«Есть в яблоке и в сливе, а в саду нет, есть в луке и в салате, а в огороде нет».
— Косточка, — говорит муж.
— Сам ты — косточка. Это не на логику, а на русский. Налей ещё.
«Бороться и искать, найти и не сдаваться». Откуда? Кто автор?
— А-а-а-а-а! — кричу я.
— Каверин. «Два капитана». Стыдно не знать.
— А-а-а-а!
«Высокая и строгая, ходит, пол не трогая, кто ни выйдет, ни зайдёт, ручку ей всегда пожмёт».
— Дверь, — отвечаю я.
— Почему?
— Потому что ручка.
— А почему высокая и строгая? Может, учительница? А ручку пожмёт в переносном смысле?
— Это к доктору Фрейду. Видимо, у тебя была высокая и строгая учительница…
«Напиши название сказки Чуковского, в которой происходит страшное преступление — попытка убийства».
— «Крокодил», — говорит муж.
— А кого там убивают?
— Собаку.
— Тебе ещё биографию Лермонтова читать, — напоминаю я Василию.
— Только не рассказывай мне про него ничего дополнительно, — просит с ужасом в глазах Вася.
В прошлом году они проходили Есенина. Муж объяснял, почему Есенин «сам себя убил». «Понимаешь, Вася, это сложный вопрос», — начал муж, после чего принялся рассказывать про революцию, волну эмиграции, партию большевиков, Чека, а заодно и Айседору Дункан. Закончил он современной политической обстановкой и историей Государства Израиль.
— Мама, папа мне всё рассказал, я почти ничего не понял. Ты мне главное скажи: как звали Сидорову? — подошёл ко мне сын.
— Какую Сидорову? — я в это время безуспешно искала стихотворение, где было бы про природу, но без сеновала, пьянки и замученных животных.
— Гражданку Сидорову.
— Какую гражданку?
— Не знаю. Папа сказал: тогда были гражданки. А у Есенина — А. Сидорова. А это какое имя? И я забыл, она специально такой шарф надела и умерла или потому что была против политического режима?
Так Айседора в нашей семье стала гражданкой А. Сидоровой.
За рассказ на уроке он получил пять.
— Ты про что рассказывал — биографию или творческий путь? — уточнила я.
— Про всё. Как папа. Про Путина только не успел.
Теперь нас ждал Лермонтов. Ничто не предвещало беды. Бородино, никаких завалинок с селянками, воспитывался бабушкой…
— Его зовут как дядю Мишу! — обрадовался Вася.
Лучший друг отца семейства действительно тёзка поэта.
Дядя Миша, работающий спортивным комментатором, появляется у нас редко, но вспоминаем мы его часто. В памяти Васи он остался как человек, который подарил ему настоящую хоккейную шайбу, после чего напился и упал лицом в кафель. Причём все эти действия произошли буквально одно за другим.
— А Лермонтов любил хоккей? — спросил Вася.
— Нет. Тогда не было хоккея, — ответила я.
— А водка была?
— Была.
— А водку Лермонтов любил?
— Не знаю.
— А у него была женщина?
— Была, наверное.
— Если ты не знаешь, то, значит, была не одна, а много. Как у дяди Миши. А он из-за женщины на дуэли умер?
— Нет, пошутил неудачно.
— Я всё понял. Если бы дядя Миша жил раньше, он бы давно умер из-за женщин и водки, а если бы папа жил раньше, его бы убили из-за шуток. Хорошо, что все поэты уже умерли и мы живём сейчас.
— Не все.
— Все, мама, все. А П. Ершов пил водку?
— Вася! Не знаю. При чём тут водка? А что?
— Просто я думаю про Конька-Горбунка…
Вася за Лермонтова получил пять.
— Мама, я даже не знаю, как так получилось! Я в середине запутался и начал про дядю Мишу рассказывать. Ну, как будто он — Лермонтов.
— Как это?
— Ну, что дядя Миша Кавказ любит. Он же за тбилисское «Динамо» в детстве болел. Папа говорил, что он в туалете запирался с приёмником и матчи комментировал. А ещё сказал, что он в армии служил. Папа говорил, что дядю Мишу отправили служить куда-то далеко. Только я про его приятельниц не успел. Звонок прозвенел. А знаешь, Максим всех насмешил! Он перепутал Лермонтова!
— С кем?
— Не помню. Он назвал его Юрий Михайлович, а не Михаил Юрьевич. А есть такой Юрий Михайлович?
— Есть. Мэр Москвы. Лужков.
— Это он следит, чтобы Москву французам не отдали?
— Вася, иди к папе, он тебе всё объяснит.
— Не надо. После папы у меня в голове такое творится. Я потом так всё напутаю. Кстати, нам нужно выбрать любимого поэта, любого, выучить биографию и одно стихотворение. Ты кого любишь? Бабушка сказала брать Высоцкого.
— Не надо брать Высоцкого. Там… в общем… сложно объяснять…
— Мама, не волнуйся. Бабушка мне уже всё про него рассказала. Несчастный человек. А про алкоголь и женщин я с первого класса знаю. Ничего нового.
Да, я представляю, что могла рассказать моя мама.
Когда я ходила в детский сад и нам задали выучить стих про бабушку, моя мама выучила со мной такой:
Очень бабушку люблю,
Маму мамину мою,
У неё морщинок много, а на лбу седая прядь,
Так и хочется потрогать, а потом поцеловать.
Чудесное стихотворение. Только я не выговаривала букву «р». Прочитала я хорошо, с выражением. Очень чётко произнесла «седая бл…дь». Весь зал лёг от хохота на пол.
Когда я училась в первом классе, для конкурса чтецов мама выбрала мне чудесное произведение Мандельштама:
Кушает сено корова,
А герцогиня желе,
И в половине второго,
Граф ошалел в шале.
Я не просто читала, а изображала, кто как ест и как ошалел граф. В конце я легла на пол, неестественно выгнула руки и ноги, высунула язык и закатила глаза. Сценографию ставила, естественно, мама.
Потом я уже сама выбирала себе произведения.
