Британские экономисты продолжают обсуждать степень влияния ситуации на Украине на ее внутриполитическую стабильность и возможность расплачиваться по долгам, в т.ч. перед Россией и МВФ.

«Последние месяцы внимание международного сообщества было приковано к вооруженному конфликту на востоке Украины и геополитическому противостоянию с Москвой. Однако перед Киевом и оказывающими ему поддержку странами Запада в полный рост встает еще одна проблема: экономика Украины разрушена», — пишет газета Financial Times.

Не факт, что Международный Валютный Фонд решится в этой ситуации и дальше продолжать свои финансовые инъекции. В худшем случае страну могут ожидать дефолт и реструктуризация госдолга, — полагает газета. Так, ряд британских аналитиков отмечают, что, по их расчетам, эксперты МВФ серьезно недооценили стоящие перед Украиной риски в рамках обсуждения майского пакета помощи в 17 миллиардов долларов. В частности, там, видимо, не ожидали резкой потери стоимости гривны, которая, достигнув уровня 13 гривен за доллар, ушла в «зону риска» для банковской системы Украины. Быстро растет и инфляция.

Некоторое время назад специалисты МВФ прогнозировали, что в этом году украинская экономика сократится на 5%. Сегодня эксперты, представляющие различные финансовые учреждения, склоняются к мысли, что сокращение составит по меньшей мере 8%.

Гражданская война на востоке страны крайне негативно сказывается на экономике, отмечает Financial Times. «Если конфликт в его нынешнем виде продолжится еще несколько месяцев, для украинской экономики это окажется тяжелейшим бременем», — приводит издание слова премьер-министра страны Арсения Яценюка.

Аналитики предсказывают, что к 2018 году соотношение государственного долга к ВВП Украины достигнет 87%, а может быть и раньше, если Киев продолжит военную операцию на востоке страны, уничтожая инфраструктуру региона и его промышленность.

Подсчитано, что потеря Крыма стоила Украине 3,7% ВВП. Восточные регионы, где сосредоточены многочисленные промышленные предприятия, для Киева еще важней, — считает Financial Times. По данным британских экспертов, на Донецкую и Луганскую области приходится 16% ВВП и четверть экспорта промышленных товаров и услуг.

«Даже если Россия отступит, а Киев вернет себе полный контроль над восточными регионами, экономический ущерб от конфликта будет крайне серьезным», — продолжает Financial Times, попутно отмечая, что в восточных областях Украины сегодня разрушена значительная часть инфраструктуры, включая автомагистрали, железную дорогу, коммуникации и аэропорт Донецка, отстроенный к чемпионату Европы по футболу 2012 года.

Есть и другие проблемы. В частности, в свое время Россия приобрела украинских облигаций на 3 миллиарда долларов. В этом контексте британскими экспертами уделяется особое внимание факту наступления в 2015 году срока погашения по трехмиллиардному пакету еврооблигаций. Риск в том, что в документах по этим облигациям упоминается «уникальное» обязательство Украины не допустить роста соотношения госдолга к ВВП сверх 60%.

В то же время, в текущих условиях этот уровень может быть достигнут раньше срока, позволив, как рассуждают в Лондоне, России потребовать расчета. В случае невыплаты с высокой степенью вероятности могут последовать каскадные проблемы с другими суверенными инструментами или, по крайней мере, необходимость их серьезной реструктуризации.

Тем временем обещанные Киевом реформы идут крайне медленно, — пишет Financial Times: «Правительство и парламент не горят желанием прибегать к экономическим мерам, необходимым для получения свежей порции западной помощи».

«Разумеется, я понимаю, что власти очень заняты войной. Но ситуация трагическая. Страна борется за выживание. К сожалению, никаких перемен не наблюдается», — заявил изданию Дмитрий Сологуб, аналитик Raiffeisen Bank Aval.

Словом, война вместо реформ. Надо полагать, в надежде на «геополитическое» финансирование извне. Киев делал осознанный выбор между политическим урегулированием и силовым подавлением, предпочтя последнее. Что не учитывалось, так это непредсказуемость любой войны в принципе, характера и глубины ее последствий не только для гражданского общества, но и экономики. В свое время об этом убедительно, со знанием дела говорил Уинстон Черчилль.

Источник

В марте в восточно-украинском Донецке прошел шуточный онлайн-референдум, который, ссылаясь на валлийские корни промышленника Джона Юза, основавшего этот город в 19 веке, предлагал присоединить Донецк к Британии, чтобы, наконец, разрешить конфликт между Киевом и Москвой. На референдуме, озаглавленном «Боже, храни королеву», в честь британского национального гимна, проголосовали всего несколько тысяч человек, зато он привлек много внимания иностранных СМИ. Разумеется, намного более вероятным сценарием остается отход русскоговорящего города в сферу влияния Москвы.

Британский флаг вряд ли в ближайшее время взовьется над Донецком, однако некоторых журналистов всерьез тревожит перспектива появления над Лондоном российского флага — как минимум, метафорического. Богатые российские экспаты, судя по всему, имеют немалое политическое влияние на британское правительство. Особенно это касается подхода к украинскому кризису. Пример: 3 марта один из шедших на совещание министров по неосторожности продемонстрировал фоторепортерам, которые поджидали у Даунинг-стрит, 10, документ, дававший понять, что правительство Дэвида Кэмерона будет выступать против любых санкций, которые могут закрыть лондонский финансовый центр для русских денег. Сейчас российским миллиардерам принадлежат две из ведущих газет Британии, пара известных футбольных клубов и изрядная часть дорогой столичной недвижимости.

В сущности, украинский кризис выявил более широкую тенденцию британской политики: раболепное отношение правительства к лондонским богачам, многие из которых — даже не британские граждане. Сити давно имеет непропорциональное влияние на демократически избранное руководство страны. Это связано с историческим статусом столицы как центра мировой финансовой и торговой системы. Даже в 1960-1970-х годах, на пике социал-демократической политики, когда премьер-министр встречался на Даунинг-стрит, 10 с профсоюзными лидерами, а правительство контролировало ключевые отрасли промышленности, Сити имел решающее влияние на британскую политику. Финансовое сообщество успешно добивалось своего у лейбористских правительств — шла ли речь об открытии рынков евродолларов в 1960-х или об отчаянных попытках укрепить международный статус фунта, которые подорвали экономическую репутацию лейбористов в 1970-х. В 1980-х годах значение Сити не только возросло, но и фундаментальным образом изменилось, что сильно сказалось на британской политике.

Триумф Сити

«Большой взрыв» 1986 года, когда правительство Маргарет Тэтчер провело либерализацию на лондонских биржах и отменило барьеры, мешавшие иностранным финансовым институтам присутствовать на рынках Британии, финансовый сектор окончательно превратился в главный двигатель британской экономики, а Лондон — в гавань для свободного международного капитала. Международные финансовые институты хлынули в Британию, уничтожив многие из старых торговых банков Соединенного Королевства. Сити, с давних пор обладавший специфическим административным статусом (им управляет особая муниципальная администрация — Корпорация Лондона, — и электорат в нем составляют финансовые компании, а не жители района), еще сильнее отдалился от остальной части страны. Его интернационализация, вызванная приходом в него американских, японских и немецких банков, надежно изолировала его и от настроений британского общества и от британских политических драм.

Став магнитом для международного капитала, Лондон заодно стал и домом для международных капиталистов и их семей. Визовое законодательство, облегчившее въезд для богачей, упрощенный налоговый режим для временных резидентов (постоянно проживающих за рубежом или имеющих зарубежный источник дохода), низкие налоги на недвижимость, престижные школы и близость к структурам, занимающимся инвестициями, превратили Лондон в привлекательную гавань для миллиардеров. Некоторые из них, действительно, приехали из России, хотя шумиха вокруг ряда богачей советского происхождения заставляет общество переоценивать масштаб русского присутствия: согласно переписи 2011 года, русский своим основным языком назвали 26 603 лондонца, а арабский — 70 602. Впрочем, российский капитал — вполне серьезный фактор. По одной из оценок, на долю русских приходится 7% покупок лондонской недвижимости стоимостью от миллиона фунтов. Это значительная часть рынка, а в связи с нестабильностью на Украине она, вероятно, дополнительно увеличится. Многие из этих покупок делаются не для проживания, а как вид инвестиций, поэтому десятки домов в наиболее престижных кварталов Лондона пустуют и регулярно посещаются только патрулирующими охранниками.

Причины, по которым британские власти так спокойно относятся к превращению Лондона в своего рода оффшорный финансовый центр, отчасти связаны с избирательным циклом. Победившая в 2010 году на выборах консервативно-либеральная коалиция отменила меры по стимулированию экономики, принятые правительством Гордона Брауна после начала кредитного кризиса. Она надеялась справиться с британским бюджетным дефицитом к выборам 2015 года. Однако мировая рецессия и попытки освободить от долгов коммунально-бытовой сектор привели к тому, что восстановление экономики забуксовало, и дело закончилось тремя годами стагнации. В итоге правительство Кэмерона несколько смягчило бюджетную политику и подстегнуло рост цен на недвижимость, облегчив кредитование на ее покупку. Это скрытое стимулирование привлекло в страну волну капитала от иностранных инвесторов, ищущих безопасное место для своих активов, и улучшило перспективы правительства, которое в последние три года теряло популярность.

Иностранные деньги

Впрочем, приток денег в лондонскую недвижимость не случаен. Фактически он отражает глубокие структурные тенденции, которые могут иметь пугающие последствия для британской экономики и в особенности для британских домохозяйств. Кредитный кризис наступил как раз в тот момент, когда задолженности в Соединенном Королевстве достигли исторически рекордного уровня. Хотя государственный долг был сравнительно невелик, домохозяйства и — в особенности — финансовые институты были перегружены кредитами. Коллапс банковской системы катастрофически сказался на потребительском доверии, и в итоге экономика сократилась за период с середины 2008 года по конец 2009 года на 6,4%. Однако в отличие от соседней Ирландии, в которой сдерживающую роль играли консервативный центральный банк и общая валюта с непреклонной Германией, у Британии были плавающий валютный курс, что позволило фунту быстро девальвироваться более чем на 20%, и Банк Англии, готовый печатать деньги ради спасения банковской системы. Затем правительство дополнило эту политику количественным смягчением, размах которого составил почти 630 миллиардов долларов. Это помогло правительству избавить страну от долгов и довести их до намного меньшего уровня, чем у ведущих политику экономии европейских соседей. Именно эти меры значительно сильнее, чем политика экономии, способствовали шедшему с 2010 года замедлению роста отношения долга к ВВП.

Они также позволили правительству преодолеть кризис — помогли зарплатам быстро восстановить конкурентоспособность на международных рынках и одновременно ослабили эффект снижения покупательной способности доходов, которые получают домохозяйства. Однако если другие страны-должники — такие, как Ирландия, Греция и Италия, — начали восстанавливаться благодаря росту экспорта, британский экспорт продолжил падать. Хотя в 2013 году британская экономика вновь начала расти, этот рост сопровождался увеличением хронического дефицита счета текущих операций, который во второй половине прошлого года достиг рекордного среднего уровня в 5,5%. Другими словами после краткого периода сокращения долговой нагрузки рост британской экономики снова стал зависеть от внешних заимствований. В конце концов, кто-то же должен финансировать торговый дисбаланс.

Вместо того, чтобы восстановить равновесие в британской экономике, как оно обещало сделать, правительство, фактически, вернулось к докризисной модели роста, основанной на заемных деньгах. Действующий министр финансов Джордж Осборн (George Osborne) в точности, как и его предшественники, пришел, в конечном счете, к росту, обеспеченному заемным капиталом (изрядная часть которого приходит из России), очередному пузырю на рынке недвижимости, застою в инвестициях и спаду экспорта. Скорее всего, итог у него тоже будет таким же, как у предшественников: приток капитала остановится, а с ним остановится и британская экономика.

Капитал и неравенство

Все попытки избежать этого цикла «бум-спад» — от тэтчеровской политики контроля над денежной массой и сдерживания инфляции до кредитно-денежных и бюджетных норм Блэра и Брауна — в итоге проваливались. При всех трех премьер-министрах экономику продвигали вперед основанный на кредитах рост потребительских расходов и поддерживаемый правительством бум в секторе недвижимости. Иностранный капитал, на который опирается эта модель, во многом приходит в страну благодаря привлекательности ее институтов: гибкому регулированию финансовых продуктов в Сити, налоговым скидкам для богатых иностранцев, удобной для богатых правовой системе и крайне низким налогам на недвижимость. Британское правительство долгое время превращало Лондон в место, где олигархи могут вкладывать и тратить свои деньги, не сталкиваясь с лишними вопросами, и теперь боится ограничивать эти привилегии, опасаясь, что это остановит приток капиталов.

Эта исключительно неравномерная экономическая модель, благодаря которой по доле экономики, принадлежащей 1% самых богатых, Британия уступает только Соединенным Штатам, имеет серьезные политические последствия. Богатые обладают непропорциональным влиянием на внешнюю и внутреннюю политику, что наглядно демонстрирует осторожное отношение правительства к идее санкций против России. Правительство не может вечно убеждать избирателей мириться с этим дисбалансом, и в последнее время народ показывает, что действующие политики и их курс ему надоели. Явка на выборах снизилась почти на 20% по сравнению с 1980 годами. Все больше избирателей голосует за популистские партии — например, за Партию независимости Соединенного Королевства, имеющую немало шансов опередить все остальные на ближайших выборах в Европейский парламент. Фокусируясь на противостоянии иммиграции и предположительно чрезмерной власти Европейской комиссии, ПНСК напрямую бросает вызов политики открытости, благодаря которой процветает Сити и которая превратила Лондон в одну из главных мировых столиц. Впрочем, лидер ПНСК Найджел Фарадж (Nigel Farage), бывший банкир, остерегается критиковать Сити и ставить под сомнение финансовые привилегии иностранных богачей.

Партия независимости Соединенного Королевства пользуется наибольшей поддержкой в маленьких городах и в сельской местности. Она также набирает популярность на постиндустриальном севере страны. В самой столице за нее голосуют мало, однако в Лондоне и в его окрестностях — экономическом средоточии Британии — проживает лишь одна пятая населения страны, избирающая менее 20% депутатов парламента. Большинству британцев восстановление экономики, опирающееся на цены на недвижимость в центре Лондона, почти ничего не дает. Хуже того, реакция, которую может вызвать этот бум, способна в зародыше убить восстановление в других частях страны. В сентябре Шотландия проведет референдум о своей независимости, причем успех, которого добилась Шотландская национальная партия, напрямую связан с тем, что британское правительство мало интересуется жизнью за пределами Лондона. Почтительное отношение британских политических элит к иностранным богачам — в том числе, к россиянам — может привести к новым всплескам национализма и популизма. Конечно, британская экономическая модель весьма уязвима и ее нужно беречь, но то же самое относится и к самой Британии.

Источник

Потеря Крыма Османской Империей, уступившей его России в 1783 году, стала поворотным моментом в истории обеих цивилизаций. Для османов это был первый случай, когда они навсегда отдали свои земли христианской державе — в данном случае России Екатерины Великой, вмешавшейся, как и Россия президента Владимира Путина в крымскую гражданскую войну и аннексировавшей полуостров, — большой кусок населенной мусульманами территории. Для русских это стало началом превращения в мировую державу — Черное море связало Россию c Западом.

С 1783 года Москва (так в тексте, — прим. перев.) использовала свою морскую мощь, чтобы не давать покоя османам. Она отвоевывала новые территории, не стесняясь проливать кровь и нести разрушения. Вскоре она перенесла деятельность из Черного моря в Эгейское и Средиземное. После этого европейские державы бросились преграждать России путь к Босфору и Дарданеллам. Это привело к очередной войне в Крыму — так называемой Крымской войне 1853-1856 годов, ставшей результатом нежелания британцев и французов позволить русским полностью воцариться на Черном море в ущерб Османской империи, стремившейся сохранить влияние в регионе. В сущности это было не локальное столкновение, а предвестник будущих мировых войн.

Формально Россия проиграла эту войну, а османы в ней победили. Однако на деле войну за османов выиграли французы и британцы. Тем не менее, власти Османской Империи неправильно оценили случившееся, почувствовали свое превосходство и обленились. Между тем, русские использовали свое крымское поражение, чтобы провести ряд важных реформ, которые, хотя и не предотвратили падение царизма, но замедлили упадок российского режима по сравнению с османским. Таким образом, к концу 19 века Россия была готова к новому преобладанию над Османской Империей на Кавказе, на Балканах и на Черном море.

Разумеется, суверенитет России над Крымом никогда не мешал Турции чувствовать свою связь с полуостровом. Постепенно этот регион стал для мусульманских интеллектуалов чем-то вроде Парижа. Из него вышли многие отцы-основатели современного тюркского национализма, в том числе Юсуф Акчура и Исмаил Гаспринский. Впрочем, для Турции значение Крыма не ограничивалось культурным аспектом. В своей книге «Распадающиеся империи» («Shattering Empires») доцент Принстона Майкл Рейнолдс (Michael Reynolds) пишет, что Крым был также крайне важен для османской разведки, верившей, что если Украину удастся отделить от России, Россия рухнет и османы смогут вернуть себе господство на Черном море. По мнению разведчиков, лучшей стратегией для османов было бы подстрекать мусульман в Крыму к недовольству.

Таким образом, вероятно, неудивительно, что в 1914 году османы вступили в Первую мировую, начав с бомбардировки Севастополя — крымского порта России, ставшего символом российского экспансионизма. Операция прошла удачно и помогла парализовать действия российского Черноморского флота на время войны. Однако победу османам снова обеспечила иностранная держава. Империи не хватало собственных военно-морских технологий, и для атаки на порты она использовала германские корабли Goeben и Breslau. Когда российский посол в Османской Империи покидал после бомбардировки Стамбул, он отмечал, что османы могут выиграть битву, но проиграть в целом: «Если немцы победят, Османская Империя станет их колонией, если победят британцы, она распадется». Вернувшись после войны в Стамбул, он говорил, что этот город вполне мог бы стать российским. Действительно, Россия продвинулась в Турции намного дальше, чем ожидали многие турки. Однако большевистская революция 1917 года, заставившая царя отозвать свою армию из Восточной Анатолии (так в тексте, — прим. перев.) , неожиданно спасла Османскую Империю от натиска русских.

После войны в российско-турецких отношениях наступил редкий период оттепели. Только что созданный Советский Союз был еще слаб после революции и не мог хозяйничать на Черном море. Поэтому вместо старой царистской стратегии экспансионизма, он предпочитал стратегию сотрудничества. Тем временем в Османской Империи также происходили перемены. Ей на смену пришла турецкая республика во главе с Мустафой Кемалем Ататюрком. Некоторые даже считают, что времена Ленина и Ататюрка были единственным в истории периодом сотрудничества между Россией и Турцией. Популярные лидеры обеих бывших империй в то время подчеркивали свое противостояние с Западом, и на этом фоне вопрос о Крыме терял значимость.

Однако вскоре отношения между странами охладели. Россия во главе с Иосифом Сталиным вышла из Второй мировой войны гегемоном евразийского бассейна. Сталин выступил за возвращение Советскому Союзу областей Ардахан, Артвин и Карс, расположенных в Северо-Восточной Анатолии, и потребовал специального статуса для советских судов, проходящих через Босфорский пролив. Сталин неоднократно оспаривал Конвенцию Монтре 1936 года о статусе проливов, больше десяти лет регулировавшую судоходство в Босфоре и Дарданеллах. По мнению Сталина, она не соответствовала условиям послевоенного мира, в котором новая Россия не должна была подчиняться прихотям турецкого правительства. В британских документах Ялтинской конференции, проходившей в конце Второй мировой войны, отмечено, что Сталин спрашивал у премьер-министра Британии Уинстона Черчилля: «Что стала бы делать Британия, если бы Испания или Египет получили право закрыть Суэцкий канал, или что сказали бы Соединенные Штаты, если бы какие-нибудь южно-американские республики имели право закрыть Панамский канал?» (В 1956 году правительство премьер-министра Энтони Идена дало ответ на этот вопрос, когда Британия при помощи Франции и Израиля попыталась силой восстановить контроль над Асуанской плотиной после того, как президент Египта Гамаль Абдель Насер сделал именно то, о чем говорил Сталин, и закрыл Суэцкий канал.)

Именно тогда Турции, при Ататюрке подчеркнуто придерживавшейся стратегии сотрудничества и неприсоединения, пришлось изменить курс. Она больше не могла выдерживать давление возродившейся России и в результате в 1952 году вступила в НАТО.

Когда Советский Союз, в конце концов, рухнул, Черноморский регион глобализировался. В нем возникли такие международные структуры, как Организация черноморского экономического сотрудничества (ОЧЭС). Система региональных взаимосвязей помогала справляться с потенциальными новыми кризисами. Турция делала упор на свою роль стабилизирующего фактора на Черном море, а Россия — на свою способность обеспечивать регион природным газом. Так как казалось, что в этих местах все относительно спокойно, и ученые, и общество в Турции уделяли ему сравнительно мало внимания, фокусируясь вместо этого на роли Турции на Ближнем Востоке и на ее европейских перспективах. Возможно, в этом они были неправы.

Опять дежа вю

В марте, когда Россия захватила Крым и объявила о своих намерениях «целиком использовать» его «геостратегический потенциал» и продолжить развитие Черноморского флота — что выглядело «важной задачей с учетом аннулирования ряда соглашений с Украиной и воссоединения Крымского полуострова с Россией», — все изменилось. Неожиданно мир и стабильность, которые установились лишь во второй раз всю историю турецко-российских отношений, вновь уступили место российскому экспансионизму.

Некоторые эксперты считают, что марш на Крым был последней отчаянной попыткой Путина спасти его нестабильный режим. Однако с точки зрения Турции, российское вторжение в Крым соответствует схеме, сохраняющейся уже 340-лет. Во-первых, как полагают некоторые военные историки, Россия обычно расширяет свою территорию, когда ее соседи слабы и не могут ей ответить. Во-вторых, установление господства на Черном море, как правило, играет роль предупредительного выстрела: оно предшествует будущим интервенциям. В-третьих, господство на Черном море неминуемо требует ревизионистской позиции по вопросу о статусе Босфора, потому что патрулирующие российские корабли могут проходить в Средиземное море только через него. Разумеется, западные державы воспринимают любое российское присутствие в Средиземноморье как угрозу. Соответственно, Россия не может укрепляться на Черном море, не готовясь к конфликту (необязательно военному и необязательно скорому) с другими крупными державами.

Многие аспекты российских действий на Украине соответствуют этой исторической схеме. Ответные реакции западных стран выглядят слабыми и несогласованными. По мнению многих, война в Сирии продемонстрировала России, что способность Соединенных Штатов влиять на события вблизи от российской зоны влияния ограничена. К тому же почти все ведущие западные страны сейчас сокращают оборонные расходы. Возможно, Россия тоже слаба, однако ее непосредственные соседи еще слабее, а Запад не готов их защищать.

Турция также крайне уязвима на Черном море. В начале августа 2013 года правящая в Турции Партия справедливости и развития отменила десятилетний Турецкий национальный корабельный проект (MİLGEM) — программу модернизации флота, предусматривавшую строительство современных корветов с применением технологии «стелс». Эта отмена была связана не столько с самим проектом, сколько с конфликтом между ПСР и финансировавшей проект корпорацией Koç. В сентябре 2013 года Турция приняла роковое решение предпочесть китайские зенитно-ракетные комплексы HQ-9 T-LORAMIDS выпускаемым Raytheon и Lockheed Martin комплексам Patriot, российским С-300 и итальянско-французским SAMP/T Aster 30. Без проекта MİLGEM, зато с дешевыми и ненадежными средствами ПВО у Турции не оказалось внушающих доверие планов по противодействию российской экспансии.

Профессор Нью-йоркского университета Марк Галеотти (Mark Galeotti), убежден, что российский потенциал на Черном море по-прежнему сравнительно невелик и не годится для полномасштабной конфронтации с НАТО. Однако, скорее всего, Россия рассчитывает, что НАТО не будет вмешиваться. Русские не забыли Крымскую войну 1853 года и отлично понимают, где им следует остановиться, чтобы не спровоцировать серьезный ответ Запада. Однако даже если Москва будет вести себя осторожно, действия России на Черном море неминуемо осложнят Турции жизнь. Например, Россия уверена, что президент Башар Асад в конечном итоге выиграет гражданскую войну в Сирии и — в благодарность за российскую поддержку — позволит России пользоваться флотской базой в Тартусе на долгосрочной основе. Если контроль над Севастополем и Тартусом обеспечит России доступ к теплым водам по обе стороны от Малой Азии, Турция окажется практически окружена усиливающимся российским флотом.

В связи с этим могут пострадать планы по созданию в регионе исключительных экономических зон и по разведке нефти и газа на турецком шельфе. Россия может начать оспаривать юридический статус Босфора, доказывая — вслед за Сталиным, — что Конвенцию Монтре пора обновить и предоставить России неограниченный доступ к акватории. Российский флот уже продемонстрировал, что он вполне может служить средством давления в подобных спорах. Напомним также, что, когда Израиль и Кипр активно занялись разведкой морских месторождений газа в Восточном Средиземноморье, Россия напомнила Кипру о своем контроле над кипрскими банками (правда, с Израилем она явно повела себя осторожнее).

С Соединенными Штатами Россия играет намного жестче. Она считает разведку газовых месторождений, которую осуществляют Exxon и Chevron с черноморского побережья Турции, проявлением западного империализма. Вторжение в Крым ясно показало отношение России к подобной деятельности: операции Exxon, Chevron и Shell на Черном море оказались в состоянии правовой неопределенности. Перед аннексией Крыма эти три компании подписали соглашение о разведке и добыче углеводородов у украинского побережья, а теперь присутствие усиливающегося российского флота на Черном море ставит эти планы под вопрос.

Кроме того, окружая Малую Азию, Путин бросает вызов европейской стратегии «Южного газового коридора», а также проекту Трансанатолийского газопровода, который предназначен для доставки в Европу азербайджанского газа в обход России. Отношение России к происходящему можно понять по недавнему заявлению российского вице-премьера Дмитрия Рогозина, заявившего, что Россия должна «как можно скорее» получить приобретенные ей у Франции до истории с Крымом два универсальных десантных корабля типа «Мистраль» — либо Франция должна вернуть 1,2 миллиарда евро. Если Россия получит «Мистрали», каждый из которых способен нести по 16 вертолетов, 70 бронемашин и 450 солдат, это позволит ей осуществлять небольшие вторжения в прибрежные черноморские государства, что может застопорить европейскую стратегию «Южного газового коридора».

Все это не только выглядит плохими новостями — это и в самом деле очень скверные новости. Если что-то и дает определенную надежду, то только тот факт, что при Сталине российский экспансионизм превратил Турцию в надежного союзника НАТО. Вторжение в Крым может точно так же напомнить Турции, при премьер-министре Реджепе Тайипе Эрдогане начавшей отворачиваться от Запада, почему в свое время она вступила в альянс. Проще говоря, ни Османская Империя, ни современная Турция никогда не могли самостоятельно ни сдерживать российский экспансионизм, ни противостоять ему. Когда она начинает уступать российским требованиям, Россия только становится самоувереннее. С 1689 года единственной реальной возможностью выжить для Турции было сотрудничество с союзниками. Однако для этого Западу следует продемонстрировать ей свою надежную поддержку. Каждый раз, когда стороны объединяли силы, Запад наглядно демонстрировал, что он настроен решительно. Сейчас неясно, готова ли НАТО вмешаться в события на Украине. От того, насколько она проявит эту готовность — и стремление сдерживать Россию, — будет зависеть, присоединится ли Турция к попыткам сдерживания, или просто обвалится под российским давлением.

Источник