. И можно допустить, что генералитет с легкостью согласился бы поменять некоторое количество сведений на образцы малых зарядов. Однако этот трюк не прошел — американцы не дали Пеньковскому бомб.
Как-либо прокомментировать эти фрагменты истории Олега Пеньковского полковник контрразведки отказался. Военные дела — не его епархия. Как не стал он и комментировать явно вытекающий из этого вывод о том, что Пеньковский пошел на контакт с американцами по заданию своего руководства. Полковник ссылался на усталость — ведь мы просидели с ним несколько часов,— обещал все обдумать, взвесить и позвонить. Нужно было искать ветерана из ГРУ.

Жонглер из Аквариума


Обычно ветераны военной разведки идут на разговоры с журналистами, мягко говоря, очень неохотно. Как говорил мне один из них: "Наболтаешь вам что-то не то, а потом какому-нибудь нашему курсанту дадут курсовое задание меня ликвидировать. Да еще и 'тройку' поставят за то, что неправильно нож вытирал". Это, конечно же, шутка, но доля истины в ней, видимо, была. Ветераны побаивались. Знакомый историк этой службы посредничать отказался и вспомнил, как на похоронах много помогавшего ему грушного генерала кто-то достал фотоаппарат: "Я глазом не успел моргнуть, как у гроба остались только близкие. Эти деды еле доплелись от ворот до могилы, а при виде фотокамеры попрыгали за памятники — молодым не догнать".
Оставалось только терпеливо ждать подходящего случая. И вскоре он представился. Я несколько раз замечал, что один маститый журналист как-то отягощен информацией обо всем, что касалось ГРУ, но ни на какие подобные темы он не писал. Мы виделись с ним на пресс-конференциях, пили кофе, пикировались. Он с напористой галантностью настоящего шестидесятника ухаживал за прибывшими покорять Москву юными журналистками, причем используя один и тот же древний прием: "Девушка, мне кажется удивительно знакомым ваше лицо". Когда я как-то встрял и сказал: "Ты, видимо, спал с ее мамой", он разобиделся и несколько недель не звонил. Пришлось извиняться и говорить, что вовсе не собирался намекать на его возраст.


Потом я увидел, как некоторые офицеры спецслужб разговаривают с ним с явным пиететом — как со старшим по званию. Мои сомнения в его истинной ведомственной принадлежности улетучились, когда мне срочно понадобился телефон одного из руководителей ГРУ. Я позвонил коллеге и через пять минут имел не только прямой рабочий, но даже дачный телефон этого генерала. Затем мы поговорили откровенно. И он стал докладывать — в приведенном выше смысле, однако всегда подчеркивал, что рассказывает не о своих делах, а передает лишь то, что ему говорили товарищи. Каких-то супертайн в его рассказах не было.
Наконец, в наших беседах зашла речь и о Пеньковском. Был ли он на самом деле предателем? Мой собеседник задумался. "Знаешь,— говорит,— у нас всегда были очень квалифицированные психологи. И они чаще всего выявляли людей, склонных к измене, на ранних стадиях. Я помню случай, когда одного парня выявили, когда его принимали к нам в 'зверинец'. У нас же не 'аквариум', Суворов не прав. Это самый настоящий 'зверинец'. Так вот, его аккуратно перепасовали в КГБ, а потом бережно кормили только дезинформацией. Парень, как и предполагалось, перебежал. А американцы потом несколько лет в том, что он им наговорил, отделяли правду от лжи". "А Пеньковский?" — "Не могу тебе ничего сказать. У меня ведь тогда звание-то было — фи. А правило у нас железное: чем меньше шаров у тебя в руках, тем меньше вероятность того, что ты их, жонглируя, уронишь. Лишнего знать не полагается".— "Но ты мне поможешь найти человека, который знал Пеньковского?" "А чего искать? — говорит.— Я был в группе обеспечения этой операции..."
(Окончание в следующем номере)
При содействии издательства ВАГРИУС "Власть" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ