И все-таки средне. Мне, и где-то наверно со мной. На день этого «среднего» хватило, а на вечер уже не очень. С собой как с тухлым яйцом, или там столетним выжившим, в том числе и из ума – выпей, сядь, сделай, а этого не надо, это – «фу», тебе нельзя. Осторожно и пристально наблюдая. Нет, если пристально значит всё-таки как с буйным – смирительную сорочку в черную клеточку надеть, а потом наблюдать, пристально – мало ли, а то вдруг плечо из сустава, да снова опять за новое старое. Всё-таки средне – на тестовый простейший вопрос уже не ответишь – да что вы, я крепко сплю. Уже нет. Не сплю, а только пытаюсь. Сначала уснуть, а затем не проснуться. Попытки. Сведенная в серию тестов жизнь. Жизнь из попыток. Попыток являться, намереваться, стремиться. Всё это похоже на прогрессирующую потерю слуха – поворачиваешься слышащим ухом и пристально всматриваешься в изгибы губ. Прислушиваться. Чрезмерная сосредоточенность там где положено не замечать. Не обращать, не тратить внимания. Просто звуки становятся тише. Жаль, что не звуки – так было бы проще, к объяснениям ближе. Тише становится нечто иное, не зрелищное, не понятное, странное. Нет, конечно всё можно свести к штаммам и штампам. Но кто поставит диагноз? Где тот кого объективно можно назвать профессионально способным? Абстракция. Критерии, качества, определения. Сомнительность. Выводов. Осеняет, окрыляет, озаряет – определений катастрофически не хватает. Каждое слишком избито, испито, истерто. Как люди живут до семидесяти? – не понимаю. Утверждаю – настаиваю на добровольности эвтаназии, не зависимости смерти от рамок общества и государства. Но хотелось бы изящно, технически совершенно, не дремучим же средневековьем с пафосом лезвий. Хотелось бы чисто – подготовлено, распланировано, чтобы как к раку или инфаркту повторному, с завещанием и семидницей прижизненной. Стадия третья – тяга к членовредительству, опыт ищет замены пристойные и незаметные. Повод улучшить, уменьшить, увлечься. Важно – отвлечься. Параллельно стадия пятая – выходы, выборы, мысли навязчивые. Конечно я продержусь, хотя бы по памяти – рефлекс обходимости вместо желания. И вдруг отчетливо понимаю, что выбранный образ для жизни вполне отвечает потребностям мысли – быть адекватным при минимальных контактах вполне возможно и даже просто. Кто-нибудь видел меня каждый день без перерыва? Так чтоб неделю, а лучше две для замера контрольного. Именно. Нет. Никогда и очень давно. И лучше не стоит – контроль пропадает при близких контактах и длительном времени. Домашние средства для самолечения, не лечения – отложении времени. До удобного, безлопастного и незаметного. Нет, с неделей поторопилась – неделю вполне возможно, конечно к концу с надрывом и склонностью к истерии, но всё же возможно. Две – уже хуже. Три – почти невозможно. Четыре – на границах с опасностью и не советую. Не предсказуемость, если нет точной даты отъезда. Пять – номер смертельный, постановки для драмы, хотя не знаю, как-то не проверяла. Результат теряется в синих далях за облаками. Сцена первая – чувство стыда обделенное чувством вины. Алкоголик, похмелье и разлом по черте. Так собственно стыдно или всё-таки нет? Если вину отрицаешь, но стыд признаешь – не признак ли самопроизвольной лжи? И шутки с возрастом становятся всё больше дурного тона и только на две темы, которые на самом деле две половины одного объекта. Тема одна, но рядится в несколько платьев, маскируется в претензиях на отсутствие фальши. Тенденция необратимости. Прогрессирует, проявляется, пробивается. Мы стоим друг друга – к чему это было? Видимо к сожалениям или раскаянью, но признаваться в подобном не хочется. Мы стоим друг друга. Только стоим ли? Моя группа риска мне представляется намного опаснее. Твоя предсказуема, хотя и не так изящна, но всё же где-то понятнее и даже благообразнее. Поддается лечению, пусть даже и временному и девять к десяти напрасному. Необратимость общая, а вот суетливость разная. Бесперспективность при взгляде на зеркало часа. Разумеется – это сцена вторая. Уничижение с приставкой «само». Сам, самого, себя. Желание забиться в нору. К примеру лисой. И обязательно замуровать за собой. Закрыть двери, шторы задернуть. Чтобы никто никогда не увидел. И чтобы не видеть. Лишить себя очевидцев и поводов думать. «Думать» уже становится сродни проклятью. Безостановочность мыслей, или скорее их копий. Аналогии выглядят глупо, а выводы – пошло. Почему то видится паденьем в тоннель. Искры при торможении и лохмотья кожи на пальцах которыми замедляешь мгновение. Хорошо, что всё так, иначе было б обидно. Как выиграть в рулетку за день до решения судей. Хотя последнее искаженное проявление заботы, которое тут же сминается паранойей в листок от блокнота. Одновременность процессов – вот в чём всё дело и это так же как время не объяснимо. Одновременно – и то, и другое и непрерывно одним потоком. Оказаться замурованным заживо. Страшно? А я мечтаю. У меня боязнь открытых пространств, клаустрофобия наоборот представляется детским капризом. Или сюжетом дурного романа с надуманностью персонажей. Закрытость – чего ж тут дурного? Спокойствие, ясность и точность. Отсутствие выходов – это же благо, где-то манна, пусть даже земная, а не небесная. Всё это как-то грустно и слишком картинно. Нарисовано дымом на потолке. Знаешь, мне тебя не хватает в себе. Отвратительная черта внутреннего сюжета – всё принимаешь условно и призрачно. Полусерьезно. Половиной времени, половиной смысла, половиной жизни. Доверительность возможна лишь с тем кто сам способен верить – я не умею. Даже в минимальном превращается в комбинацию шахматных партий. Кажется в каком-то фильме, или книге было – самое страшное для спасателей когда жертва падения метеорита сама разбирает завалы. Иллюзии восприятия – это б тоже выкинуть из лексикона в виду повторения больше тысячи раз. Иллюзии – опираясь на твое плечо я всё-таки остаюсь верным себе и держусь за себя. В итоге падаю дважды – потому что на себя меньше чем должно, а на тебя меньше чем нужно – тупик. Так всё становится еще хуже. И главное привыкаешь. К чужому упрямству быть, которому почти удалось заменить отсутствие у себя. Привыкаешь. И забываешь, что то что слышишь не ты говоришь. Не сам. Ткнуться мокрым носом как кошка в окно. Ты – моё стекло. Витрина завораживающая чужим миром. Магазин сувениров. Ассоциации – бред, особенно если не знать куда отсылают. Тебя – не хватает. Ты постоянно извне, а внутри гулкая пустота и разбитые чашки. Лбом твоей ладони касаюсь и успокаиваюсь. Внешне. А внутри остается натянутость нервов. «Это что-то меняет?» - ставлю в кавычки в виду расслоенья вопроса. Себе его к трем пунктам, тебе не задаю к одному. И ответа не знаю, хотя на свои хочется сказать – нет. И даже сказала бы, просто это было бы упрощение, приятное знаком внимания, но лишенное внутренней сути. Расслоение, разорванность линий. Многое ускользает, рассыпается на осколки в сознании, так что просто отвечать лишь на вопросы конкретные – названия улиц, номера телефонов, или совсем простое в духе «хлеба купила? – нет». С этим просто, со всем остальным сложнее в виду невозможности. Не могу – список теряется в бесконечности. «Не могу» так к многому, что себя хочется строго спросить: «а что же тогда можешь?». Разочарованная гримаса – объект отказывается отвечать без присутствия адвоката. Средне. Состояние средней устойчивости. Среднего равновесия неадекватности.