Я нашла такую весчь! "Хроники" Дилана в аудио варианте. Текст читает - ни за что не угадаете, кто! Шон Пенн. Ой, как это приятно слушать. Почему-то мне его голос напоминает ирландский кофе.. Я балдею.
Но, знаете, что самое смешное? Включила сейчас наугад трек (они разбиты на 3-5 минутные кусочки) и.. мне начинает казаться, что я знаю эту книгу буквально наизусть. Наверное, это и неудивительно - за последние месяц я прочла ее раз 8.. Удивительно то, что мне хочется еще.

А завтра защита. А я совсем не боюсь, и даже не волнуюсь. Странно. Мне даже немного жаль, что больше этого не будет - вечеров в обнимку с потрепанной исчерканной книжкой, с обложки которой на меня смотрит сидящий на подоконнике черно-белый мальчик в полосатой рубашечке.
Но еще долго мне будут сниться очки Джеймса Джойса, цитаты из песен Джонни Кэша, герои сказок братьев Гримм, Бьюики 69 года, пластинки на 78 оборотов, Винчестеры, готические потолки, мальтийские котята, тряпичные куклы различной степени улыбчивости и правила в покер, с которыми я так до конца и не разобралось. И за это за все спасибо, конечно же, Бобу.

Очередная интересная мысля из «Хроник»:

Северяне умеют мыслить отвлеченно. Тебя не беспокоит холодная погода, поэтому что ты знаешь, что когда-нибудь да наступит тепло… И жара тебя тоже не особенно раздражает, потому что она пройдет, и снова будет холодно. А в южных странах, где погода все время одна и та же, ты едва ли ждешь от жизни перемен. Я всегда мыслил абстрактно.

Делаю выборку для диплома из "Хроник" и натыкаюсь на такие чудесные маленькие истории. Это книга - неисчерпаемая кладезь интересных мыслей. Спешу поделиться.

Фолк-песни в полной мере отражали мое мировосприятие, в них были визуальные образы, картинки, ценнее которых, пожалуй, ничего и нет. Они помогали разгадать саму сущность вещей. Я легко мог собрать фрагменты этих картинок в одно целое. [...] Многие другие исполнители выдвигали на первое место себя, а не песню, которую они поют, но я был далек от этого. Для меня важнее всего было представить саму композицию.



Вот это очень верная мысль. Боб один из немногих, кого в самом деле, заботит больше именно песня, а не он сам.

Он спросил меня о семье. Я рассказал о своей бабушке по маминой линии, которая жила вместе с нами. Она была преисполнена мудрости и благодушием. Однажды она мне сказала, что не существует дороги к счастью. Сама дорога и есть счастье. Также она научила меня быть добрым к людям, потому что у каждого, кого ты встретишь в своей жизни, могут быть свои проблемы и печали.

Мудрая бабушка. Сразу видно – наша, русская бабушка)

Мне очень нравился французский писатель Бальзак, я читал его Luck and Leather и Le Cousin Pons. Бальзак такой забавный. Его философия ясна и понятна. Он говорит о том, что материализм в чистом виде ведет к безумию. Казалось, что Бальзак признавал только иррациональное. Все нужно подвергать сомнению и анализировать. Накапливать в себе энергию. Вот в чем секрет счастливой жизни. У господина Б. многому можно научиться. С ним любопытно общаться. Он носит монашеские одежды и пьет кофе литрами. Считает, что лишний сон мешает думать. Если у него выпадет зуб, он начинает размышлять – а что бы это значило? Каждую минуту он задает тысячи вопросов. Если его рукав вспыхнет от пламени свечи, он задумается над тем, хороший ли это знак - огонь? Бальзак просто восхитителен.

Да, Бальзак хорош. Меня вообще поражает количество прочитанных Бобом книг. В Хрониках есть целая глава, о том как он пропадал в библиотеках. Он рассказывает о стольких произведениях, писателях, в том числе о Чехове и Достоевском. Это все очень здорово.



Играя в покер, я всегда выходил из игры во втором или третьем туре, если у меня не было парной масти. Чандлер однажды сказал мне: «Тебе нужно научиться блефовать. Иначе ты все время будешь проигрывать. Иногда даже стоит нарочно выдать себя, попасться на обмане. Это поможет тебе позже, когда у тебя на руках будет выигрышная комбинация, а другие подумают, что ты блефуешь».

Мне кажется, этот урок Боб усвоил на «отлично». Ну, вы понимаете, о чем я)

Однажды кузина поинтересовалась у меня, почему я выступаю под псевдонимами, особенно если играю в соседних городах. Мол, не хочешь, чтобы люди знали, кто ты? Откуда взялся этот Элстон Ганн?». «Неужели это тоже ты?». «Ох.. ну, увидишь». Я использовал имя Элстон Ганн временно. На самом деле, как только я покинул дом, я хотел представляться исключительно как Роберт Ален. Насколько я понимаю, я всегда и был им – в конце концов, так назвали меня родители*. Звучало как имя какого-нибудь шотландского короля и мне это нравилось. Позже в одном журнале я прочитал о саксофонисте по имени Дэвид Ален. У меня возникло подозрение, что он изменил написание с Allen на Allyn. И я догадывался, почему. Это выглядело более интересно, более таинственно. Я собирался поступить также. Вместо Robert Allen следовало писать Robert Allyn. Чуть позже я наткнулся на поэмы Дилана Томаса. Имена Дилан и Ален звучали похоже. Роберт Дилан. Роберт Ален. Я долго не мог выбрать – но буква «Д» в итоге взяла верх. Однако, имя Роберт Дилан звучало и выглядело не так хорошо, как Роберт Ален. Меня обычно называли Роберт или просто Бобби, но Бобби Дилан звучало как-то уж совсем несерьезно. К тому же вокруг была уже целая куча всяких Бобби – Бобби Дарин, Бобби Ви, Бобби Ридел, Бобби Нили и так далее. Боб Дилан мне нравился больше, чем Боб Ален. И когда в Нью Йорке меня впервые попросили назвать свое имя, у меня как-то само собой вырвалось: «Боб Дилан».
Теперь мне надо было привыкнуть к тому, что люди зовут меня Боб. Раньше меня никто так не называл, и мне потребовалось время, чтобы начать откликаться на это имя с первого раза.

Вот так все было долго и сложно)



Кстати, кажется, кому-то тут знакомы эти ощущения от нового имени, ммм, уданица?)

----

*Полное имя Боба – Роберт Ален Циммерман (Robert Allen Zimmerman).

Все мы когда-то были детьми. Даже Бобик)


(ну, у него тогда хоть щечки были, а потом совсем исхудал ребенок))

Привожу маленький кусочек из "Хроник", где Дилан пусть и скупо, но делится воспоминаниями о детстве и о семье.

"Прошедшая неделя напрочь выбила меня из колеи. Я посетил город, где провел ранние годы своей жизни. Причем, я и представить не мог, что вернусь туда по такому вот поводу - попрощаться со своим отцом, который лежал на смертном одре. Теперь уже позно говорить то, что я и так никогда не умел облечь в слова. Когда я рос, непонимания между поколениями и культурные противоречия были для нас непреодолимы - мы говорили не то, что на разных языках, но язык этот был бесмысленным, бесцветным, почти беззвучным. Мой отец всегда воспринимал все слишком буквально и также прямолинейно излагал свои собственные мысли. Однажды, когда моя школьная учительница заявила, что, мол, у вашего сына душа художника, он спросил:"А разве художник не должен писать картины?" Казалось, я всегда был в поисках чего-то другого - пытался угнаться за проезжающей мимо машиной, поймать птицу, схватить оторвавшийся от ветки лист - зацепиться за что-то, что приведет меня к некой спасительной неведомой земле на той стороне реки. Я не имел не малейшего, даже самого туманного представления о том, как искорежен этот мир обществом, в котором мы живем.


(родители Боба)

Когда я покинул родной дом, я чувствовал себя Колумбом, ступившим с материками в воды неизведанной доселе Атлантики. Я прошел ее до конца, я побывал на другом конце земного шара, там, где океан снова встречается с сушей. А теперь я вернулся обратно в Испанию, туда, где все началось, к королевскому двору, с гримасой усталого триумфатора, с едва наметившейся щетиной. "А где же твой театральный грим?" - спросил, показывая на мое лицо, один из соседей, пришедших отдать дань уважения отцу.
Я пробыл там совсем недолго, но воспоминания о тех годах в одночасье нахлынули на меня - все это запудривание мозгов, эти давно отжившие свое правила, все эти старые-добрые сказочки.. И вместе с тем, во мне родилось какое-то новое чувство - я вдруг понял, что мой папа был лучшим человеком на свете, возможно, он заслуживал ста таких сыновей, как я, но он не понимал меня. Мы будто жили в разных городах, на разных планетах. Но несмотря на все это, сейчас мы стали близки как никогда раньше - теперь я тоже был отцом, уже трижды, и как же много мне хотелось ему рассказать, поделиться своими чувствами - и теперь, в своем нынешнем положении, как бы много я мог для него сделать."

родной город Боба, Хиббинг, штат Минесота



Шоссе (звучит гордо для городка в 17 тыс. жителей), названное именем Дилана, 2005 год

Сначала я хотела написать новогодний пост. Но потом поняла.. я сегодня столько раз уже говорила все эти слова и пожелания здоровья, счастья, любви, успехов... что просто.. просто перестала их чувствовать. Роботизм какой-то, ей-богу. А мне хочется чего-нибудь настоящего.
Я пожелаю вам Вдохновения. Всегда и во всем. Это то, чем движим мир. Это самое главное. Я точно знаю.



***
А пост будет о Хрониках. Я вчера ночью переводила этот кусочек и думала: "А что, я и Новый Год так встретить совсем не против". Это было бы очень даже символично.
Продолжаем незавершенное. Содержание предыдущей серии (на всякий случай - может, кто-то будет читать это уже в будущем году)) здесь:
http://www.liveinternet.ru/users/undiscoveredsoul/post92679126/

Невозможно было ступить и шагу в сторону. – прям как в песне Мерле Хэггарда «.. я постоянно в бегах, дорога стала моим домом». Не знаю, приходилось ли Хэггарду брать с собой в путь семью. Мне приходилось, и я понимал, как это все меняет. Нас преследовали буквально по пятам. Пресса не спешила отменять раз вынесенный мне приговор, и я не мог просто сидеть сложа руки – надо было самому брать быка за рога и попытаться создать другой образ, как-то повлиять на восприятие публики. Для таких экстренных случаев нет писаных правил. Для меня это было непривычно, раньше мне не доводилось сталкиваться с чем-то подобным. Пришлось полностью изменить подход, мышление. Надо было стереть все опознавательные признаки, покинуть тонущий корабль – и на его обломках создавать нечто принципиально новое.



Я решил действовать постепенно. Я разработал целую тактику. Для начала пара неожиданных выходок: например, вылить себе на голову бутылки виски или прогуляться в местный супермаркет и прикинуться пьяным, зная что этот слух распространиться по округе. На это я, собственно, и уповал. Тогда важнее всего было отвоевать хоть немного пространства для моей семьи, чтобы они могли вздохнуть свободно. А остальные, весь этот фальшивый мир, пусть катится к чертям собачьим. Уж я позаботился о том, чтобы запутать все еще больше, сделав свой имидж будничным и неинтересным. Это было непросто. Такая жизнь требует усилий. В первую очередь, пришлось полностью отказаться от дорогого моему сердцу творческого самовыражения. Но пред настоящей жизнью искусство теряет свою значимость, и у тебя не остается выбора. Так или иначе, я уже не жаждал вдохновения, как раньше. Для творчества необходим личный опыт, постоянное наблюдение за происходящим вокруг и воображение, а если не хватает хотя бы одного из этих элементов, формула не работает. Теперь наблюдать для меня стало невозможным, потому что я сам стал объектом наблюдения. Даже когда я просто заходил в магазинчик на углу, тут же кто-то, завидев меня, украдкой бежал искать ближайший телефон-автомат. В Вудстоке, когда я выходил из дома во дворик, из проезжавшей мимо машины выскакивал на тротуар какой-нибудь парень, тыкал в меня пальцем и исчезал, а с горки уже спускалась толпа зевак. Прохожие, заприметив меня на улице, переходили на другую сторону дороги, не желая идти рядом – будто я был прокажен. Иногда в ресторане (мой имя постоянно было на слуху, но в лицо узнавали гораздо реже) кто-нибудь признавший во мне Дилана, подзывал официанта, показывал в мою сторону и шептал «Это он вон там». Официант передавал новость кому-то еще и она распространялась по всему залу. И разразился гром. Люди давились едой, оборачивались, вытягивали шеи, спрашивали друг у друга: «Это он?» «Ты имеешь в виду, парень за тем столиком с кучей детишек?» Казалось, я пытался сдвинуть с места огромную скалу. Мой дом осаждали словно крепость, вороны каркали дурные знаменья за моими окнами. Интересно, можно ли изобрести такие духи, которые вводили бы тебя в апатичное состояние, лишали всех чувств, делали абсолютно равнодушным? Мне бы хотелось приобрести флакончик. Я никогда не жаждал идти дорогой, ведущей на верную смерть и мне совсем не нравилось то, что со мной происходит. Необходимо было раз и навсегда опровергнуть навязанный мне титул оратора поколения. Мне нужна была свобода – для себя и для моих близких. Нельзя было терять ни секунды, мне порядком надоел весь этот бардак. Нужно было приправить наше главное блюдо из мусора грибами с маслом и я как никогда был готов проявить свое кулинарное искусство. Надо было выбрать, с чего начать.
Я отправился и Иерусалим и сфотографировался у Стены Плача в тюбетейке. Этот снимок в одно мгновение разлетелся по всему миру и тут же все главные газетенки страны окрестили меня сионистом*. Уже кое-что. По возвращении я быстренько слепил так называемый кантри альбом, который благодаря моим недюжим стараниям звучал весьма и весьма заупокойно. Пресса была в недоумении. Помимо этого, на новой пластинке я пел другим голосом. Люди хмурили лбы и чесали затылки. В своей звукозаписывающей компании я пустил слух, что завязываю с музыкой и отправляюсь получать высшее образование в Школу Дизайна в Род Айленде, и они клюнули. «Он и месяца там не продержится», - говорили люди. На страницах газет журналисты спрашивали сами себя: «Что случилось с прежним Диланом?» Кстати, они тоже могли идти к черту. В прессе появлялись истории о том, как я пытаюсь найти себя и смысл жизни, обрести душевный покой, о том, я, мол, переживаю некий внутренний конфликт. Отлично, просто прекрасно. Я записал альбом (двойной), куда побросал все, что мне пришло в голову, просто свалил в кучу и выпустил пластинку, а потом вернулся, подумал, сгреб оставшийся хлам и выпустил еще одну. Я пропустил фестиваль в Вудстоке - просто не поехал, также как и на Алтамонт. Посочувствуйте дьяволу**. В конце концов, я записал целый альбом по мотивам рассказов Чехова - критики назвали его автобиографическим - ну, и славно. Я даже снялся в кино, где щеголял в ковбойских одеждах и красиво скакал на лошади по прериям. Ничего особенного от меня не требовалось. Кажется, я был слишком наивен.



Рассказы Германа Мелвилла, опубликованные после Моби Дика по большей части остались незамеченными. Критики решили, что он исписался и даже предлагали сжечь знаменитую книгу. К моменту своей смерти он был окончательно забыт.
Я предполагал, что как только критики потеряют интерес к моему творчеству, со мной случиться то же самое что и с Мелвиллом и публика благополучно обо мне забудет. Как бы не так. В конце концов, музыка меня настигла, я снова стал выступать, отправился в «долгожданное сенсационное» турне, чем-то напоминавшее мне странствия цыган. Одну за другой я менял идеологии - как шапки, как ботинки, как гитарные струны. Кому какое дело? Пока мой внутреннее «я» остается невредимым, я никому ничего не должен. Не было такого человека, ради которого я был готов погружаться еще глубже в эту пучину. Она и так засосала меня с головой. Моим единственным спасением была моя семья и ее я был готов оберегать всеми правдами и неправдами. Я посвятил семье всего себя - всего, без остатка. Чем я обязан всему остальному миру? Ничем. Ни черта я им не должен. Пресса? Я понял, что, чем больше ты ей врешь, тем лучше. Для посторонних глаз мой образ становился все более будничным, мало привлекательным объектом для наблюдения. В реальной жизни я начал заниматься тем, что любил больше всего на свете, то, что было по-настоящему важно - смотреть футбольные матчи, справлять дни рождения, возить детишек в школу, водить их в походы, катать на лодках, на байдарках, на каноэ, брать с собой на рыбалку.. Я жил на проценты от продаж пластинок. Я стал невидимкой. Когда-то давно я писал и пел песни, которые оказали большое влияние на людей, но я не знал, случиться ли это снова. И. честно говоря, мне было все равно.





Актер Тони Кертис говорил мне, что известность - это тоже своего рода профессия. Лучше и не скажешь. Мой прежний образ постепенно развеивался, давление ослабевало. На смену старым пришли новые менее обязывающие клички, хотя звучали они внушительнее. Легенда, Икона, Загадка (Будда в европейских одеждах - мое любимое) и все в таком духе, но я был не против. Эти избитые клише безобидны и безвредны, с ними легко справиться. Гораздо хуже, когда тебя нарекают Пророком, Мессией или Спасителем.

----
* Сиони́зм (ивр. צִיּוֹנוּת‎, цийону́т — от названия горы Сион в Иерусалиме) — еврейское национальное движение, целью которого является объединение и возрождение еврейского народа на его исторической родине — в Израиле (Эрец-Исраэль), а также идеологическая концепция, на которой это движение основывается

** Возможно, ироническая отсылка к знаменитой песне Rolling Stones “Sympathy For the Devil”

Еще кусочек из Хроник - очень полюбившийся мне кусочек) Надеюсь, мне хоть немного удалось передать ту легкую, с горчинкой иронию, с которой это все написано.



...За несколько лет до этого, один из ведущих фолк-фестиваля в Ньюпорте представил меня такими словами: «Вот он - возьмите его, он ваш и вы это знаете». Тогда я не усмотрел зловещего пророчества этой фразы. Даже об Элвисе никто никогда так не говорил. Что значит «Возьмите его, он ваш!» Что за чушь? Чур меня. Насколько я понимаю, я никому не принадлежал - ни тогда, ни сейчас. У меня были жена и дети, которых я любил больше всех на свете. Я старался обеспечить их, уберечь от всего дурного, но все эти газетные приставалы не давали покоя, продолжая рекламировать меня в качестве глашатаго, оратора или даже «совести всего поколения». Забавно. Я всего лишь пел песни, где честно и откровенно рассказывал о новых, волнующих переменах в моей жизни.
У меня было слишком мало общего с тем поколением (а знал я о нем и того меньше), чьим голосом я якобы должен был стать. Всего десятью годами ранее я покинул свой родной город и я не кричал направо налево о том, что мне необходимо высказывать чужие мнения. Моя судьба вела меня по дороге жизни - одной ей ведомо куда, а «представителем» какого-либо общества я собирался становиться в самую последнюю очередь. Я просто хотел быть собой, вот и все. Я был больше похож на ковбоя, нежели на Гаммельнского крысолова.*



Люди почему-то думают, что известность автоматически превращается в богатство и власть, что она приносит славу, почести и счастье. Порой да, возможно, но не всегда. Я застрял в Вудстоке, как никогда уязвимый, с семьей, которой нужна была забота. Если вы почитаете тогдашние газеты, там, конечно, будет написано обо мне что угодно, только не эта горькая правда. Меня удивляло, как же ловко пресса умеет ввести в заблуждение. Такое впечатление, что миру просто необходим козел отпущения, который бы поднял восстание против Римской Империи. Но Америка была далеко не Римской Империей, и поэтому кто-то сам должен был выказать желание стать избранным и сделать шаг вперед. Я, в самом деле, был не более, чем фолк-исполнителем, который до боли в глазах вглядывался в густой ослепляющий туман и писал песни, яркими огоньками уплывающие в ту же беспросветную даль. А теперь все это разом обрушилось на меня, черной тучей нависло над моей головой. Я никогда не был проповедником, творящим чудеса. А если б был, мир бы точно сошел с ума.



До этого, Вудсток был к нам очень гостеприимен. Я приметил это местечко задолго до того, как мы решили туда переехать. Однажды ночью, возвращаясь с концерта в Сиракьюз**, я рассказал своему менеджеру об этом городке. Мы как раз проезжали мимо. Он сказал, что ищет, где бы купить загородный дом. Мы остановились там, он нашел то, что его устраивало, и оформил сделку прямо на месте. Чуть позже я тоже приобрел там участок с домом, который вскоре дни и ночи напролет начали одолевать незваные гости. Напряжение стремительно нарастало, и вскоре с мирной жизнью можно было распрощаться. Какое-то время это место оставалось тихим убежищем, но не надолго. Заметки под названием «Как найти дом Дилана на карте», видимо, печатались во всех газетах всех 50-ти штатов - для тех, кому особенно нечего делать и особенно некуда пойти. А таких, оказалось, немало. Забредали даже «паломники» из самой Калифорнии. Все эти идиоты крутились возле нашего дома без устали. Сначала все было довольно безобидно - подумаешь, один-другой бездомный кочевник прогуливается по твоему участку, но когда начали приходить настоящие психи - несметное количество всевозможных персонажей, радикально настроенных, требовавших к ответу Принца Протеста - это было уже слишком. Один мой друг одолжил мне пару кольтов, у себя я обнаружил винтовку, но мне страшно было даже подумать, на что я способен с этим оружием в руках. Местные власти, шериф в частности, заявил, что если кто-то случайно пострадает от пули или если раздастся хоть один предупредительный выстрел, я и только я загремлю за это в тюрьму. Более того, если кто-то из тех придурков, которые забирались на крышу нашего дома и долбили по ней ботинками, упадет оттуда, отвечать буду все равно я. Это добавляло мне хлопот. Мне хотелось зажарить их всех на костре. Меня не слишком радовал тот факт, что эти ублюдки ломали мой забор, посягали на мое имущество, шпионили за мной, разрушали мою семейную жизнь, а я не просто не мог их прогнать, но еще и должен был отвечать за их выходки. Каждый божий день был похож на войну. Все летело к чертям собачим, мир сошел с ума. Меня загнали в угол. Даже общение с самыми близкими людьми не приносило облегчения.

В один из таких летних безумных дней я ехал на машине вместе с Робертом Робертсоном, в последствие гитаристом моей группы. Я чувствовал себя так, будто существую где-то по ту сторону Солнечной Системы. И тут он спрашивает: "Как думаешь, что же теперь станет со всем этим?"
"С чем с этим?" - не понял я.
“Ну, со всей современной музыкой".
И действительно, что же теперь станет со всей современной музыкой без меня! Окно было чуть приоткрыто. Я повернул ручку и опустил стекло до упора, порыв ветра ударил мне в лицо и я ждал, пока эта последняя фраза моего собеседника выветрится, исчезнет, растает, испарится в воздухе. Это уже напоминало тайный сговор. Некуда бежать, негде скрыться. Я не знаю, о чем мечтали другие, но я в то время я грезил лишь о нормальном существовании, обычной работе с 9 до 5, о домике, окруженном белым заборчиком и садиком из розовых кустов. Это было бы мило. Предел мечтаний. Проходит время, и ты понимаешь, что личную жизнь можно продать, но ни за какие богатства назад ее не выкупишь. Вудсток превратился в кошмар, в порождение хаоса. Пора было выбираться оттуда в поисках спасительного островка, что мы и попытались сделать. На время мы решили переехать в Нью-Йорк в надежде как-то меня замаскировать и скрыться от посторонних глаз, но лучше не стало. Стало только хуже. У нашего дома собиралась целая толпа митингующих, которая маршировала взад-вперед, орала, скандировала, требовала, чтобы я вышел к ним и куда-то их повел - вперед выполнять свои обязанности на посту «совести всего поколения»! Один раз из-за этой демонстрации пришлось перекрыть улицу, и с разрешения властей наш дом обнесли забором, за которым продолжал раздаваться ор и свист митингующих. Соседи нас возненавидели. Они, наверное, думали, что я сам устраивал эти цирковые представления под вывеской «Приходите посмотреть на Восьмое чудо света!» Встречая меня, они делали такие глаза, будто видели перед собой как минимум говорящую голову или гигантскую дикую крысу. Я делал вид, что мне все равно.



В конце концов, мы пробовали двинуться на Запад, пробовали остановиться в нескольких местах, но каждый раз все заканчивалось одинаково - к нам выстраивалась очередь из журналистов, которые что-то вынюхивали, надеясь вытрясти из меня какую-нибудь грандиозную тайну - ну, вдруг я, например, решу сознаться в смертном грехе. Местная пресса опубликовала наш адрес, и все повторялось сначала. Но даже если бы этим репортерам удалось проникнуть в дом, чтобы они там нашли? Горы прыгучих, ползучих, летучих, заводных игрушек, детские столики и стульчики, разбросанные повсюду картонные коробки, воздушных змеев, паззлы, игрушечную ударную установку.. Но я не собирался приглашать их в гости. Что касается домашних правил, их было немного. Если дети хотели играть в баскетбол на кухне, они играли в баскетбол на кухне. Если они залезали в миски и кастрюли, мы спускали всю посуду на пол. Под крышей моего дома царил точно такой же хаос, как и за его пределами.



В то время Джоан Баез написала обо мне песню протеста, которая стала очень популярной, и она буквально призывала меня к действию - снова взвалить на плечи эту ношу, повести за собой толпу, стать ее заступником, возглавить крестовый поход. Эта песня, гремевшая из радио-приемника, звучала прямо как уведомление о вступление на военную службу. Журналисты никак не могли угомониться. Время от времени, чтобы они не выломали дверь, мне приходилось выглядывать из своего убежища и соглашаться на интервью. Обычно подобные разговоры начинались так: "Давайте обсудим поподробнее то, что происходит". "Давайте. Что именно?" И они начинали расстреливать меня вопросами как из пулемета, а я все повторял, что я всего лишь музыкант, а никакой не оратор и никогда им не был. Они подозрительно смотрели мне прямо в глаза в надежде найти в моем взгляде последствия алкогольного опьянения или приема амфетаминов. Понятия не имею, что они себе там напридумывали. А потом на первых полосах газет выходили статьи обо мне под заголовками типа "Оратор отрицает, что он оратор". Я чувствовал себя куском мяса, брошенным на растерзание голодным собакам. Нью-Йорк Таймс опубликовала какие-то бредовые толкования моих песен. Эскваер вынес на обложку четырехликого монстра объединившего изображения Кеннеди, Кастро, Малколма Икса*** и меня. Что, черт возьми, все это значило? Я чувствовал, что стою на краю бездны. Если эту проблему и можно было разрешить, то уж точно не в ближайшем будущем. Моя жена, когда выходила за меня, и предположить не могла, на что она себя обрекает. И я, честно говоря, тоже. Ситуация, казалось, была безвыходной.



Продолжение следует...

---------------
*Герой сказки братьев Гримм, который спас город Гамельн от нашествия крыс, заманив их в реку звуками своей волшебной флейты.

** город в США (штат Нью-Йорк)

**Malcolm X (Литл) – знаменитый борец за права чернокожих в Америке. Погиб в 1965 году прямо на трибуне от выстрела неизвестного.

Давно не брал я в руки шашек..)
Продолжаю публиковать выдержки из "Хроник" Дилана. Перевод мой, перепечатывать оригинал нет сил, но если кому-то очень понадобиться - свистите, для хороших людей времени не жалко.
Сегодня я хотела бы поговорить о любви. Если честно, я не ожидала, что Боб так сильно разоткровенничается в своей книге.. Точнее, не так. Я, наоборот, очень ждала, что он, наконец, расскажет что-то о делах сердечных, но почти на протяжении всего повествования он как-то старался этой темы избегать, уже ушел глубоко в 80-е годы, от славных дней своей юности и вот, в последней главе, вернулся снова в 61-й и немного поднял завесу тайны, быть может, с самой загадочной своей любовной истории, такой трепетной и бесконечно грустной.
Эта девушка, Сьюзи Ротоло, безусловно, оставила глубокий след в его сердце и во многом на него повлияла.



Когда они познакомились ей было 17, ему 20. Первая большая любовь, такая важная, но такая хрупкая.
Слово Бобу.
"Ее сестру звали Сьюзи, но сама она предпочитала произносить свое имя как «Сьюз». Она приковала к себе мой взгляд с самой первой нашей встречи. Никогда раньше, я не испытывал такого волнения. У нее была светлая кожа и золотистые волосы – натуральная блондинка итальянских кровей. Воздух вдруг наполнился ароматом банановых листьев. Как только я заговорил с ней, голова пошла кругом. Мне довелось испытать жало купидоновых стрел и прежде, но на этот раз он попал мне в самое сердце, и я боялся, что оно не выдержит и взорвется. Познакомившись со Сьюзи, я будто оказался в сказках 1001 арабских ночей. Одной улыбкой она могла обнаружить себя в толпе, наполняя светом всю улицу - энергия такой силы бурлила в ней, и она обладала особой чувственностью, словно ожившая скульптура Родина. Она напоминала мне героиню романов о свободолюбивой страсти. Она была будто создана для меня.
Всю следующую неделю я только о ней и думал – я никак не мог прогнать ее образ из своих мыслей, надеялся на еще одну встречу. Мне казалось, что я влюблен впервые в жизни, я чувствовал ее флюиды за сотни миль – я хотел, чтобы она была рядом. Сейчас. Сию минуту. Я не мог сосредоточиться ни на чем.
Когда судьба, наконец, смиловалась надо мной, я случайно встретил Карлу и спросил о ее сестренке. Карла поинтересовалась, хочу ли я ее увидеть. Я сказал «Конечно, ты даже не представляешь, как!», а она ответила: «Она тоже хотела бы с тобой встретиться». Вскоре мы начали видеться все чаще и, в конце концов, стали просто неразлучны. Помимо музыки, время проведенное со Сьюзи, было главной ценностью моей жизни. Может быть, она была моей второй половинкой.



Но у ее мамы Мэри, работавшей переводчиком в медицинском журнале, было на этот счет совсем иное мнение. Она жила на последнем этаже многоквартирного дома на площади Шеридан и относилась ко мне так, словно я был разносчиком какой-то заразы. Наверное, если бы она очень постаралась, меня бы сдали полиции и изолировали от общества. Мама Сьюзи была невысокой, но боевитой женщиной с нервным взглядом черных глаз, похожих на два уголька, способных пробуравить тебя насквозь. Она слишком оберегала дочь и обладала даром в любой ситуации заставить тебя чувствовать себя виноватым. Она была убеждена, что я впустую трачу свою жизнь и никогда никого не смогу обеспечить, но я думаю, что за этим скрывалось что-то большее. Может быть, я появился в их жизни в неподходящее время.
- Сколько стоит эта гитара? – спросила она меня однажды.
- Немного.
- Я знаю, что немного, но сколько-то ведь стоит.
- Почти нисколько, - ответил я.
Держа во рту сигарету, она удостоила меня еще одним пристальным свирепым взглядом. Она всегда пыталась вовлечь меня в спор, не важно, по какому поводу. Одно мое существование выводило ее из себя, хотя я не сделал ей ничего плохого. Я не был виноват ни в том, что она потеряла мужа, а Сьюзи - отца, ни в других ее жизненных проблемах. Один раз я не выдержал и сказал, что она несправедлива по отношению ко мне. Она посмотрела прямо мне в глаза и ответила: «Сделай одолжение, не думай в моем присутствии». Сьюзи потом говорила, что она не хотела меня обидеть. Но я знал, что именно этого она и добивалась. Она делала все, что было в ее силах, чтобы разлучить нас, но, несмотря на это, мы продолжали встречаться."



Продолжение следует...