Автор: Фарид Хайруллин
Нормальные отношения между людьми возможны лишь в том обществе, где существуют разделения более высокого порядка, нежели имманентные, то есть данности: кровь, сословие, национальность. Где идеология не стопроцентно предопределена местом рождения, национальностью и другими "родимыми пятнами". В XIX веке в России в этом плане было гораздо лучше, чем сейчас. Западник XIX века не опускался до непримиримейшей – кровной – вражды. Между спорщиками не было непреодолимых – национальных – барьеров. Всякий инородец не считался непременным врагом русской государственности. А коренной славянин не обязан был придерживаться консервативного или даже агрессивно-православного мировоззрения.
Сегодня Россия – государство данностей, я бы назвал ее "страной победившего хама". Только такие люди чувствуют себя здесь "в своей тарелке". А неформатные, неудобные, талантливые люди, не готовые лизать пятки власти, списываются как профнепригодные. Их называют маргиналами, фашистами, ставленниками спецслужб. Современный национализм в России паразитирует на том, что есть, и сводится к формуле: выдворить из страны всех "чужих", всех, кто не похож на нас, – и все будет отлично. Помните, как лихо подогревалась антигрузинская истерия. Как обрадовались русские националисты самого погромного толка. В России практически не осталось людей, осуждающих бытовой национализм.
Я живу в Татарстане и чувствую здесь подобные настроения. Среди татарской молодежи снова популярны националистические идеи. Чувствуется тяга к разделению барьеров по принципу "наш - не наш". Недавно я был участником одного из бесчисленных ток-шоу на местном телевидении, темой которого был вопрос "есть ли будущее у татарской нации?". И меня, татарина говорившего на русском, освистали и практически заклеймили позором.
Когда я продумывал свое выступление, то представлял себе разговор с типичными малограмотными участниками подобных ток-шоу, главная цель которых засветиться на телевидении. Мне хотелось разрушить их самодовольство, сказать, что если и жива татарская нация, то не благодаря, а вопреки их существованию. Однако люди, окружавшие меня в тот день, были совсем другими. Их лица, интонации говорили сами за себя. Они искренне переживали за судьбу своей нации. Молодой драматург обвинял татарское телевидение в его непрофессионализме, обругивал чересчур старательных националистов, которые оказывают народу "медвежью услугу". Седовласый мужчина предлагал более рьяно обучать детей татарскому языку и требовал от правительства решительных действий. Девушка, дозвонившаяся в студию, заявила, что раз она живет в Татарстане, то обязана знать татарский язык. Все зааплодировали. Тут ведущий прищурился и зловещим голосом сказал: "Однако у нас в студии есть человек, который мало того, что не говорит на татарском, но еще и не считает себя причастным к татарской национальности". Он подошел ко мне с микрофоном.
"Здравствуйте, с вашего разрешения буду говорить на русском", – промямлил я. "К сожалению, мы не можем вам запретить", – сказал ведущий. "Кроме всего прочего, я еще и не мусульманин", – продолжил я. В студии послышался неодобрительный гул. "Я ем свинину, не держу посты и еще я ненавижу татарское телевидение и современный татарский театр". Гул усилился, послышался топот и гневные выкрики "отродье, да как он смеет!". Я продолжил: "Однако, несмотря на это, я считаю себя татарином". В студии повисло напряженное молчание.
"С чем же связана ваша нелюбовь ко всему татарскому?", – задал вопрос ведущий и в его голосе сквозило презрение. Я ответил, что люблю свою нацию, но не взваливаю на себя все ее проблемы и не чувствую себя в силах встать поперек хода событий. Искусственно татарскую самобытность все равно не сохранить. А если и постараться это сделать, то, скорее всего, появится только куча графоманских текстов и плохой эстрадной музыки. Думаю, только культура может спасти нашу самобытность. Но нужна не деревенская, а городская культура. Ее несут единицы. И таких людей почти не видно. А телевидение предпочитает паразитировать на низменных инстинктах зрителей и обслуживает массы – круглые стуки крутит попсу и передает сводки с полей. Едва ли сможет консолидировать нацию и религия – все-таки она ориентируется на массы, а для качественного развития нужны талантливые одиночки. Должны родиться новые сайдашевы, тукаи, туфаны, которых нельзя будет не заметить, которым захочется подражать.
Я замолчал. С места встала женщина в платке и спросила: "Когда же вы заговорите, наконец, по-татарски?". "Не знаю", – ответил я. "Давайте все его попросим", – не унималась женщина. – "Ну же, давайте! Просим! Просим!". Гости в студии одобрительно загудели. "С сегодняшнего дня", – пообещал я. "Так скажи по-татарски", – раздалось несколько голосов. Я повторил обещание на татарском языке. Кто-то зааплодировал. До конца эфира оставалось всего ничего. А мне было стыдно за весь этот душевный стриптиз никому, в сущности, не нужный.
Разве важно, кто я по национальности, и какой национальности мой собеседник? Национальность и религия, конечно, могут играть в жизни роль, но отнюдь не определяющую. Кичиться тем, что дано от природы легче всего, а легкие дороги, как известно, ведут не в рай.
источник:klerk.ru