Иногда я начинаю задумываться о профессии. «Иногда» — это, например, когда известная лыжница вслух задаётся вопросом: «Кто читает эти длинные простыни»? Или когда вижу в чужих интервью поясняющие скобки (улыбается), (смеётся), (задумчиво чешет нос...). Или когда читаю пространный разговор ни о чём и обо всём сразу, где совершенно невозможно понять, зачем вообще ты это читаешь? И что из этого чтива можно вынести для себя, кроме того, что автор внезапно оказался в одном пространстве со своим героем и (о, удача!) при нём был диктофон...
Задумываюсь я всегда об одном и том же, о людях, которые реально читают. Что для вас интересно в интервью (если допустить, конечно, что этот жанр интересен в принципе). И что неинтересно от слова «совсем»?
Сейчас, например, реально считается, что речь собеседника нельзя трогать. Сказал он «Эм-м-м-м...» — так и пиши. Улыбнулся криво — в тексте должно стоять: (криво улыбается). Меня же в своё время учили (учил Владимир Михайлович Кучмий, а он умел это делать), что эмоция отражённая в скобках показывает прежде всего неспособность автора передать атмосферу разговора словами собеседника или своими вопросами. А многоточие — неспособность сформулировать фразу.
Он много чему учил, я уже как-то писала об этом. Сокращать текст, увязывать блоки разговора между собой таким образом, чтобы материал читался на одном дыхании. В этом плане довольно показательным стал мой первый текст в «СЭ-журнале» о допинге. Для начала там не было иллюстраций. Как-то не нашлось. И Кучмий сказал, что придётся сокращать текст. Потому что 18 тысяч знаков не могут существовать без иллюстраций — никто не дочитает до конца. И сел читать. Прочитав, поднял глаза и посмотрел на меня поверх очков: «Не понял, это — всё, что ли?»
Текст в итоге встал полностью и это реально материал, которым я горжусь до сих пор.
А вот с последним интервью, судя по реакции Постороннего старичка из прошлого поста, у меня не слишком получилось. Некоторые спортсмены любят рассуждать, и, если сразу не находят нужную формулировку, как бы начинают искать её вслух, ходят вокруг да около, прежде чем ответ сложится. Слушать, как человек нащупывает нужную мысль, интересно, но читать сложно. Поэтому приходится убирать «лишнее».
Это непростой процесс, поскольку стоит задача, сокращая и стыкуя фразы между собой, не нарушить стиль и манеру разговора.
Почему это важно, объясню. Потому что сильнее всего собеседника способно взбесить, когда он читает собственные слова и понимает, что ТАК он не говорит. На такую редактуру уходит куча времени и сил и иногда, когда материал уже готов, я даже сама понимаю, что хотелось бы оставить какие-то кусочки разговора, но голова устала уже до такой степени, что нет никаких сил лезть в расшифровку и что-то добавлять.
Кстати, если конкретно о Сонином интервью говорить, там более принципиален тот момент, что на разговор у нас было 20 минут. Между репетициями двух сцен на ВТБ-Арене. Это не так мало (олимпийский формат интервью с различными «селебрити», на которые отводится 10 минут, в принципе хорошо учит не терять времени), но когда человек ещё не имеет большого опыта общения с журналистами и вы разговариваете впервые, такое непросто.
В общем, будет время и желание, пишите разные мысли. С удовольствием послушаю как их, так и критические замечания.
Хорошего дня! Хотя у меня он тяжёлый на самом деле. С хорошим человеком и великим тренером прощаться поеду...
А вам мишек дня настроения!