Цитата сообщения Оксана_Лютова Нехитрый рассказ... Каждому есть что рассказать о той войне...

9 мая
Написал Shvatov - ЗДЕСЬ.......

…Как–то я разговорился на даче с одним стариком. Дело было 9 мая, я чинил забор, он проходил мимо, и я поздравил его с праздником. Он поблагодарил и сказал что сам–то он не воевал, ему всего 9 лет было. Ну, говорю, все равно в то время то жили, разного хватили. Говорить с ним было очень интересно, я много не знал или представлял несколько иначе. Я думаю, что это не пафосный, многим покажется не патриотичным, зато правдивый рассказ, и попытаюсь передать его как можно точнее…

Когда началась война, мне было 9 лет. Мы жили в селе, рядом с (…)(я точно не помню географические названия и что бы самому ничего не придумывать буду оставлять пробелы). Отца на второй день забрали на войну. Так там и сгинул, после войны никаких известий о нем не нашли. Неразбериха тогда была, в первые дни. Остались мама,я, мой брат и сестра. Брату было 6, а сестре всего 2 года. Еще бабушка с нами жила, умерла потом в 43м. Мать в колхозе работала, какое–то свое хозяйство было, да и родственников много на селе, не пропали бы. Дорога у нас прямо по окраине села проходила, там еще церковь разрушенная была. Так вот как война началась, наши войска сплошным потоком по этой дороге шли в тыл. И днем и ночью. На телегах, пешком, редко на машинах. Народу много прошло. А потом как–то утром прибегает соседка и говорит — немцы! Побежали смотреть, по дороге уже немцы идут. На лошадях очень много. У нас всего 2 лошади на все село было. Потом и танки прошли, и техника. Никакого боя у нас не было, даже стрельбу не слышали. Просто наши ушли, а немцы пришли. Мы даже и испугатся толком не успели. Да и немцы все больше мимо проходили, редко когда в деревню завернут, за водой там, или так просто пройдут и уходят. Немцы совсем молодые были, веселые. Что то нам кричали, смеялись. Почти все с винтовками, это в кино показывают что они с автоматами. И танки какие–то маленькие, мы все говорили что наши лучше. Вот машины у них очень хорошие были, не то что у нас. Потом наши пошли, пленные красноармейцы. Без оружия, часто без конвоя, если и есть конвой — то один немец на лошади. Часто к нам заходили, переночевать просились. Мама их пускала в сарай, поесть давала. Они все больше просили гражданскую одежду. Те, кто без конвоя бродил, у тех часто повязки были белые на руке, из бинтов или из тряпок. Мнооого их было. Потом уже, когда основной поток схлынул, немцы приезжали, все обыскивали, искали тех кто остался.


Никого не грабили, не убивали, евреев и цыган у нас никогда не было. Председатель колхоза был коммунист, так и его никто не тронул. Даже колхоз у нас как работал, так и работал. Урожай собрали, и почти весь по домам разобрали, посевные только оставили. Даже деньги всю оккупацию как были советские, так и остались, никто немецких денег и в глаза не видел. Да и особенно деньги не нужны были, на рынке больше товар на товар обменивали. Если что–то маме надо было, она собирала куриные яйца и шла в (…) на рынок, а там обменивала на вещи. Но и советские деньги тоже в ходу были. Мы поначалу и не думали что все так надолго, все думали вот вот наши прийдут. Новости какие никакие тоже доходили, знали и про Сталинград, про блокаду Ленинграда, про Москву. Осенью приезжали какие–то наши, русские, гражданские говорят чтобы дети в школу шли, школы открыли, но меня мама не пустила. Учились у одной тетки прямо там, в селе, все ей за это с огорода что–то носили. В школу надо было далеко ходить, а боязно было. В лес, например, никто уже не ходил. Там несколько человек сгинуло. Как немцы пришли, кто только в лесу не прятался. И наши дезертиры, и те кто сдаваться не хотел, и бандиты разные. Нее, не партизаны. Партизаны с немцами должны воевать, а эти просто прятались. К деревне приходили, есть просили, давали кто что мог. Ночями страшно было, мама кур в подпол прятала, корову в сенях держала. Окна заколачивали. А больше всего боялись что дом сожгут. Даже спокойнее было если немцы в деревне оставались, тогда вообще никто не совался. Хорошо при немцах было? Ну кому то может и хорошо… Мужиков в деревне много оставалось, не всех успели в армию призвать как отца, кто–то даже и получше зажил на своем хозяйстве. Но вот, например, заехали немцы, надо им что то там построить, идут, видят забор там, доски хорошие, или сарай. Заходят, доски выламывают, увозят. А хозяин стоит и смотрит, а что тут скажешь. Надо им было рабочих что–то делать, заходили, забирали кого хотели. В первую зиму забирали теплую одежду, валенки, но это все наши же делали, в смысле русские, что на немцев работали. Но в общем как–то мы старались от них подальше держатся, они сами по себе, мы сами по себе. Из (…) иногда приезжали. Наши. То агитировали на работу в (…) идти, что–то строить там, говорили что Москву взяли, новые газеты привозили. В (…) в доме культуры наши, довоенные фильмы крутили. Дети капитана Гранта, еще что–то без советской пропаганды. До фильмов иногда немецкую пропаганду показывали на русском. Все равно многие думали что наши победят. В Сталина очень верили, в "несокрушимую и легендарную". Так и прожили почти 3 года. Вот когда фронт близко подошел, когда уже немцы отступали, вот тогда немцы другие были. Когда фронтовые части пришли. Грязные, голодные, злые, хуже собак. Осень уже была, нас всех из домов повыгоняли. В поле землянки рыли, там и прожили осень и половину зимы. Выгоняли прямо, в прямом смысле пинками. Кто что успел схватить, с тем и убежали. Одна тетка дом не хотела оставлять, еще и на немца чем–то замахнулась, так застрелили ее прямо на глазах у ее детей. Они ее за ноги в поле приволокли, а грязь — прямо ком земляной получился, и гроба не надо. Там в поле и похоронили сразу. Чуть не лебедой питались. Что только не жрали. Сестренка маму просит есть, а ведь нет ничего. Тогда она говорит — мама, а ты налей водички в кастрюлю, мешай, мешай и будет супчик. Один раз, помню, набрали мы, малышня, с поля мерзлую картошку, начистили, костер развели, сидим, варим. Немец увидел, подошел, говорит — гуд киндер, забрал ведро с картошкой и унес. К домам близко не подпускали. В землянках печки налепили, топили хворостом. А осень, дожди, все мокрое, дрова сырые, дым… Потом уже и наши подошли. Все ближе и ближе стрельбу слышно. Бой был прямо у нас в деревне. Много домов разрушило, сгорело. Когда бои были у меня как раз и мать, и сестра сильно простудились, болели. В деревне бой идет, пули шальные свистят, а я за дровами бегаю, солому с крыши землянки дергаю для печки, снег плавил чтоб их теплой водой напоить. Наши, остальные, кто в поле жил, или затаились, или ушли кто куда, а у меня дым из трубы валит, жуть. Все боялся что или наши, или немцы шарахнут. Но обошлось.

Как наши вернулись, считай всех мужиков кто оставался забрали в армию. Всех, и молодежь, и тех кому под 60. Хватит, говорят, отдохнули при немцах, теперь искупайте. Это даже почти до 80х годов во всех анкетах был пункт, находился ли в оккупации. Имеются ли родственники за границей и находился ли в оккупации. В деревне одни бабы,старики да дети остались. А когда председателя арестовывали, бабы воем выли, без него многие бы не прожили. Он и нам в землянке печку складывал, и помогал чем мог. Хороший мужик был. И опять в лес никто дооолго не ходил. Там теперь кто–то уже от наших прятался, мы так же сидели по ночам дрожали с топором под рукой. Немцы при отступлении наспех своих хоронили, просто кресты из досок. Так опять приехали какие–то гражданские из (…), митинг собрали у немецкого кладбища. Все прошли и плюнули на могилы, а потом это кладбище на тракторе раскатали. И доолго потом на этом месте никто ничего не сажал, либо не хотели на немецких могилах хлеб растить либо еще почему, не знаю. За эти годы там уже большие деревья выросли. Так и стоит маленькая рощица прямо посереди поля. С войны мало кто вернулся, работать некому было, от села половина осталась, теперь уже деревня. И такие тяжелые, голодные годы наверное где–то до 49 года были. Потом уже получше стало. Вот так и прошла у меня война.

Сейчас многие говорят, ветеранов уже не осталось, столько лет прошло, года считают — не ленятся… Еще очень много людей среди нас через кого эта война прокатила, переломала жизнь, семьи, нормальное детство, будущее. Поздравьте стариков, вы не переломитесь. А то, что для многих стало пустым звуком, для них это их жизнь. И поверьте, каждому из них есть что рассказать о этой войне.
...............................................................................................

ИЗ КОММЕНТОВ ОТТУДА ЖЕ....... -


Знаете, моя мать застала войну ребенком. Но те, почти три года оккупации, она помнит очень хорошо, а некоторые эпизоды — даже в деталях. И очень многое в ее рассказах ну просто никак не вязалось с тем образом озверелого фашиста, который создали в наших представлениях советские искусство и педагогика.
Жили они на Прокопивке, это ныне пригород Восточный города Славянск, Донецкой области. Ее отец, мой дед, был до войны единственным шофером на три села, соответственно, хата по зажиточности была второй после хаты сельского головы. Ее–то и выбрал для постоя немецкий офицер с денщиком, заставив мою бабку с двумя детьми переселиться в летнюю кухню.
Хочу заметить, что часть, расквартированная в Прокопивке, участвовала в боях за Брестскую крепость, и за былые заслуги перед Рейхом на фронт ее больше не посылали. Немцев почти не было, сплошь австрияки, итальянцы да французы.
Во дворе стояла походная кухня, причем завтракать, обедать и ужинать садились за стол все: сам офицер, солдаты, бабка с детьми и даже подслеповатая бабкина свекруха — моя прабабка Дуня, которая жила в конце улицы. Пауль, — бабка рассказывала, что он был до войны "якимось машиністом", — соорудил ранец с передней сумкой и гулял по селу с моей матерью, подолгу рассказывая ей о своей, оставшейся в Австрии семье, где росла такая же маленькая дочка, как она. Мать моя немецкий знает до сих пор. Причем, по словам моего дядьки, которому тогда было уже десять, Гитлера и Сталина ненавидели все!
В общем, одним из фактов, который меня в детстве весьма озадачил, заключается в том, что даже находясь в оккупации, бабка регулярно получала письма из–за линии фронта от мужа–командира Красной Армии! Причем, очень часто фронтовой "треугольник" был в одной кипе с корреспонденцией немцев!
И — ничего. И оккупанты относились к этому абсолютно индифферентно.
Я до сих пор с трудом представляю механизм передачи корреспонденции через линию фронта...
Так вот, когда наши пошли в наступление, случился в августе 43–го и такой эпизод.
С утра бабка копалась в огороде, мать со старшим братом только что пригнали коз и загоняли рогатых в ворота. Денщик пана офицера Пауль что–то в тени на лавочке мастерил. Стоял тихий летний полдень.
Как вдруг послышался сначала неявный, но с каждой секундой все более нарастающий низкий гул. Во двор, шугая в спешке коз, вбежали повар и солдат обслуги. Они с Паулем быстро накинули на полевую кухню маскировочную сетку, схватили автоматы и куда–то побежали. Бабка, видя панику немцев, бросила тяпку, подбежала к детям.
И показались самолеты. Их было очень много. Они летели на запад рядами. Но один из них летел ниже остальных и по широкой дуге шел на снижение, каждую секунду увеличиваясь в размерах. К равномерному гулу добавился пронзительный свист.
Бабка что–то закричала, схватила детей и, пригибаясь, побежала с ними к дому.
Это увидел отбежавший ранее с остальными двумя "фрицами" Пауль.
— Найн, матка! Найн!! — он бросился бабке наперерез, кулаком сбил ее на землю, схватил детей и буквально отбросил их к забору. Затем буквально на четвереньках подскочил к ошалевшей от ужаса бабке, сгреб ее за шиворот, кинул на детей, а сам, широко раскинув руки, упал сверху.
В тот же момент, рассказывает мама, содрогнулась земля. В трех шагах от нас взметнулась к небу черная земляная стена, горячая волна вдавила их в землю, а когда мать снова открыла глаза, в полной тишине с неба падали кирпичи, черепица, доски...
Также могу рассказать воспоминания стариков о "партизане" Карнаухове, о том, как процветал всю войну городской фотосалон, который еще со времен НЭПа держал еврей, и его никто не тронул. Да много я слышал историй "из первых рук", которые интересно было сопоставлять с тем пафосом, которым нас пичкали в школе.
Вот фотография 1942 года, снятая в том салоне и нормально отправленная в городской почте через линию фронта деду:

В трех шагах от нас взметнулась к небу черная земляная стена,
Пауль живой остался?

Да. Еще рассказывали и подруги матери, что каждый год на Рождество немцы наряжали елку. А сами получали посылки с искусственной елочкой, сладостями всякими, открытками... Французы летом гоняли пацанов на речку за шкреками, причем платили за каждого честно.
Поймите, я не отрицаю зверств эсэсовцев, геноцид белорусов и евреев. Я рассказываю то, что старики рассказали мне.

Да, подобных историй, относящихся в основном в первой половине войны (спокойной оккупации) очень много, и большинство из них не вяжется с официальной советской историей войны.

Вы не слышали воспоминаний переживших оккупацию жителей окрестностей Макеевки, Донецка, Мариуполя. Там были села, где немцев за всю войну не было ни разу! Была, конечно, гражданская администрация. У меня супруга родом из Макеевки. Там, естественно, в белорусские ужасы верят, но представить себе ничего подобного не могут.

Мне один старик рассказывал как они с матерью вовремя войны были эвакуированы в Армению, в Араратскую долину. К приезду в Армению они сильно голодали, а у армян еды было относительно много. Армяне ему
издалека протягивали разную еду, и кричали "Ори! Ори!". Он думал что над ним издеваются, но еду все же был рад принять. Потом когда вырос, узнал что "ари" по армянски означает "поди сюда".

Моя бабушка рассказывала про оккупацию. Она тогда еще девчонкой была. Жалею теперь, что не догадался эти рассказы на диктофон записать.
Одна деталь особенно запомнилась — как они, дети, в холодное время согревались. Говорит, один ребенок садился в мешок, а двое других его раскручивали, как девочки скакалку. Так все трое и грелись.
Еще случай был, когда один немец ее ударил или за волосы дернул сильно, та в слёзы, а другой немец ей шоколадку дал, чтобы не плакала: "Бери", — говорит: "Тихо, а–то пух–пух" — и на первого глазами показывает.

Нам ни дед, ни бабушка про войну ничего не рассказывали, хотя оба поучаствовали. Там и познакомились. Знаю, про войну только, что молодые братья деда погибли в блокаду. Один так на Ладоге и замерз ожидая провизии.
У деда после войны было огромное множество друзей, знакомых и бесконечное количество наград, включая два ордена Славы. Все его друзья рассказывали, что рисковый он был и фартовый при этом, потому и выжил. Сам он мне запомнился человеком, переполненным жизнью, каждый день вставал около шести и собирался по городу гонять. Приходил в одиннадцать утра с полными руками продуктов. С нами, мальчишками в футбол гонял. Помню, что работал на ржд — канавы чистил. Лопатой мазут машет, я рядом тусуюсь. Мне теперь запах мазута поездного родной какой–то. Когда бабушке цветы собирал уже в девяностых, собрал инсульт вместе с ними, парализовало одну половину тела. Бабушка за ним ходила, а он очень стыдился своего положения. Умирал матерясь. Весь мир костерил. Как я сейчас, когда новости про Ригу вижу. Я многого не понимаю и еще большего не знаю, однако толерантным к Войне быть не хочу. Меня так в школе учили: если фашист, то он захватчик, а наши воины — освободители. Дед 9 Мая очень любил. Собирался, чистился и всегда выходил при медалях, при параде. Как сейчас Пасха у православных чекистов, примерно. Так вот, я всех поздравляю с Праздником!
P.S. podvignaroda.ru уже не работает, а так я был удивлен, разыскав там архивные записи о том, как дед вынес командира, застрелил 15 автоматчиков.

работает.

к Войне толерантным зачем быть — война плохо. И воины наши — освободители. Но цена побед..

Бабушка (светлая ей память) жила в селе под Белевым, Тульская область. Немцы захватили его без боя, и часть домов заняли под свои нужды. В доме моей бабушки разместился штаб, и всю семью (включая 8 детей!) выгнали на мороз. Благо, в деревне много людей с родственными узами, и их приютили. Бабушка рассказывала, что немцы отбирали еду, картошку и мясо, и теплые вещи, причем особенно ценились валенки. Потому все, у кого они остались, обматывали их сверху тряпьем, чтобы создать видимость чуней, это помогало. Катаясь с горы на санках, сестра моей бабушки сломала ногу – немецкий хирург наложил ей гипс (впрочем, не совсем удачно и она прихрамывала до конца жизни). Два мелких пацаненка из деревни утащили у офицера пистолет. Тот их нашел, пистолет отобрал и заставил извиняться. Один извинился, и он его отпустил, а второй отказался, и он его застрелил. Наши давили немца постоянно, но артподдержки почти никакой не имели. К тому же им приходилось идти по голому полю несколько километров, форсировать реку и еще пару км идти по простреливаемому полю. Потери были жуткие. Причем в книгах указано, что наступающие части не были снабжены маскхалатами, а бабушка наоборот рассказывала про трупы в белой одежде и черную землю, на которой не было снега. Не знаю как такое может быть. Немецкая артиллерия располагалась на склоне холма, на котором стоит деревня, и наши ее достать не смогли. В деревне была пара раненных солдат (не знаю, появились ли они в ходе боев или раньше, во время отступления). Немцы всех, кто укрывал наших солдат, угрожали расстрелять. Одного солдата заметили, когда он выбрался из погреба, где прятался, по какой–то нужде, немец кинул в избу гранату и убил солдата и деда, который его укрывал. Второго не нашли, он выздоровел и позднее дошел до Праги – а в деревню всю войну писал письма с благодарностью. Когда давление наших усилилось, немцы всю деревню выгнали (не знаю что ими двигала, гуманность или нежелание помех вкупе с нежеланием разведки у себя в тылу). Ну а потом наши обошли Белев с фланга, и немцы деревню без боя оставили. В основном, бабушка вспоминает войну как дикий постоянный голод, когда приходилось под снегом искать остатки испорченной картошки и печь из нее лепешки. А деду пришлось сложнее, хотя ему было лет 15, его угнали на работу в Германию. Вспоминать очень не любил, говорит, много гнали пешком. Недалеко от деревни всех пригнали к реке на водопой. Часть пацанов с соломинками засела под водой. Когда уходили, немец дал по воде очередь, но вроде никого не убил (помоему, кого–то ранил). Те, кто спрятался потом вернулись в село. Он попал к немецкому помещику–баеру, причем как я понял, куда–то на территорию Польши. Кроме него был поляк и чех (могу ошибаться насчет чеха, но поляк был точно). Друг друга понимали с трудом. Хозяин не обижал, ели за одним столом, позволял праздновать церковные праздники. Когда наши войска были недалеко, дед засобирался домой. Баер сильно разволновался, он боялся что наши его расстреляют и хотел, чтобы дед оставил ему записку, что он над ним не издевался, но дед был неграмотен. В результате, толи дед толи поляк накорябали на листке эту «расписку», а дед поставил крестик и пошел назад, и добирался почти полгода.

Два мелких пацаненка из деревни утащили у офицера пистолет. Тот их нашел, пистолет отобрал и заставил извиняться. Один извинился, и он его отпустил, а второй отказался, и он его застрелил.
Этот эпизод говорит обо всем.

Мой дед, по отцу, погиб в 41–м по Днепропетровском. Я его никогда не видел, но знаю о его жизни многое. Мой дядя по матери, трижды бежал из плена, ловили, когда смог добраться до расположения войск Красной армии, был разжалован в рядовые и осужден. В 80–х годах был реабилитирован, восстановлен в звании. Умер в конце 90–х.
Уважаемые %юзернеймы%, всех ваших родных и близких, участников и переживших Великую Отечественную Войну, с Праздником Победы. Не дожившим, Вечная Память!

Дед мой родом из Белоруссии. Жил с родными в небольшом селе. Когда в деревню должны были придти немцы все знали заранее. Собирали пожитки, скотину и уходили семьями в лес. Немцы приходили — деревня пустая. Так бывало неоднократно. Как–то опять пришли мужики (все дежурили по очереди) с новостями — немцы идут. Деревня стала пустеть. Отец моего деда уперся, говорит — не пойду! Так и остался немцев встречать. Немцы пришли, стали его гнать — уходи, дурень! Махали ему, махали. Он не уходит. Так и расстреляли его.. Для меня навсегда останется загадкой этот его поступок. Почему он так себя повел, не знаю. Но мой отец, часто рассказывая мне эту историю, всегда наставляет в конце, что я такая же упертая как прадед и вот, мол, погляди, чем заканчивается такое упрямство.

Дед рассказывал. Перед самой войной служил в воздушном десанте, их часть в Новороссийске стояла. Ночью с 20 на 21 сентября им выдали оружие — кавалерийский карабин образца 38 года и всего три обоймы к нему. Погрузили в самолеты и десантировали под Одессой. Задачу им ставили что–то там оборонять, и строго–настрого запретили терять оружие. Что–то там не сложилось с обороной, и очень быстро они оказались за линией фронта. К своим выбирались до самой середины декабря, и самое главное было не потерять затвор от своего карабина — иначе потом не докажешь, что не передал свое оружие немцу. Маразм, но эти самые затворы хранили как зеницу ока, а воевали немецким оружием, тем что сами добыли. Ну а как вышли к своим — тут их особисты встречали, хлебом–солью да задушевными разговорами. Деду повезло — он за время пути сильно заболел, что–то сам в ушах воспалилось, и его сразу в госпиталь отправили, без этих вот разговоров с особистом. Ну и до конца войны он прослужил в аэродромном обслуживании, а в свободное время сапоги тачал да на баяне бойцов развлекал.
Искал данные по этой десантной операции — глухо, нигде ничего нету. Какой смысл все эти данные секретить до сих пор — непонятно.
Зачем все это написал... Дед говорил — нету живых героев той войны. Те, кто там был героем — все там и остались. "А мы, те кто выжили — так, бегали, стреляли".

"Искал данные по этой десантной операции — глухо, нигде ничего нету", — десант под Григорьевкой...

Нет, это не та операция. Не 23 человека, а целый полк десанта был сброшен. И от этого полка остались рожки да ножки — и никакой информации. Дома лежит дедова красноармейская книжка, там больше подробностей, с номерами воинских частей — и никаких данных в открытых источниках по той высадке найти я так и не сумел.

По рассказам деда мой прадед с прабабкой жили в Псковской области,когда пришли немцы.Деревня была небольшая,они прошли мимо,обосновались в 30 км,в деревне между Сланцами и Гдовом.Ничего не изменилось,изредка проезжали патрули на мотоциклах,реже–небольшие мотоколонны.Колхоз работал как обычно,урожай делили между собой.Быстро образовалось некоторое количество людей нежелающих работать,объявивших себя партизанами и ушедших в лес жить в землянках.Никаких диверсионных действий с их стороны не было,тупо жили в землянках в лесу (дед показывал ямы,когда ходили по грибы),бухали и вымогали продукты и вещи у деревенских жителей.Через пару месяцев одурев от воли и вседозволенности партизаны поперли на ту деревню,где обосновались немцы.Никто не знает зачем они туда попёрли,одни говорят грабить склад,другие–провести диверсию,дед склонялся к первой версии,так как мародёрствовали они часто.Двоих немцы убили,один умер позже сам от гангрены в землянке.Немцы во всех деревнях повесили объявы о вознаграждении за инфу о лагере партизан,но никто не выдал,хоть мародёры–но наши.
Примерно через полгода,семья проснулась от того,что кто–то ломится в скотный двор.Прадед вышел с обрезом и увидел двух пьянющщих партизан с одной винтовкой,которые потребовали показать живность,что бы выбрать скот,который будет изъят в пользу партизанской армии по приказу с Большой Земли.На вопрос откуда приказ,если у них даже рации нет ответили,что это военная тайна.На что дед ответил,что четыре курицы,поросёнок и корова–это единственный источник еды для восьмерых человек,и ничего он не отдаст.
Дед говорил,что если бы это были партизаны из советских фильмов,то прадед отдал бы всё,а это были пузатые "мазурики",которые просто нашли способ не работать,а ходить по деревням собирать живность на еду и картошку с пшеницей на самогон.Партизаны подняли винтовку,прадед–обрез.Поняв,что на таком расстоянии они в проигрыше партизаны поматерились и ушли.
Следующей ночью пришло пять человек,из них прадед знал только одного,вывели его в огород и расстреляли из ППШ у дуба,который посадил прапрадед,забрали всю скотину и ушли.Прадеда похоронили,жить стало очень тяжело,двое самых маленьких не пережили зиму.Позже,когда пришли наши,партизаны пытались жить в деревне,но не смогли,люди помнят,остались только трое.На побывку приехал проездом фронтовик, и когда услышал,что они творили во время оккупации–пошёл набил морды двоим.Утром съездил в Гдов,после чего вернулся к обеду с комендатурой.Двое партизан сбежало,одного увезли за мародёрство в военное время.
Раньше люди смотрели на суть вещей,а не на оболочку,поэтому вражды с семьёй партизана,который приходил расстреливать прадеда и позже сбежал не было никакой,общались как и раньше.Дуб стоял до семидесятых,во время грозы в него ударила молния и он сгорел на две третьих.В большом пне (для меня восьмилетнего он был выше головы) было две дырки,дед не помнил,от пуль они или нет,но мне и этого хватало для воображения.
Историю помню так хорошо,потому,что когда приезжал на лето к деду уже в 15тилетнем возрасте,он рассказал на рыбалке всё ещё раз,а родители уже давно запретили мне рассказывать про прадеда,сказали говорить,что прадед погиб в войну.
Негатива нет никакого,гандоны есть всегда и везде,просто это единственная история про войну и моих предков.

Дед сопляком в Белоруссии был в оккупации. Голодно было, жили лесом. Мало рассказывал. Немцы, говорит — нормально, яички очень любили.
Один раз, они гуляли с пацанами, видят — немцы вдалеке. Они пошли от них, значит, через поле. Немцы кричат. Потом стрелять начали, в воздух. Остановились пацаны, а поле заминировано было. Дед говорит, офицер добрый попался. И чувствовалось в интонации, что очень его этот случай удивил.

написали бы хоть область, где это было. У меня двух прадедов прямо во дворе убили. Вообще за один день в селе около 100 человек застрелили, девчонки 15–летние потом хоронили, могилы копали (среди низ моя бабушка была). (Харьковская область)

Моя бабушка, царство ей небесное, рассказывала, как немцы бомбили Мичуринск и близлежащие территории. И как ее мать, в охваченной огнем деревне, схватила ее на руки и побежала по уцелевшей дороге, а за ней летел мессер, и стрелял, издеваясь, по пяткам. Заходов 6 сделал, сволочь.

Прочитал комментарии и удивился. Практически полное совпадение с тем, что мне рассказывала бабушка. Про "нормальных", отзывчивых немцев, которые любили посмеяться и угощали детей конфетами, а хозяек одаривали пахучим мылом, которое они видели впервые. Если кто и злобствовал, так это румыны. Вот о них всегда очень плохо отзывались. Все зверства, о которых я слышал "из первых рук", были в румынском исполнении. Про итальянцев тоже хорошо отзывалась.
Дед был пулеметчиком, вторым номером. Но пулемета в глаза не видел, только потом, немецкий. Одна винтовка на пятерых, и вперед! Вот про плен страшно рассказывал. Как умудрился выжить — не понимаю. Просто — не понимаю. Спрашивал его почему к партизанам не убежал, как в кино показывают. Говорил, что убегал из лагеря раз семь, но бежать было не куда: кругом деревни голодные, про партизан никто не слышал — побродит–побродит и от голода возвращается назад, в лагерь. Там хоть как, но кормили.
А вообще, не любили рассказывать. Какие–нибудь забавные истории, например про то, что немцы, когда умывались по утрам, соревновались, кто громче перднет — это да, рассказывали, а что пострашнее — не хотели. Только недавно дедушка начал рассказывать и про войну, и про плен, но возраст берет свое. Очень много уже не помнит или помнит, но как в тумане. Очень жаль теперь, что пацаном слушал не внимательно.

Када ж немцы то 20 млн мирных жителей сгубили? Половину белоруссов убили? Отходя назад? Ай да собаки! Но понять то можно ж, война, устали.
Этот рассказ один против сотни обратных.
Цель была у них — уничтожать, убивать, порабощать, отбирать. Так или иначе, сейчас или через пару лет — значения не имело.

Где жестокие бои шли, там и убивали больше. А тут спокойно пришли. Без ненависти. Еврейские деревни вырезали. Опять же при отступление. Страна большая.

...Четверть населения Беларуси погибла в войне и не только от рук немцев. Кстати, чуть ли не каждый пятый житель Беларуси был евреем, а им, как известно, в войну не повезло больше всего. Что касается немцкой армии, то были каратели, но были и регулярные части, в которых служили обычные люди с человеческой совестью. Не надо всех одной краской мазать. За полтора века до этого треть населения Беларуси погибла в войне с Российской империей. Но на русских такие ярлыки по понятным причинам не вешаются.

когда началась война моей бабушке было 6 лет. Жили в деревне под Клином.
Дом у них был очень хороший, большой, с отдельными комнатами, и когда деревню заняли немцы, в их доме поселились офицеры. Вели себя культурно, никого не обижали, скотину не трогали, только кур порезали.
Когда их выбивать начали, уходили спешно, не успели причинить особого вреда.
А вот соседней деревне повезло гораздо меньше, по ней успел пройти отряд карателей, жителей, кто не успел скрыться, уничтожили, деревню сожгли. Бабушка рассказывала как несколько дней соседи бежали к ним через лес, болото.

Один дед военным водителем на полуторке был по военной кавказской дороге таскал продукты и вооружение. Говорил, что из его села все "герои" полегли. У самого ранение только одно ранение было –пуле сантиметра не хватило. А в целом говорил, что кавказцы тогда в основном их караваны грабили, у него в кабине по–моему даже автомата не было. Налетали и прямо на ходу выкидывали провизию, останавливаться бессмысленно.
Второй пацаненком 10 лет из под Красного к партизанам прибился — переоделся в девичье, с родной матерью только после войны на пепелище встретился. Его отец ветеринаром был в РККА призван, одна весточка и все.
Бабушка в целом также описывала немцев — не нужна была им эта война, сами понимали. Из домов правда повыкидывали, — селились в амбаре. Из еды лепешки из лебеды. Многие пухли от голода и умирали. На доме до сих пор следы от миномета.
Партизан в целом не жаловали, но помогали. За каждой их "успешной" ходкой следовали расправы в деревне.
Посетил Музей обороны Москвы, рекомендую. "Железа" мало, а вот "судеб" много — от повестки до похоронки.

Лежал в больнице с одним дядькой, палата большая, 14 человек, разговоры вполне Броуновские. Однажды разговор ни с чего перетёк на тему войны и победы. Дядька рассказал такую о себе историю (что запомнилось, то напишу, почти ничего не помню, кроме впечатлившего):
«Уже в 45–м, в феврале, ранило меня. Обидно было – видно, что всё, спёкся немец, да и легче воевать в конце было, а меня в госпиталь. Лечили два месяца, а потом отправили отлёживаться и поправляться на постой к тётке одной. Она с дочкой жила, лет 18–ти. Однажды вдруг раздается густая стрельба, я вскочил с кровати – неужто, думаю, опять немцы? Стою посреди хаты, не знаю что и делать. И тут вбегает её дочка, вся в слезах. Победа! – кричит – Победа! Обнимает меня, целует, прижимается. Ну, у меня х.. встал, я её и… Потом оделся, вышел на улицу, а там: народу! Все кричат, стреляют, обнимаются. Ну и я со всеми…»
Для скептиков: это было в 1988–м в городе Луганске (в смысле больничный рассказ), дядьке 60 с чем–то. Главное: я видел его глаза – не врал человек, не хорохорился, не скабрезничал. Просто рассказал. И «тихий ангел пролетел» — вся палата несколько минут молчала.

Нашёл награждение родного брата своего деда, медаль "За боевые заслуги".
Питенко Свирид Абрамович
год рождения __.__.1909
красноармеец
в РККА с __.07.1941 года
место призыва: Булаевский РВК,
Казахская ССР, Северо–Казахстанская обл., Булаевский р–н

Деда не знал, представление о его жизни могу получить только по рассказам отца. Дедушку призвали в первые месяцы после начала войны. Вначале обучали военному делу – маршировать и колоть штыком соломенное чучело. Затем по приезду на фронт он получил деревянную винтовку с которой его и отправили на передовую. Одна настоящая винтовка выдавалась на шесть человек, и передавалась очередному, когда стрелка убивали. Фрицы его так и взяли в окопе с деревяшкой. До дня победы мотали его по Европе по разным концлагерям, названия лагерей я к сожалению установить не смог, знаю только, что один из них находился в Польше. Он про плен мало рассказывал, известно только, что использовали его в том числе на земляных работах и два раза выводили на расстрел, и не расстреляли только благодаря случаю. После победы его снова отправили в лагерь, но уже наш, как не выполнившего до конца свой воинский долг. Два года строил Норильский никель. Это время было не менее тяжелым. Надзирателями там поставили бывших бендеровцев и полицаев, отбывавших наказание в этом же лагере (правда давали им не по 2, а по десять лет), эти сильно ненавидели красноармейцев и лютовали хуже фашистов. С другой стороны там содержались и воры, от которых также приходилось терпеть нужду и отбиваться по мере возможности. Зимой он тяжело заболел воспалением легких, и выжил только благодаря местному врачу, который, как и он, оказался с Дона. Пришел домой в 47–м году, с момента призыва семья о нем ничего не знала.

Мой Дед был на обороне Севастополя. Только рассказывал как сидели в бункерах по одному, когда народу не хватало линию держать и перекрикивались, когда отклика не было, понимали, что бункер опустел и туда посылали еще бойца. Рассказывал, немного, как на подводной лодке служил, но не любил особо. "Главное победили, а вам (детям) уже не стоит знать все ужасы". Всегда гордился им. Светлая ему память.

У меня дед рассказывал, что в войну ему было около 7 лет и попали они в оккупацию на украине, в крыму. Говорил что они гранатами ходили кефаль глушить и тогда одного из братьев посекло и он погиб. Еще рассказывал как они немецкий карабин раздобыли и пошли на ставок лягушек стрелять. Немцы услышали и прибежали, думали партизаны. Увидели пацанов и надавали по соплям, потом матери отвели. Говорил что страшнее было когда к матери вели чем когда немцы поймали, мать то наругает.
А бабушка другая попала в эвакуацию из села шапки в лен. Области. Единственной что помнит о немцах это как их состав истребители расстреливали. А вот прадед воевал, ушел в армию в мае 41 до войны. Говорят в 43 появлялся в ленинграде у родственников, но без вести пропал. Я писал в архив медицинский, там сказали что такие ранены не были. Надо писать в тосненский военкомат, его там призывали. Еще знаю что сестру прабабушки в полоцке немцы привязали к лошади и таскали по городу пока не умерла, т.к. еврейка.
А другую прабабушку депортировали в казахстан из крыма как этническую немку. Потом после войны она вернулась, а ее в лагеря за это послали.
Еще брат бабушкин старший воевал, спас знамя войсковое, был контужен. С 43 до 45 связистом бегал. Сказал незавидная была служба, всегда по тебе первому стреляют, катушка за спиной огромная и в плен не сдаться если что, расстреливали евреев сразу. Рассказывал что у ребят в июне 45 все награды украл кто–то, они тогда расстроились сильно. А когда в поезде ехал с одним сослуживцем домой, то тот вышел куда то, а дядя уронил его сумку и она зазвенела.

Давайте рассматривать все–таки войну в свете не рыцарских войн, а системы призыва, простых пацанов, типа тех которые сейчас читают интернет и ходят в офис жать вконтактик. Да, была подготовка, была идеология, столкновение их. Но большей частью это обычные рабочие/крестьяне, которые хотели жить, любить, строить мир вокруг себя. Их сначала согнали к границам, где ну очень грамотно распорядились, потом построили оборону спешно, потом напрягли всех и вся, перекинули производство за Урал, потом таки вытянули. На крове и поте, ценой невероятных потерь, миллионов смертей. Победили! Победили для того, чтобы потомки с завистью смотрели на благополучие проигравших. Интересно, почему так получилось? Наверное, потому что ВНЕШНИЙ ВРАГ был очень сильный и был ВОКРУГ! Именно поэтому не получилось построить коммунизм, счастье для всех и дать по квартире каждому к очередному юбилею пятилетки.
Оттуда и нагнетается этот ура–патриотизм сейчас заново. Стране очень нужен образ внешнего врага. Америка, Фашистская Германия вековой давности. Подвиг человека, который забыл о себе, о личном счастье и быте, и положил свою жизнь ради светлого будущего. К этому готовят сознание молодежи — поработай на Страну!
А может лучше уже выдохнуть и спокойно осмотреться? Может на страну должны работать все, и верхушка в том числе?

Моя бабушка была ребенком во время войны. Жили они в деревне в Можайской области. В начале войны их деревню оккупировали, немцы пришли при параде, в красивой форме и т.п. и жили у них в доме. Рассказывала, что относились нормально, никого не били не насиловали. Играли с ними в карты, в общем немцы были что–то вроде квартирантов. Однажды один немец сочувственно сказал ей, типа как же вы русские бедно живете, у вас ничего нет, ни посуды ни мебели, даже туалета. На что бабушка ему ответила — все у нас есть, просто мы от вас все в огороде спрятали. Немец рассмеялся.
Когда их в конце войны гнали обратно, был жуткий мороз, немцев было не узнать — кто в тряпках, кто в обносках, еле живые. Сожгли на обратном пути всю деревню. И запомнились ей наши — в тулупах, валенках, с красными лицами гнали немцев взашей.

Служа в поисковой роте, столько от местных этой правды наслушался...Хоть мемуары о войне пиши.
Раскапывали санитарные захоронения на месте "Минского котла". Валетом десятками в бывшем болоте лежат останки солждат вермахта, всех возрастов. То розовыми деснами вставных челюстей улыбнеться череп, то кости синие штабиста от химического карандаша откопаем. Вся земля на глубине 10 см в миноискателе звенит — какое то дьявольское Лего. В соседнем селе в качестве столбов забора с войны стоят стволы от немецкого зенитного пулемета. В старице Свислочи есть завалы костей, это местных жителей под угрозой расстрела обязали в кратчайшие сроки очистить поле боя от тел. Где то выше по течению, глубоко в ил ушел танк.
Или другой эпизов. Под Молодечно искали сотню расстрелянных Смершем освобожденных русских военнопленных, что сначало разбежались по лесам, а позже обманом были собраны и.. Но нашли останки только пятерых немцев — окруженцев. Но на верх поспешили отчитаться, что нашли "наших"! Теперь эти немцы где то торжественно перезахоронены военкоматом как защитники отечества..

Дедушка во время войны был совсем пацаном. И вот, когда ему было около десяти лет, а война только начиналась, произошла эта история. В деревне, где жил дедушка, расквартировались немцы. В дома мирных жителей они не вламывались, и не пытались их конфисковывать, а раскинули небольшой палаточный городок в непоседственной с деревней близости. Детали стерло время, и, возможно, дедушка уже просто позабыл, что дома забирали, но как бы то ни было, я верю, что раз он этого не помнит, явление не носило массовый характер. Палаточный городок был диковинкой, да и вырос прямо на глазах и потому привлекал восторженные взгляды детворы. Они часто туда захаживали. Поставленный немцами заборчик выполнял скорее функцию установления границ импровизированного поселения. Они не препятствовали тому, чтобы местные жители заходили к ним "в гости". Спустя годы, дедушка вспоминал удивившие его чистоту и порядок, которые поддерживались на территории лагеря с большими любовью и вниманием. В нем были поставлены даже мусорные контейнеры. Курили немцы сигареты в красивых пачках, которые привлекали мальчишек. Напомню, что заходить на территорию лагеря немцы не запрещали. Не знаю, зачем, но вытащив пачку из мусорки, дедушка разорвал ее и раскидал по этой "Германии внутри российского села". Это не понравилось какому–то солдату и тот, поймав мальчика, ударил его тяжелым сапогом по голове. "Голову поломал", — рассказывая, описывал это дедушка. Не смогу рассказать детали травмы, да они и не нужны. Первую помощь оказали тут же, на месте. А потом дедушка помнит кричащего "офицера", разносящего жестокого солдата. Этот офицер приказал отвезти мальчишку в госпиталь, где ему сделали операцию. В результате случившегося дедушка очень плохо слышит. Солдата, по словам дедушки, отправили на передовую, хоть и не знаю, откуда ему это известно. А "офицера" он вспоминает с благодарностью.
Надеюсь, что когда–нибудь все народы станут жить единой дружной семьей. Ведь нас ничто не отличает друг от друга.

Жаль, что местность не указана. Только косвенно можно понять, что это либо Белоруссия, либо Украина.
Спасибо за хорошее изложение истории старика.

похоже, так и есть. Моего деда из одного украинского села в Хмельницкой области война зацепила с 7 до 11 лет. Тоже рассказывал, что когда немцы только пришли, их отношение к местным жителям было скорее нейтральным, вовсе не враждебным, а порой и миролюбивым.
Хату семьи моего деда немцы выбрали своим штабом. Получилось это потому, что в ней жили всего лишь два человека: мой 7–летний дедушка, являвшийся в его семье по каким–то причинам единственным ребенком, и моя прабабушка — его мама (прадедушка, разумеется, на фронте), в то время как в других хатах жили семьи с детьми в количестве от четырёх и больше. И что еще интересно, дедушку и его маму никто никуда на улицу не выгонял — они продолжали жить в этом доме, просто переехав в маленькую комнату. Главный штабной, который сам жил в этом доме помимо еще двух солдат, слегка говорил по–русски, много времени проводил с моим дедом — тот отчётливо запомнил, как немец учил его арифметике, как чинил маме поломанные грабли, как щедро делился едой из своих пайков.
Один раз как–то еще было так, что шла в штабе у них какая–то небольшая гулянка: немцы, видимо что–то празднуя за столом, совместно поужинали, по–видимому и выпили, и один из офицеров решил поприставать к дедушкиной маме, после чего дед мой видел, как штабной сразу же вывел того на улицу, закрыл за собой дверь, последовали несколько рассерженных криков и когда они через пару минут зашли по очереди обратно, у офицера был разбит нос.
Т.е. немцы выбирали штаб по принципу "поменьше беспокоить местных", хотя могли выбрать любой понравившийся им дом, и вполне миролюбиво относились к местным.
Зато вот когда они отступали, у жителей села массово отбирались продукты, выгоняли их из домов, сами по–скотски уже себя вели: деда кто–то из солдат раз заставил помыть ему сапоги, дед отказался, на что немец его ударил и заставил всё равно.
Это говорит о том, что шли немцы на войну еще будучи людьми — не лишёнными всего человеческого как вообще, так и конкретно по отношению к местному населению занятых территорий, но за два года эта война превратила их в собак — к тому же, собак побитых, и вынужденных выживать уже любой ценой.

Как–то тут много из Хмельницкой области воспоминаний. Тоже оттуда история, местный дед на охоте рассказал. Кто–то посетовал, мол, центральная дорога у вас, дед, в селе ужасная, тот ответил "так только ж при немцах один раз и ремонтировали, больше никогда". Расскажи дед!
Был я тогда пацаном еще. Пришли немцы, боёв не было. Заняли пару хат получше. Через неделю техника уехала, много людей ушли, оставили коменданта или что–то в этом роде, и несколько солдат. Комендант собрал народ, выбрал старосту. Немцы взорвали берег реки, где ракушняк был почти на поверхности, и дали старосте поручение — насыпать дорогу через село. Мужиков в селе полно, каждый перед своим домом насыпет, за день–два станет проезжая. Староста все дома обошел, разъяснил.
Утро. Ничего не происходит. Немцы к старосте — чего народ не работет. Тот затрудняется ответить, получает в морду. Немцы вытаскивают из крайней хаты мужика, и начинают его бить. Медленно, методично, чтобы орал погромче и не терял сознание подольше. Забили в итоге насмерть. Вытаскивают из следующей — еще не успели забить — из третьей уже мужик за песчаником побежал. На втором и остановились. К вечеру дорога была в целом готова. Еще 2 дня — и немцы довольны.
Мужиков из двух крайних хат похоронили, после войны поставили пафосный (по сельским меркам) памятник, со словами вроде "подпольщики, зверски замученные".
Отступали с грабежом, как водится, но все остальные остались живы. Потом советские пришли, тоже грабили умеренно, не зло. Да и мало осталось после немцев. Старосту хотели расстрелять, но как–то обошлось.

Их сюда никто не звал.

Солдаты не сами приходят, у них приказ. Вас призовут — и вы пойдете куда пошлют. И везде будет шанс либо быть зверем либо человеком.

У моей семьи история похожая. Дед и бабушка к началу войны обзавелись 3 детьми (6 — моя мама и 4 года, самый младший 3 месяца). Жили в городе Красилове под Проскуровым (теперь Хмельницкий). Дедушке повестка пришла 23 июня, он был учителем украинского языка и литературы, а так же русского и русской литературы, как и бабушка, выпускником Киевского университета, поэтому был призван младшим лейтенантом в пехоту. Пять ранений, два тяжелых, оборона Киева и Харькова, Сталинград. Когда формировали Польскую армию, дед был отправлен туда, где служил политработником под видом поляка, с польскими документами и биографией, благо, польский язык он знал в совершенстве. Воевал, а потом служил до 1947 года. Сохранились его фото в польской форме в Варшаве. Когда он вернулся, мой дядя его спрашивал, а как ты воевал в Польше? "Если бы хоть один в части догадался, что я украинец, ночью бы меня зарезали. Больше ничего не рассказывал". Дед умер от инфаркта в возрасте 50 лет. После его смерти в военкомате нашлись награды, орден Красной звезды и медаль.
Когда дед ушел воевать моя бабушка со своей мамой — моей прабабушкой, и тремя детьми поехали в эвакуацию. Эвакуировали под Сталинград в станицу Усть–Бузулук, Там они и жили на зарплату учителя, бабушка была учительницей. Казаки понаехавших не очень любили, дети и те бились меж собою. Жили там до 44 года, потом вернулись обратно в Красилов. Было очень тяжело.
Мамы уже нет, а ее братья — мои дяди живы, снова выживают на Украине.
Много ли осталось настоящих ветеранов?

Бабушка моя рассказывала такую историю. Когда немцы пришли, было всем хорошо: немцы были добрые, всех шоколадом угощали, никого не трогали. Когда в деревне был пожар, ее, молодую девушку, из горящей избы спас немец, ухаживал за ней (она получила сильный ожог и немец приносил лекарства), потом еще замуж ее звал. Когда наши стали наступать, немцы, да, стали звереть, но это скорее от голода — голод не тетка. Ходили тощие, форма висела как на палках. Стали уводить скот и забирать харчи по избам. Когда бабушка отказала немцу на его предложение, он сильно ругался, навалил кучу посреди хаты и ушел. Помню, я еще спросила у бабушки, а чего кучу то? Она засмеялась — насрал!

Ой, ну и я пожалуй историю расскажу. БССР. 1941. В доме моего деда и его родителей остановились на постой немцы. Вели себя прилично, дружелюбно, много общались с моим дедом. Оказались, что они сами в общем–то коммунисты, посидели в лагере, потом их отправили искупать вину перед великой Германией, как водится, на фронт. Деду было 17 лет и призвать его не успели, в конце 1941 он ушел в партизаны. За это его отца сожгли живьем в собственном доме. В принципе за время оккупации была уничтожена почти вся семья, когда дед вернулся после войны, он был единственным носителем фамилии. Все так и лежат в нескольких братских могилах на местном кладбище. Все что я слышал от местных жителей об оккупации в Беларуси — мародерство, изнасилования, убийства. Никогда не смогу забыть рассказ бабушки о том, как немцы застрелили какую–то женщину зимой, ее 2х летний ребенок плакал и обнимал труп, в результате кровь превратилась в лед и он примерз к трупу. Его отливали теплой водой, чтобы оторвать от мертвой матери. Вот что такое была оккупация в Беларуси...

Вот это самый страшный пиздец, который может быть. Самая страшная для меня картина. Несмышленый маленький ребенок, который пытается понять, почему же мама ничего не говорит. А ребенок плачет и инстинктивно прижимается к мертвой маме, потому что больше прижаться не к кому. И плачет, и вероятно голосит:"Мама, мама..."
Каждый раз, когда представляю себе такую картину — слёзы на глаза наворачиваются, а сам понимаю, что я и половину всего ужаса такой вот ситуации представить не могу. От этого еще хуже неприятнее становится.

Попавшие под оккупацию рассказывали: это в 41–ом немец добрый был, в 43–ем, когда отступали злые были как собаки.

Повезло, что партизан не было. Похожее бабушка рассказывала, у них в избе лётчик квартировал. Его денщик детей заставлял работать, пистолетом грозил. А отступали немцы очень быстро, всё побросав. Деревня подо Ржевом где–то, вроде.

Всё про немцев, да про немцев. Я вам про своих расскажу. Моя бабка провела некоторое время в Ленинграде, как раз когда блокада была. Ну про то, что всех собак съели, я думаю, уже давно известно. А вот с культурными и историческими ценностями были интересные моменты. Рассказывала, что когда люди уже теряли сознание от голода, по квартирам начали ходить бравые молодцы, размером со шкаф, выбивать двери с ноги и забирать всё ценное из вкартир. Никого не стеснялись. Лежит себе на кровати человек, богу душу уже отдает или не отдает, а просто слаб и болен, а они, никого не боясь, заходят, по–хозяйски обстановку оценивают и выносят из квартиры, что поценнее. Ну а насчет еды проблемы были только у нищих. Кто имел золотишко, серебро, драгоценности, тот вполне себе мог позволить икру черную на хлеб белый ложкой накладывать. Вполне себе функционировали "черные" продовольственные рынки. Курс обмена, правда, невыгодный был, но зато можно было выменять или купить всё, что душа пожелает. Скупили тогда барыги местные много антиквариата за бесценок.

У немцев видимо были еще указания, что бы местное население не раздражать. Ведь после победы должен же кто–то жить дальше и работать. А когда нет зла, люди и работать будут проще.
А вот когда их наши отбрасывали обратно, там мало порядочных людей осталось, плюс голод и злоба на наших.
Страшное дело — война. Больше таких войн уже не будет.

Немцы на эти земли приходили жить, строить великий Рейх и всё такое. Обычные рядовые солдафоны были вполне себе людьми, такими же как и другие, так же выросшими в большинстве своём в сельской местности, понимавшими сельский быт.
По–большому счёту немцев в те годы сгубила кучка фанатиков вроде Эйхмана, Розенберга, Гиммлера, собственно Гитлера со своим "окончательным решением еврейского вопроса". Страницы истории о зверствах войны, которые с таким упоением обсасывала советская пропаганда, в основном касаются частей СС, отбор в которые проходил по вполне определённым критериям.

Ссылку не приведу, за давностью прочтения, но было такое указание. И было указание максимально сохранять здания и прочие материальные ценности.
Это и логично. Они же навсегда приходили, зачем гадить там, где собираешься жить.
И еще читал о случаях расстрелов за изнасилования и грабежи, в начале войны. Расстрелов немецких солдат немецкими солдатами по приказу немецкого командования, буквально понимающего этот их новый порядок. Не уверен в подлинности, да и не установишь её. Если и подлинно — то уничтожено советскими, чтобы не нарушать цельность образа врага. Да и немного, думаю, таких принципиальных было.

Ныне это письмо хранится в Российском государственном архиве социально–политической истории в числе документов Всесоюзного Ленинского коммунистического союза молодежи (ВЛКСМ). Идея же увековечить его на школьной доске «детской Хатыни» принадлежит писателю Василю Быкову.
«Дорогой, добрый папенька!
Пишу я тебе письмо из немецкой неволи.
Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя просьба к тебе, отец: покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.
Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи. Ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу, мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: «Вы не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон!». И офицер выстрелил маме в рот…
Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькая, мои глаза ввалились, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идет кровь.
А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказал: «Расти, доченька, на радость большой!». Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню.
А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало — платье рваное, в лоскутках, номер на шее, как у преступницы, сама худая, как скелет, — и соленые слезы текут из глаз. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают.
Да, папа, и я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с «Розой» и «Кларой» — так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон. «Русс была и будет свинья», — сказал он. Я очень боюсь «Клары». Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку.
Живу я в дровяном сарае: в комнату мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.
Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник, тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.
Сегодня я узнала новость: Юзефа сказала, что господа уезжают в Германию с большой партией невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собою. Нет, я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Только смерть спасет меня от жестокого битья.
Не хочу больше мучаться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить!.. Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, добрый папенька, ухожу умирать.
Твоя дочь Катя Сусанина.
Март, 12, Лиозно, 1943 год.
P. S. Мое сердце верит: письмо дойдет».

у нас есть книга, называется "Говорят погибшие герои", она составлена из писем погибших солдат и просто мирных людей, которые попали в плен или концлагерь. Есть в ней и это письмо.
Я случайно наткнулась на эту книгу в детстве и никогда не забуду потрясения от прочитанного. Даже уже много–много лет прошло, а я все помню некоторые письма, представляю как обреченные на смерть солдаты писали их на клочках бумаги, на одежде, стенах.

Мне бабушка рассказывала, что у них в селе боев не было, и им что при советской власти, что при немцах было одинаково. Вот только при немцах сложнее было с солью и спичками.

Моему деду было лет 7 когда началась война. Запомнилось ему немногое: как отступала советская армия, чумазая и обшарпанная, и как пришли немцы, все молодые, чистые, в опрятной форме. Ничего не жгли, никого не убивали, только заняли хату председателя колхоза. А вот при отступлении, немецкие солдаты были в основном среднего возраста, злые и голодные. Дело было в Житомирской области.

читал пост, плакал. всех с праздником!