США, Евросоюз и НАТО осудили решение Москвы отправить конвой камазов в Луганск без согласия Киева и без международных наблюдателей, призвав Россию передумать и отказаться от эскалации конфликта.

"Это нарушение суверенитета и территориальной целостности Украины. Россия должна немедленно вывести свою технику и персонал с территории Украины. В противном случае ей придется заплатить еще большую цену и оказаться в еще большей изоляции", - сказал на брифинге в Вашингтоне пресс-секретарь Пентагона Джон Кирби.

Европа выразила озабоченность односторонними действиями Москвы.

"Мы настоятельно призываем Россию пересмотреть это решение", - сказал Себастьян Брабан, пресс-секретарь еврокомиссара по иностранным делам и политике безопасности Кэтрин Эштон.

"Это явное нарушение границ Украины. И это идет вразрез с предыдущими договоренностями между Украиной, Россией и Международным Комитетом Красного Креста (МККК)", - сказал он.

Генсек НАТО Андерс Фог Расмуссен осудил переход "так называемого гуманитарного конвоя" через границу Украины без согласования с властями страны.

"Это способно лишь углубить кризис в регионе, который Россия сама и создала, и который она продолжает разжигать", - говорится в заявлении Расмуссена.

Он предупредил, что дальнейшая эскалация конфликта усугубит международную изоляцию России и выразил озабоченность концентрацией военной силы на российской территории у границы с Украиной.

"Мы также наблюдали передачу большого количества вооружений, включая танки, бронемашины и артиллерию, группам сепаратистов на востоке Украины", - говорится в заявлении генсека НАТО.

Россия отрицает вооружение сепаратистов и объясняет стягивание сил к границе повышенной бдительностью в связи с боевыми действиями на Украине у ее рубежей.

Украина сочла прорыв трех десятков российских грузовиков через границу "прямым вторжением" со стороны России и обвинила Кремль в подготовке провокации, пообещав со своей стороны не применять силу против гуманитарного конвоя. Москва заверила, что хочет побыстрее довезти груз и избежать "инцидентов".

ЕС похвалил сдержанность Киева и готовность украинских властей к переговорам для предотвращения дальнейшей эскалации кризиса, добавив, что оказание Россией гуманитарной помощи должно соответствовать международному праву и соглашениям с Украиной.

"Это, в частности, подразумевает отправку всех необходимых деталей относительно помощи и гарантий обеспечения безопасности сотрудникам и машинам МККК на весь период проведения операции, поскольку МККК не приемлет вооруженных эскортов", - сказал представитель Эштон.

Источник

Премьер-министр Александр Стубб сказал в интервью Yle, что на прозвучавшую вчера из уст министра иностранных дел Украины Павла Климкина просьбу о предоставлении стране военной помощи невозможно откликнуться.

По словам Стубба, НАТО может оказывать помощь только своим членам, а у Евросоюза нет ресурсов для предоставления подобной помощи. Финский премьер считает важным, что в выходные стороны вернулись за стол переговоров. Основным с точки зрения продвижения в сторону мира он считает прекращение огня в Восточной Украине.

С точки зрения Стубба, отношения ЕС и России сейчас проходят длительный этап ухудшения. Он считает, что в интересах Финляндии поддерживать стену между западом и Россией как можно более низкой.

Источник

Украинские силовики продолжают бои за освобождение Луганска от боевиков. «Освобожден один район Луганска и уже идут бои в центральной части города», — рассказал во вторник спикер информационного центра СНБО Андрей Лысенко. Также ранее сообщалось, что завершается зачистка от боевиков г. Ясиноватая, блокировка и изоляция г. Иловайска Донецкой области. Напомним, накануне Президент Петр Порошенко анонсировал изменение тактики ведения боевых действий в зоне антитеррористической операции. «Нам нужно сделать перегруппировку сил, которая обеспечит защиту нашей территории и продолжение наступательных действий армии. Тактика сейчас заключается в том, чтобы рассечь территории, которые контролируются террористами, на зоны, плотно сузить кольцо и не дать возможности для поставки оружия и боеприпасов», — сообщила пресс-служба президента.

Насколько данная тактика уменьшит потери со стороны украинских силовиков и мирных граждан? С этого вопроса началось наше общение с бывшим офицером, полковником запаса из Донецка, который в целях безопасности пожелал не называть своего имени. Часть его родственников до сих пор остаются в зоне, которую контролируют террористы.

— Сложности и потери будут. Это просматривается даже по статистике. Если раньше погибали на блокпостах 3-4 человека, были отдельные случаи, когда, например, сбивали самолет, то сейчас потерь на порядок больше. Сегодня ведутся уличные бои. А по всем военным учебникам, это самый тяжелый вид боя. Естественно, в таком случае передвижение наших войск затрудняется.

— Насколько изменились наши силовые структуры по сравнению с началом военных действий на Донбассе?
— Министерство обороны по-прежнему остается «ведомством-монстром». Например, у тех же добровольческих батальонов должна быть тяжелая техника, тем более, когда их направляют на передовую. А ее им дают со скрипом или вообще не дают. Мне знакома эта ситуация — конкуренция между МВД и Минобороны. Все эти генералы на верхах в МО — большинство же из них сидят в кабинетах, а не на передовой. Они привыкли стучать каблуками перед президентом и докладывать об успехах. Поэтому они и не спешат давать технику тому же «Донбассу», «Азову»..., для них важнее, чтобы именно их военные части выполнили задание, тогда можно будет бежать и докладывать. Так они привыкли получать награды, повышения и т.д. Тем более, большинство добровольческих батальонов продолжают сражаться под эгидой Национальной гвардии МВД. Я, например, когда служил, доходило до маразма. У нас в МВД были старые 60-е и 70-е БТРы, а у Минобороны 80-е на дизельных двигателях, которые они резали на металлолом и сдавали. То же самое касается 9-ти мм патронов. У нас останавливались стрельбы, потому что не было таких патронов, а в МО эти патроны утилизировали (истекал срок годности). Когда мы к ним обращались, они говорили — покупайте, вы же другое ведомство. Самое печальное, что такая практика во многом остается и сегодня.

— Неужели война ничему не учит?
— Конечно, ситуация диктует свое — модернизация с большим отставанием, но проходит. Вот, например, почему российские войска более-менее модернизированы? Заставила ситуация. Вся их техника просто легла во время первой чеченской компании. Их армия абсолютно не была готова. Сегодня же ситуация заставляет меняться нас. Особенно мы это видим на примере Национальной гвардии. Им постепенно поставляют БТР-3, БТР-4, «Дозоры»... Они становятся наиболее боеспособными частями. Понятно человеческий фактор, но от современной техники очень многое зависит. Война подтолкнула Украину вооружаться. Но опять-таки удивляет следующее. Ну вот как может государство продавать тот же БТР-4 своему ведомству по той же цене, что и Казахстану, Таиланду...?

— Вы вспомнили человеческий фактор. Насколько изменились наши военные?
— Я был недавно в Главке Нацгвардии и общался со своими коллегами. Они, например, с пренебрежением относятся к добровольческим батальонам. Недавно я пришел с предложением: «Дайте мне возможность командовать батальоном. Я родился и вырос в Донецке, знаю свой город, а главное имею соответствующую подготовку и образование. Я могу и хочу воевать». А мне ответили: «Зачем тебе это отребья, ты знаешь, какой там сброд?».

— В чем причина такого отношения к добровольческим батальонам?
— Приведу одну из причин. Как оказалось, половина того же Главка по сути не поддерживает украинскую власть. Часть офицеров, с которыми я общался, говорят мне: «Нас раздражает эти украинские флажки, эти лозунги о единой стране...». «А почему же ты здесь сидишь?», — говорю я. Ответ: «А куда мне деваться?». То есть человек получает из украинского бюджета зарплату, имеет квартиру, не исключено что подзарабатывает махинациями, при этом сидит и рассказывает, как он восхищается Путиным. Гнать нужно таких.

— Почему же этого не делают?
— Это вопрос к политическому руководству. Вот я, например, знал генерала Сергея Кульчицкого, который погиб. В свое время, проводил у него инспекцию. Могу сказать — таких офицеров мало. В бытность командиром части во Львове, он вникал в проблемы солдат — столовые, клубы, казармы... держал на соответствующем уровне. Было видно, что человек жил своим делом. Генералы, подобные Кульчицкому, мешают тем, кто занимается подковерными играми. Поэтому, не исключено, что информацию о вертолете, в котором он летел, просто слили. Такие офицеры пользуются популярностью у солдат, но, к сожалению, их не очень жалуют на верхах. Ведь многие другие генералы ездят в зону АТО, отсиживаясь в Харькове или в Изюме, а потом еще и получают участника боевых действий. Поэтому, вытягивают войну на 50% и больше — обычные солдаты, офицеры. Именно командиров, которые почувствовали что такое война, и нужно назначать на должности. Такие будут стараться для армии, а не думать о себе и своем благосостоянии.

Я уже не говорю, что, например, тыловое обеспечение в Минобороны фактически уничтожено. Поэтому мы сегодня часто и слышим, что солдаты сидят голодные. В Национальной гвардии (бывшие внутренние войска МВД) ситуация другая, там в свое время отстояли тыловое обеспечение. Есть проблемы у военных и с касками, и с бронежилетами... Также серьезно сказывается неопытность командиров, недостаточность знаний. Известный пример — расстрел военных под Волновахой. Останавливаться в лесопосадке без принятия соответствующих мер просто недопустимо. А наши колонны, которые часто попадают в засады? Даже если их сдают, при грамотно организованном передвижении, потерь было бы меньше. В первую очередь впереди должна ехать разведка. На Донбассе сегодня наши военные проходят реальную школу войны.

— И освобождают города, несмотря на все проблемы.
— Да, учатся во время самого процесса. Конечно, армия не та, которая была вначале АТО. Просто мы дорогую цену платим. Если бы проводились реальные реформы, мы бы несли меньше потерь. Да, по оптимистическим прогнозам, к концу недели возможно Луганск будет освобожден. С Донецком все сложнее. Но не надо забывать, что граница у нас открыта. У боевиков идет постоянное пополнение резервов.

— Госпогранслужба — это, конечно, отдельный вопрос.
— Вот как раз это самый яркий пример того, что власть ничего не меняет. С первых дней — это было одно из самых слабых звеньев. Об этом открыто говорилось. И что? Литвин до сих пор на должности. Сколько Украине давали европейских траншей на укрепление границы. Где результат? У них было достаточно личного состава, кстати, и технику им закупили неплохую. Все равно, сегодня граница — проходной двор. А сколько писали о том, что за деньги пропускали наемников и оружие.

Но как житель Донбасса, хотел бы обратить внимание на еще одну проблему. Если бы Ахметова поставили на место, то это все бы давно закончилось. Все в Донецке знают, что батальон «Восток» финансируется Ахметовым. А в это время, он спокойно живет себе в Киеве. Его предприятия, арена «Донбасс»... — все в сохранности. А основные блокпосты в Донецке, кстати, стоят возле резиденции Ахметова — «Люкс». Почему этот вопрос не решается?

— Почему, по вашему мнению?
— Потому что в руководстве, по большому счету, остались те же самые, которые живут по старым правилам и не хотят менять систему. Ведь весь этот конфликт можно было решить еще в зародыше. Тогда все эти так называемые ополченцы не представляли собой большой угрозы как сегодня. Наши бойцы стояли на блокпостах и недоумевали — почему нас обстреливают, а мы ждем? Если бы дали приказ, то города, куда сегодня навезли кучу вооружений и где террористы уже серьезно укрепились, были бы зачищены достаточно быстро. Складывается впечатление, что конфликт нужен кому-то для геополитики, а кому-то, чтобы просто подерибанить деньги.

— Насколько эффективно проводится работа уже в освобожденных городах?
— В первую очередь, там должна работать Служба безопасности Украины — выявлять всех террористов и сепаратистов. Конечно же, необходимы меры со стороны МВД. Но в милиции обязательно нужно менять сотрудников, причем, искать их надо среди местных, так как действия приезжих могут вызвать обратный эффект. Вот правильно, я считаю, сделали в Артемовске. Там сегодня работает батальон «Артемовск», который освобождал свой город. А самое главное — власть должно давать сигнал, что этого больше не повторится, государство должно показать свою эффективность (школы, рабочие места, реальная децентрализация...). Недопустимо, когда в освобожденных городах «вылазят» старые мэры, вообще старые кадры и т.д. Если ничего не будет делаться, то какому-то засланному казачку из России не будет сложно опять сколотить банду и начать сначала дестабилизировать ситуацию.

Нам не нужно просить у Запада вооружения, нам нужны инструктора, которые будут учить наших людей — среднее и низшее звено. А всяких старых генералов нужно увольнять. Нам необходимо перенимать опыт специалистов из НАТО, нужно учиться воевать по их стандартам. У нас ведь до сих пор используют советские, российские методы ведения войны, когда солдат не жалеют, главное — любой ценой достичь цели. Сегодня нужно дорожить солдатом, а не снарядом или танком.

Источник

Канцлер Германии Ангела Меркель впервые посетила Ригу в 2006 году во время саммита НАТО. Прогулка по городу «согрела мое сердце», «чувствую, что здесь меня искренне ждали», говорила она. В тот раз визит состоялся после звучавших на протяжении месяцев упреков балтийцев, поляков и украинцев в адрес политиков Германии за то, что они идут по стопам довоенного нацистского министра иностранных дел Иоахима Риббентропа и «продают» их России.

Минувшие восемь лет были историей иллюзий и мышления на уровне пожеланий. Вряд ли многие в 2006 году могли предвидеть экономический кризис 2008 года и вторжение России в Грузию, а тем более то, что тогда еще даже не начатая США «перезагрузка» отношений с Москвой закончится войной Владимира Путина против Запада за восстановление империи. Латвия взахлеб наслаждалась плодами благосостояния докризисных лет, а в повестке дня совещания лидеров стран-членов НАТО в Риге фактически был только один вопрос — Афганистан. (Германия осталась сдержанной по отношению к призывам партнеров принять участие в боевых операциях самой важной на тот момент миссии альянса).

В ходе нынешнего визита Меркель в Ригу внимание СМИ было обращено на «базы НАТО», которых вроде бы не будет, и на российское эмбарго на произведенные в Европейском союзе продовольственные продукты, возникшие из-за которого убытки нужно как-то компенсировать.

Однако самым важным сигналом этого визита был сам визит, к тому же, он состоялся за две недели до поездки президента США Барака Обамы в Таллин, запланированной перед саммитом НАТО в Уэллсе в начале сентября, главным вопросом которого будет новая стратегия НАТО против угрозы со стороны России для послевоенного расклада в сфере безопасности в Европе. Лидеры сильнейшего в военном смысле государства-члена НАТО — США — и самого влиятельного в экономическом смысле государства ЕС — Германии — недвусмысленно дают понять, что не допустят в Балтии повторения украинского сценария.

Это правда, что Германия сразу после начала агрессии России на Украине пыталась не допустить «милитаризации внешней политики», как высказался в апреле министр иностранных дел Франк-Вальтер Штайнмайер. И Меркель настаивала на том, что кризисы в Европе нужно урегулировать только дипломатическими средствами, и она по-прежнему регулярно созванивается с Путиным. Без результатов, но все же продолжаются переговоры глав МИДов Германии, Франции и Украины с министром иностранных дел России.

Однако именно позиция Германии позволила ЕС в конце июля ввести намного более жесткие санкции против России, которые, к тому же, были согласованы с новым этапом санкций со стороны США. Правительству Меркель удалось убедить очень влиятельное лобби крупных компаний своей страны, что такие санкции необходимы. А в Риге канцлер сказала, что 5-й параграф Североатлантического договора — о том, что нападение на одну страну-член альянса считается нападением на всех, — не только «на бумаге», и «мы сделаем все необходимое для обеспечения гарантий того, чтобы НАТО в случае возникновения сложностей в Латвии могло немедленно прийти на помощь».
С 20 августа немецкие боевые самолеты патрулируют воздушное пространство Балтии, и Меркель в Рите подчеркнула, что НАТО должно создать силы быстрого реагирования, которые смогут вмешаться, если Россия попытается повторить в Балтии украинский сценарий.

Сказанное Меркель о том, что НАТО не планирует размещать в Балтии на постоянной основе войска союзников, не является мнением только Германии, и в этом нет ничего нового. США также хотят придерживаться соглашения между НАТО и Россией от 1997 года о неразмещении на постоянной основе в новых странах-членах альянса значительного количества боевых подразделений. То, что Россия нарушила как условия этого соглашения об уважении послевоенных границ в Европе (нарушила еще в 2008 году вторжением в Грузию), так и ряд других соглашений, нельзя считать причиной для того, чтобы и Запад выбросил в мусорник всю систему международных договоров.

Постоянное размещение больших сил НАТО в непосредственной зоне досягаемости российских ракет «земля-земля» и в радиусе действия ракет «земля-воздух» нежелательно также с военно-тактической точки зрения. Зато командующий силами НАТО в Европе генерал Филипп Бридлав объявил о планах существенно укрепить военную базу в Щецине (Польша), а в Балтии и в других странах региона разместить запасы военных резервов, которые в случае кризиса смогут использовать дополнительные силы. В свою очередь, постоянное присутствие подразделений союзников в Балтии будет обеспечено проведением военных учений в порядке ротации.

Базы НАТО в Латвии уже есть — это все объекты Национальных вооруженных сил. Тем не менее, и Бридлав, и генеральный секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен, и представители правительства США постоянно подчеркивают то, что Меркель повторила в Риге: государства Балтии должны создать инфраструктуру, которая позволит быстро принять значительные силы союзников.

Расходы Латвии на собственную безопасность сейчас не достигают 1% ВВП. Вместо того, чтобы жаловаться по поводу «баз НАТО» и гадать, почему Обама едет не в Латвию, а в Эстонию, которая выделяет на оборону установленные НАТО 2% ВВП, следовало бы взяться за отложенную в сторону домашнюю работу в сфере безопасности.

Меркель в начале марта во время телефонного разговора с Обамой произнесла ставшую теперь легендарной фразу о том, что Путин утратил связь с реальностью. Западным политикам нелегко признать, что они ошиблись в оценке фундаментальных рисков. Однако агрессивный империализм Кремля — это реальность, которую нельзя игнорировать. Визит в Латвию канцлера Германии подтвердил, что она эту реальность хорошо осознает.

Перевод: Лариса Дереча.

Источник

25 лет назад, 23 августа 1989 года латыши, выстроившись в «Балтийский путь» протяженностью в сотни километров, недвусмысленно заявили всему миру, чего хочет наш народ. Тогдашний президент США Джордж Буш-старший, канцлер ФРГ Гельмут Коль, президент Франции Франсуа Миттеран могли что угодно говорить советскому лидеру Михаилу Горбачеву о территориальной целостности СССР и ее неприкосновенности, это уже не имело никакого значения. Латышский народ сказал свое слово. Слово, которое нельзя было игнорировать. Тогда за нами было решающее слово. По-настоящему.

Те, кто разглагольствует, что судьба государственной независимости Латвии (а также Литвы и Эстонии) была решена во время встречи Рейгана и Горбачева в Рейкьявике или когда-то еще, просто игнорируют факты. Хотя США и некоторые другие государства формально не признавали инкорпорацию Латвии в состав СССР, лидеры западных стран больше всего боялись, что после развала коммунистической системы может произойти развал СССР. У этого страха была ясная и рациональная основа. Территориальные изменения любого государства общество воспринимает очень обостренно, и дезинтеграция государства может привести к крайне неприятным последствиям. В особенности, если это тоталитарное государство с более чем 10 000 ядерных боеголовок. Возможность развала СССР мировые аналитики видели в очень мрачных и даже кровавых тонах, поэтому Запад обещал Горбачеву всяческую поддержку в сохранении территориальной целостности страны.

Но 23 августа 1989 года заставило мировых лидеров понять, что время, когда они могли решать судьбы малых народов, прошло. Какой бы мир ни конструировали некоторые «большие», им надо считаться с желанием малых народов. У латышей было свое желание. Желание иметь свое государство. Это желание мы продемонстрировали 14 июня 1987 года у Памятника свободы, 7 октября 1988 года на Большой эстраде Межапарка, 23 августа 1989 года во время «Балтийского пути», в январе 1991 года на баррикадах в Риге, и результатом этого желания стал закон от 21 августа 1991 года о восстановлении государственной независимости. Энергетика этих событий по-прежнему позволяет поддерживать идею о латвийском государстве, несмотря на то, что численность населения сокращается, и живая сила народа утекает. Как долго этот заряд времен Пробуждения будет обеспечивать энергетический потенциал нашего государства и народа, никто не может сказать. К сожалению, мощность этого заряда иссякает.

Что это означает? Простой пример. Сейчас из-за агрессивной политики соседней страны угроза независимости нашего государства больше, чем когда-либо за последние 20 лет. Главным в политике является словесный сигнал. Недавно Латвию (так же, как и в 2010 году — перед выборами) с кратким визитом поселила канцлер Германии Ангела Меркель. Это был ясный сигнал: я, Ангела Меркель, поддерживаю правящие в Латвии силы. Правящие это так и восприняли и старались не задавать Меркель затруднительных вопросов. Но какой сигнал получила Меркель от латышского народа? Дали ли Меркель на какой-либо демонстрации понять, что латышский народ чувствует угрозу и будет благодарен, если Германия протянет руку помощи для укрепления нашей безопасности? Выступили ли политические силы Латвии с единым призывом к Меркель и другим лидерам НАТО? Ничего подобного не было. Было стандартное предвыборное мероприятие. И несколько острых вопросов о присутствии НАТО задали Меркель немецкие журналисты. Меркель ответила на эти вопросы в соответствии с теми сигналами, которые она получила от латышского народа. А именно: мы (латыши) очень довольны всем, что вы, дорогая госпожа Меркель, делаете для нас, и спасибо вам за это. В старинные времена еще бы и руку поцеловали.

В том случае, если бы народы Балтии в 1989 встретили 50-ю годовщину пакта-Молотова Риббентропа с такой же активностью, как сейчас они встретили Меркель (и в скором времени встретят в Таллине Обаму), то наши народы никогда не обрели бы то, что обрели, — независимость. Тогда в Вашингтоне, Бонне и Москве все были бы уверены, что балтийцам много не надо. Больше колбасы в магазине и ежевечерний сериал по телевизору. Это нам бы и дали. Под каким флагом — неважно. Однако тогда латыши, взявшись за руки, стали нацией, которая не просит, а требует. То, на что мы были способны тогда, во время «Балтийского пути», вселяет уверенность, что латышский народ может собраться с духом и сможет собраться с духом. Хочется верить.

Перевод: Лариса Дереча.

Источник

В прошлом июне на саммите в Калифорнии президент США Барак Обама и президент Китая Си Цзиньпин пообещали укреплять доверие между двумя странами. С тех пор, в дополнение к уже существующим форумам — таким, как Стратегический и экономический диалог, в котором участвуют высокопоставленные дипломаты и чиновники из экономических министерств, были созданы новые официальные площадки для взаимодействия (в частности, министерства обороны двух стран недавно объявили о начале диалога в военной сфере). Однако, несмотря на эти усилия, взаимного доверия в обеих столицах — и в странах в целом — по-прежнему нет, а вероятность случайного или даже намеренного конфликта между Соединенными Штатами и Китаем, судя по всему, лишь растет. С учетом того, как дорого может стоить такой конфликт обеим сторонам, его предотвращение — одна из самых важных внешнеполитических задач на ближайшие годы и десятилетия.

Факторы, подрывающие взаимное доверие, вполне очевидны. Впечатляющий экономический рост, который Китай переживал в последние десятилетия, привел к мощным сдвигам, кардинально изменившим ситуацию в Восточной Азии в областях экономики и безопасности. Китайское экономическое чудо позволяет Пекину увеличивать свой военный потенциал и политическую роль в регионе и за его пределами. Китайские лидеры и влиятельные эксперты упорно настаивают, что подъем Китая будет мирным и не представляет угрозы ни соседям, ни существующему международному политическому и экономическому порядку. Однако многие члены мирового сообщества по-прежнему встревожены и скептически относятся к этим заявлениям. Они отмечают, что история и теория международных отношений изобилуют примерами конфликтов, выросших из столкновений между господствующей и усиливающейся державой.

Последние действия Китая — от агрессивных флотских операций в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях до одностороннего провозглашения зоны идентификации ПВО вокруг островов Дяоюйдао (которые в Японии называют островами Сенкаку) в Восточно-Китайском море — только укрепляют этот скептицизм. Вдобавок американских военных аналитиков все сильнее беспокоят модернизация китайских вооруженных сил и доктрина «прекращения доступа/блокирования зоны» (A2/AD), которую они считают плохо завуалированной попыткой сделать так, чтобы Соединенные Штаты не могли эффективно отстаивать свои интересы и поддерживать союзников в западной части Тихого океана.

В то же время команда Обамы активно продвигает собственный проект стратегической переориентации — «азиатский поворот». Администрация уверяет, что таким образом она хочет лишь укрепить региональную стабильность ради общего блага и не намерена сдерживать Китай или угрожать ему. Однако в Китае ей мало кто верит — особенно в кругах военных чинов и специалистов по национальной безопасности. Китайцы тоже знакомы с историей и теорией международных отношений и делают вывод о том, что Соединенные Штаты, как и большинство господствующих держав ранее, намерены поддерживать свою гегемонию и будут стараться препятствовать подъему Китая и искать у соперника уязвимые места. Доказывая злонамеренность Америки, они ссылаются на рост американского оборонного потенциала — в частности, на развитие региональной ПРО и на расширение баз в Австралии, на Гуаме и в Сингапуре, — а также на недавние военные учения и рекогносцировку вблизи от китайской территории. Вдобавок Китай беспокоит сохранение альянсов в сфере безопасности, созданных во времена холодной войны, а новую американскую концепцию «воздушно-морских боевых действий», по мнению китайских военных, можно объяснить только стремлением сдерживать Китай угрозой превентивного обезглавливающего удара.

На фоне неопределенности, окружающей будущую ситуацию с безопасностью в Азии, действия каждой из сторон можно понять и оправдать как предохранительные меры на случай будущей враждебности или агрессии другой стороны. Однако подобное мышление, вполне рациональное в краткосрочной перспективе, способно в конечном итоге лишь усилить взаимное недоверие и сделать будущий конфликт неизбежным. Именно поэтому для обеих сторон так важно максимально быстро решить эту классическую для сферы безопасности дилемму.

Чтобы предотвратить ненужные конфликты, в первую очередь необходимо уменьшить вредоносное влияние заблуждений. Особенно опасны две противоположные ошибки. Первая из них предполагает, что одна из сторон видит угрозу там, где ее нет. Вторая ошибка, напротив, предполагает неверие в то, что другая сторона готова отстаивать свои интересы. Это означает, что и перед Вашингтоном, и перед Пекином стоит практическая задача: развеивать ложные страхи, одновременно сохраняя фактор сдерживания (что требует убедительных угроз в тех случаях, когда сторона готова их осуществлять). История и теория учат нас, что в таких случаях полезными бывают четыре инструмента: сдержанность, обоюдность, прозрачность и хладнокровие.

Сдержанность помогает не предпринимать действий, которые могли бы способствовать укреплению безопасности, но выглядят угрожающими для соседей. Обоюдность предполагает адекватную реакцию на действия другой стороны — в данном случае сигнал о том, что проявленная сдержанность не была воспринята как слабость и что она будет встречена аналогичными шагами, а не попытками ей воспользоваться. Прозрачность помогает избавляться от опасений и убеждаться, что за миролюбивыми жестами другой стороны не скрываются враждебные намерения. А хладнокровие помогает предотвращать эскалацию кризисов и способствует переходу к сдержанности, обоюдности и прозрачности. К счастью для обеих сторон, существует ряд практических мер в области национальной безопасности, которые Вашингтон и Пекин могут предпринять, чтобы задействовать эти инструменты для укрепления доверия и снижения риска конфликта.

Обычные вооружения

С точки зрения Вашингтона, опасения вызывают быстрый и устойчивый рост китайских военных расходов и сопровождающее его развитие современных неядерных вооружений, способных состязаться с американскими. Однако бесспорно то, что даже по самым высоким оценкам китайские военные расходы сейчас составляют не более 200 миллиардов долларов в год или примерно 2% от ВВП, что в три раза меньше, чем военные расходы США (600 миллиардов долларов в год или 3,4% от ВВП). При нынешних темпах роста военный бюджет Пекина сможет догнать американский не раньше 2030 года, и даже тогда Соединенные Штаты будут сохранять преимущество — у них останутся огромные запасы современного оружия, многолетний боевой опыт, а также союзники и партнеры, тратящие в настоящее время на оборону около 400 миллиардов долларов в год.

Тем не менее если Китай хочет развеять тревогу международного сообщества и дать понять, что он стремится лишь к законной самообороне и не намерен угрожать соседям и играть мускулами, он может предпринять ряд конструктивных шагов. Так как мощь США не фокусируется на одной Азии и распределена по всему миру, можно с уверенностью сказать, что Китай сумеет обеспечить себе необходимые возможности для самообороны, выйдя на уровень расходов, который будет вдвое ниже, чем у Соединенных Штатов. Таким образом, снизив в ближайшие годы темпы роста военного бюджета, Китай доказал бы, что его цель — не полный паритет, а только самооборона. Он также может ограничить поставки в войска таких видов вооружений, как противокорабельные баллистические ракеты большой дальности, массовые закупки которых заставляют усомниться в заявлениях Китая о том, что он приветствует военное присутствие США в западной части Тихого океана. Помимо этого Китай мог бы повысить прозрачность своего военного бюджета и подробнее прояснить цели своей доктрины «A2/AD».

Соединенные Штаты, в свою очередь, могли бы продемонстрировать Китаю, что модернизация американских вооруженных сил не угрожает законным интересам Пекина в сфере безопасности. Разумеется, на это указывает сам факт сокращения военного бюджета США. Однако Вашингтону не следует этим ограничиваться. В частности он мог бы прояснить цели своей концепции воздушно-морских боевых действий, сменив ее название на «концепцию воздушно-морских операций», перестав фокусироваться в Азии на флоте и авиации и убрав наиболее агрессивные черты доктрины, напрямую угрожающие превентивным ударом по китайским командным центрам и стратегическим силам в случае начала конфликта. Чтобы данные изменения в доктрине вызывали больше доверия, Соединенным Штатам следует ограничить закупки высокоточных стратегических ракет большой дальности и стратегических бомбардировщиков — то есть вооружений, которые в больших количествах способны стать серьезной угрозой для Китая. Развертывая неядерные силы, не нацеленные на превентивный удар (для этого, в частности, имеет смысл дополнительно укреплять базы и снижать уязвимость частей в случае возможной атаки), Вашингтон мог бы затормозить гонку вооружений между США и Китаем и снизить риск перерастания кризисов в конфликты.

От космоса к киберпространству

Самой известной мерой по укреплению доверия во времена холодной войны были соглашения по контролю над стратегическими вооружениями, которые — несмотря на ряд связанных с ними проблем — в конечном счете помогали Москве и Вашингтону стабилизировать ситуацию и сдерживать гонку оборонительных и наступательных вооружений. Однако по ряду причин официальные договоренности такого типа не слишком подходят для современных американо-китайских отношений, а в некоторых случаях могут оказаться так и просто контрпродуктивными. Тем не менее стороны могли бы предпринять в сфере особых вооружений ряд шагов, способных смягчить взаимные подозрения и снизить вероятность случайной или поспешной эскалации конфликта.

Возьмем, например, космос. Так как Соединенные Штаты серьезно зависят от спутников и в гражданских, и в военных делах, в Китае определенно думают над тем, как нейтрализовать те преимущества, которыми американские военные пользуются благодаря превосходству в космосе. При этом если Соединенные Штаты сочтут, что их спутникам что-то угрожает, зависимость от космоса вынудит их действовать максимально быстро и грубо. Для проверки фактов и попыток разрешить кризис дипломатическим путем у них просто не будет времени. Соответственно крайне необходимы меры, способные повысить безопасность космических активов Вашингтона. Если со временем Пекин нарастит свой космический потенциал, ему это тоже понадобится. Абсолютную безопасность в космосе, конечно, гарантировать невозможно, так как любой управляемый гражданский спутник по определению способен уничтожить другой спутник. Однако если стороны смогут договориться, скажем, о «запретных зонах» вокруг спутников, можно будет сформулировать нормы поведения, оправдывающие применение силы для самозащиты и позволяющие подобным действиям не выглядеть провокацией. Тут опять-таки важно хладнокровие, так как Соединенным Штатам придется компенсировать неминуемую уязвимость космических и воздушных систем их числом.

Кроме того, Соединенные Штаты и Китай могут заключить договор, в идеале распространяющийся и на другие страны, который будет запрещать столкновения и взрывы, вызывающие появление космического мусора на высоте более 1 000 миль — в зоне, где обычно находятся спутники, выведенные на низкую околоземную орбиту. На этой орбите уже сейчас слишком много обломков, что может сильно осложнить деятельность в космосе в будущем. Так как испытания систем противоракетной обороны обычно проходят на меньшей высоте, подобное соглашение принесет много пользы и практически не будет создавать сторонам неудобств. Стороны также могут договориться не разрабатывать или не испытывать специальные противоспутниковые средства и оружие класса «космос-земля». Разумеется, если подобные системы нельзя будет испытывать, это не предотвратит их появление, однако и Китай, и Америка будут меньше на них рассчитывать и с меньшей охотой вкладывать в них деньги, так как их эффективность будет неясной, а дестабилизирующие последствия от разработки — очевидными.

В том, что касается ядерных вооружений, особенно важна сдержанность. В частности, именно сдержанное поведение Китая убеждает Америку в оборонительной направленности его ядерной доктрины. Точно таким же образом сдержанная политика Вашингтона в вопросе о развертывании больших количеств перехватчиков баллистических ракет, способных лишить Китай возможности нанести ответный удар, убеждает в оборонительных намерениях США уже Пекин. Даже без формальных договоренностей подобная сдержанность способна укрепить доверие, которое станет еще крепче, если обе стороны ратифицируют Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний и подчинятся предусматриваемому им режиму верификации.

Данные меры могут быть дополнены соглашениями о прозрачности, такими, как режим «открытого неба», укрепляющий взаимное доверие к той сдержанности, которую проявляют стороны. Этот режим может быть основан на соглашении о взаимном праве совершать перелеты над территориями друг друга, заключенном в начале 1990-х годов Соединенными Штатами и Россией, а также прочими странами НАТО и бывшего Варшавского договора. Оно затрагивает примерно сотню полетов в год. Государства неплохо умеют защищать свои наиболее ценные тайны от таких перелетов, поэтому о реальных угрозах для национальной безопасности речь не идет. Подобный договор мог бы снизить недовольство Пекина регулярными разведывательными полетами американской авиации у китайских берегов. Более того, количество подобных полетов можно даже несколько сократить, как уже предлагал бывший советник по национальной безопасности Збигнев Бжезинский (Zbigniew Brzezinski). Эту идею необходимо всерьез рассмотреть, особенно если Китай выразит готовность пойти на ответные шаги и также повысить прозрачность.

Кроме того, много проблем связано с киберпространством. Как и в случае с космосом высокий уровень зависимости Соединенных Штатов от киберинфраструктуры делает их уязвимыми и подталкивает Вашингтон к тому, чтобы быстро реагировать на любую атаку — возможно даже в тех случаях, когда ее источник трудно установить со всей достоверностью. К тому же США сейчас много говорят об «активной защите» этой инфраструктуры, что может подразумевать готовность Вашингтона к агрессивным действиям, направленным на нейтрализацию возникающих угроз. С этим в свою очередь связана опасность ответных действий другой стороны и эскалации конфликта.

Есть множество оснований считать, что ни Вашингтон, ни Пекин не будут нацеливаться на киберинфраструктуру друг друга, если не сочтут, что находятся на грани большого конфликта. Как минимум, определенную гарантию от неожиданной атаки дает взаимная экономическая зависимость сторон. Однако другие стороны, в том числе такие негосударственные игроки, как террористы и хакеры, вполне способны симулировать подобную атаку в надежде спровоцировать кризис или войну. Таким образом, Соединенным Штатам и Китаю необходимо договориться о расследовании «анонимных» кибератак и о расширении прозрачности, — а также о надежных гарантиях того, что обе стороны будут избегать ударов по гражданской инфраструктуре. Хладнокровие особенно важно в киберпространстве, так как чем больше стороны будут снижать свою уязвимость для внезапных ударов, тем больше у них будет оставаться времени на то, чтобы понять, что произошло на самом деле, и снизить риск непреднамеренной эскалации.

Региональные конфликты

В ближайшее время наиболее вероятные перспективы прямого военного столкновения между Соединенными Штатами и Китаем по-прежнему будут связаны с растущей напряженностью в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях. У США имеются обязательства в сфере безопасности перед Японией и Филиппинами — двумя странами, у которых есть территориальные споры с Китаем. Вдобавок США активно отстаивают базовые навигационные права в регионе, что в прошлом декабре едва не привело к столкновению между американским крейсером Cowpens и кораблями китайского флота. Все это может втянуть Вашингтон в конфликт, несмотря на то, что у самой Америки нет территориальных претензий к Китаю. Эти проблемы вряд ли решатся в ближайшее время. Реальные интересы, стоящие на кону, невелики, и многие из этих конфликтов можно было бы легко разрешить при наличии соответствующей взаимной доброй воли. Однако все заинтересованные стороны, судя по всему, опасаются, что любые уступки и любые проявления сдержанности будут восприняты как слабость и лишь спровоцируют оппонентов на более агрессивное поведение. В таких условиях мы должны еще более активно искать способы, которые позволят нам предотвращать возникновение кризисов и смягчать уже возникшие противоречия.

КНР могла бы частично развеять опасения соседей относительно своих намерений, приняв предложенный Ассоциацией государств Юго-Восточной Азии кодекс поведения для Южно-Китайского моря. Если Пекин ограничит свои воинские контингенты и согласится на процедуры, снижающие опасность возникновения случайностей и ошибочных суждений, заявления Китая о мирном характере его планов будут вызывать больше доверия. Аналогичные процедуры следует обговорить в связи с островами Дяоюйдао/Сенкаку. В этой области менять политику необходимо в основном Пекину. В других областях — таких, как согласованное с Россией сокращение наступательных ядерных сил, — бремя ответственности лежит уже преимущественно на Вашингтоне.

Также необходимо создать более действенные механизмы для прямой связи между американским и китайским командованием в случае кризиса. С 1998 года политическое руководство двух стран связывает «горячая линия», однако контактов между американскими и китайскими вооруженными силами крайне мало — у Пекина они вызывают опасения. Военно-морское соглашение, также восходящее к 1998 году, говорит о взаимных консультациях и о повышении прозрачности, однако не диктует конкретных правил поведения. Вероятно, имело бы смысл создать официальную «горячую линию» между американскими и китайскими военными по образцу той, которая существовала между США и Советским Союзом. Как минимум необходимо расширить сеть контактов между военным руководством двух стран, чтобы облегчить быстрое взаимодействие в кризисных ситуациях.

Как обеим сторонам, так и другим региональным игрокам, вероятно, также стоило бы заключить соглашение о морских инцидентах, аналогичное тому, которое действовало между Вашингтоном и Москвой во времена холодной войны. Оно должно будет затрагивать не только военно-морские силы, но и береговую охрану, а также, возможно, и торговые суда. Обе стороны неминуемо — и по праву — будут продолжать свою разведывательную деятельность, однако с ней может быть связано намного меньше рисков. Это соглашение должно будет гарантировать, что корабли не будут слишком близко подходить друг к другу, что действиям авиации с авианосцев не будут чинить препятствий и что подводные лодки не будут всплывать на поверхность и предпринимать иные потенциально рискованные действия.

Если говорить о региональных проблемах, то хотя новая Корейская война выглядит маловероятной, события, которые происходят на полуострове в последние годы (развитие ракетной и ядерной программ Северной Кореи, гибель южнокорейского корвета «Чхонан» и обстрел в 2010 году острова Енпхендо), напоминают о сохраняющемся риске эскалации конфликта. Если новые провокации или коллапс Северной Кореи приведут к кризису, вполне возможно, что Соединенные Штаты и Китай будут вовлечены в конфронтацию, которая может повлечь за собой трагические последствия. Соответственно, имеет смысл принять сейчас практические меры, чтобы подготовить почву для скоординированной реакции на возможный будущий кризис.

Как минимум обе стороны могли бы заверить друг друга, что их планы на случай кризиса (в том числе планы по обеспечению безопасности северокорейских ядерных материалов и по восстановлению политического порядка) направлены на стабилизацию и не представляют угрозы. Нежелание Пекина говорить о таких вещах, связанное с боязнью оскорбить Пхеньян, можно преодолеть, начав дискуссию на неофициальном уровне — устами ученых и отставных чиновников. Пекину также следует признать, что после объединения полуострова именно Сеул будет решать, останется ли в Корее американский воинский контингент. Вашингтон, в свою очередь, должен будет гарантировать Пекину, что этот контингент (если Сеул все же решит его сохранить) будет меньше нынешнего и будет базироваться не севернее, чем сейчас. Кроме этого Сеул и Вашингтон должны быть готовы позвать Китай на помощь в случае, если возникнут любые непредвиденные обстоятельства — по крайней мере, если они возникнут в северной части Северной Кореи.

Хотя напряженность в отношениях между Китаем и Тайванем в последние годы снизилась, остров остается для Пекина и Вашингтона камнем преткновения. Отчасти это связано с тем, что КНР официально не отказалась от идеи воссоединить Тайвань с континентальным Китаем силой, а отчасти с тем, что Соединенные Штаты продолжают продавать оружие Тайбэю. Определенные трения, бесспорно, выглядят неминуемыми, так как между интересами сторон существуют фундаментальные различия. Тем не менее обоюдные опасения можно несколько уменьшить. Для этого Пекин должен продемонстрировать, что он намерен добиваться объединения мирным путем, введя определенные ограничения на модернизацию вооруженных сил и прекратив военные учения, направленные на то, чтобы воздействовать на Тайвань угрозой ракетных ударов или блокады. Между тем Вашингтон должен гарантировать, что он будет продавать Тайбэю исключительно оборонительные вооружения, и продемонстрировать готовность ограничить эти поставки, если Китай серьезно и необратимо изменит свою угрожающую политику в отношении Тайваня.

К счастью, обе стороны уже идут к этому. Тем не менее усиление Пекином своих ракетных войск и вероятные ответные действия Вашингтона, который может помочь Тайваню укрепить противоракетную оборону, способны привести к новому витку эскалации конфликта. Впрочем, есть шанс, что итогом, напротив, станут взаимные попытки развеять опасения. Китай мог бы поспособствовать этому, сократив число развернутых ракет.

Больше сигналов, меньше шума

Для того, чтобы отношения между США и Китаем стали стабильными, необходимо, чтобы обе стороны ясно обозначили, где для них в действительности проходят красные линии, а также дали понять — хотя бы приблизительно — какую цену они готовы уплатить, если потребуется отстаивать эти границы. При этом ни демонстрировать решимость, ни успокаивать нельзя только на словах. Для этого требуется проявлять волю и способность воплощать угрозы в жизнь.

Таким образом, Вашингтону следует дать Пекину понять, что Америка готова защищать не только свою территорию и свой народ, но и своих союзников, а иногда и своих друзей, с которыми у нее нет официальных договоров. Политика администрации Обамы была с самого начала отчасти направлена именно на это, однако ее необходимо развивать и продвигать вперед, не позволяя импульсу затихнуть. Безусловно, «демонстрировать решимость» не значит «давать прямой военный ответ на каждую провокацию». Иногда наилучшим выходом бывают несиловые варианты действий — санкции или пересмотр соглашений. Полезны могут быть и переговоры, направленные на поиск выходов из кризиса. Как именно в каждом конкретном случае лучше действовать, зависит от множества факторов, в том числе от того, насколько хорошо Вашингтон способен координировать свои действия с союзниками и партнерами. Тем не менее важно как можно раньше и как можно понятнее разъяснить Пекину: есть некие черты, которые он не сможет пересечь безнаказанно.

В свою очередь, Соединенным Штатам необходимо понимать и уважать готовность Китая защищать — в том числе силой, если это необходимо, — свои жизненно важные национальные интересы. В тех случаях, когда эти интересы определены должным образом, подобное поведение соответствует законному праву на самозащиту, установленному 51-й статьей Устава ООН. С учетом исторического прошлого Китая, который нередко страдал от вторжений и актов агрессии, вполне понятно, что он сейчас предпринимает ряд шагов, чтобы продемонстрировать миру свою решимость. Проблема заключается в том, что в последние годы Пекин постоянно расширяет список «ключевых» интересов и ведет себя агрессивно, превращая сравнительно мелкие и рядовые споры в источник потенциально опасных конфликтов и излишне рискованных взаимных «проверок на прочность». Пекину следует признать, что такое поведение постепенно подрывает легитимность и убедительность его более значимых претензий, посылает противоречивые сигналы и идет вразрез с его собственными долгосрочными интересами.

Отношения между США и Китаем, судя по всему, сейчас достигли переломного момента. В Америке уходит в прошлое давний межпартийный консенсус по вопросу о строительстве конструктивных отношений с Китаем. Китайцы тоже все с большим пессимизмом отзываются о перспективах отношений с Соединенными Штатами. При этом фаталистическое отношение США к подъему Китая способно привести как к безропотному принятию новых реалий, так и к яростным попыткам отстоять прежнее положение. Оба эти варианта выглядят бесперспективно и не обещают ничего хорошего. Между тем отношения, построенные на принципах стратегического диалога и решимости, могут открыть перед обеими сторонами многообещающие перспективы, не ставя под удар ни американские, ни китайские законные интересы. Фактически речь идет о том, чтобы заменить надежды на возникновение взаимного доверия подходом «доверяй, но проверяй». Он намного надежнее классических методов страховки, так как позволяет снизить вероятность возникновения непреднамеренных провокаций и обострения ситуации. Если нам повезет, этого будет достаточно, чтобы избежать полномасштабного конфликта — то есть добиться того результата, к которому следует стремиться благоразумным людям с обеих сторон.

Источник

Потеря Крыма Османской Империей, уступившей его России в 1783 году, стала поворотным моментом в истории обеих цивилизаций. Для османов это был первый случай, когда они навсегда отдали свои земли христианской державе — в данном случае России Екатерины Великой, вмешавшейся, как и Россия президента Владимира Путина в крымскую гражданскую войну и аннексировавшей полуостров, — большой кусок населенной мусульманами территории. Для русских это стало началом превращения в мировую державу — Черное море связало Россию c Западом.

С 1783 года Москва (так в тексте, — прим. перев.) использовала свою морскую мощь, чтобы не давать покоя османам. Она отвоевывала новые территории, не стесняясь проливать кровь и нести разрушения. Вскоре она перенесла деятельность из Черного моря в Эгейское и Средиземное. После этого европейские державы бросились преграждать России путь к Босфору и Дарданеллам. Это привело к очередной войне в Крыму — так называемой Крымской войне 1853-1856 годов, ставшей результатом нежелания британцев и французов позволить русским полностью воцариться на Черном море в ущерб Османской империи, стремившейся сохранить влияние в регионе. В сущности это было не локальное столкновение, а предвестник будущих мировых войн.

Формально Россия проиграла эту войну, а османы в ней победили. Однако на деле войну за османов выиграли французы и британцы. Тем не менее, власти Османской Империи неправильно оценили случившееся, почувствовали свое превосходство и обленились. Между тем, русские использовали свое крымское поражение, чтобы провести ряд важных реформ, которые, хотя и не предотвратили падение царизма, но замедлили упадок российского режима по сравнению с османским. Таким образом, к концу 19 века Россия была готова к новому преобладанию над Османской Империей на Кавказе, на Балканах и на Черном море.

Разумеется, суверенитет России над Крымом никогда не мешал Турции чувствовать свою связь с полуостровом. Постепенно этот регион стал для мусульманских интеллектуалов чем-то вроде Парижа. Из него вышли многие отцы-основатели современного тюркского национализма, в том числе Юсуф Акчура и Исмаил Гаспринский. Впрочем, для Турции значение Крыма не ограничивалось культурным аспектом. В своей книге «Распадающиеся империи» («Shattering Empires») доцент Принстона Майкл Рейнолдс (Michael Reynolds) пишет, что Крым был также крайне важен для османской разведки, верившей, что если Украину удастся отделить от России, Россия рухнет и османы смогут вернуть себе господство на Черном море. По мнению разведчиков, лучшей стратегией для османов было бы подстрекать мусульман в Крыму к недовольству.

Таким образом, вероятно, неудивительно, что в 1914 году османы вступили в Первую мировую, начав с бомбардировки Севастополя — крымского порта России, ставшего символом российского экспансионизма. Операция прошла удачно и помогла парализовать действия российского Черноморского флота на время войны. Однако победу османам снова обеспечила иностранная держава. Империи не хватало собственных военно-морских технологий, и для атаки на порты она использовала германские корабли Goeben и Breslau. Когда российский посол в Османской Империи покидал после бомбардировки Стамбул, он отмечал, что османы могут выиграть битву, но проиграть в целом: «Если немцы победят, Османская Империя станет их колонией, если победят британцы, она распадется». Вернувшись после войны в Стамбул, он говорил, что этот город вполне мог бы стать российским. Действительно, Россия продвинулась в Турции намного дальше, чем ожидали многие турки. Однако большевистская революция 1917 года, заставившая царя отозвать свою армию из Восточной Анатолии (так в тексте, — прим. перев.) , неожиданно спасла Османскую Империю от натиска русских.

После войны в российско-турецких отношениях наступил редкий период оттепели. Только что созданный Советский Союз был еще слаб после революции и не мог хозяйничать на Черном море. Поэтому вместо старой царистской стратегии экспансионизма, он предпочитал стратегию сотрудничества. Тем временем в Османской Империи также происходили перемены. Ей на смену пришла турецкая республика во главе с Мустафой Кемалем Ататюрком. Некоторые даже считают, что времена Ленина и Ататюрка были единственным в истории периодом сотрудничества между Россией и Турцией. Популярные лидеры обеих бывших империй в то время подчеркивали свое противостояние с Западом, и на этом фоне вопрос о Крыме терял значимость.

Однако вскоре отношения между странами охладели. Россия во главе с Иосифом Сталиным вышла из Второй мировой войны гегемоном евразийского бассейна. Сталин выступил за возвращение Советскому Союзу областей Ардахан, Артвин и Карс, расположенных в Северо-Восточной Анатолии, и потребовал специального статуса для советских судов, проходящих через Босфорский пролив. Сталин неоднократно оспаривал Конвенцию Монтре 1936 года о статусе проливов, больше десяти лет регулировавшую судоходство в Босфоре и Дарданеллах. По мнению Сталина, она не соответствовала условиям послевоенного мира, в котором новая Россия не должна была подчиняться прихотям турецкого правительства. В британских документах Ялтинской конференции, проходившей в конце Второй мировой войны, отмечено, что Сталин спрашивал у премьер-министра Британии Уинстона Черчилля: «Что стала бы делать Британия, если бы Испания или Египет получили право закрыть Суэцкий канал, или что сказали бы Соединенные Штаты, если бы какие-нибудь южно-американские республики имели право закрыть Панамский канал?» (В 1956 году правительство премьер-министра Энтони Идена дало ответ на этот вопрос, когда Британия при помощи Франции и Израиля попыталась силой восстановить контроль над Асуанской плотиной после того, как президент Египта Гамаль Абдель Насер сделал именно то, о чем говорил Сталин, и закрыл Суэцкий канал.)

Именно тогда Турции, при Ататюрке подчеркнуто придерживавшейся стратегии сотрудничества и неприсоединения, пришлось изменить курс. Она больше не могла выдерживать давление возродившейся России и в результате в 1952 году вступила в НАТО.

Когда Советский Союз, в конце концов, рухнул, Черноморский регион глобализировался. В нем возникли такие международные структуры, как Организация черноморского экономического сотрудничества (ОЧЭС). Система региональных взаимосвязей помогала справляться с потенциальными новыми кризисами. Турция делала упор на свою роль стабилизирующего фактора на Черном море, а Россия — на свою способность обеспечивать регион природным газом. Так как казалось, что в этих местах все относительно спокойно, и ученые, и общество в Турции уделяли ему сравнительно мало внимания, фокусируясь вместо этого на роли Турции на Ближнем Востоке и на ее европейских перспективах. Возможно, в этом они были неправы.

Опять дежа вю

В марте, когда Россия захватила Крым и объявила о своих намерениях «целиком использовать» его «геостратегический потенциал» и продолжить развитие Черноморского флота — что выглядело «важной задачей с учетом аннулирования ряда соглашений с Украиной и воссоединения Крымского полуострова с Россией», — все изменилось. Неожиданно мир и стабильность, которые установились лишь во второй раз всю историю турецко-российских отношений, вновь уступили место российскому экспансионизму.

Некоторые эксперты считают, что марш на Крым был последней отчаянной попыткой Путина спасти его нестабильный режим. Однако с точки зрения Турции, российское вторжение в Крым соответствует схеме, сохраняющейся уже 340-лет. Во-первых, как полагают некоторые военные историки, Россия обычно расширяет свою территорию, когда ее соседи слабы и не могут ей ответить. Во-вторых, установление господства на Черном море, как правило, играет роль предупредительного выстрела: оно предшествует будущим интервенциям. В-третьих, господство на Черном море неминуемо требует ревизионистской позиции по вопросу о статусе Босфора, потому что патрулирующие российские корабли могут проходить в Средиземное море только через него. Разумеется, западные державы воспринимают любое российское присутствие в Средиземноморье как угрозу. Соответственно, Россия не может укрепляться на Черном море, не готовясь к конфликту (необязательно военному и необязательно скорому) с другими крупными державами.

Многие аспекты российских действий на Украине соответствуют этой исторической схеме. Ответные реакции западных стран выглядят слабыми и несогласованными. По мнению многих, война в Сирии продемонстрировала России, что способность Соединенных Штатов влиять на события вблизи от российской зоны влияния ограничена. К тому же почти все ведущие западные страны сейчас сокращают оборонные расходы. Возможно, Россия тоже слаба, однако ее непосредственные соседи еще слабее, а Запад не готов их защищать.

Турция также крайне уязвима на Черном море. В начале августа 2013 года правящая в Турции Партия справедливости и развития отменила десятилетний Турецкий национальный корабельный проект (MİLGEM) — программу модернизации флота, предусматривавшую строительство современных корветов с применением технологии «стелс». Эта отмена была связана не столько с самим проектом, сколько с конфликтом между ПСР и финансировавшей проект корпорацией Koç. В сентябре 2013 года Турция приняла роковое решение предпочесть китайские зенитно-ракетные комплексы HQ-9 T-LORAMIDS выпускаемым Raytheon и Lockheed Martin комплексам Patriot, российским С-300 и итальянско-французским SAMP/T Aster 30. Без проекта MİLGEM, зато с дешевыми и ненадежными средствами ПВО у Турции не оказалось внушающих доверие планов по противодействию российской экспансии.

Профессор Нью-йоркского университета Марк Галеотти (Mark Galeotti), убежден, что российский потенциал на Черном море по-прежнему сравнительно невелик и не годится для полномасштабной конфронтации с НАТО. Однако, скорее всего, Россия рассчитывает, что НАТО не будет вмешиваться. Русские не забыли Крымскую войну 1853 года и отлично понимают, где им следует остановиться, чтобы не спровоцировать серьезный ответ Запада. Однако даже если Москва будет вести себя осторожно, действия России на Черном море неминуемо осложнят Турции жизнь. Например, Россия уверена, что президент Башар Асад в конечном итоге выиграет гражданскую войну в Сирии и — в благодарность за российскую поддержку — позволит России пользоваться флотской базой в Тартусе на долгосрочной основе. Если контроль над Севастополем и Тартусом обеспечит России доступ к теплым водам по обе стороны от Малой Азии, Турция окажется практически окружена усиливающимся российским флотом.

В связи с этим могут пострадать планы по созданию в регионе исключительных экономических зон и по разведке нефти и газа на турецком шельфе. Россия может начать оспаривать юридический статус Босфора, доказывая — вслед за Сталиным, — что Конвенцию Монтре пора обновить и предоставить России неограниченный доступ к акватории. Российский флот уже продемонстрировал, что он вполне может служить средством давления в подобных спорах. Напомним также, что, когда Израиль и Кипр активно занялись разведкой морских месторождений газа в Восточном Средиземноморье, Россия напомнила Кипру о своем контроле над кипрскими банками (правда, с Израилем она явно повела себя осторожнее).

С Соединенными Штатами Россия играет намного жестче. Она считает разведку газовых месторождений, которую осуществляют Exxon и Chevron с черноморского побережья Турции, проявлением западного империализма. Вторжение в Крым ясно показало отношение России к подобной деятельности: операции Exxon, Chevron и Shell на Черном море оказались в состоянии правовой неопределенности. Перед аннексией Крыма эти три компании подписали соглашение о разведке и добыче углеводородов у украинского побережья, а теперь присутствие усиливающегося российского флота на Черном море ставит эти планы под вопрос.

Кроме того, окружая Малую Азию, Путин бросает вызов европейской стратегии «Южного газового коридора», а также проекту Трансанатолийского газопровода, который предназначен для доставки в Европу азербайджанского газа в обход России. Отношение России к происходящему можно понять по недавнему заявлению российского вице-премьера Дмитрия Рогозина, заявившего, что Россия должна «как можно скорее» получить приобретенные ей у Франции до истории с Крымом два универсальных десантных корабля типа «Мистраль» — либо Франция должна вернуть 1,2 миллиарда евро. Если Россия получит «Мистрали», каждый из которых способен нести по 16 вертолетов, 70 бронемашин и 450 солдат, это позволит ей осуществлять небольшие вторжения в прибрежные черноморские государства, что может застопорить европейскую стратегию «Южного газового коридора».

Все это не только выглядит плохими новостями — это и в самом деле очень скверные новости. Если что-то и дает определенную надежду, то только тот факт, что при Сталине российский экспансионизм превратил Турцию в надежного союзника НАТО. Вторжение в Крым может точно так же напомнить Турции, при премьер-министре Реджепе Тайипе Эрдогане начавшей отворачиваться от Запада, почему в свое время она вступила в альянс. Проще говоря, ни Османская Империя, ни современная Турция никогда не могли самостоятельно ни сдерживать российский экспансионизм, ни противостоять ему. Когда она начинает уступать российским требованиям, Россия только становится самоувереннее. С 1689 года единственной реальной возможностью выжить для Турции было сотрудничество с союзниками. Однако для этого Западу следует продемонстрировать ей свою надежную поддержку. Каждый раз, когда стороны объединяли силы, Запад наглядно демонстрировал, что он настроен решительно. Сейчас неясно, готова ли НАТО вмешаться в события на Украине. От того, насколько она проявит эту готовность — и стремление сдерживать Россию, — будет зависеть, присоединится ли Турция к попыткам сдерживания, или просто обвалится под российским давлением.

Источник