наше все..

 

Фонтан любви, фонтан живой!
Принес я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слезы.

Твоя серебряная пыль
Меня кропит росою хладной:
Ах, лейся, лейся, ключ отрадный!
Журчи, журчи свою мне быль...

Фонтан любви, фонтан печальный!
И я твой мрамор вопрошал:
Хвалу стране прочел я дальной;
Но о Марии ты молчал...

Светило бледное гарема!
И здесь ужель забвенно ты?
Или Мария и Зарема
Одни счастливые мечты?

Иль только сон воображенья
В пустынной мгле нарисовал
Свои минутные виденья,
Души неясный идеал?

Александр Пушкин

А. С. Пушкин: «… был бы без тебя несчастлив…»

Ей только минуло 16 лет, когда они впервые встретились на балу в Москве. В белом воздушном платье с золотым обручем на голове, она в этот знаменательный вечер поражала всех своей классической царственной красотой. Александр Сергеевич не мог оторвать от неё глаз, испытав на себе натиск чувства, окрещённого французами «удар грома». Слава его уже тогда гремела на всю Россию. Он всегда являлся желанным гостем, толпы ценителей и восторженных поклонниц окружали его, ловя всякое слово, драгоценно сохраняя его в памяти. Наталья Николаевна была скромна до болезненности, при первом знакомстве их его знаменитость, властность, присущая гению, не то что сконфузили, а как-то придавили её. Она стыдливо отвечала на восторженные фразы, но эта врождённая скромность, столь редкая спутница торжествующей красоты, только возвысила её в глазах влюблённого поэта.
Он сделал предложение, но определенного ответа не получил. На закавказскую войну Пушкин уезжал хоть и обнадёженный Гончаровыми, но вовсе не убеждённый, что всё решено окончательно. Он писал матери своей возлюбленной, Наталье Ивановне Гончаровой: «Когда я увидел её в первый раз, красоту её едва начинали замечать в свете. Я полюбил её, голова у меня закружилась, я сделал предложение… Ваш ответ, при всей его неопределённости, на мгновение свёл меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; вы спросите меня – зачем? клянусь вам, не знаю, но какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы: я бы не мог там вынести ни вашего, ни её присутствия…»
Справедливости ради, надо сказать, что мечты о доме, о якоре, укрытии от бурь до поры до времени (по крайней мере, до помолвки) сочетались у Пушкина со многими увлечениями, бурными страстями, даже любовными страданиями. Отчасти поэтому, после закавказского путешествия Наталья Ивановна приняла Пушкина холодно, да и Наталья Николаевна явной радости не выказала. Он уехал в Тверскую губернию, а потом в Петербург, как прежде влюблённый и колеблющийся.
Через несколько месяцев он возвращается в Москву, и в Светлое воскресение делает Наталье Гончаровой предложение, которое было принято. А накануне, в субботу, он написал матери невесты удивительной искренности и внутренней силы письмо: «Я не потерплю ни за что на свете, чтобы жена моя испытывала лишения, чтобы она не бывала там, где она призвана бывать, развлекаться…. Чтобы угодить ей, я согласен принести в жертву свои вкусы, всё, чем я увлекался в жизни, моё вольное, полное случайностей существование… Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было. Счастье можно найти лишь на проторённых дорогах. Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю, как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивляют меня: Они входят в мои домашние расчёты. Всякая радость будет мне неожиданностью».
Однако, различные досадные обстоятельства отодвигали свадьбу на неведомый срок. Пушкин писал знакомым: «В довершение всех бед и неприятностей только что скончался мой бедный дядюшка Василий Львович. Надо признаться, никогда ещё ни один дядя не умирал так некстати. Итак, женитьба моя откладывается ещё на полтора месяца».
   Грусть – не о прошлом, нет – об эфемерности надежд на счастливое будущее – не отпускала его. Он боялся верить в своё счастье. «Дела будущей тёщи моей расстроены, – писал он, – свадьба моя отлагается день ото дня дальше. Между тем я хладею, думаю о заботах женатого человека, о прелести холостой жизни. К тому же московские сплетни доходят до ушей невесты и её матери – отселе размолвки, колкие обиняки, ненадёжные примирения – словом, если я и не несчастлив, по крайней мере, не счастлив. Осень подходит. Это любимое моё время – здоровье моё обыкновенно крепнет – пора моих литературных трудов настаёт – а я должен хлопотать о приданом да о свадьбе, которую сыграем Бог весть когда».
Нервы у всех были напряжены. Наталья Ивановна Гончарова обращалась с будущим зятем непозволительно грубо. Не имея денег на приданое, она в то же время не соглашалась отдать дочь без приданого. Пушкин – дело невиданное – обещал дать приданое за собственной невестой! Чтобы решить этот вопрос, он едет в своё имение, Болдино, в котором, как оказалось,  вынужден будет провести всю осень.
Дивом дивным оказалась эта осень для русской литературы! Она стала самым плодотворным периодом в творчестве поэта. И среди вдохновенных бессмертных произведений – письма возлюбленной. Он писал к ней: «Будь проклят час, когда я решился расстаться с вами, чтобы ехать в эту чудную страну грязи, чумы и пожаров, - потому что другого мы здесь не видим… Не смейтесь надо мной, я в бешенстве. Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с её карантинами – не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба? Мой ангел… не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней всё моё счастье…»
Однако от невесты он получал ледяные письма в ответ, и понимал, что они внушены, если не подиктованы, матушкой Натальей Ивановной.
Друзья и знакомые поначалу не воспринимали всерьёз его намерения. Потребовалось некоторое время, чтобы понять: Пушкин пересекает рубеж не формальный. Ветреник возводит дом, где забудет о ветрености. Переход был необычайно труден и для новоиспечённого жениха. «Я никогда не хлопотал о счастии, я мог обойтиться без него. Теперь мне нужно на двоих, а где мне взять его?» Однако же он не только помышлял о женитьбе, желая покончить жизнь молодого человека, дело было ещё и в том, что Пушкин чем  дальше, тем больше влюблялся в Наталью Гончарову. «Вы не можете себе представить, какую тоску вызывает во мне ваше отсутствие… Я отсчитываю минуты, которые отделяют меня от вас» - писал он невесте.
«Вот в чём было дело: тёща моя отлагала свадьбу за приданым, а уж, конечно, не я. Я бесился. Тёща начинала меня дурно принимать и заводить со мною глупые ссоры; и это бесило меня. Хандра схватила, и чёрные мысли мной овладели. Неужто я хотел иль думал отказаться? Но я видел уж отказ и утешался чем ни попало… Справедливы опасения мои, чтоб тётушки да бабушки, да сестрицы не стали кружить голову молодой жене моей пустяками. Она меня любит, но… Оттого-то я тёщу и торопил: а она, как баба, у которой долог лишь волос, меня не понимала да хлопотала о приданом, чёрт его побери!»
С тёщей, хоть и думал Пушкин, что «сладил», предстояло ещё немало хлопот. Свадьба по-прежнему висела на волоске. Был момент, когда Пушкин, уставший от самодурства Натальи Ивановны и от собственных сомнений, готов был расстаться с мечтою о семейном счастье и «удрать» в армию.
Наконец, в середине февраля, перед самым Рождественским постом, всё было решено бесповоротно.
«Участь моя решена. Я женюсь…
Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством – Боже мой - она… почти моя».
Пушкин созвал у себя мальчишник. Он прощался с холостой жизнью. Вечер получился шумный, суматошный. «Накануне свадьбы был грустен необыкновенно, так что гостям его даже было неловко; говорил стихи, прощаясь с молодостью, - вспоминали участники того вечера, - Обедали у него человек двенадцать. А закуска из свежей сёмги. На другой день он был… очень весел, смеялся, был счастлив, любезен с друзьями».
Наутро, в день свадьбы, Наталья Ивановна прислала сказать, что всё опять придётся отложить – нет денег на карету. Кстати, на жениховский фрак Пушкин разоряться не стал – венчался во фраке одного из друзей. Жених прислал денег – свадьба состоялась. Сперва венчать собирались в домовой церкви князя С. М. Голицына, но митрополит Московский Филарет запретил: не положено. Венчали в приходе, где жила невеста, у Большого Вознесения. Если верить легендам и некоторым записям, во время венчания Пушкин, нечаянно зацепив за аналой, уронил крест; когда кольцами менялись, одно упало на пол; погасла свечка; первым устал держать венец шафер жениха. Пушкин будто бы шепнул кому-то по-французски: «всё дурные предзнаменованья».
В церковь старались не пускать посторонних, была даже прислана на сей случай полиция. Видно событие для Москвы было приметное. Более всего были огорчены поклонники Натальи Гончаровой.

Наконец, в первом семейном обиталище, Пушкин обрёл мир и покой, непривычный ему по своей полноте и прочности. Он был женат, влюблён, любим и безмерно счастлив. Недавние колебания показались бы теперь смешными. Сам он никогда к ним не возвращался.
Впереди его ожидали и новые испытания, и вечная погоня за средствами, и удушающая царская цензура, и роковая дуэль…
Но, с самого  дня знакомства, Пушкиным руководило какое-то высшее чувство угаданной суженой. И он не ошибся. Вопреки всевозможным препятствиям и дурным предзнаменованиям в день свадьбы,  до последнего дня его жизни, семья (у Пушкиных было четверо детей) была для поэта островком любви и покоя, наполнившая жизнь новым смыслом. Он писал любимой жене: «Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив…»

jurieva.ucoz.ru