Максимилиан Волошин

     * * *
     Раскрыв ладонь, плечо склонила...
     Я не видал еще лица,
     Но я уж знал, какая сила
     В чертах Венерина кольца...

     И раздвоенье линий воли
     Сказало мне, что ты как я,
     Что мы в кольце одной неволи --
     В двойном потоке бытия.

     И если суждены нам встречи
     (Быть может, топоты погонь),
     Я полюблю не взгляд, не речи,
     А только бледную ладонь[1].

     3 декабря 1910 г.

Аделаида Герцык

     Марине Цветаевой

     "Что же в тоске бескрайней
     Нашла ты разгадку чуду
     Или по-прежнему тайна
     Нас окружает всюду?"
     - Видишь, в окне виденье...
     - Инеем все обвешено.
     - Вот я смотрю, и забвеньем
     - Сердце мое утешено.
     "Ночью ведь нет окошка,
     Нет белизны, сиянья... -
     Как тогда быть с незнаньем?
     Страшно тебе немножко?"
     - Светит в углу лампадка,
     - Думы дневные устали.
     - Вытянуть руки так сладко
     - На голубом одеяле.
     "Где же твое покаянье?
     Плач о заре небесной?"
     - Я научилась молчанью
     - Стала душой безвестной.
     "Горько тебе или трудно?
     К Богу уж нет полета?"
     - В церкви бываю безлюдной.
     - Там хорошо в субботу.
     "Как же прожить без ласки
     В час, когда все сгорает?"
     - Детям рассказывать сказки
     - Про то, чего не бывает.
     1913 г.

София Парнок

     СОНЕТ

     Следила ты за играми мальчишек,
     Улыбчивую куклу отклоня.
     Из колыбели прямо на коня
     Неистовства тебя стремил излишек.

     Года прошли, властолюбивых вспышек
     Своею тенью злой не затемня
     В душе твоей, - как мало ей меня,
     Беттина Арним и Марина Мнишек!

     Гляжу на пепел и огонь кудрей,
     На руки, королевских рук щедрей, -
     и красок нету на моей палитре!

     Ты, проходящая к своей судьбе!
     Где всходит солнце, равное тебе,
     Где Гете твой и где твой Лже-Димитрий?

     9 мая 1915 г.

                               София Парнок

     Смотрят снова глазами незрячими
     Матерь Божья и Спаситель-Младенец.
     Пахнет ладаном, маслом и воском.
     Церковь тихими полнится плачами.
     Тают свечи у юных смиренниц
     В кулачке окоченелом и жестком.

     Ах, от смерти моей уведи меня,
     Ты, чьи руки загорелы и свежи,
     Ты, что мимо прошла, раззадоря!
     Не в твоем ли отчаянном имени
     Ветер всех буревых побережий,
     О, Марина, соименница моря!

     5 августа 1915 г.

Вячеслав Иванов

     ИСПОВЕДЬ ЗЕМЛЕ
     Марине Цветаевой

     Под березой белой, что в овраге плачет,
     Пролил кровь убийца и швырнул топор.
     Вскоре оглянулся: белая маячит
     В сумерках береза, как живой укор.

     Будто укоряет, что оставил живу,
     На крови, проклятый пустырь сторожить,
     Подземельну слушать жалобу тоскливу
     И рудою кровью коренье поить.

     Воротясь, нашарил он топор постылый,
     Под-корень, окстяся, дерево срубил.
     В келейку стучится: "Каина помилуй!
     Душу, окаянный, братию загубил".

     Отворяет старец: "Две их за тобою:
     Братняя во гневе, сестрина в тоске.
     "Древо пожалел он!" -- райскою мольбою
     Молит Землю, тая, как ледок в реке.

     "Слышит Матерь Божья в небесах далече,
     Матери-Чернице суд велит вершить.
     Припади к Земле ты, грешный человече,
     Обещай родимой больше не грешить.

     "И ступай спасаться, малиться пред Богом
     (Много мать молитвой может у Христа) --
     В кандалах, веригах, по скитам, острогам,
     Именем Исуса, бременем креста".

     Декабрь 1915 г.

Предположение,  что  настоящее  стихотворение  посвящено  М. Цветаевой,
принадлежит В. П. Купченко.

     Марине Цветаевой
     К Вам душа так радостно влекома!
     О, какая веет благодать
     От страниц "Вечернего альбома"!
     (Почему "альбом", а не "тетрадь"?)
     Почему скрывает чепчик черный
     Чистый лоб, а на глазах очки?
     Я заметил только взгляд покорный
     И младенческий овал щеки,
     Детский рот и простоту движений,
     Связанность спокойно-скромных поз...
     В Вашей книге столько достижений...
     Кто же Вы? Простите мой вопрос.
     Я лежу сегодня -- невралгия,
     Боль, как тихая виолончель...
     Ваших слов касания благие
     И в стихах крылатый взмах качель
     Убаюкивают боль... Скитальцы,
     Мы живем для трепета тоски...
     (Чьи прохладно-ласковые пальцы
     В темноте мне трогают виски?)
     Ваша книга странно взволновала --
     В ней сокрытое обнажено,
     В ней страна, где всех путей начало,
     Но куда возврата не дано.
     Помню все: рассвет, сиявший строго,
     Жажду сразу всех земных дорог,
     Всех путей... И было все... так много!
     Как давно я перешел порог!
     Кто Вам дал такую ясность красок?
     Кто Вам дал такую точность слов?
     Смелость все сказать: от детских ласок
     До весенних новолунных снов?
     Ваша книга -- это весть "оттуда",
     Утренняя благостная весть.
     Я давно уж не приемлю чуда,
     Но как сладко слышать: "Чудо -- есть!"
     9 декабря 1910 г.

                   Марина Цветаева           МАГДАЛИНА

                    1

Меж нами — десять заповедей:

Жар десяти костров.

Родная кровь отшатывает,

Ты мне — чужая кровь.

Во времена евангельские

Была б одной из тех...

(Чужая кровь — желаннейшая

И чуждейшая из всех!)

К тебе б со всеми немощами

Влеклась, стлалась — светла

Масть! — очесами демонскими

Таясь, лила б маслá

И на ноги бы, и под ноги бы,

И вовсе бы так, в пески...

Страсть, по купцам распроданная,

Расплёванная, — теки!

Пеною уст и накипями

Очес и пóтом всех

Heг... В волоса заматываю

Ноги твои, как в мех.

Некою тканью под ноги

Стелюсь... Не тот ли (та!),

Твари с кудрями огненными

Молвивший: встань, сестра!

                 2

Масти, плоченные втрое

Стоимости, страсти пот,

Слезы, волосы — сплошное

Исструение, а тот,

В красную сухую глину

Благостный вперяя зрак:

— Магдалина! Магдалина!

Не издаривайся так!

                3 О путях твоих пытать не буду, Милая! — ведь всё сбылось. Я был бос, а ты меня обула Ливнями волос — И — слез.

Не спрошу тебя, какой ценою Эти куплены масла. Я был наг, а ты меня волною Тела — как стеною Обнесла.

Наготу твою перстами трону

Тише вод и ниже трав...

Я был прям, а ты меня наклону

Нежности наставила, припав.

В волосах своих мне яму вырой, Спеленай меня без льна. — Мироносица! К чему мне миро? Ты меня омыла Как волна.

     Наши души, не правда ль, еще не привыкли к разлуке?
     Все друг друга зовут трепетанием блещущих крыл!
     Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки,
     Но о помнящих душах забыл.

     Каждый вечер, зажженный по воле волшебницы кроткой,
     Каждый вечер, когда над горами и в сердце туман,
     К незабывшей душе неуверенно-робкой походкой
     Приближается прежний обман.

     Словно ветер, что беглым порывом минувшее будит
     Ты из блещущих строчек опять улыбаешься мне.
     Всe позволено, всe! Нас дневная тоска не осудит:
     Ты из сна, я во сне...

     Кто-то высший нас предал неназванно-сладостной муки!
     (Будет много блужданий-скитаний средь снега и тьмы!)
     Кто-то высший развел эти нежно-сплетенные руки...
     Не ответственны мы!