Пожалуй, только одну вещь в мире князь не любил еще больше, чем Шабаш, анархов и корпоративный подоходный налог. И имя ей было - "бритьё".
Мало что еще отравляло ему проклятие Каина настолько неотвязно.
Да-да, в том далёком 1680 году Виктор был Обращен, скажем так... слегка небритым. Без всякого сомнения, все эти годы он не горел желанием поведать об этом досадном обстоятельстве коллегам по клану. Но то, что об этой деликатной тонкости практически никто не знал, не мешало ей регулярно доставлять ему кучу весьма раздражающих неудобств.
Каждый вечер, проснувшись, Виктор со вздохом ощупывал лёгкую щетину на подбородке и направлялся к зеркалу, чтобы взяться за бритву. Сперва за острую парижскую опасную бритву с лезвием из многослойной дамасской стали, технология изготовления которой оставалась неизменной со времен крестовых походов. Затем - за знаменитую бритву Жана Жака Перре. Затем - за не менее знаменитую американскую бритву Кинга Джиллет. Затем - за престижную электрическую роторную бритву фирмы Remington с алмазным напылением...
Раз за разом. Ночь за ночью. Век за веком.
Без сомнения, как бы хладнокровен ты ни был, весьма сложно испытывать позитивные эмоции по отношению к столь занудному и однообразному занятию. И уж тем более - занятию, совершенно не нужному для практически всех тебе подобных.
Конечно, он всегда пытался воспринимать эту необходимость как должное, напоминая себе, что миллиарды смертных мужчин (если, конечно, они хотят выглядеть прилично) точно так же делают это год за годом, всю свою жизнь - только по утрам. Но, подумав об этом, почти сразу же вспоминал, что для них эти мучения ограничены максимум семидесятью годами - так что помогало это, прямо скажем, не слишком хорошо.
Периодически в факте существования ранее упомянутых анархов и Шабаша ему виделось куда меньше жестокой и безысходной обреченности на стылую пропасть Вечности.
Изредка, когда ему случалось порезаться в процессе или просто когда всё это вконец ему надоедало, Виктор вспоминал маму, чтоб ей там в Европе подольше не кашлялось. Иногда даже вслух.
В конечном итоге, это именно она была во всем этом виновата. Это она ничего не удосужилась ему заранее объяснить, никак не подготовила - просто заявилась к нему вечером собственных похорон, без особых церемоний превратила его в свою игрушку на несколько ближайших столетий и только на следующий вечер снизошла до разговора - в котором просто поставила сына, а теперь и чайлда, перед свершившимся фактом. Нет, конечно, довольно многие Сородичи - хотя чаще всего не Вентру - не желая слишком многое рассказывать еще-человеку, так делают - но неужели так сложно было хотя бы сказать "побрейся!"...
Впрочем, думает Виктор, завершая свой ежевечерний моцион и завязывая на шее шелковый галстук от Roberto Cavalli, вряд ли она могла об этом просто не подумать. И если бы она нашла его тогда благочестиво скорбящим об утрате... хммм, ладно, если бы она хотя бы просто нашла его в другом месте и за другим занятием...
М-да.
Придётся признать - вполне возможно, она бы и предупредила.

Пишет Victor De Sanctis:

Спрошу-ка Князя.
Что для Вас ценнее всего?

Когда-то давным-давно, когда тёплые улицы Рима каждодневно оглашало цоканье копыт, сердце билось, а в небе светило солнце, лохматый парень, с которым они часто убивали время, вместе шатаясь по городу и просаживая деньги его отца, спросил его в переулке Санта Мария ин Трастевере:
- Вот скажи, если бы тебе разрешили исполнить одно заветное желание, что бы ты выбрал? Что было бы для тебя ценнее всего?...
Тот парень мечтал попасть когда-нибудь на философский факультет Ла Сапиенца и любил задавать такие вопросы.
Тогда он безразлично пожал плечами, подняв взгляд к сверкающему кресту на крыше собора Мадонны.
- Бессмертие, наверное. Я верю, что всё остальное, что можно представить и пожелать - просто вопрос времени.
Вдоль по улице пронеслась шумная стайка детей. Сбила с ног уличного нищего, теперь с причитаниями пытавшегося собрать выпавшую из жестяной кружки мелочь.
Виктор проводил их взглядом и хмыкнул, кидая пострадавшему мелкую серебряную монету:
- Но, покуда люди смертны, думать об этом просто бессмысленно. Пойдем лучше заглянем в "Саббатини"?...
Им было всего по шестнадцать. Несколько десятилетий спустя он подумал, глядя на ночную гладь воды в порту, что, возможно, стоило тогда хотя бы раз назвать этого парня другом. Еще через пару лет - перестал вспоминать об этом.

читать дальше
URL комментария

Каким-нибудь, например, Тореадорам обычно по многим вопросам вполне достаточно ответа Сира "Не знаю" или "Тебе не положено этого знать". Но когда зелёный неонат Бруха или Гангрел начинает задавать так интересующие всех новичков вопросы, и рано или поздно затрагивает тему истории Города и его Князя, тогда, даже если промолчит его Сир, в одном из сомнительных ночных баров новые друзья обязательно расскажут ему одну расхожую байку...
Живо жестикулируя и не забывая о придающих выразительности повествованию словечках, интересующемуся поведают, как будущий Князь в сопровождении двух черных гулей-гончих и вооружившись итальянским огнеметом модели 40, выжав на максимум Стойкость, неожиданно нагрянул в марте 1950го года в логово еще не успевших толком ничего сделать (даже отпраздновать) немногочисленных бедных анархов, где, спустив с поводка в короткую, но кровавую битву еще и своего демонического Шерифа, самолично пронзил колом лидера бунтовщиков и оставил на крыше самого высокого здания города, противным вежливым голосом рассказав ему, в чем же именно анархи были неправы, когда жгли на площади Свободы предыдущего камарильского Князя, истеричного и жестокого Тореадора Маркуса Вутена. Как потом Князь развернулся и ушел. Как нагревшие на деле руки Носферату довольно засмеялись в своих подземельях. И как наступил рассвет, и парализованная фигура на бетонной крыше стала мелким и мягким струящимся пеплом.
Обычно у впечатлительных неонатов эта история вызывает неприязнь и ненависть и, пожалуй, затаённый страх. Более же старые и мудрые Сородичи, конечно же, отлично понимают, что звучит она весьма странно. Но...
Совсем немногие из них знают, как же всё было на самом деле. Что дело было не ночью, а днем. Что не было никакого вампирского сражения, а был тщательно продоминированный в предшествующую ночь отряд элитного спецназа и пара канистр бензина. Никто ни с кем не разговаривал, и лично Князь там, ну конечно же, не был - если не считать за личное присутствие присутствие в голове главы отряда - для наилучшего координирования и контроля операции. Своих любимых собак, кстати, Князь тоже завёл много позже - и вряд ли стал бы рисковать их вековой родословной вот так.
Впрочем, пусть Виктор и не сам выдумал эту излишне пафосную местами и вообще откровенно сомнительную историю, но он её поддерживает - точнее, не мешает ей жить. Она достаточно красива, весьма устрашающа и отлично вводит недостаточно сообразительных в заблуждение относительно обычной разумности его методов. Это хорошо.
В общем-то, он уже отдал ей когда-то должное - ведь впервые он услышал её в ночь подписания документов на учреждение своей корпорации, когда раздумывал над заполнением поля "Название компании".
...Впрочем, всего неделю назад продавшие анархам урезавшего им территории Вутена Носферату тогда и правда знатно повеселились, это-то точно.

Долго слушала молитвы горьких трав, Долго плакала, свивала нитью дым, Покачу теперь клубочек по мхам, По пням да по корням По теням лесным, И сама пойду за ним... Ровно десять лет я не смыкала глаз, Десять лет ты спал Спокойным сном, мой князь. Но в ночь гнева все не так, И жена не жена, и душа не мила, И когтей летучих стая развернула крыла. Княже мой, княже, Шелкова пряжа До ворот твоих мне дорогой легла. Враже мой, враже, Грозна твоя стража, Что ж от меня-то не уберегла? Чёрной бронзою окованы холмы, Через сердце прорастают тени тьмы. Тени-оборотни, темно-серый мех. Ох, Господи, не введи во грех! Я ударюсь оземь Да рассыплюсь в прах, Но я знаю - тебе неведом страх. Княже мой, княже, Шелкова пряжа До ворот твоих мне дорогой легла. Враже мой, враже, Грозна твоя стража, Что ж от меня-то не уберегла? Через семь смертей к тебе я шла, Мой князь. И заклятья сеть тебе ткала Мой враг. Наконец-то я тебя нашла! Проснись И взгляни на меня… Ночь гнева темна... Я пришла бедой, Дождевой водой, Горькою слезой, Слепой грозой – Так напейся меня и умойся мной, Осыпается время за спиной… Что мне делать с собой, Князь мой, враг мой, Моя боль, мой свет, Если жизни нет, Если ночь темна Велика цена? Мне не уйти - Ты прости, прости, Прости мне... Княже мой, княже, Шелкова пряжа До ворот твоих мне дорогой легла. Враже мой, враже, Грозна твоя стража, Что ж от меня-то не уберегла?

По лунному свету блуждаю, посвистывая, Но только оглядываться мы не должны. Идет, идет, идет вслед за мной Вышиной в десять сажень добрейший князь - Князь тишины. Добрейший князь - Князь тишины. Мой князь - Князь тишины, Мой князь - Князь тишины. Мой князь - Князь тишины, Мой князь - Князь тишины. И горе мне, если впал я в безмолвие Или уставился на лик луны. Стон, треск - растоптал, Стон, треск - растоптал бы меня, Растоптал моментально, добрейший князь - Князь тишины. Добрейший князь - Князь тишины. Мой князь - Князь тишины, Мой князь - Князь тишины. Мой князь - Князь тишины, Мой князь - Князь тишины. Мой князь - Князь тишины, Мой князь - Князь тишины.

38 слушали 0 копий [+ в свой плеер]

Некого обвинить в том, чего ты хотел сам, некого обвинить в том, чего добивался сам, чего добивался и добился. Зачем? Кажется, еще что-то помнишь, но формулировка почти утратила смысл, и верить в неё всё сложнее. Мир дрожит и рвётся, с самой первой ночи, первого глотка, иногда дробясь на миллионы осколков, вонзающихся в душу, или что там вместо, а потом винтами вворачивающихся в кости черепа. Наверное, мир нужно наконец починить, или починить наконец себя - эта мысль иногда мелькает у него в голове, особенно уже ближе к утру, когда все дела более-менее переделаны, когда он сидит у окна в своем кабинете за запертой изнутри дверью с табличкой "Не беспокоить", глядя свысока на размеренно дышащий город, и размышляет, задавая себе снова и снова один-единственный самый главный вопрос - "Что-с-тобой-происходит?". Вопрос, ответ на который знает. Она ему нравится. Просто нравится. Эта обычная, абсолютно, в сущности, ничем особым не примечательная зелёная и зеленоглазая гангрелка с улицы - не считать же примечательностью грудь, право-слово, в триста-то с лишним лет - разбившая многовековой лёд. Она одной мимолётной улыбкой, взглядом, жестом вызывает в нём чувство тёплого удовлетворения, куда более глубокого, чем новый успешный проект, расправа над старым врагом, большие государственные инвестиции. Эмоциональные непоследовательные желания теснятся в давно мёртвой груди, закрывают глаза, забивают уши, застилают разум. И тем страшнее лишенному смертных иллюзий сознанию понимать, что же это такое на самом деле. Величественное здание, которое он выстроил вокруг себя, огромное, давящее своей массивностью, все его зеркальные стены, бронированные стекла, охранные системы, компьютеры и телефоны, беспокойные занятые клерки, белые жалюзи, прозрачные двери, хромированная сталь и армированный бетон - всё это не может теперь защитить его от хищной пасти стоящего за спиной космически огромного, первозданно абсолютного ужаса. Он так давно привык ничего не бояться в этом мире, хотя и опасаться того, чего следует разумно опасаться, что теперь, когда он нашел и сам пробудил это, то, что ввергает его в парализующую панику, он почти не верит в то, что это - действительно существует. Ладонь самопроизвольно сжимается слишком сильно, и осколки нервно взятого в руки по привычке к Маскараду стакана с бесполезным мартини падают на чистый пол в мутную бело-серую клетку. Он отряхивает пальцы, почти не придав этому значения. Высший запрет клана, самое постыдное деяние, самая вопиющая тёмная слабость, какая только может быть у тёмных сил вроде него. Утрата контроля над собой. Он много лет успешно избегал Безумия и Зверя, но это, кажется - еще хуже. У людей, говорят, в таких случаях учащается пульс, сбивается дыхание, подкашиваются ноги, дрожат руки - сам он толком уже и не помнит, да и не повезло ему лично за его довольно короткую жизнь на что-то этакое, не успел, или и не был предназначен. Но когда вот уже третий век ни пульс, ни дыхание не являются для тебя чем-то обязательным и бесконтрольным, голые эмоции выглядят только ярче. Где-то там, внутри, в холодном теле комнатной температуры гнездится сбивающий с ног истошный крик боли, который никогда не вырвется наружу - горячий, как луч солнца, и такой же смертоносный. Диктующий чужие мысли и странные сны - впервые за сколько столетий ему снятся сны?... Как же хорошо людям, думает он теперь - вся их сложная биохимия работает через раз, и не длится вечно, как бы им не хотелось верить в иное. А вот прямые и простые, как линейное уравнение, Узы - всесильны, и гарантированно пробивают любого. И теперь, когда ты всё-всё понимаешь, когда ты лучше многих других знаешь принцип, когда ты сам сделал с собой это, из скуки и интереса, рассчитывая на свою силу воли, в которую верил всегда, верил железно и нерушимо - как же это непросто, прародитель Каин, и как больно осознавать, что... верил не зря. Что сможешь. Что должен. И что иного выхода нет. Эта страшная тайна действительно страшна и крайне опасна, и не должна зайти слишком далеко. Ведь цепляться за края голодной бездны становится с каждой ночью все сложнее. Необходимость решения сдавливает голову неотвратимо сжимающимся зловещим обручем. Люди могут ждать, когда все решится само, но он - не может. И пусть это будет сложно, как самоубийство, коим, во многом, и является - разве впервой ему убивать слабых?... "Сладкое рабство - совсем не для таких, как ты. Будь смелее, будь безжалостней, будь сильнее. Встань к зеркалу и повтори вслух эту так давно заученную вежливую фразу - "Соболезную, но у вас не осталось шанса". Поставь на договоре наискосок красную печать "Отказано" и острую летящую подпись. Кивни молчаливой понимающей тени за левым плечом. И вытри красную каплю со щеки, пока никто больше не увидел." Приказать кому-то ему всегда было куда проще, чем исполнить чей-то приказ.

Итак, представьте себе некий умозрительный банк.
В банк можно вкладывать средства под процент, зависящий от размеров вклада, и со временем получать прибыль, а можно брать кредиты различного размера и с разным сроком истечения выплаты, что также, естественно, будет между собой связано. Все клиенты банка внесены в общую базу, в соответствии с данными которой и происходит их общение с системой. На каждого заведен счет, где педантично регистрируются все операции зачисления и счисления и в котором наиболее важными являются четыре всегда фиксируемых параметра - размер вклада/кредита, текущий максимальный размер кредита, крайние сроки выплат и оставшийся лимит количества кредитов клиента на будущее. В случае наличия крупных долгов перед банком каждому клиенту предоставляется чек с полными данными и предупреждением о сроках, также оный предоставляется по запросу. Манера слишком часто брать в долг снижает единовременный лимит, манера не отдавать в полном объеме и брать следующий кредит, не искупив предыдущий - снижает количественный лимит будущих операций. Кредитный лимит каждого клиента рассчитывается из его способности в срок и полно отдавать долги и благоприятности истории операций. Обычно с течением времени он неуклонно, хотя и с разной скоростью, уменьшается практически у всех, но с каждым, кто еще не перешел крайней черты, директор предприятия будет разговаривать формально вежливо, ограничиваясь ненавязчивым предупреждением о сроках и объемах долга, вне зависимости от того, насколько близко к критической границе находится клиент.
Нерегистрируемых операций нет. Отношения с юридическими лицами - другими банками - в общих чертах строятся по тем же принципам. Списания без выплат не производятся. Отсутствие уведомления не значит отсутствия долгов - лишь не превышение границ нормы.
Договор считается расторгнутым в двух случаях: при попытке превышения нормы единократного займа и при попытке превышения количественного кредитного лимита, а также по совокупности. Обычно этому предшествует несогласие клиента с предоставленным ему состоянием счета или игнорирование значимости банка как такового. В результате клиент навсегда выносится из базы данных, и все деловые отношения с ним прекращаются. Попасть в сферу клиентов снова и получить новый счет практически невозможно, даже если экс-клиент благополучно переживает расторжение и взыскание.
Как мы помним, сей банк умозрителен.
Его филиал находится в голове каждого Вентру, его валюта - отношение, а называется он "Dignitas".
*выкидывает в мусорную корзину несколько договоров*