***

Моя бедная мать, моя горькая в поле осина,
Как томишь ты меня, как дорога к тебе далека!..
Я приду и умру, пожалей непутевого сына,
Как на тонких ветвях, на твоих я поникну руках.

Моя бедная мать, моя белая чайка на взморье,
Как ты кличешь меня, как ты плачешь, носясь над волной!..
Унесло меня вдаль, укачало волной на просторе,
Уплывает волной то, что было до гибели мной.

Моя бедная мать, помешавшаяся голубка,
Не кружись надо мною, не засти крылом своим даль...
В гробовую рубаху меня завязала разлука,
Не распуть узла и не встретить тебя никогда...

декабрь 1972

 

Дм.Мережковскому

Что за страшная ночь: мертвяки да рогатые черти...
Зашвырнут на рога да и в ад прямиком понесут...
Ох, и прав был монах - приучить себя надобно к смерти...
Переполнила скверна земная скудельный сосуд...

Третьи сутки во рту ни зерна, ни росинки; однако
Был великий соблазн, аж колючий по телу озноб...
Предлагал чернослив сатана, искуситель, собака!..
Да еще уверял, что знакомый приходский де поп!..

Я попа-то приходского помню, каков он мужчина,
Убелен сединою, неспешен, хотя и нестар...
А у этого - вон: загорелась от гнева личина,
Изо рта повалил в потолок желтопламенный пар.

А потом обернулся в лохматого пса и залаял!
Я стоял на коленях, крестился резвей и резвей:
- Упаси мя, Господь, от соблазна, раба Николая!..
- Сбереги мою душу, отец мой духовный, Матвей!..

... А когда прохрипели часы окаянные полночь,
Накренился вдруг пол и поплыл на манер корабля,
Завопила вокруг ненасытная адская сволочь,
Стало небо пылать, зашаталась твердыня-земля.

Я стоял, как философ Хома: ни живой и ни мертвый...
Ну как веки поднимет и взором пронзит меня Вий?..
А потом поглядел в потолок: чьи-то руки простерты,
Чьи-то длани сошли, оградили в господней любви...

Третьи сутки пощусь... Третьи сутки во рту ни росинки...
Почему мне под утро пригрезилась старая мать?..
Помолись обо мне, не жалей материнской слезинки...
Сочинял твой сынок, сочинял, да и спятил с ума...

6-7 октября 1972

***

Душа моя, душа! –
Медведицей ли шалой
Бредёшь, леса круша,
На пестике ль цветка пчелой сидишь усталой,
Медовостью дыша.

А может – может быть зеваешь на окошке
И лапкой моешь рот,
Божественная тварь, задумчивая кошка,
Вся хорошея от зевот.

Душа моя, душа! –
Снуя по паутине
Прилежным паучком, –
Что ткёшь ты мне, душа, из вздора и святыни,
Вещаешь мне о чём?

Застывшая в очах апостола-оленя,
В смешенье лет и зим, –
Громоздкой ли стопой ступаешь в отдаленьи,
Таишься ли вблизи?

Душа моя, душа! –
Хоть капелькою в море
Пребудь – пребудь навек.
Я так хочу живым остаться в этом мире,
Случайный человек.

Я так хочу живым остаться в каждом миге,
В кузнечике, во ржи,
В букашке, в колоске на опустевшей риге –
Во всём, пока я жив.

Я жить хочу лишь миг, я жить хочу лишь вечность,
Прощаться и грешить…
– О, как оно шумит – таинственное вече
Моей живой души!..

8 – 12 июня 1972

***

Боже, как хочется жить!.. Даже малым мышонком
Жил бы я век и слезами кропил свою норку
И разрывал на груди от восторга свою рубашонку,
И осторожно жевал прошлогоднюю корку.

Боже, как хочется жить даже жалкой букашкой!
Может, забытое солнце букашкой зовется?
Нет у букашки рубашки, душа нараспашку,
Солнце горит, и букашка садится на солнце.

Боже, роди не букашкой - роди меня мошкой!
Как бы мне мошкою вольно в просторе леталось!
Дай погулять мне по свету еще хоть немножко,
Дай погулять мне по свету хоть самую малость.

Боже, когда уж не мошкою, - блошкою, тлёю
Божьего мира хочу я чуть слышно касаться,
Чтоб никогда не расстаться с родимой землею,
 С домом зеленым моим никогда не расстаться...

май 1972

***

Синий, мертвый, холодный,
Ледяной, как звезда,
И свободный
Ото всех навсегда.

Ото всех - от господних
И исподних - стерегущих очаг;
От бесплотных и потных;
Потонувших во щах.

Ото всех - от господних
И исподних - восседающих на
Бочкотарных высотах,
Начертав имена.

Навсегда - без величья,
Без витийственной грусти Христа,
А покорно, как птичья
Умирает без слов, красота.

Будто в пруд, будто в омут,
Но не грозно, не осатанев,
А совсем по-другому,
Как во сне.

Навсегда - ведь не дважды,
А однажды - один только раз
Умирают от жажды
На лугах рацветающих язв.

О, глядевшие сыто,
Как я гибну под вашей звездой, -
Пресвятых моих пыток
Догарает последняя боль...

Я не чертов, не богов,
Ни моленья за мной, ни следа,
Я великий убогий,
Я от вас ухожу навсегда...

ноябрь 1965

***

Пустующей души так скудны поселенья:
Берлога, капище, шалаш без пастуха,
И что-то в тишине от ветхого оленя,
Постигшего зенит над стойбищем греха.

Как ноздри ранит мох, так святость ранит душу
 Таежной пустотой... Блажен последний день,
Когда я в мох годов тоску свою обрушу,
Как эхом высоты подкошенный олень.

Проходят времена, а божий мир все тот же:
Берлога, капище, шалаш без пастуха...
Все тот же по тропе уходит вдаль прохожий,
Как встарь, во времена смятенья и греха.

июнь 1965

***

Не от мира сего, не от сброда сего...
                                                            Из Христова
Изошел я ребра, когда вечность пронзило копье,
И вначале был стон во вселенной, затем было слово,
Было слово о муке и смерти - мое бытие.

Изошедший из стона, я стал ликованием муки.
- Не у вас, у меня - этот рот, вопиявший во мгле,
Не у вас, у меня - эти болью гвоздимые руки
И за мной - не за вами - распятая тень на земле.

..............................................................................................
...Есть кумиры у жизни, у смерти кумиры есть тоже:
Сколько ликов бесследных, о, сколько живых мертвецов
Утверждали на прахе свое окаянствие, Боже,
А у смерти одно лишь - твое молодое лицо.

Ну а мне от Христа никакого не надобно чуда,
Стала чудом земля под всемирною теню креста
И, покуда себя называет пророком Иуда,
Я не верю в Иуду - я верю, как прежде, в Христа.

СТРАШНАЯ СКАЗКА

Иван-царевич, братьями зарезан,
Лежит во мху и говорит сосне:
Зачем опять приснилось мне железо
И чей-то нож от крови покраснел?

Димитрий, брат мой, отведи докуку,
Ужель и ты повинен в грабеже?
Твою ли это родственную руку
Я видел на последнем рубеже?

За то, что я поверил в небылицу,
Мне измлада забрезжила заря, -
И я прозрел Елену, и Жар-птицу,
И душу несказанную зверья.

И я побрел по чуду как по следу,
И потерял надежду и коня,
Но чудо посулило мне победу,
С волшебным зверем подружив меня.

И вот Жар-Птица, женщина и иго.
Я оскорбил удачей чью-то спесь
И не дождался праздничного мига...
Как гром в бору, меня настигла месть.

...Иван-царевич сетует и плчет,
Глядит очами мертвыми во тьму.
А бурый волк всё скачет - не доскачет
К загубленному другу своему.

июль 1964

***

Могильный крест, как мальчик на морозе.
Земля и небо делят барыши
И обжигают мальчика как гвозди
И ковкие и ловкие гроши.

О, Мальчик-Иисус, распятый далью!..
...Вот здесь, на этой маленькой гряде,
Я буду с равнодушною печалью,
Как веточка, вокруг себя глядеть.

Вот здесь, на этом маленьком погости,
Постиг я расставание пути,
И горсть земли позвал к скелету в гости,
Чтоб душу покаянием спасти.

Могильный крест, как птичка у подножья
Вселенского Распятия Христа.
- Спаси мя, птичку седенькую, Боже,
Дождинкою кровавою с креста!..
 

Как мальчик и как птичка на морозе
(Земля и небо делят барыши) -
И мальчик погибает в гордой позе
Морозным изваянием души.

декабрь 1963

ВСТРЕЧА

Отец, не уходи так далеко,
Ведь может дом наш посетить Господь, -
И на столе для гостя молоко,
И хлеба зачерствевшего ломоть.

Он не ко всякому заходит в дом,
Не всем такая выпала судьба,
Он знает - жил ты праведным трудом,
Теперь ты умер с мукою раба.

Отец, все за столом мы, вся семья,
И я, и мать, и этот поздний гость...
Вернись из смерти и небытия,
Повесь картуз засаленный на гвоздь.

- Шолом алейхем, - скажешь ты тогда, -
Я долго хворост собирал в лему,
Здесь важные собрались господа,
Я узнаю вас, рабби Иисус..

И припадет отец к святой руке,
И скажет так: - То был не лес, а гроб,
Но о родном я помнил очаге
И помнил, что ко мне Спаситель добр.

- Алейхем шолом, - так ответи гость, -
Я рад, что ты узнал меня, Христа,
И что с блаженным свидеться пришлось -
Ты у вселенной нынче на устах.

О, человек с безропотной душой!..
Господь, который помнит о тебе,
Велел мне, чтобы я тебя нашел
Живым и мертвым в праведной судьбе

20 января 1984

***

Казалось ему, что он жив после смерти -
Какие-то птицы летели над гробом,
Но птицы исчезли в мерцающем свете,
А гроб оказался огромным сугробом.

Зачем это бабочка вьется над снегом?..
Как трепетен взмах ее крылышек легких,
Но будет сугроб ее вечным ночегом,
А сон растворится в скитаньях далеких.

И вот он себя узнаёт в пилигриме, -
Столетняя пыль на плаще пилигрима...
Бывал ли он в Мекке? Бывал ли он в Риме?
Бывл ли в предгорьях Иерусалима?

И кто же он все--таки - сон или птица,,
И как это странно, и как это чудно,
Что бродит по свету во снах небылица,
А мертвый давно уже спит беспробудно...

10 июня 1987

***

Как я и думал, Бог совсем не злобен,
Его оклеветали кошкодавы.
А Бог бродяжке-вечности подобен
И собственной стыдится грешной славы.

Я видел Бога не в старинном храме,
Он был в каком-то старом зипунишке,
Когда он говорил о чем-то маме
И вслушивадся в вещее затишье.

Он весь был слух и весь был сновиденье.
Таким отца я видел ненароком,
Когда, преобразившись на мгновенье,
Он мальчику и впрямь казался Богом.

9 июля 1986

***

Все равно я приду к вам однажды -
То ли волк забредет на крыльцо,
То ли ворон охрипнет от жажды
И недоброе каркнет словцо.

То ли полночь приблизится к окнам
И воззрится на вас без стыда, -
Не моя ли во мраке намокла
И стекает дождем борода?..

Ну а чеще - бродячим котенком
Лицезреть буду вас с высоты, -
Я повешен был вами ребенком
И мой трупик еще не остыл.

Разуверясь в блаженстве и в Боге
И не смысля ни вем ни аза
На проклятое племя двуногих
Буду пялить из мрака глаза.

10 июля 1985

***

Хочу попращаться с моими смертями
 В преддверье благого конца:
Вот эта вот - смерть незабвенная мамы,
А эта - бедняги-отца.

Две смерти стоят у меня за плечами,
Как два исполинских креста
И с каждого, руки раскинув, прощанье
Свои отверзает уста...

И брат порешил себя милостью божьей,
Сволок свое тело на крюк...
А сколько собак и замученных кошек -
Горящий и праведный круг!..

Собаки сгорают на небе кусками
Своих окрававленных тел,
И кошки летят, как горящие камни,
Мяуча про страшный удел...

И вот я стою в ожидании смерти -
Пожаром объятый овин -
И вот я шепчу, что когда-то на свете
Я назван был Вениамин.

А Вениамин - это "в муках рожденный", -
На муки рожденный, стою,
Уже и умерший, уже и сожженный, -
У смерти на самом краю...

12 марта 1985

***

Дети, умирающие в детстве,
Умирают в образе зайчат
И они, как в бубен, в поднебесье
Маленькими ручками стучат.

«Господи, на нас не видно раны
И плетей на нас не виден след...
Подари нам в небе барабаны,
Будем барабанить на весь свет.

Мы сумели умереть до срока -
Обмануть сумели палачей...
Добрести сумели мы до Бога
Раньше дыма газовых печей.

Мы сумели обмануть напасти,
Нас навеки в небо занесло...
И ни в чьей уже на свете власти
 Причинять нам горести и зло".

26 октября 1984

Айзенштадт - это город австрийский,
И мне думать об этом занятно:
Может быть, продают в нем сосиски,
Может, слушают музыку Гайдна.

Может быть, в этом городе следом
За маэстро прославленным Гайдном
Проживал незаметный мой предок -
И судьбе был за то благодарен.

С отрешенною робкой улыбкой
И доверчивыми глазами
Проходил он неспешно со скрипкой -
И прислушивался к мирозданью.

И играл он в каком-то трактире,
Но, однако, он знал непреложно,
Что и я буду жить в этом мире
И печальную песню продолжу.

9 сентября 1984

***

Не плачьте обо мне, собаки, люди, кошки,
Уже я не приду из сумрачной травы,
Уже я не живой, - но есть досада горше, -
Есть участь быть живым – и обижать живых.

О, нет, я не хотел обидеть самой малой
Букашки – ведь она какая-то родня
Тому, кто в этот мир, бездомный и усталый,
Пришел на склоне лет, пришел на склоне дня.

Пришел на склоне вех, пришел к концу событий,-
Ах, как моя душа по жизни извелась.
Но ветхие нас всех связали с жизнью нити,
Лишь дунет ветерок – и нить оборвалась.

30 июня 1984

***

Не говорите обо мне живом,
Уже я где-то в вечности вдали,
Уже я посетил тот скорбный дом,
Где вход задернут пологом земли...

Я видел то, что недоступно вам,
Стоял один у роковой чрты,
За мною по пятам брела молва
Загробной исполинской немоты.

И я теперь не человек, а тлен,
И я забыл свое земное "я",
И я тягчайшем бременем согбен,
Вселенским бременем небытия.

17 мая 1984

***

Спрятав слезы в скомканном платочке
И окружена сплошною тьмой,
Мама примостилась в уголочке,
Пишет мне загробное письмо.

Пишет в ликовании и спешке:
- Мальчик мой, я жить согласна здесь,
Только бы дошла ко мне, ослепшей,
О твоем благополучье весть.

Я в аду осваиваюсь робко,
Поселилась в сумрачном углу,
Бесы на меня шипят "жидовка",
Извергают всякую хулу.

Но удел мой избран добровольно
И сама я поселилась в ад,
Пусть уже одной мне будет больно,
Был бы добрым твой открытый взгляд.

Да, Господь меня карает строго,
Но ему сказала я в упор,
Что тебя любила больше Бога -
И идти готова под топор...

14 апреля 1983

***

Боже, Боже, разве я не ангел!
Разве не мои это глаза?
Из печали и небесной влаги,
Где так робко светится слеза.

Разве не мои это запястья
Со слезами узника тюрьмы?
Разве не был побирушник счастлив,
Странствуя дорогами сумы.

Все, что видел иступленный взор мой,
Становилось чем-то неземным.
Становилось таинством нагорным,
Вековечным чем-то и иным.

Путники, хромавшие в бессилье,
Изнывающие от потуг.
У меня одалживали крылья,
Возносились духом в высоту.

Даже мертвым вечным нищебродом,
Чьи глаза ушли в такую даль,
Говорил я что-то мимоходом,
Что могло утешить их печаль.

5 февраля 1987

Компьютерная верстка © WhiteKnight