В начале 90-х годов я работала в редакции еженедельника "Семья", у которого в то время был фантастический тираж: 8 миллионов экземпляров.
Одну из своих статей я озаглавила "Приятный список ненужных дел". В число прочих ненужных дел, которые в то время отнимали у наших хозяек немало времени, я включила штопку рваных носков.
"ЗАБУДЬТЕ О ШТОПКЕ НОСКОВ. И ПОМЕНЬШЕ ЛАТАЙТЕ.
Штопать носки и чулки несколько, э... непрактично. Если уж пятка протёрлась, значит, наступил необратимый износ волокон, и штопка лишь продлит агонию. На Западе никто давно не штопает носков, а наши расписные грибки для штопки иностранные туристы раскупают на сувениры. Потому что там берегут не только вещи, но и свой труд. И считают, что вкладывать его в рваный носок слишком расточительно. Разве стоит старый залатанный носок, дни которого сочтены, нашего кропотливого труда и даже маленького кусочка времени, из которого сделана наша жизнь?"
Читательская аудитория в те годы была активная, а конверты и марки продавались везде и стоили дёшево. Наш отдел завалили письмами с откликами на эту публикацию. Многие читатели радовались освобождению от домашней рутины и благодарили, другие поддерживали тему, шутили и продолжали мой список.
Но были и крайне сердитые письма от людей, которые привыкли воспринимать напечатанное типографским шрифтом или произнесённое с экрана телевизора как закон или приказ. Эти люди возмущённо писали мне: "Как вы смеете запрещать нам штопать носки и чулки?! Штопали, штопаем и будем штопать!"
Меня это смешило, но теперь я вижу, что в некоторых людях за эти годы ничего не изменилось. И это не смешно.

Использование детского труда. Паша пишет вместо меня популярную статью, заказанную мне одним журналом. Пишет от моего лица, используя глаголы "должна сообщить" и тому подобное. Но кое-где проговаривается, увлекшись темой: "как я выяснил..."
Паше 15 лет, он уже закончил школу.
Это черновик. Статья была отредактирована и опубликована. Уже не помню, в каком журнале.
А мы сейчас просто послушаем знающего человека. Он дельные вещи нам советовал.

На этой фотографии Паша сидит за первым отечественным компьютером БК-0010, для которого он сам создавал математическое обеспечение. Клавиатура сенсорная. Вместо монитора - старый телевизор.

ПИТЬ НАДО УМЕЮЧИ...
Я имею в виду обыкновеную воду из-под крана. В школьные годы мне еще довелось застать в добром здравии некоторых дореволюционных старушек, которые доброжелательно делились главным секретом здоровья и долголетия: пить только сырую воду.
Но тогда сырая вода была другой... Правда, в печати недавно упоминалось, что свинцовые водопроводные трубы Московского Kремля могли стать причиной вырождения царской семьи. Но не успели. Kак там теперь, заменили трубы или они по-прежнему свинцовые? Тогда многое объясняется...
А первый старорежимный водопровод в Москве подавал воду из Мытищ по чугунным трубам. Он и сейчас функционирует. Kак оказалось, мытищинская вода содержала чрезмерный процент железа и для питься считалась не очень здоровой. Правда, в ней не было тогда фенолов, формальдегидов, бензпиренов, циклофосфанов, соединений ртути и прочей нечисти. Но если наши предки имели возможность пить ключевую колодезную воду, не оскверненную пестицидами, гербицидами и стоками с животноводческих комплексов, то на кой ляд им нужна была кипяченая вода?
Зажмурьтесь и не читайте следующие строки, но я должна сообщить еще кое-что о современной питьевой воде из-под крана. Исключительно в интересах научной объективности.
Ведь древо познания ядовито: все вкусившие от него рано или поздно умирают (так говорил милейший Михаил Генин).

САМОЕ УДИВИТЕЛЬНОЕ ВЕЩЕСТВО
И правда, удивительное!

У меня есть маленький рассказик "Как стать писательницей". Такой маленький, что я его полностью приведу:
"Я научилась читать задолго до школы. Читала очень много. Была молчалива и застенчива (кто бы сейчас поверил!).
Я любила представлять, подражая стилю прочитанных книг, как бы я описала в книге разворачивающиеся передо мной события.
Мой молодой красивый папа подтрунивал над моей задумчивостью и мечтательностью:
- Ты у нас будешь поэтессой!
Я смущенно улыбалась в ответ и думала: - Почему поэтессой? Я буду писательницей!
Но папе ничего не говорила."

21 марта в Большом конференц-зале Правительства Москвы состоялась торжественная церемония вручения премии «Писатель года».
И это было в Год литературы и в День поэзии.
И я была туда приглашена как финалист национальной премии "Писатель года 2014".

А писать прозу я начала только здесь, на ЛиРу. До этого я писала книги, в основном по домоводству и по другим темам, нужным читателям. Раззадорила меня коллега по секции очерка в Союзе литераторов Жанна Гречуха. Она попросила рассказанную мной историю напечатать и подарить ей в день рождения. Я сделала такой подарок, и это было мое первое прозаическое произведение.

Здесь же, на ЛиРу, я узнала от кого-то про сайт Проза.ру и стала складывать туда все написанное, чтобы хранилось в порядке. С 2008 года я поместила там около шестидесяти рассказов. Печатать я их не собиралась, меня устраивало их существование в электронном виде. Рассказы писались как будто сами, и я выставляла их на ЛиРу и на Проза.ру. Вы, мои читатели на ЛиРу - помощники и соавторы всех рассказов, какие я здесь помещала. Ваши вопросы, замечания, подсказки, как лучше развернуть сюжет - это большая работа, сделанная вами. И почетный диплом, который я здесь выставила - это наша с вами награда!

А прошлым летом я получила такое письмо: "редакционная комиссия рассмотрела произведения, размещенные на Вашей авторской странице на портале Проза.ру, и одобрила их номинацию на Национальную литературную премию «Писатель года 2014»".
Да я и не просилась.

Дальше - больше. Недели две назад получаю такое письмо от Оргкомитета премии «Писатель года»:
"Сообщаем Вам, что по результатам голосования членов Большого жюри премии «Писатель года 2014» Вы вошли в число финалистов. В соответствии с Положением о премии, в настоящее время Большое жюри осуществляет выбор лауреатов из числа финалистов путем тайного голосования. Три финалиста, которые наберут максимальное количество голосов, станут лауреатами премии.
Вы сможете получить свой авторский экземпляр альманаха с произведениями финалистов «100 писателей 2014»"



Надо же, я попала в первую сотню писателей 2014 года, и пять моих рассказов опубликованы в этом сборнике.
http://www.pisatelgoda.ru/2014/final.html. Я в этом списке по алфавиту на букву "Н" - Наталья Коноплева.
На прошлой неделе мне несколько раз звонили из Оргкомитета и настойчиво спрашивали, приду ли я на торжественную церемонию. Я отвечала, что приду, и думала: уж не потому ли спрашивают, чтобы вручить премию?
Впрочем, жюри выбирало лауреатов перед самой церемонией, поэтому сильно задержалось начало. А людей собралось - видимо-невидимо! Еще при входе я подивилась огромным толпам радостных людей, которые пытались войти в здание. В обширном фойе, в кафе было праздничное оживление. Жизнерадостные поэты читали свои стихи в фойе, с подмостков, с балконов конференц-зала, а зал аплодировал им... Это очень здорово, что так много людей в наше время занимаются большой литературой.
Людей собралось в несколько раз больше, чем мог вместить концеренц-зал. Я сидела вдали от сцены и думала: Если назовут мое имя - не буду выходить, слишком далеко и много ступенек. Так же, наверное, думали и другие лауреаты. Поэтому в каждой номинации на сцену выходили один-два лауреата, а то и вовсе никого. Но все мы радовались даже отсутствующим лауреатам и громко аплодировали их именам... Вот здесь имена лауреатов и нажимая на них, можно почитать лучшие произведения 2014 года: http://www.pisatelgoda.ru/2014/

Вот я нашла обещанное письмо, присланное в редакцию читателем где-то в начале девяностых.
Добрый день, администрация редакции!
Я вычитал в одном журнале, что в Австралии умерла собака, которая прожила 32 года. Хозяева уверяют, что секрет в одном кормлении. Ее кормили так:
1.Картофельные очистки.
2.Капуста.
3.Яичная скорлупа.
4.Бульон на костях.
Как это понять? Сразу кидать кость варить, потом скорлупу, потом картофельные очистки и капусту или по отдельности есть? Я очень интересуюсь, потому что это питание можно применить для человека, и он по моим расчетам проживет 224 года.
Я решил попробовать этот эксперимент, но мне много не надо. Хотя бы стать хорошим и крепким стариком примерно 100 лет, а мне сейчас 35 лет.
Я уже пробовал этот рецепт раза 4. Самый первый раз, когда я съел этот рецепт, то через полтора часа почувствовал облегчение в организме, а дальше уже не чувствую, может входит в привычку. И не знаю, сколько раз в неделю употреблять. Спрашивал у врача, а он мне сказал, что это пустяк.
Сообщите, так ли это, вы все знаете. Если этот рецепт действительно будет на пользу, то я не побрезгую, лишь бы жил, а не существовал. И пишите не скрывая, на какие органы будет действовать, а то врачам нельзя говорить правду больному.
Когда я это сказал еще некоторым товарищам в больнице, они и говорят, нужно точно узнать. За ваш скромный ответ заранее благодарим.
И.С., Алтайский край

В редакции мне поручили ответить на письмо 35-летнего читателя, желающего стать "хорошим и крепким стариком примерно 100 лет".
КАКОВ ВОПРОС - ТАКОВ ОТВЕТ.
Читайте ответ

В мой день рождения утром раздался звонок в дверь. Это был курьер из редакции. Он вручил мне большую коробку и попросил расписаться на бланке.
В коробке была фарфоровая кукла в бархатном платье, с фиалковыми глазами и порхающими шелковыми ресницами. Подарок ко дню рождения. Мне бы радоваться, а я проводила курьера и расплакалась.
Это ведь было исполнение давнего сокровенного желания, и я ощутила себя счастливым ребенком, которому преподнесли страстно желанный подарок. Только грустно, что так долго…
В моем детстве я даже не мечтала о такой кукле, настоящей, фарфоровой. Потому что не знала, что они вообще бывают на свете. В моем военном детстве куклы были самодельные, тряпичные. Помню, как пришла посылка от тетушки из Средней Азии. Из ящика вынули сушеные фрукты, маленький резиновый мячик и куклу, сшитую из хлопчатобумажных чулок. Я ее очень любила и не догадывалась даже, что бывают и другие, настоящие куклы.
Прошло очень много времени, вся жизнь, прежде чем в магазинах появились настоящие фарфоровые куклы. Я подолгу любовалась на них в витринах, но не покупала. Не потому, что дорого, а потому, что не для кого. Купить желанную куклу себе – и в мыслях такого не могло быть.
И вот теперь у меня есть такая замечательная кукла, и она вернула ощущение детства и счастливые замирания сердца, которые бывают в ожидании новых чудес в этой непростой, но такой удивительной и увлекательной жизни.
По совету своей доброй знакомой я дала кукле имя Прасковья. Так звали старую добрую женщину, у которой я жила, когда мои родители надолго уезжали работать за границу. Все называли ее тетя Паша.
Так в моей любимой редакции выполнили невыполнимое желание маленькой девочки Наташи.
Исполнение желаний – это то, что никогда не поздно.

Наталья Коноплева.
27 апреля 2006 года.

© Copyright: Наталья Коноплева, 2008
Свидетельство о публикации №2803120403

Работала я тогда в одном популярном журнале, и из читательских писем вынесла наблюдение, что читателю больше всего нравится, когда пишут конкретно про него: про то, как наладить ЕГО швейную машину, как починить ЕГО велосипед, как переплести ЕГО любимую книгу...
Ну что ж, мне тоже нравился этот жанр. Мне нравилось делать читателям приятное, и мне ничего не стоило изобретать для них самые невероятные житейские уловки.
Тогда во многих журналах была очень популярна рубрика «Полезные советы». Например: «Чтобы капроновые чулки дольше не рвались, положите их в ванночку с водой и заморозьте в морозильной камере холодильника». Этот совет, однажды переведенный мною с английского из первоапрельского номера «Morning Star», потом много лет кочевал на полном серьезе по страницам наших изданий. Уже под другими подписями.
Мы тогда жили в Стране Советов, и наши журнальные советы – это все, чем мы могли помочь терпеливым читателям, когда в их жизни не было одного, другого, третьего, а надо было как-то извернуться, выкрутиться и такое изваять своими руками, чего нельзя купить ни за какие деньги.
Хороший совет у нас всегда ценился, как хороший подарок.
И вот одно крупное издательство посмотрело серию моих публикаций и предложило мне написать Книгу Полезных Советов.
– Только, если будете писать о кулинарии, не упоминайте слово «мясо» – доверительно сказала мне редактор отдела. Это было негласное распоряжение партии, болезненный штрих того времени: если мясо в Москве и бывало в продаже, то в некоторых (скорее, во многих) областях его не было вовсе. Так партия решала проблему продовольственного кризиса: не упоминать лишний раз слово «мясо», а раз об этом не говорят, значит, спроса нет.
И взялась я за книгу. Но скучно строчку за строчкой давать разные полезные советы. Да и читателю – не читать же их все подряд.
Тогда я решила порезвиться. Вспомнила свою любимую тетушку с ее хитро улыбающимся лицом, мелкими, как у негра, кудряшками, порывистыми движениями. Я с наслаждением писала об ее неповторимых ухватках, находчивости, азартном отношении к домашним делам и вообще к жизни. Как она быстро и аппетитно готовила, как она ловко и скоро прибиралась в доме, как у нее все шло в дело, даже кофейная гуща и яичная скорлупа. Я вспоминала ее острые словечки, хитроумные приемы – чтобы меньше делать, да больше успевать. Ведь она была очень занята на работе, главный бухгалтер какого-то Главка. Я навсегда запомнила, как она учила меня отделять нужные дела от ненужных и избегать рутинной домашней работы, которую всегда принято было делать. А если подумать – то делать ее вовсе незачем.
Ну и от себя я кое-что прибавляла. И все это, конечно, тетушке приписала. Получился у меня образ этакой прожившей долгую жизнь советской Пеппи ДлинныйЧулок, неунывающей героини популярной тогда у нас шведки Астрид Линдгрен.
Показала рукопись в издательстве – думала, побьют. А издательские дамы, даже не дочитав рукопись до конца, уже внесли изменения в подписанный со мною договор, подняв оплату авторского листа до максимума. И тираж 300 000 экземпляров заменили на 500 000.
А я и не просила.
Тем временем моя работа в журнале идет своим ходом. И посылают меня в командировку не куда-нибудь, а в тогдашнюю советскую заграницу Латвию. В Ригу. Брать интервью у тамошних изобретателей. Со мной увязался мой 15-летний сын, уже студент Московского университета. Он в Латвии никогда до этого не был.
Едва поезд отошел от Рижского вокзала, отправился мой общительный и любознательный Паша знакомиться, кто еще с нами едет. Разговорился с группой интеллигентных англичан. Он легко и охотно говорил по-английски, сам по книжкам научился. И похвалился он, что едущая с ним мама написала книгу полезных советов, которая скоро выходит тиражом 500 000 экземпляров. Англичанки, которые оказались причастны к издательскому делу, ахали и говорили: - Полмиллиона экземпляров! Разве бывают такие тиражи? Да Ваша мама, наверное, миллионерша?
Сын скромно опускал глазки. Одна из дам дала ему экземпляр журнала, в котором работала, и попросила подарить маме. (Это был знаменитый «Good Housekeeping», по тем временам лучший в мире журнал полезных советов для дома. У меня его потом очень быстро «заиграли» в редакции. Даже не успела до конца прочитать. Впрочем, жизнь, для которой там давались полезные советы, отличалась от нашей действительности, как жизнь на другой планете, и полезные советы эти были для нас совершенно бесполезны.)
Наутро встречаемся на перроне, и все англичане уважительно кланяются. Я – в финском пальто из плащевки на «рыбьем меху», на два «роста» короче и на два размера шире (купила, какое в очереди досталось), в дешевых пластиковых сапогах-луноходах и в порыжевшей от времени норковой шапке (моя гордость, доставшаяся от мамы). Я еще изрекла небрежно с лондонским выговором «Very pleased to meet You» и поблагодарила за подаренный журнал.
Англичане восприняли мой наряд с пониманием. Посчитали, что дама, выпускающая книги полумиллионными тиражами, имеет право на экстравагантность.
В Риге все дни шли кислотные дожди, и однажды утром, когда я собралась надеть свою норковую шапку, она развалилась у меня в руках. Прежде чем явиться на интервью к изобретателю, мы пошли с Пашей в магазин и купили мне вязаный белый берет. Сын отстранил мою руку с деньгами и заплатил за меня, небрежно и щедро, целых двадцать рублей со своей тридцатирублевой стипендии.

Я этот белый берет очень любила и долго его носила. В конце концов он покрылся пятнами уже от московских кислотных дождей. Пятна не желали отстирываться, я покрасила берет в фиолетовый цвет и продолжала носить.
Годы спустя в нашей семье случилась череда печальных, трагических событий и потерь. Среди немногого, что уцелело и напоминало о той жизни, когда мы были все вместе, был берет. Я его больше не надеваю, но все равно люблю и берегу. И всегда помню, как щедро и небрежно подарил мне его мой Паша...

Ну, а книга? Вскоре после поездки в Ригу она вышла тиражом в полмиллиона и моментально разошлась, ведь книги тогда еще стоили дешево. Немного спустя была большая допечатка тиража. Но пока я ждала выплаты гонорара по основному договору, случилась бешеная инфляция, а издательство в соответствии с договором перевело мне на сберкнижку что-то около 7 тысяч рублей. Еще недавно могла бы автомобиль купить, но к тому времени даже норковая шапка, которой я так больше и не обзавелась, стоила уже 3 миллиона. Я гонорар со сберкнижки даже брать не стала, он и сейчас там лежит и превратился в 7 рублей. Плюс какие-то мелкие компенсации. И проценты за все эти годы.
А на допечатку был заключен новый договор, я получила полтора миллиона рублей и вправду ненадолго стала миллионершей, как прочила мне англичанка. На полшапки могло бы хватить.

Наталья КОНОПЛЕВА.
4 сентября 2004 г.

© Наталья Коноплева

БОРЯ ИВАНЫЧ
В редакции все были друг с другом на «ты» и называли друг друга по имени. Кроме главного редактора. Я тоже придерживалась этого порядка. Заместителя главного редактора, которому было за пятьдесят, все звали Борей и говорили ему «ты». Я одна говорила ему «Вы» и называла «Боря Иваныч». Я считала его учителем. Остальные считали, что сами ученые. Наверное, так и было.
Это был мой первый и единственный редактор. Мой Учитель профессионального Слова.

Когда я пришла работать в редакцию, я думала, что умею писать. У меня уже были кое-какие публикации. Мои школьные сочинения учительница всегда зачитывала перед всем классом. А еще я занималась вечерами в литературном объединении при районной библиотеке у писательницы Лины Войтоловской.
После первой же написанной мною статьи, которую Боря Иваныч всю исчеркал (и вполне справедливо), он мог с легким сердцем выгнать меня с работы. За профессиональную непригодность. Выгнать и взять человека с журналистским образованием. Безработных журналистов было предостаточно.

А он стал меня учить. Учил, учил и выучил так, что когда я потом приносила свои статьи в другие журналы и газеты – мои работы печатали без единой правки. Иногда спрашивали: - Где вы учились? Я отвечала: - У Бориса Ивановича Черемисинова!
- О! – вторили мне, полагая, что это неизвестное им светило с факультета журналистики. А Боря Иваныч закончил вечернее отделение филфака МГУ. И никогда нигде не преподавал. Но был Учителем милостью Божией.
Однако в нашем журнале одобрение Бори Иваныча было по-прежнему невозможно получить. Даже после многократных правок. Он указывал снова и снова на такие словесные и смысловые ляпсусы в тексте, что охватывало чувство безнадежной своей бестолковости. И необучаемости. Но он учил всех нас терпению и упорству. Как правило, он заставлял полностью переписывать статью четыре, пять, шесть раз (а ведь тогда не только не было в помине компьютеров, которые облегчили бы эти переделки, но даже пишущих машинок на всех не хватало, и я обычно писала от руки).
Случалось, после многократных переделок статья снова становилась близка к первому варианту. – Ну вот, – довольно бурчал он, – совсем другое дело. А я показывала ему старые листки первого варианта, и мы оба смеялись.
И вот однажды, после нескольких лет «битья», я сдала ему очередную статью, которая давалась мне особенно трудно и над которой я долго работала. Он вернул мне ее подписанной в печать неожиданно быстро и, отводя глаза, сказал своим многозначительным тихим голосом: - Хорошо.
Я заглянула в рукопись – там было исправлено его щегольским тоненьким фломастером всего одно слово. И ясно было, что его можно и не исправлять. Это был мой большой праздник – позволение ощутить себя профессионалом.

Каждый день около 11 часов утра Боря Иваныч звонил своей молодой жене (говорили, что очень красивой) и около часа ворковал в трубку. Присутствие коллег его нисколько не смущало. Это было светло и чисто.

Боря Иваныч был активно лысый и шамкал вставной челюстью. Все женщины нашей редакции любили его. И он платил нам тем же.
Однажды Боря Иваныч на редакционной пирушке принялся целовать мне руки и высокопарно произносить: - С вашим приходом журнал стал лучше! – и еще что-то в том же духе. Мне было ужасно смешно, а тактичные коллеги ничего не замечали.
На следующий день, когда я вошла в его кабинет, он стал прятать глаза, как нашаливший ребенок. Я сделала вид, что ничего не произошло, и он благодарно улыбнулся.

Он всегда говорил так тихо, как будто бормотал сам себе под нос свои мысли. Но все его прекрасно слышали и никогда не переспрашивали. И по телефону он говорил так же еле слышно. Редакционные телефонные аппараты были дрянные, да еще подключены через коммутатор, в трубке трещало и шипело. Но телефонные собеседники всегда слышали Бориса Иваныча, и он никогда ничего не говорил дважды. Нет, никто его не боялся, и даже редакционная машинистка, бывало, грубила ему. Просто все всегда слушали, что он говорил.

По лицу его всегда блуждала рассеянная улыбка. Сердитым его не помню.
Он обожал хорошие канцелярские товары, и на его рабочем столе то и дело появлялись все новые ручки, фломастеры, карандаши, блокноты... Он имел обыкновение читать рукопись и время от времени чиркать новой ручкой причудливые знаки в блокноте. – Это стенография? – полюбопытствовала я однажды. Боря Иваныч смутился: - Просто я пробую новую ручку.
Он играл этими вещицами и радовался им, как ребенок.

Он работал на износ, засиживаясь в редакции до глубокого вечера, чтобы успеть прочитать и выправить все сданные в номер статьи. Он никогда не позволял себе подписать в печать «сырой» материал. Гонял редакторов и литсотрудников снова и снова переделывать работу, добиваясь совершенства.
Порой от усталости он любил принять солидную дозу спиртного и потом валять дурака у себя в кабинете. Порывался петь, весело ронял стопки журналов и телефонный аппарат и театрально ругался. Уговорить и увести его из редакции так, чтобы не успело заметить «верхнее» начальство, умел только наш бойкий и контактный коротышка-репортер Слава.

Иногда Боря Иваныч попивал в паре с нашим писателем-фантастом Володей. Когда их денежные ресурсы заканчивались, а душа просила еще, они занимали трешку у кого-нибудь из нас. На эту трешку они вдвоем умудрялись так «набраться», что о денежном долге забывали навсегда. А мы им не напоминали. Мы любили и жалели их, как непутевых детей.
Бывало, Боря Иваныч приходил на работу в разбитых очках или без вставной челюсти – она сломалась в каком-то пьяном приключении и ждала ремонта. В такие дни он был совсем немногословен, потому что шепелявость его была уж совсем неразборчива. Глядел он при этом виновато.

Боря Иваныч мечтал стать главным редактором и на самом деле десятилетиями выполнял работу главного. Но Главными постоянно были какие-то другие. Они выставляли свои кандидатуры на выборах в Верховный Совет, разъезжали по заграницам, представляли «лицо» журнала, имевшего успех и у нас в стране, и в странах тогдашней народной демократии. Наши главные редакторы могли разъезжать спокойно, за спиной у них был надежный и честный труженик Боря Иваныч, который и делал это «лицо» журнала, делал это хорошо и профессионально.
Главные редакторы время от времени исчезали – их посылали на повышение, и вакансия главного подолгу оставалась свободной. Но всемогущее ЦК и партком издательства и в мыслях не допускали, чтобы место Главного занял Боря Иваныч: во-первых, он неравнодушен к спиртному, во-вторых, морально неустойчив – оставил семью и женился на молодой красавице. Но в наших глазах он был выше всякой критики. И как редактор, и как человек.

У него была язва желудка – болезнь обиженных людей, и он часто с мученическим видом держал руку характерно подсунутой под ремень.

Однажды по время очередной «пересменки» главных редакторов поиск достойной кандидатуры затянулся на целый год. Мы отлично работали все это время без главного – он нам и не был нужен. Потом слег в больницу с чем-то очень серьезным ответственный секретарь редакции. А вскоре случился инфаркт у Бори Иваныча, и мы остались во главе с начальницей отдела писем. Все, что она умела – подписывать в печать готовые материалы. Наш журнал продолжал выходить безупречным и качественным, будто над каждой строчкой по-прежнему корпел придирчивый Боря Иваныч. Это потому, что он до совершенства отладил рабочий механизм журнала.
Наконец Боря Иваныч появился после болезни, и снова редакторы и литсотрудники выходили из его кабинета, хлопая дверью, чертыхаясь и обзывая его нелестными эпитетами: опять не принял статью.

А потом куда-то делись ЦК и партком вместе с последним несимпатичным главным редактором. Редакция оказалась полностью предоставлена сама себе. На собрании коллектива Главным был единодушно избран Боря Иваныч. Я в то время уже пустилась в свободное плавание и больше не сидела в редакции, выправляя чужие каракули. Когда я приехала поздравить Борю Иваныча с исполнением его давнего желания, он тихо и как-то горько сказал: - А мне уже больше и не хочется быть Главным...

Но он еще долго нес этот крест, преодолевая финансовые мели, неплатежеспособность подписчиков и массовое падение интереса к науке и технике. Журнал выжил и сейчас по-прежнему любим энтузиастами. Боря Иваныч приезжал в редакцию сначала три, затем два раза в неделю. Его хватало на полдня, а после редакционный водитель отвозил его домой. Боря Иваныч дряхлел, а журнал по-прежнему выходил, молодой и задорный.
А потом Боря Иваныч растворился во времени. Памятником ему остался работающий, как точные часы, любимый журнал, который выходит и будет выходить.
Я так и вижу сидящего за большим столом Борю Иваныча и всегда стоящий справа от него стакан крепкого чая. Стакан стоял так неудобно, что, подавая ему рукописи, мы порой опрокидывали чай. Боря Иваныч смешно сердился, но так и не захотел найти для своего чая более удобное место...

Наталья КОНОПЛЕВА.
1 октября 2004 г.

В восьмом классе я стала получать от мальчишек-одноклассников записочки со стихами. В этом возрасте многих одолевает тяга к стихосложению. Стихи в мальчишьих записках были первыми пробами поэтического пера. И адресованы они были не столько самой красивой девочке в классе, сколько редактору классной стенгазеты. Стихи были трогательные и смешные, вроде:

«Нет, я не Байрон, я другой,
Доселе неизвестный школьник...»

Я спросила у мальчишек согласия поместить их стихи в газете. Они с радостью согласились. Ведь для этого они мне их и посылали.
И вот вечером после уроков мы веселимся над новым номером газеты. Стихи, подписанные псевдонимами (требование стыдливых авторов) размещены по колонкам. Но чего-то не хватает. И я редакторской рукой вписываю посвящение:

«Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав...»

Мальчишки в восторге: что может быть уместнее! Вступление от самого Пушкина!
В этот момент в класс вошел директор школы. Важно оглядел он нашу веселую компанию и стал рассматривать газету: не крамолой ли мы тут занимаемся? Но остался доволен и похвалил стихи. - Особенно вот это мне нравится – и он указал на посвящение. – Кто написал? Не успела я ответить, как прилежная ученица: «Пушкин», как самый смешливый из нас, Женька Козлов, радостно указал на меня: - Это она!
Директор одобрительно улыбнулся, пожал мне руку и с чувством сказал: - Молодец!

Наталья КОНОПЛЕВА.
30 ноября 2003 года.

Похождения редактора

Когда у нас в первом классе выбирали старосту и звеньевых, я отнеслась к этому вполне безразлично. Лидерские амбиции меня никогда не занимали.
Но в начале второй четверти наша учительница Нина Павловна вдруг сказала: - А теперь нам пора выбрать редактора стенгазеты.
Я не знала, что такое «редактор». И стенгазет никогда прежде не читала. Но вдруг меня будто что-то толкнуло, мне страстно захотелось быть редактором. И я сказала: -Выберите меня!
Меня и выбрали.
Кроме старенькой учительницы, готовившей вместе со мной первую газету, никто никогда не объяснял мне редакторских азов и не помогал. Но я как будто родилась со знанием, как делать классную стенгазету интересной и нужной. Я была бессменным редактором во всех школах, в которых довелось учиться, потом в университете, потом на работе. После рождения сына я надолго осела дома и перестала выпускать газету. А когда мой Паша научился читать, мы с ним стали печатать на машинке домашнюю газету, а потом и журнал. Друзья и знакомые с интересом ждали каждого нового номера, брали домой почитать, передавали другим знакомым. Так наш журнал попал к детскому писателю Борису Заходеру. Он прислал нам теплое письмо и свои новые стихи, чтобы мы их опубликовали. Мы и опубликовали, а «авторский экземпляр» отправили Борису Владимировичу. (Пятнадцать лет спустя эти стихи, слегка доработанные, Борис Заходер опубликовал в журнале «Огонек». Но мы-то с сыном были первые их издатели!)
В конце концов меня пригласили работать редактором в детский научно-популярный журнал. Впрочем, напомню, на самом деле я стала редактором в семь лет, и с тех пор это моя любимая профессия.

Наталья КОНОПЛЕВА.
30 ноября 2003 года.

Похождения редактора

Работала я после университета в одном Научно-исследовательском институте, по-тогдашнему – НИИ. И жизнь, и работа младшего научного сотрудника в те застойные времена были безденежными и бесцветными. И захотелось мне жизнь и работу немного украсить. По своей инициативе и своими силами.
Незадолго до новогоднего праздника я принесла из дома лист ватманской бумаги, цветные карандаши, краски и после работы располагалась за свободным столом, сочиняя «отдельскую» стенгазету. Никаких полномочий от коллектива отдела я не получала, просто захотелось сделать людям и себе – приятное.
Но люди отнеслись к этому очень странно. Одевшись, чтобы идти по окончании работы домой, они нависали над моим столом, разглядывали наброски газеты, и каждый виновато говорил одно и то же, только с разной интонацией: - Ничего у тебя не получится!
[more=Читать дальше]
К тому времени я уже имела большой опыт в выпуске стенгазет (начиная с семи лет), и пророчества насчет того, что «не получится», от меня отскакивали. К тому же мне помогали дома муж (он придумал отличный заголовок для газеты) и маленький сын Паша (он выбрал из любимой книжки про Винни-пуха стихотворение «Возьмем это самое слово Опять»... Оно очень удачно перефразировалось в название нашего отдела «НИО-пять»). Было еще немало любовно выношенных шуток и наблюдений, полушутливых интервью с коллегами и научного ехидства. И все получилось. Когда уже стало ясно: получилось! – молоденькая секретарша разразилась стихами о нашем отделе:
"Люблю я НИО-5,
Но странною любовью..."
Секретарша сама перепечатала свои стихи на машинке, и мы с ней приклеили их на единственный свободный пятачок поблизости от заглавия газеты.
Мы вывесили стенгазету поздним вечером в коридоре, а наутро наш отдел НИО-5 стал знаменитым. Сначала читать газету сбежались сотрудники со всего этажа, потом слава достигла и других этажей, и к газете было трудно протолкнуться. Мужчины из нашего отдела многозначительно курили, а дамы кривили губы и скромно говорили: - Да разве это газета! Ничего в ней особенного нет!
Но тут творение увидел партком, оживился и объявил конкурс на лучшую новогоднюю стенгазету. Другие отделы, проклиная наш отдел, наскоро понарисовали огромных Дедов Морозов под огромными елками, среди которых затерялись два-три дежурных текста: поздравление с Новым годом, «Кому что снится в новогоднюю ночь», да пара анекдотов из отрывного календаря – стандартный набор самодеятельной печати. В конкурсе победила газета нашего отдела, и отдел был награжден огромным тортом. Торт ели всем отделом в молчании.
Больше газет в нашем отделе не выпускалось. Не хотелось. А тут пошла мода бороться за звание коллектива коммунистического труда. Наш начальник очень хотел, чтобы мы стали таким коллективом. По простоте душевной забыв поинтересоваться, как лучше подготовиться к такой процедуре, он построил нас и привел в партком на комиссию, ведавшую приемом в коллективы коммунистического труда.
Комиссия сидела за столом, покрытым дефицитным красным ситцем (красное сукно давно повывелось) и важно задавала вопросы:
-Ну, расскажите, какой общественной работой вы занимались?
Первая же старшая научная сотрудница, кандидат наук, растерялась и промямлила:
-Участвовала в ленинском субботнике!
-Ну, - рассмеялась комиссия, - в субботнике все обязаны участвовать, попробовали бы не поучаствовать.
-Я работала на подшефной овощной базе, - напряглась сотрудница.
-Все работают на овощной базе! – строго сказала комиссия. – Причем в рабочее время и за зарплату. Это не общественная работа.
Начальник нашего отдела был чернее тучи. Так не хотелось его подводить! И тут старшая научная сотрудница нашлась и просияла:
-Я выпускала стенгазету отдела!
-Ах, газету? – комиссия помнила триумф “нашей газеты” и одобрительно заулыбалась.
Следующие, кого спрашивали, уже знали правильную дорогу и дружно отвечали:
-Мы выпускали стенгазету!
Молоденькая секретарша, которая единственная помогла мне с газетой, уже давно уволилась и поэтому ничего не сказала.
А я сидела в дальнем углу и с веселым любопытством наблюдала за происходящим. Очередь отвечать дошла до меня последней. Но что мне было ответить? Мой стандартный ответ про активное участие в стенгазете уже мог вызвать подозрение. Я потупила глаза и сказала виновато:
-Я пока ничего не сделала. У меня маленький ребенок, и он часто болеет.
Подобревшая комиссия мягко пожурила меня и сказала коллективу:
-Раз уж вы теперь будете коллективом коммунистического труда, вы должны взять шефство над вашей несознательной сотрудницей. Привлеките ее, например, к выпуску стенгазеты. Пусть хотя бы рамочки вокруг статей чертит, раз больше ничего не может. А то в прошлый раз статьи были без рамочек.
Это верно, рамочки я тогда не нарисовала, лишнее это.
Нам всем выдали красные книжечки «Ударник коммунистического труда» и большие аляповатые значки с красными знаменами и колосьями. Я значок никогда не надевала. Он тяжелый и напоминает о том, как легко и бескорыстно теряли совесть люди перед столом под красным ситцем... Впрочем, не берусь судить, много ли изменилось с тех пор в человеческой природе.
«Мельницы Господа Бога мелют долго-долго, и размалывают все дотла»...

Наталья КОНОПЛЕВА.
5 февраля 2004 года.