В колонках играет - Мельница - Господин горных дорогНастроение сейчас - УбитДиспозиция отбила бы сон у доброго большинства капитанов: надо не
потерять из виду четыре неприятельских линейных корабля на ветре, а в голове
то подспудно, то осознанно прокручивается: какова вероятность, что
"Кассандра" успеет предупредить Лейтона, и если успеет, то какова
вероятность, что Лейтон вовремя перережет французам путь. Погода
неустойчивая -- вечером штормило, к полуночи ветер стих, потом усилился,
потом, с обычной средиземноморской непредсказуемостью, вновь стал
ослабевать.
Хорнблоуэр не надеялся, что уснет. Он был слишком возбужден, слишком
напряжено думал. Когда меняли вахту, он прилег отдохнуть, и, твердо
уверенный, что не заснет, провалился в тяжелый, без сновидений, сон, такой
крепкий, что в двенадцать Полвил еле его добудился. Он вышел на палубу.
Возле нактоуза стоял Буш.
-- Темно, ничего не видать, сэр, -- сказал тот и, не в силах перебороть
волнение, ворчливо добавил: -- Темно, как в карцере.
-- Неприятеля видели?
-- Кажется да, сэр, полчаса назад, но точно не уверен.
А ветер стихает.
-- Да, -- сказал Хорнблоуэр.
Как часто случается на море, оставалось терпеливо ждать. Два прикрытых
шторками фонаря покачивались над главной палубой, вахтенные лежали у пушек,
ветер перебирал ванты, корабль вздымался и падал на волнах с изяществом,
какого никто не заподозрил бы, видя его идущим галфвинд. Итак, надо ждать.
На палубе он будет только изводиться, обнаруживая перед всеми свою
нервозность. С тем же успехом можно ждать внизу, где его волнение скроют
висящие вместо переборок занавески.
-- Увидите неприятеля, немедленно пошлите за мной, -- сказал он с
напускной беспечностью и пошел вниз.
Он лег, продолжая напряженно думать и зная, что теперь уже точно не
заснет. Таким твердым было это убеждение, что сон застиг его врасплох,
навалился, пока он размышлял о "Кассандре", так что показалось -- и двух
минут не прошло, а как бы из другого мира донеслись слова Полвила:
-- Мистер Джерард шлет свои приветствия, сэр, и сообщает, что
становится светлее, сэр.
Хорнблоуэр не без труда проснулся: только начав сонно переставлять
ноги, он сообразил, что действительно спал и Полвилу пришлось его будить.
Это хорошо. Можно представить, как Полвил рассказывает своим дружкам: такие,
мол, у капитана железные нервы -- спал себе преспокойно, когда весь корабль
бурлил в ожидании боя.
-- Есть что доложить, мистер Джерард? -- спросил Хорнблоуэр, выходя на
шканцы.
-- Нет, сэр. В две склянки задуло сильнее, и я вынужден был на час
взять марсели в рифы. Однако теперь ветер стихает и поворачивает к
зюйд-осту.
-- Хм, -- сказал Хорнблоуэр.
Мглистое небо над горизонтом чуть-чуть посветлело, но видимость была
еще не больше кабельтова. Ветер с зюйд-оста -- почти встречный для идущих к
Барселоне французов; для "Плутона" и "Калигулы" -- лобовой.
-- До того, как начало светать, я, кажется, разглядел землю, -- сказал
Джерард.
-- Да, -- отозвался Хорнблоуэр.
На этом курсе они должны были пройти мимо недоброй памяти мыса Креус.
Он взял лежащую у нактоуза доску и по ежечасным замерам скорости вычислил,
что сейчас до мыса миль пятнадцать. Если французы шли тем же курсом, они
скоро окажутся на ветре от залива Росас, где в случае чего и укроются. Если
нет, если они изменили курс, и ночью он их потерял... но о последствиях
такого поворота событий невыносимо было даже думать.
Светало быстро. Облака на востоке начали редеть. Да так и есть, редеют:
на мгновение они разошлись, и там, где сходилось с небом испещренное
барашками море, блеснула золотистая искорка. Длинный солнечный луч засиял
над самыми волнами.
-- Земля! -- заорал впередсмотрящий.
На западе из-за изгиба земной поверхности выглядывали синеватые вершины
испанских гор.
Джерард встревоженно взглянул на капитана, прошелся по палубе раз,
другой, покусал костяшки пальцев, и, не в силах больше сдерживаться,
окрикнул:
-- Эй, на мачте! Неприятеля видите?
Казалось, прошли годы, прежде чем впередсмотрящий откликнулся:
-- Нет, сэр. Ничего не видать, окромя земли по левому траверзу.
Джерард с новой тревогой взглянул на капитана, но Хорнблоуэр, пока ждал
ответа, успел сделать каменное лицо. Буш вышел на палубу, явно вне себя от
волнения. Если четыре линейных корабля ушли без боя, значит, Хорнблоуэра до
конца жизни спишут в запас, если не хуже. Хорнблоуэр сохранял бесстрастное
выражение: он гордился, что это ему удается.
-- Пожалуйста, мистер Джерард, положите судно на правый галс.
Возможно, французы ночью изменили курс и давно затерялись в западном
Средиземноморье, однако Хорнблоуэр в это не верил. Его офицеры не могут и
вообразить, как расхлябанны и неумелы французы. Если Джерард вынужден был
взять рифы, они вполне могли лечь в дрейф. И Буш, и Джерард не в меру
ревностны -- за ночь "Сатерленд", вполне возможно, оторвался миль на
двадцать. Хорнблоуэр не сомневался, что, вернувшись, увидит неприятеля.
Вернее, не сомневался в той мере, в какой это касалось его
математического ума. Не в его власти было совладать с тошнотворной пустотой
в груди, с участившимся пульсом, он мог только прятать их под маской
невозмутимости, стоять, не шелохнувшись, хотя волнение гнало расхаживать
взад-вперед. Тут он придумал занятие, которое поможет отвлечься и вместе с
тем не выдаст его переживаний.
-- Позовите моего вестового, -- сказал он. Руки почти не дрожали, так
что он смог побриться, а искупавшись под холодной струей из помпы, даже
приободрился по- настоящему. Он надел чистое белье, тщательно счесал на
пробор редеющие волосы, даже слишком тщательно: еще под помпой он сказал
себе, что французов увидят, пока он заканчивает туалет. Однако с пробором
было покончено, ни малейших предлогов тянуть у зеркала не оставалось, а
известий о неприятеле по-прежнему никаких. Хорнблоуэр чувствовал себя
жестоко обманутым. И вот, когда, надев сюртук, он уже ступил на трап, мичман
Паркер звонко завопил:
-- Вижу парус! Два... три паруса, сэр! Четыре! Это неприятель!
Хорнблоуэр поднялся, не взбежал, по трапу. Он надеялся, что матросы это
видят. Буш был уже на середине вант, Джерард быстрым шагом расхаживал по
шканцам и только что не пританцовывал от радости. Глядя на них, Хорнблоуэр
самодовольно подумал, что и минуты не сомневался в своих выкладках.
-- Поверните через фордевинд, мистер Буш. Положите судно на левый галс.
Словоохотливый капитан не преминул бы объяснить, что нужно оставаться
между Испанией и неприятелем, однако Хорнблоуэр вовремя удержался от
ненужных слов.
-- Ветер по-прежнему поворачивает к зюйду, -- сказал Джерард.
-- Да, -- ответил Хорнблоуэр.
"А с течением дня еще и ослабеет" -- подумал он.
Солнце пробилось сквозь облака, обещая теплый денек -- осенний
средиземноморский денек, когда барометр ползет вверх и ветра почти нет.
Гамаки укладывали в сетки, те из вахтенных, кто не был занят у брасов и
шкотов, стучали по палубе ведрами и кусками пемзы, флотская жизнь шла своим
заведенным чередом. Палубы надо драить, даже если их сегодня же обагрит
кровь. Матросы перебрасывались шуточками -- Хорнблоуэр, не без гордости
наблюдая за ними, вспомнил угрюмых обреченных людей, с которыми выходил в
плаванье. Сознание реальных заслуг -- вот единственное, наверно, что
принесла ему неблагодарная служба. Оно помогало забыть, что сегодня или
завтра -- во всяком случае, скоро -- он в водовороте боя вновь испытает
тошнотворный физический страх, которого так невыносимо стыдится.
Солнце поднималось выше, ветер стихал и по-прежнему поворачивал к югу,
Испания делалась ближе и отчетливее. Хорнблоуэр, сколько мог, поворачивал
реи, ловя малейшие перемены ветра, потом все-таки лег в дрейф. Французская
эскадра медленно приближалась. Теперь, когда ветер изменился, они потеряли
преимущества наветренного положения: если они попробуют его атаковать, он
двинется на север, так что, преследуя его, они будут приближаться к
"Плутону" и "Калигуле" -- жаль только, что надеяться на это почти не
приходится. Французы прорвали блокаду не для того, чтобы лезть в драку,
какая бы заманчивая наживка перед ними ни маячила. При таком ветре они могут
идти к Барселоне, и если им не помешать, вряд ли откажутся от своего
намерения! Что ж, коли помощь не подоспеет, он будет держаться в пределах
видимости, а ночью кто-нибудь из них непременно отстанет, и "Сатерленд" его
атакует.
-- Они много сигналят, сэр, -- доложил Буш -- он давно разглядывал
французов в подзорную трубу. Кстати, сигналили они весь день -- началось
это, когда они впервые увидели "Сатерленд". Им невдомек, что к этому времени
он наблюдал за ними уже пятнадцать часов. Французы и в море не теряют
природной разговорчивости, а французскому капитану жизнь не мила, если он
поминутно не сигналит спутникам.
"Сатерленд" миновал мыс Креус, с траверза открылся залив Росас. В этих
самых водах, но в иных погодных условиях, они буксировали покалеченный
"Плутон", на этих самых зеленых склонах потерпела поражение атака на Росас
-- в подзорную трубу Хорнблоуэр различал даже обрывистые склоны месы, в
которую Кларос увел своих каталонцев. Если ветер будет и дальше поворачивать
к югу, французы успеют укрыться под пушками Росаса. Собственно, для них это
убежище более надежное, чем Барселона -- пока британцы не сумеют провести в
залив брандеры или начиненные взрывчаткой суда.
Хорнблоуэр взглянул на вымпел: ветер по-прежнему поворачивал против
часовой стрелки. Сомнительно, чтобы французы обошли мыс Паламос на этом
курсе -- скоро надо ложиться на другой галс и пристраиваться в их
кильватере. Переменчивая погода лишила его всех недавних преимуществ. Ветер
налетал слабыми порывами -- скоро уляжется совсем. Хорнблоуэр обратил
подзорную трубу на французов: что-то поделывают они? И увидел бегущие по
далеким реям флажки.
-- Эй, на палубе! -- завопил с нока мачты Сэвидж.
Наступило молчания. Сэвидж, видимо, сомневался в том, что увидел.
-- Что там, мистер Сэвидж?
-- Мне показалось, сэр, что я увидел еще один парус, прямо на
горизонте, позади неприятельского траверза, только точно не уверен, сэр.
Еще парус! Это может быть купеческое судно. Если нет, это "Плутон",
"Калигула" или "Кассандра".
-- Не спускайте с него глаз, мистер Сэвидж.
Долее ждать было невыносимо. Хорнблоуэр уцепился за выбленки и полез
вверх, долез, встал рядом с Сэвиджем и направил подзорную трубу туда, куда
тот показывал. На секунду в поле зрения заплясала французская эскадра.
-- Чуть-чуть левее, сэр. Вроде так, сэр.
Крохотный белый отблеск, однако не гребень волны и несколько иного
оттенка, чем плывущие по синему небу облака. Хорнблоуэр чуть не заговорил,
однако сдержался и ограничился привычным "кхе-хм".
-- Приближается к нам, сэр, -- сказал Сэвидж, не отрываясь от подзорной
трубы. -- Я бы сказал, сэр, что это фор-бом-брамсель.
Сомневаться уже не приходилось. Какой-то корабль под всеми парусами
несся к французской эскадре.
-- Кхе-хм, -- сказал Хорнблоуэр и полез вниз. Буш бегом спустился на
главную палубу, чтобы встретить его у самой мачты; Джерард и Кристэл
взволнованно смотрели со шканцев.
-- "Кассандра", -- сказал Хорнблоуэр. Направляется к нам.
Желая похвалиться хорошим зрением, он рисковал достоинством. Никто бы
не узнал "Кассандру" по одному бом-брамселю. Однако ни одно другое судно не
могло бы идти этим курсом -- или он очень сильно ошибается. Если это не
"Кассандра", он выставил себя на посмешище, но уж больно велик был соблазн
притвориться, будто он узнал фрегат, когда Сэвидж еще гадал: корабль это или
облако.
Что значит появление "Кассандры", мигом поняли все.
-- Где флагман и "Калигула"? -- спросил Буш, ни к кому в особенности не
обращаясь.
-- Может, тоже приближаются? -- сказал Джерард.
-- Если так, лягушатникам придется несладко, -- сказал Кристэл.
Ветер порывистый, встречный, мыс Паламос близко, и, если "Плутон" и
"Калигула" отрежут французов от моря, "Сатерленд" -- от берега, то без боя
они не уйдут. Все глаза устремились на французскую эскадру: корабли были
видны. Уже целиком и в крутой бейдевинд шли курсом зюйд-тень-вест, впереди
трехпалубник, в кильватере два двухпалубника. На фок-мачтах первого и
третьего судов реяли адмиральские флаги. Ясно видны были уже и широкие белые
полосы на бортах. Если "Плутон" и "Калигула" далеко отстали от "Кассандры",
то французы их еще не видят -- тогда понятно, почему они не поворачивают.
-- Эй, на палубе! -- крикнул Сэвидж. -- Это "Кассандра". Я вижу ее
марсели, сэр.
Буш, Джерард и Кристэл взглянули на Хорнблоуэра уважительно: ради этого
стоило рискнуть.
Паруса внезапно захлопали: дунув разок посильнее, ветер совсем ослабел
и еще повернул к зюйду. Буш приказал круче обрасопить паруса, остальные во
все глаза смотрели на французов.
-- Поворачивают! -- громко сказал Джерард. Так и есть: на этом курсе
французы обойдут мыс Паламос, однако сейчас они неуклонно сближаются с
британской эскадрой -- если там есть британская эскадра.
-- Мистер Буш, -- сказал Хорнблоуэр, -- поверните оверштаг, пожалуйста.
-- "Кассандра" сигналит флагману, сэр! -- завопил Сэвидж.
-- Бегом наверх! -- приказал Хорнблоуэр Винсенту и Лонгли. Один с
подзорной трубой, другой с сигнальной книгой, мичмана побежали по вантам,
остальные встревожено провожали их взглядами.
Значит, Лейтон за горизонтом, и французы, судя по всему, его не видят.
Бонапарт мог приказать четырем французским линейным кораблям сразиться с
тремя английскими, но французский адмирал, который лучше императора знает
свою команду, до последнего будет уклоняться от боя.
-- Эй, на мачте, что сигналит "Кассандра"? -- крикнул Хорнблоуэр.
-- Далеко, плохо видно, но я думаю, сообщает новый курс неприятеля.
Еще час на таком курсе, и французы обречены, отрезаны от Росаса и не
успеют добраться до Барселоны.
-- Черт, опять поворачивают! -- сказал вдруг Джерард.
Безмолвно они наблюдали, как четыре французских корабля привелись к
ветру и увалились на другой галс. Они поворачивали, пока у всех четырех
мачты не слились -- теперь они шли прямо на "Сатерленд".
-- Кхе-хм, -- сказал Хорнблоуэр, глядя, как надвигается его рок, и
снова: -- Кхе-хм.
Французские впередсмотрящие заметили верхушки лейтоновских мачт. До
Росаса -- шесть миль с попутным ветром, до Барселоны -- сто и ветер почти
встречный; французский адмирал, завидев незнакомые паруса, без долгих
размышлений устремился к убежищу. Путь ему преграждает один-единственный
линейный корабль -- француз постарается обойти его или уничтожить.
У Хорнблоуэра упало сердце, однако мысли неслись стремительно и четко.
Французам надо пройти шесть миль с попутным ветром. Где Лейтон --
по-прежнему неясно, но не ближе, чем в милях в двадцати. В лучшем случае
ветер дует ему с траверза, в худшем -- с левой скулы. Если ветер будет
поворачивать и дальше, через два часа он станет для Лейтона встречным.
Двадцать против одного, что адмирал не догонит французов и те успеют
укрыться под пушками Росаса. Помещать этому могут лишь непредвиденные порывы
ветра, и то -- если "Сатерленд" успеет сбить достаточно неприятельских мачт
перед тем, как его уничтожат. Так напряженно Хорнблоуэр вычислял, что лишь
закончив, вспомнил: "Сатерленд" -- его корабль, и решать ему.
Докладывал бледный от волнения Лонгли -- он соскользнул по фордуну аж с
топа стеньги.
-- Винсент велел сказать, сэр. "Кассандра" сигналит, и он думает, это
"Флагман "Сатерленду" номер двадцать один". Номер двадцать один -- "вступить
в бой", сэр. Но флажки прочесть трудно.
-- Очень хорошо. Подтвердите.
По крайней мере, Лейтон взял на себя моральную ответственность бросить
один корабль против четырех. В этом смысле он достоин руки леди Барбары.
-- Мистер Буш, -- сказал Хорнблоуэр, -- сейчас без четверти час.
Проследите, чтоб за эти пятнадцать минут матросов покормили.
-- Есть, сэр.
Хорнблоуэр глядел на медленно приближающиеся корабли. Ему их не
остановить, все, что он может -- преследовать их до Росаса. Корабль, или
корабли, у которых он собьет мачты, достанутся Лейтону; остальные надо
покалечить так основательно, чтобы их не починили в убогом росаском доке.
Тогда они будут гнить в гавани, пока их разрушение не довершат брандеры,
шлюпочная экспедиция или правильно организованная атака на крепость с суши.
Хорнблоуэр думал, что справится с задачей, но не находил в себе сил
представить, что будет с "Сатерлендом". Он тяжело сглотнул и стал
продумывать план первой стычки. Восемьдесят пушек первого французского
корабля, уже выдвинутые, ухмылялись в открытые порты, над каждым из трех
кораблей хвастливо реяли аж по четыре трехцветных флага. Хорнблоуэр поднял
глаза к синему небу, где трепался на ветру выцветший флаг красной эскадры, и
вернулся к окружающей действительности.
-- Команду к брасам, мистер Буш. Чтоб, когда время придет, повернули с
быстротой молнии. Мистер Джерард! Канониров, которые выпалят раньше, чем
пушка будет наведена, выпорю завтра всех до единого.
Матросы у пушек улыбались. Капитан знает: они и без угроз сделают для
него все, что в их силах.
"Сатерленд" шел носом на приближающийся восьмидесятипушечный корабль,
на самый его бушприт. Если оба капитана не изменят выбранному курсу, корабли
столкнутся и, вероятно, потонут. Хорнблоуэр глядел на неприятельский
корабль, ожидая, когда у его капитана дрогнут нервы, "Сатерленд" шел в самый
крутой бейдевинд, паруса его самую малость не хлопали. Если французскому
капитану хватит ума привестись к ветру, "Сатерленд" не сможет причинить ему
серьезного вреда, но все за то, что он будет тянуть с маневром до
последнего, а потом, не полагаясь на неопытную команду, инстинктивно
увалится под ветер. Когда расстояние между кораблями сократилось до
полумили, над носом француза заклубился дым, и у британцев над головами
просвистело ядро. Стреляли из погонных орудий. Нет нужды говорить Джерарду,
чтобы тот не отвечал -- он отлично знает цену первого, без спешки
заряженного и наведенного бортового залпа. Корабли сближались. Две дыры
появились в грот-марселе "Сатерленда" -- Хорнблоуэр так напряженно следил за
неприятелем, что не слышал, как пролетели ядра.
-- Куда он повернет? -- спрашивал Буш, прихлопывая руками. -- Куда
повернет? Я не думал, что он продержится так долго.
Чем дольше, тем лучше: чем торопливее француз будет поворачивать, тем
беспомощнее окажется. Бушприты разделяла уже какая-то сотня ярдов, и
Хорнблоуэр стиснул зубы, чтоб инстинктивно не скомандовать: "руль на борт!".
Тут по палубе француза забегали, засуетились, и бушприт развернулся -- по
ветру!
-- Не стреляйте! -- крикнул Хорнблоуэр Джерарду, опасаясь, что тот
выстрелит слишком рано. Джерард ослепительно улыбнулся и махнул шляпой.
Корабли поравнялись, между ними не было и тридцати футов, пушки француза
указывали на "Сатерленд". В ярком солнечном свете Хорнблоуэр видел, как
блестят на французских офицерах эполеты, как наводчики баковых карронад,
пригнувшись, визируют, цель. Пора.
-- Руль на ветер, помалу, -- приказал Хорнблоуэр рулевому. Бушу,
который предугадал маневр, хватило взгляда. "Сатерленд" начал медленно
поворачивать через фордевинд, чтобы поравняться с кормой противника раньше,
чем корабли сойдутся борт к борту. Буш командовал матросам у шкотов и брасов
передних парусов, и тут, в дыму и грохоте, француз разразился первым
бортовым залпом. "Сатерленд" задрожал, над головой у Хорнблоуэра тренькнула,
разорвавшись, бизань-вантина, из дыры в фальшборте полетели щепки. Однако
нос "Сатерленда" почти касался неприятельской кормы. Французы заметались по
шканцам.
-- Так держать! -- крикнул Хорнблоуэр рулевому. Один за другим гремели
выстрелы: "Сатерленд" проходил у неприятеля за кормой, и пушка за пушкой
стреляли каждая в свой черед, и каждый раз корабль кренился от отдачи, и
каждое ядро прокладывало путь от неприятельской кормы до самого бака.
Джерард одним прыжком очутился на шканцах -- он пробежал всю главную палубу,
останавливаясь у каждой стреляющей пушки -- склонился над ближайшей
шканцевой карронадой, чуть изменил угол наклона, дернул вытяжной шнур и
махнул рукой, приказывая остальным канонирам повторить за ним. Карронады
гремели, ядра с картечью косили вражеские шканцы. Французские офицеры
падали, как оловянные солдатики. Большое кормовое окно исчезло, будто
сдернули занавеску.
-- Ну, угостили мы их на славу, -- сказал Буш.
Такими бортовыми залпами выигрывают сражения. Вероятно, они вывели из
строя половину команды, убили или ранили человек сто, не меньше, сбили с
лафета десяток пушек. В одиночном поединке француз спустил бы флаг меньше,
чем через полчаса. Но теперь он удаляется, а их нагоняет другой француз, под
контр-адмиральским флагом. "Сатерленд" заканчивал поворот, неприятельский
корабль под всеми прямыми парусами подходил к его корме с наветренной
стороны; через несколько минут он обстреляет "Сатерленд" продольным огнем,
как тот обстрелял его товарища.
-- Право руля! -- сказал Хорнблоуэр рулевому. -- Приготовиться у пушек
левого борта!
В наступившей после залпа тишине голос его прозвучал неестественно
громко.
Француз надвигался, не отказываясь от поединка, но и не тщась
маневрировать -- это отняло бы время, он же торопился укрыться в Росасе, к
тому же знал, что противник -- маневреннее. Он шел наперерез "Сатерленду".
Слышно было, как французские офицеры взволнованно выкрикивают приказы,
сдерживая рвущихся в бой канониров.
Это им не вполне удалось. Сперва одна, потом другая пушка выстрелили
раньше времени -- Бог весть, куда угодили ядра. Хорнблоуэр развернул
"Сатерленд" почти параллельно противнику и махнул Джерарду. Оба корабля дала
залп с интервалом не более полсекунды; "Сатерленд", накренившийся от отдачи,
еще сильнее накренился от ударивших в него ядер. В ушах стоял треск
ломающейся древесины вопли и крики раненых.
-- Стреляй, ребята! Стреляй, как зарядите! -- орал Джерард.
Не зря он столько гонял матросов на учениях. Банники вошли в дымящиеся
жерла, порох, прибойники и ядра не заставили себя ждать. Почти хором
загремели по палубе катки, почти хором взревели пушки. На этот раз между
залпом с "Сатерленда" и нестройным ответом противника получился некоторый
разрыв. Слабый ветер не мог разогнать дым, и Хорнблоуэр видел артиллеристов
главной палубы, словно в густом тумане, но мачты и паруса француза, как ни в
чем не бывало, торчали на фоне синего неба. Третий залп с "Сатерленда"
последовал сразу за вторым с француза.
-- Три на два, обычное дело, -- хладнокровно заметил Буш. Ядро попало в
кнехт бизань-мачты и осыпало палубу щепками. -- А он по-прежнему нас
перегоняет, сэр.
Ужасающий грохот мешал сосредоточиться. Кругом гибли люди. Капитан
Моррис и его пехотинцы с переходного мостика стреляли по вражеской палубе из
ружей: между кораблями было меньше ружейного выстрела. Теперь и "Сатерленд"
палил нестройно, более опытные расчеты заряжали и выдвигали быстрее. Иногда
несколько пушек выстреливали одновременно, и тогда грохот получался еще
оглушительнее -- так четверка лошадей на каменистой дороге выстукивает
копытами то в унисон, то снова вразнобой.
-- Кажись пореже стреляют, -- сказал Буш. -- И неудивительно.
Убитых на главной палубе не так много, "Сатерленд" еще поборется.
-- Гляньте на их грот-мачту, сэр! -- завопил Буш.
На французском корабле грот-стеньга медленно и важно наклонилась к
носу, брам- стеньга тоже клонилась, еще под большим углом. Потом в дыму
грот-мачта откачнулась к корме. Тут рушащаяся масса реев и парусов утратила
всякую важность, на долю секунды зависла в воздухе S-образно и устремилась
вниз, таща за собой фоки и крюйс-стеньги. Хорнблоуэр с мрачным удовольствием
думал, что в Росасе не удастся разыскать запасную мачту. Команда
"Сатерленда", победно вопя, торопилась последний раз обстрелять противника
-- корабли быстро расходились. Через минуту пальба стихла, ветер унес дым,
над обезображенной палубой засияло солнце.
За кормой недавний противник дрейфовал, волоча у борта сломанные мачты
с парусами; на второй орудийной палубе погонное орудие торчало из порта под
немыслимым углом -- оно уж точно больше не выстрелит. В четверти мили
впереди их первый противник под всеми парусами мчался к Росасу, по
французскому обыкновению бросив товарищей на произвол судьбы. Дальше над
горизонтом вздымались бездушные испанские горы, над золотистым пляжем белели
крыши Росаса. "Сатерленд" был уже почти у входа в залив, на полпути между
ним Росасом чернели на водной глади два гигантских жука -- канонерские
шлюпки шли на веслах из Росаса.
Со стороны покалеченного неприятеля приближались два других корабля:
трехпалубник под вице-адмиральским флагом, двухпалубник в его кильватере.
Надо было решаться.
-- Эй, на мачте! -- крикнул Хорнблоуэр. -- Флагман видите?
-- Нет, сэр, только "Кассандру".
Ее жемчужно-белые марсели Хорнблоуэр и сам видел на горизонте. Значит,
"Плутон" и "Калигула" милях в двадцати и, похоже, заштилели. Легкий ветерок,
который подгоняет "Сатерленд" к заливу, всего лишь морской бриз -- день
достаточно жаркий. Лейтон скорее всего не успеет на место сражения.
Хорнблоуэр может повернуть оверштаг и устремиться к безопасности, обойдя
французов, если те попробуют ему помешать, а может преградить им путь. С
каждой секундой они ближе к Росасу -- решать надо быстро. Если он выберет
бой, Лейтон, возможно, еще подоспеет -- но шансы на это исчезающе малы.
"Сатерленд" разнесут в щепки, но достанется и неприятелю: французы не
смогут выйти из Росаса в ближайшие дни или даже недели. В противном случае,
пока британцы будут готовить атаку, они могут ускользнуть из Росаса, как
ускользнули из Тулона, трое из них, по крайней мере.
Хорнблоуэр мысленно прикидывал, разумно ли жертвовать одним
семидесятичетырехпушечным британским кораблем, чтобы наверняка уничтожить
четыре французских. И туг понял, что это неважно. Уклонись он от боя, и до
конца жизни будет подозревать себя в трусости -- ему отчетливо представились
годы и годы невыносимых угрызений. Он будет драться, разумно это или нет. И
тут же понял, что да разумно. Еще секунду он помедлил, глядя на голубое
небо, которое любил, и судорожно сглотнул, собирая себя в кулак
-- Положите судно на левый галс, мистер Буш, -- сказал он.
Команда закричала "ура!"; несчастные глупцы, они радуются, что снова
вот-вот сойдутся с неприятелем, хотя для половины из них это верная смерть.
Хорнблоуэр жалел -- или презирал? -- ослепленных жаждой славы матросов. Буш,
судя по тому, как осветилось его лицо, недалеко ушел от остальных. Он хочет
убивать французов потому что они французы; его не страшит перспектива
остаться безногим калекой, если прежде он успеет покалечить нескольких
лягушатников.
Ветер нес к ним изуродованный двухпалубник под контрадмиральским флагом
-- и его, и всех, кого удастся покалечить, вынесет в залив, под защиту
пушек. На палубе француза матросы вяло разбирали обломки. Увидев, что пушки
"Сатерленда" направляются на них, они побросали работу и бросились
врассыпную. Прежде, чем корабли разминулись, "Сатерленд" дал три бортовых
залпа, в ответ выстрелила лишь одна пушка. Еще полсотни убитых французов для
Буша, зло подумалось Хорнблоуэру, когда смолк грохот катков и притихшие
матросы замерли в ожидании приказов. Вот и трехпалубник, прекрасный под
пирамидой парусов, грозный с рядами выдвинутых пушек. Даже сейчас Хорнблоуэр
с профессиональным интересом отметил заметный завал бортов -- англичане
такого не делают.
-- Чуть под ветер, помалу, -- сказал он рулевому. Сейчас он повиснет на
французе, как бульдог. Медленно-медленно поворачивал "Сатерленд". Хорнблоуэр
видел, что его последний маневр будет выполнен так безукоризненно, как
только можно желать. "Сатерленд" шел теперь в точности тем же курсом, что и
его противник. Корабли сближались. Их пушки, в ста ярдах друг от друга,
одновременно оказались наведены и одновременно окутались дымом.
В предыдущих стычках время текло замедленно. Теперь оно ускорилось,
адский грохот бортовых залпов не смолкал ни на секунду, бегущие в дыму люди,
казалось, мечутся с невероятной быстротой.
-- Ближе к неприятелю, -- приказал Хорнблоуэр рулевому. Последний
приказ отдан, можно больше не думать, раствориться в безумии происходящего.
Ядра взламывали палубу вокруг, доски разлетались в щепки. Как в страшном сне
Хорнблоуэр видел: Бушу оторвало ступню, он падает, заливая палубу кровью.
Двое матросов пытаются поднять его и унести вниз.
-- Оставьте меня, -- говорил Буш, -- отойдите от меня, сволочи.
-- Унесите его, -- приказал Хорнблоуэр. Резкость его голоса вписывалась
в общее безумие -- на самом деле он радовался, что может отправить Буша
вниз, где тот, возможно, останется живым.
Рухнула бизань-мачта -- реи, блоки и тали падали рядом с Хорнблоуэром,
такие же смертоносные, как летящие извне ядра, но он был еще жив.
Фор-марса-рей сорвался с боргов -- сквозь дым Хорнблоуэр видел, как Хукер с
матросами лезет по вантам привесить его на место. Боковым зрением он видел:
в дыму надвигается нечто огромное, непонятное. Это четвертый французский
корабль приближался с другого борта, по которому еще не стреляли. Хорнблоуэр
понял, что машет шляпой и выкрикивает какую-то чепуху, матросы с криками
"ура!" выдвигают пушки правого борта. Дым стал гуще, грохот оглушительнее,
стреляли все орудия до одного, корабль сотрясался от отдачи.
Малыш Лонгли, чудом уцелевший после падения с крюйс-салинга, оказался
рядом.
-- Я не боюсь, я не боюсь, -- повторял он трясущимися губами. Бушлат
его был порван на груди, он обеими руками стягивал прореху. Слезы в его
глазах опровергали его слова.
-- Конечно, сынок, конечно ты не боишься, -- сказал Хорнблоуэр.
И тут Лонгли не стало, только кровавое месиво на месте туловища и рук.
Хорнблоуэр отвернулся и увидел, что пушка на главной палубе не выдвинута. Он
хотел было привлечь к этому внимание, но увидел -- убитый расчет лежит
рядом, и позвать больше некого. Скоро смолкнут и другие пушки. Ближайшую
карронаду обслуживали всего трое -- и следующую, и следующую за следующей
тоже. На главной палубе морские пехотинцы разносили порох и ядра -- наверно,
Джерард распорядился, и, наверно, юнг почти всех поубивало. Если бы только
прекратился этот адский шум, если бы только он мог думать!
Казалось, грохот, напротив, усилился. Фок и грот мачты рухнули с
оглушительным треском, перекрывшим на время даже звуки канонады. Паруса
закрыли правый борт, теперь пушки здесь стрелять не могли. Хорнблоуэр
побежал на бак, где Хукер с прислугой закрытых парусами пушек рубил тросы.
Грот-мачта в падении разбила лафет и смела орудийный расчет. Ядра с
двухпалубника косили работающих людей, парусина загорелась от пушек и уже
дымилась. Хорнблоуэр выхватил из рук убитого топор и вместе с другими
набросился на сплетение тросов. Когда разрублен был последний штаг и сползла
за борт тлеющая масса, когда быстрый взгляд убедил Хорнблоуэра, что дерево
не загорелось, тогда только он вытер лоб и оглядел свой корабль.
На палубе грудами лежали мертвые тела и отдельные их части. Штурвала не
было, мачты и фальшборты сбило до основания, на месте комингсов торчали одни
щепки. Но те пушки, у которых оставалось хотя бы по несколько матросов,
стреляли. По обоим бортам сквозь дым можно было разглядеть противника,
однако трехпалубник лишился двух стеньг, двухпалубник -- бизань-мачты; у
обоих вместо парусов -- клочья, такелаж изорван. Пальба не прекращалась. Под
орудийный грохот Хорнблоуэр дошел до шканцев, дивясь, как его не убило.
Порыв ветра смещал корабли, гнал трехпалубник к "Сатерленду".
Хорнблоуэр уже бежал на бак, чувствуя, что ноги налились свинцовой тяжесть и
едва двигаются. Правая скула трехпалубника со скрежетом врезалась в левую
скулу "Сатерленда". Французы сгрудились у борта, готовые прыгать. Хорнблоуэр
на бегу выхватил шпагу.
-- Абордаж! -- кричал он. -- Всем отражать атаку! Эй, Кристэл, Хукер!
Отталкивайте неприятельское судно!
Трехпалубник навис над головой. Из-за фальшборта стреляли, пули ударяли
о палубу рядом с Хорнблоуэром. Люди с пиками и саблями карабкались по борту
вниз, другие лезли из орудийных портов прямо на переходный мостик
"Сатерленда". Хорнблоуэра увлекла за собой волна британских моряков с
тесаками и пиками, прибойниками и правилами. Все были голые по пояс, все
почернели от порохового дыма, все толкались, сталкивались, спотыкались.
Юркий французский лейтенантик в съехавшей на бок треуголке сбил Хорнблоуэра
с ног, навалился сверху, стиснул и принялся судорожно рвать из-за пояса
пистолет.
-- Rends-toi! -- выкрикнул он, наставляя дуло, но Хорнблоуэр ударил его
коленом в лицо -- француз откачнулся назад и выронил пистолет.
Хукер и Кристэл с матросами упирались в борт трехпалубника запасными
реями, ветер тоже гнал его прочь. Корабли расходились. Кто-то из французов
успел перепрыгнуть на свой корабль, кто-то прыгнул в море. Остальные --
человек пять или шесть -- бросали оружие. Один не успел -- пика вонзилась
ему в живот. Ветер гнал французские корабли от изувеченного "Сатерленда",
уносил дым. Солнце засияло над обезображенной палубой, грохот пальбы стих,
как по волшебству.
Хорнблоуэр стоял со шпагой в руке. Матросы загоняли пленных в люк. Шум
стих, но яснее в голове не стало -- напротив, он ничего не соображал от
усталости. Ветер вынес их в залив, "Плутон" и "Калигула" так и не появились
-- только "Кассандра" на горизонте беспомощно наблюдала за схваткой. Два
французские корабля, почти такие же неуправляемые, как "Сатерленд",
дрейфовали неподалеку. На борту трехпалубника Хорнблоуэр различил черные
разводы -- это сочилась из шпигатов человеческая кровь.
Двухпалубник все разворачивался: вместо продырявленного борта
Хорнблоуэр увидел сперва корму, потом другой борт. Он тупо следил глазами,
не задумываясь, что это значит. И тут оглушительно взревели пушки, на
"Сатерленд" обрушился бортовой залп. Щепки полетели от останца фок-мачты,
рядом с Хорнблоуэром колоколом бухнула пораженная ядром пушка.
-- Довольно! -- бормотал Хорнблоуэр. -- Бога ради!
Обессилевшие моряки кое-как вставали к пушкам. Джерарда нигде не было,
но Хукер -- молодец мальчик! -- распределял оставшихся людей. Однако навести
орудия не было никакой возможности, а люди валились от усталости. Еще
бортовой залп -- ядра прочесывали палубу, круша все на своем пути.
Хорнблоуэр слышал как бы тихий подголосок к грохоту неприятельских орудий,
это стонали по всему судну сваленные где попало раненые. Канонерские лодки
на веслах осторожно подбирались к корме. Скоро они начнут стрелять в
ватерлинию сорокадвухфунтовыми ядрами. Солнце, синее небо, синее море,
зеленовато-серые испанские холмы, золотой песок и белые домишки Росаса --
Хорнблоуэр смотрел, и смотреть ему было больно.
Еще бортовой залп -- рядом с Хукером убило двоих.
-- Флаг, -- сказал Хорнблоуэр сам себе. -- Мы должны спустить флаг.
Но на "Сатерленде" не осталось флага, нечего было спускать, и
Хорнблоуэр по пути на шканцы напряженно думал, как тут выкрутиться. Громко
ухнула сорокадвухфунтовка одной из канонерок, палуба под Хорнблоуэром
содрогнулась. Хукер был на шканцах, с ним Кристэл и плотник Хауэл.
-- Четыре фута воды в льяле, -- сказал последний. -- Помпы разбиты все.
-- Да, -- сказал Хорнблоуэр без всякого выражения. -- Я капитулирую.
Он прочел одобрение на серых лицах своих офицеров, но больше ни слова
не произнес. Если бы "Сатерленд" затонул вместе с ними, это решило бы все
проблемы, однако надеяться на такой простой исход не приходилось. Под
безжалостным, обстрелом он будет постепенно, палуба за палубой, наполняться
водой. Может быть, они будут тонуть сутки -- тогда их раньше внесет под
пушки Росаса. Остается капитулировать. Хорнблоуэр вспомнил других британских
капитанов в сходных обстоятельствах. Томсон на "Леандре", капитан
"Быстроходного" и тот несчастный из эскадры Сомареца в Альхесирасском заливе
-- все они спустили флаг после долгого и неравного сражения.
С двухпалубника что-то кричали -- слов Хорнблоуэр не разобрал. Наверно,
предлагают сдаваться.
-- Oui, -- закричал он, -- oui!
Вместо ответа громыхнул новый бортовой залп. Снизу донеслись треск
древесины, крики.
-- О, Господи! -- сказал Хукер.
Хорнблоуэр понял, что его спрашивали о чем-то другом, и тут же его
осенило. На негнущихся ногах он сбежал вниз, в неописуемый хаос того, что
осталось от его каюты. Матросы у пушек отупело смотрели, как он разгребает
обломки. Наконец он нашел, что искал, и выбежал на палубу с охапкой пестрой
материи.
-- Вот, -- сказал он, отдавая ее Кристэлу и Хауэлу. -- Перебросьте
через борт.
То был трехцветный французский флаг, изготовленный по его приказу,
чтобы обмануть гарнизон Льянцы. При виде флага матросы в канонерских лодках
взялись за весла и двинулись к борту. Хорнблоуэр ждал с непокрытой головой.
Они заберут у него наградную шпагу. А другая наградная шпага заложена в
лавке у Дуддингстона -- он никогда ее не выкупит. Карьера его кончена.
Разбитый остов "Сатерленда" с триумфом отбуксируют в Росас -- когда еще
средиземноморский флот соберется за него отомстить, отбить у врага или сжечь
вместе с искалеченными победителями на огромном погребальном костре? Впереди
долгие годы плена -- увидит ли он когда-нибудь ребенка, которого родит ему
Мария? Леди Барбара прочтет в газетах, что он сдался на милость неприятеля
-- что подумает она? Но солнце пекло голову, и он очень, очень устал.
