"Грех нас отделяет от людей. О своем горе, об утрате, о несчастье можно сказать, можно поделиться ими с ближним, можно получить от ближнего поддержку, можно силу получить от взаимного доверия, от того, что мы делим друг со другом этот ужас земли. Но грех нас от человека отделяет; он отделяет нас от тех, перед которыми было бы стыдно; он отделяет нас от тех, которые были сообщниками наших грехов, потому что они нам — живое и мучительное напоминание; и потому что мы знаем, что мы не только за себя, но друг за друга ответим на неумолимом суде правды и любви Господней".

Христианство указало другие ценности в мире, еще неведомые. Оно открыло вечный смысл страдания и смерти, того, что так страшило людей. Наслаждению оно противопоставило муку, радости - скорбь и смерть - жизни. Это было безумием для эллинов, дикою переоценкой всего. Но безумие победило.
/Лев Карсавин. Noctes petropolitanaе/

Э р о с противоположен а г а п е, отражает совершенно специфическую концепцию любви, классическим примером которой является платоновский "небесный эрос". Это человеческая любовь для Бога, любовь человека к Богу.
Э р о с - это стремление, настойчивое желание, вырастающее из исключительных качеств объекта; в эросе человек стремится к Богу, чтобы удовлетворить свой духовный голод путем постижения божественного превосходства. Но любовь человека к Богу, которую мы находим в Новом Завете, имеет совершенно иное значение. Здесь любовь не такая, как в э р о с е. Это не то, что не хватает человеку, а благодарность за что-либо щедрое и обильное, а именно за свойственное Богу а г а п е. Божественная любовь - а г а п е - она не имеет ничего общего с э р о с о м, с его голодом и желанием. Бог любит потому, что любовь - это сама его природа, он не приносит добро, а постоянно творит его.
/Епископ Андерс Нигрен. Агапе и Эрос/

Об этом и у священника, философа, ученого Павла Флоренского, к эросу и агапе добавляется еще ф и л и я. Эту же линию в философии любви продолжил Сергей Булгаков. Эрос познает ценности, а агапе создает их, если быть краткой.

Продолжение о русской философии любви. Интересен русский историк и религиозный философ Лев Карсавин. Трагически у него жизнь сложилась, умер при советской власти, находясь в заключении, в приполярном лагере. Был мыслителем с широким диапазоном знаний, написал исторические работы по средневековым ересям, философские, религиозные, но изюминкой считается его работа о любви - Noctes petropolitanae. Трактат-анализ о философской, нравственной и эстетической сущности любви. Человек он был оригинальный и предисловие к работе сделал ироничным, заранее зная о нападках, поэтому напал на себя сам. )) Он любовь истолковывал диалектически, говорил о двуединстве любви, о слиянии ЛЮБВИ и любящего. Сразу вспомнился Никита Михалков в недавней Белой студии по "Культуре" и его люблю любовь ( не дословно, по сути).

"Любовь – всевластная, неодолимо влекущая стихия. Ничто не определяет извне ее, всеединую, а в себе самой она неразложима-проста, всеедино и всецелостно себя раскрывая, живая своею свободой, тожественной ее необходимости. Но я, охваченный и влекомый ею, от нее не отделимый и не отличный, так же как она свободен. Не она, Любовь, любит – я люблю; не она стремит меня – я стремлюсь. Это я определяю мой долг, себя самого терзаю и мучаю. Однако люблю я Любовью и что-то не мое, а вселенское раскрываю в стремленьи моем. Любовь, это – я; и все же она – не я. Могу не принять ее, замкнув душу мою; могу не признать очевидного для меня закона и не делать его долгом моим. Свободно и вольно согласую себя с нею и, сливаяся с ней, уже не отличаю себя. Не чувство мое Любовь! Откуда тогда ее властность и царственность, этот непобедимый закон, делаемый мною долгом моим? Откуда бытийность и мощь ее, охватывающая как стихийное стремленье вселенной? Разве я открываю дивящую меня глубь доселе неведомого? Разве измышляю я долг Любви, который меня же терзает? Нет, не чувство мое Любовь, и все же она – сам я… Любовь – дар Божий; и все-таки – я должен любить, словно Любовь – во мне и мое, словно сам я – Любовь".

«Когда слышим такой возглас и такой лозунг «Православие или смерть», нужно опасаться этих проповедников. Никогда Господь не говорил «мое учение или смерть». В глазах этих людей вы не найдете любви, там горит дьявольский огонь гордыни, стремления к власти, разрушению церковного единства».

(Кирилл, Патриарх Московский и Всея Руси)

В ХХС во время службы весьма эмоционально выразил позицию РПЦ, еще в августе по ТВ
показали.

Нашла несколько старых журналов Русского паломника, который издавался ( или еще издается ) с 1885 года Валаамским Обществом Америки.
Несколько иллюстраций из него:




1.



В большем размере:

http://forumimage.ru/show/9656364

http://forumimage.ru/show/9656366

О Малевиче пропущу.
...
Художник "послеквадратной" эпохи, художник, помолившийся на квадрат, заглянувший в черную дыру и не отшатнувшийся в ужасе, не верит музам и ангелам; у него свои, черные ангелы с короткими металлическими крыльями, прагматичные и самодовольные господа, знающие, почем земная слава и как захватить её самые плотные, многослойные куски. Ремесло не нужно, нужна голова; вдохновения не нужно, нужен расчет. Люди любят новое - надо придумать новое; люди любят возмущаться - надо их возмутить; люди равнодушны - надо их эпатировать: подсунуть под нос вонючее, оскорбительное, коробящее. Если ударить человека палкой по спине - он обернется; тут-то и надо плюнуть ему в лицо, а потом непременно взять за это деньги, иначе это не искусство; если же человек возмущенно завопит, то надо объявить его идиотом и пояснить, что искусство заключается в сообщении о том, что искусство умерло, повторяйте за мной: умерло, умерло, умерло. Бог умер, Бог никогда не рождался, Бога надо потоптать, Бог нас ненавидит, Бог - слепой идиот, Бог - это торгаш. Бог - это Дьявол. Искусство умерло, вы - тоже, ха-ха, платите деньги, вот вам за них кусок дерьма, это - настоящее, это - темное, плотное, здешнее, держите крепче. Нет и никогда не было "любовного и нежного", ни света, ни полета, ни просвета в облаках, ни проблеска во тьме, ни снов, ни обещаний. Жизнь есть смерть, смерть здесь, смерть сразу.
...
Разговор о Боге либо так бесконечно сложен, что начинать его страшно, либо, напротив, очень прост: если ты хочешь, чтобы Бог был - он есть. Если не хочешь - нет. Он есть все, включая нас, а для нас он, в первую очередь, и есть мы сами. Бог не навязывается нам, - это его искаженный, ложный образ навязывают нам другие люди, - он просто тих, как вода, стоит в нас. Ища его, мы ищем себя, отрицая его, мы отрицаем себя, глумясь над ним, мы глумимся над собой, - выбор за нами. Дегуманизация и десакрализация - одно и то же.
"Десакрализация" - лозунг 20 века, лозунг неучей, посредственностей и бездарей. Это индульгенция, которую одни бездари выдают другим, убеждая третьих, что так оно всё и должно быть, - все должно быть бессмысленным, низменным (якобы демократичным, якобы доступным), что каждый имеет право судить о каждом, что авторитетов не может быть в принципе, что иерархия ценностей непристойна, что ценность искусства определяется только спросом и деньгами. "Новинки" и модные скандалы удивительным образом не новы и не скандальны: поклонники Квадрата в качестве достижений искусства все предъявляют и предъявляют разнообразные телесные выделения и изделия из них, как если бы Адам и Ева - один страдающий амнезией, другая синдромом Альцгеймера - убеждали друг друга и детей своих, что они суть глина, только глина, ничего, кроме глины.

Во все времена священнослужители старались говорить доступным для понимания языком. У Проспера Мериме в "Хронике времен Карла IX" есть довольно интересная проповедь монаха:
"Сатана такой фехтовальщик, что даст вперед несколько очков...
Ясно вижу, как выходит он на место поединка:
ЧРЕВОУГОДИЕ у него на чреве вместо панциря; ЛЕНОСТЬ служит ему шпорами; у пояса находится ЛЮБОСТРАСТИЕ, опасная шпага; ЗАВИСТЬ - его кинжал; как латник - стальную каску носит он на голове ГОРДОСТЬ; в кармане хранит он СКУПОСТЬ, чтобы пользоваться ею в случае надобности; что же касается ГНЕВА с оскорблениями и всем, что за этим следует, он держит их в своем рту, из чего вы можете видеть, что он вооружен до зубов.
После того как Господь даст знак к началу, сатана не обращается к вам, как воспитанный дуэлянт... нет, он, не предупреждая, очертя голову, накидывается на христианина. Христианин, заметив, что ему грозит удар в живот от ЧРЕВОУГОДИЯ, отражает посредством ПОСТА.
Сатана, после ретировки, делает большой выпад посредством ГНЕВА, затем отклонив ваше внимание притворной атакой с помощью ЛИЦЕМЕРИЯ, он наносит вам удар в четвертой позиции ГОРДОСТЬЮ. Христианин сначала прикрывается ТЕРПЕНИЕМ, потом отвечает на ГОРДОСТЬ ударом СМИРЕНИЯ. Сатана в раздражении колет его сначала ЛЮБОСТРАСТИЕМ, но видя, что нападение его отпарировано УМЕРЩВЛЕНИЕМ плоти, очертя голову бросается на противника, давая ему подножку ЛЕНОСТЬЮ, и подкалывая кинжалом ЗАВИСТИ и в то же время стараясь в сердце его вселить СКУПОСТЬ... нужно иметь крепкие ноги и зоркие глаза. Посредством ТРУДА можно обезвредить подножку ЛЕНОСТИ, от уколов ЗАВИСТИ защититься ЛЮБОВЬЮ к ближнему; что же касается ударов СКУПОСТИ только МИЛОСЕРДИЕ может их предотвратить.
Увы, братья мои, как много умирающих хотят сказать "грешен", и голос у них прерывается на "гре..." - и крак! - вот уже и взял душу черт, - ищи её, свищи."

В другой восточной традиции, в культуре японского синтоизма, культивирование Духа Жизни выглядит несколько иначе. Синтоизм (от синто - путь Богов) предпологает высокое служение богине Солнца - Аматерасу. Это служение состоит в том, что уподобляясь божественному пути творения Белого Света, творить свой посильный труд воскрешения Белого Света, воссоздания и приумножения светоносности человека.
Для самурая как воителя Света "жить на Белом Свете" означает не потребление жизненных сил Света и их распыление в праздном жизнелюбии, но постоянное сотворчество с силами Света и повышение таким образом своей жизнеспособности, благодаря чему преодолевается страх перед смертью и хаосом. Самурай каждый раз доказывает неодолимость сил света в процессе гармонизации окружающего мира и человека.
Показательна символика священной национальной игры под названием "Охота самураев". Готовясь к этой игре задолго, воитель Света тщательно выбирает стержни из тростника, из которых затем будет изготовлена стрела, символизирующая лучи Солнца. Выбор ведется ответственный, ибо полет стрелы судьбоносен. Сотни и сотни стержней надо перебрать, пока найдется один, пригодный к священному действию.
Стрельба ведется на конях, на скаку, по специально изготовленным мишеням, которые символизируют силы тьмы и хаоса, которые надо преодолеть воителю Света. Всякое попадание означает трансмутацию энергии Тьмы, их обуздание, поворот к положительному служению.
Всякая стрела, поразившая мишень, хранится как священная реликвия в храмах и составляет национальное достояние страны. Стрелу, пролетевшую мимо, сжигают как наполненную демонической энергией.
Если охота самурая в общем своем итоге оказывается неудачной, воитель Света обязан совершить ритуальное самоубийство. На сегодняшний день это правило упразднено в этой национальной игре. Такова эстетика Белого Света в синтоизме, показывающая красоту и мощь национального самосознания Японии.
Но не только самураи наделены жизненными силами служения Белому Свету. Каждый Японец в той или иной мере может стать пророком, неся в мир весть о Белом Свете. В Японии нет единого и канонизированного священного текста в его письменном виде. Все необходимые молитвы творятся импровизированно к каждому конкретному случаю. Это мобилизует творческую мощь японского самосознания, в котором силы Света могут обнаруживаться в самых разнообразных социокультурных инициативах, начиная от ратного труда и подвига, кончая простой молитвой искреннего обращения с высшими иерархиями Света.
Эстетика Белого Света - достояние японского этноса.

Из "Эстетики" под редакцией А.Радугина.

"Те, кто будут заниматься изучением богов, должны с детства получить хорошее образование и не должны воспитываться в окружении глупых идей; они должны быть от природы добры и умны, чтобы иметь что-то общее с предметом". Древнеримский философ Саллюстий. "Касательно богов и Вселенной"

Воланд заговорил:
- Какой интересный город, не правда ли?
- Мессир, мне больше нравится Рим.
- Да, это дело вкуса…
Булгаков завершал свой роман в 1939 году. С крыши дома Воланд не мог не видеть, что на набережной возведен огромный серый дом правительства. Не мог не знать, как увозили по ночам черные «воронки» из этого дома деятелей партии и правительства. Воланд не мог не заметить и того, что вместо храма Христа Спасителя с его «золотыми шлемами» зияет обнесенная забором дыра. Булгаков не мог не знать, что затевает на этом месте архитектор Иофан строительство Дворца Советов, увенчанного стометровой статуей Ленина.
Все это поместилось в фразе «интересный город», как и все, что вошло в жизнь Булгакова в этом городе.
И далее в диалоге с Левием Матвеем следует добавление:
«Не будешь ли так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени, ведь тени получаются от предметов и людей… но бывают тени от деревьев и от живых существ…»
Булгаков знал, что тени зла бывают и от деяний, и от наших мыслей. И верил, что «смерть есть, но не совсем. Духовное общение с человеком после его смерти отнюдь не прерывается, наоборот – оно может обостриться… И очень важно, чтобы так случилось. А так случается не часто. Надо стараться…чтобы после смерти общение с ушедшим продолжалось».
Видимо, прогулки с булгаковскими героями и есть одна из форм такого общения.
«Впрочем, ведь все теории стОят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это!»

Москва булгаковская/Людмила Бояджиева

Никогда не верь своим догадкам, ибо кривое правило и прямое делает кривым.

Первобытное сознание живет в тесном контакте с природой, оно иной раз гораздо религиозней, чем сознание представителей традиционных религий.

Песнь теней

Те, кто умер, никуда не ушли:
Они здесь, в густых сумерках.
Мёртвые не живут под землёй:
Они в шорохе листьев,
Они в скрипе стволов,
Они в бегущей воде,
Они в спящей воде,
Они в хижине, они в толпе,
Мёртвые не мертвы.
Те, кто умер, никуда не ушли,
Они в груди женщины,
Они в ребёнке, который плачет,
Они в поленьях, которые горят.
Мертвые не живут под землёй:
Они в умирающем пламени,
Они в плачущих травах,
Они в стонущих скалах,
Они в лесу, они в доме,
Мёртвые не мертвы.

/Ости Нуар/

Представители 5 религиозных конфессий поют вместе, в конце молитвы на разных языках.

Зачем мы живем? Долгие годы я никак не отвечал на этот вопрос — бегал мимо. Был под кайфом, пил, дрался, твердил: «Я главный». А подлинный смысл жизни — любить. Это значит жертвовать, а жертвовать — это отдавать. Схема простейшая.

Искушения — это экзамен. А экзамен зачем? Чтобы его сдать. В этих испытаниях мы становимся все чище и чище.

Если человек из своего творчества начинает делать иллюстрацию своей веры, это, как правило, становится халтурой.

Так вот: где ты прав, старичок, там и ищи. Там самая гнилуха и находится.

Если человек несчастлив в семье,если не будет бежать домой со всех ног, он не будет счастлив нигде-ни дома,ни на работе,ни в любимом"мерсе".

Все зависит от нас: как мы слышим. Замылены ли глаза. Забиты ли уши. Затерта ли душа. Обложена ли совесть ватой. Вот чем надо заниматься.

"...мзду наемничу удержуеши", - сколько раз читал эту молитву и только недавно понял о чём это. Если нанял работника за одну цену, а потом даёшь меньше.

Мне здесь одна девушка говорит: «Не люблю своих родителей». Обожди. А ты им помогаешь? В магазин ходишь?«Да,-отвечает,-все, что нужно, делаю». Значит, любишь, а что там в чувствах копаться. Плюнь ты на это. Нельзя по чувствам жить. Сегодня - солнышко. Завтра - дождичек пошел. Упал, ногу сломал - третье чувство. Жить надо по закону: не «Дай», а «На».

Павел Семенович Лунгин — мой друг. Он мне пишет эсэмэсочку недавно: «Петечка, я во Франции». Приятно такую эсэмэсочку получить. А я его Пашечкой называю. Пускай это тю-тю-сю, суффиксы, но это наше доброе друг к другу отношение. Вот какой Павел Семенович нежный, неумелый, робкий. Православной веры не знает, а «Остров» снял!

В Америке в год выходит пять тысяч картин, из которых сто — хорошие, десять — прекрасные, одна — блестящая. В нашей стране за это время снимается 120 фильмов. Так что никакой надежды на отечественный кинематограф я давно не возлагаю.