В марте в восточно-украинском Донецке прошел шуточный онлайн-референдум, который, ссылаясь на валлийские корни промышленника Джона Юза, основавшего этот город в 19 веке, предлагал присоединить Донецк к Британии, чтобы, наконец, разрешить конфликт между Киевом и Москвой. На референдуме, озаглавленном «Боже, храни королеву», в честь британского национального гимна, проголосовали всего несколько тысяч человек, зато он привлек много внимания иностранных СМИ. Разумеется, намного более вероятным сценарием остается отход русскоговорящего города в сферу влияния Москвы.

Британский флаг вряд ли в ближайшее время взовьется над Донецком, однако некоторых журналистов всерьез тревожит перспектива появления над Лондоном российского флага — как минимум, метафорического. Богатые российские экспаты, судя по всему, имеют немалое политическое влияние на британское правительство. Особенно это касается подхода к украинскому кризису. Пример: 3 марта один из шедших на совещание министров по неосторожности продемонстрировал фоторепортерам, которые поджидали у Даунинг-стрит, 10, документ, дававший понять, что правительство Дэвида Кэмерона будет выступать против любых санкций, которые могут закрыть лондонский финансовый центр для русских денег. Сейчас российским миллиардерам принадлежат две из ведущих газет Британии, пара известных футбольных клубов и изрядная часть дорогой столичной недвижимости.

В сущности, украинский кризис выявил более широкую тенденцию британской политики: раболепное отношение правительства к лондонским богачам, многие из которых — даже не британские граждане. Сити давно имеет непропорциональное влияние на демократически избранное руководство страны. Это связано с историческим статусом столицы как центра мировой финансовой и торговой системы. Даже в 1960-1970-х годах, на пике социал-демократической политики, когда премьер-министр встречался на Даунинг-стрит, 10 с профсоюзными лидерами, а правительство контролировало ключевые отрасли промышленности, Сити имел решающее влияние на британскую политику. Финансовое сообщество успешно добивалось своего у лейбористских правительств — шла ли речь об открытии рынков евродолларов в 1960-х или об отчаянных попытках укрепить международный статус фунта, которые подорвали экономическую репутацию лейбористов в 1970-х. В 1980-х годах значение Сити не только возросло, но и фундаментальным образом изменилось, что сильно сказалось на британской политике.

Триумф Сити

«Большой взрыв» 1986 года, когда правительство Маргарет Тэтчер провело либерализацию на лондонских биржах и отменило барьеры, мешавшие иностранным финансовым институтам присутствовать на рынках Британии, финансовый сектор окончательно превратился в главный двигатель британской экономики, а Лондон — в гавань для свободного международного капитала. Международные финансовые институты хлынули в Британию, уничтожив многие из старых торговых банков Соединенного Королевства. Сити, с давних пор обладавший специфическим административным статусом (им управляет особая муниципальная администрация — Корпорация Лондона, — и электорат в нем составляют финансовые компании, а не жители района), еще сильнее отдалился от остальной части страны. Его интернационализация, вызванная приходом в него американских, японских и немецких банков, надежно изолировала его и от настроений британского общества и от британских политических драм.

Став магнитом для международного капитала, Лондон заодно стал и домом для международных капиталистов и их семей. Визовое законодательство, облегчившее въезд для богачей, упрощенный налоговый режим для временных резидентов (постоянно проживающих за рубежом или имеющих зарубежный источник дохода), низкие налоги на недвижимость, престижные школы и близость к структурам, занимающимся инвестициями, превратили Лондон в привлекательную гавань для миллиардеров. Некоторые из них, действительно, приехали из России, хотя шумиха вокруг ряда богачей советского происхождения заставляет общество переоценивать масштаб русского присутствия: согласно переписи 2011 года, русский своим основным языком назвали 26 603 лондонца, а арабский — 70 602. Впрочем, российский капитал — вполне серьезный фактор. По одной из оценок, на долю русских приходится 7% покупок лондонской недвижимости стоимостью от миллиона фунтов. Это значительная часть рынка, а в связи с нестабильностью на Украине она, вероятно, дополнительно увеличится. Многие из этих покупок делаются не для проживания, а как вид инвестиций, поэтому десятки домов в наиболее престижных кварталов Лондона пустуют и регулярно посещаются только патрулирующими охранниками.

Причины, по которым британские власти так спокойно относятся к превращению Лондона в своего рода оффшорный финансовый центр, отчасти связаны с избирательным циклом. Победившая в 2010 году на выборах консервативно-либеральная коалиция отменила меры по стимулированию экономики, принятые правительством Гордона Брауна после начала кредитного кризиса. Она надеялась справиться с британским бюджетным дефицитом к выборам 2015 года. Однако мировая рецессия и попытки освободить от долгов коммунально-бытовой сектор привели к тому, что восстановление экономики забуксовало, и дело закончилось тремя годами стагнации. В итоге правительство Кэмерона несколько смягчило бюджетную политику и подстегнуло рост цен на недвижимость, облегчив кредитование на ее покупку. Это скрытое стимулирование привлекло в страну волну капитала от иностранных инвесторов, ищущих безопасное место для своих активов, и улучшило перспективы правительства, которое в последние три года теряло популярность.

Иностранные деньги

Впрочем, приток денег в лондонскую недвижимость не случаен. Фактически он отражает глубокие структурные тенденции, которые могут иметь пугающие последствия для британской экономики и в особенности для британских домохозяйств. Кредитный кризис наступил как раз в тот момент, когда задолженности в Соединенном Королевстве достигли исторически рекордного уровня. Хотя государственный долг был сравнительно невелик, домохозяйства и — в особенности — финансовые институты были перегружены кредитами. Коллапс банковской системы катастрофически сказался на потребительском доверии, и в итоге экономика сократилась за период с середины 2008 года по конец 2009 года на 6,4%. Однако в отличие от соседней Ирландии, в которой сдерживающую роль играли консервативный центральный банк и общая валюта с непреклонной Германией, у Британии были плавающий валютный курс, что позволило фунту быстро девальвироваться более чем на 20%, и Банк Англии, готовый печатать деньги ради спасения банковской системы. Затем правительство дополнило эту политику количественным смягчением, размах которого составил почти 630 миллиардов долларов. Это помогло правительству избавить страну от долгов и довести их до намного меньшего уровня, чем у ведущих политику экономии европейских соседей. Именно эти меры значительно сильнее, чем политика экономии, способствовали шедшему с 2010 года замедлению роста отношения долга к ВВП.

Они также позволили правительству преодолеть кризис — помогли зарплатам быстро восстановить конкурентоспособность на международных рынках и одновременно ослабили эффект снижения покупательной способности доходов, которые получают домохозяйства. Однако если другие страны-должники — такие, как Ирландия, Греция и Италия, — начали восстанавливаться благодаря росту экспорта, британский экспорт продолжил падать. Хотя в 2013 году британская экономика вновь начала расти, этот рост сопровождался увеличением хронического дефицита счета текущих операций, который во второй половине прошлого года достиг рекордного среднего уровня в 5,5%. Другими словами после краткого периода сокращения долговой нагрузки рост британской экономики снова стал зависеть от внешних заимствований. В конце концов, кто-то же должен финансировать торговый дисбаланс.

Вместо того, чтобы восстановить равновесие в британской экономике, как оно обещало сделать, правительство, фактически, вернулось к докризисной модели роста, основанной на заемных деньгах. Действующий министр финансов Джордж Осборн (George Osborne) в точности, как и его предшественники, пришел, в конечном счете, к росту, обеспеченному заемным капиталом (изрядная часть которого приходит из России), очередному пузырю на рынке недвижимости, застою в инвестициях и спаду экспорта. Скорее всего, итог у него тоже будет таким же, как у предшественников: приток капитала остановится, а с ним остановится и британская экономика.

Капитал и неравенство

Все попытки избежать этого цикла «бум-спад» — от тэтчеровской политики контроля над денежной массой и сдерживания инфляции до кредитно-денежных и бюджетных норм Блэра и Брауна — в итоге проваливались. При всех трех премьер-министрах экономику продвигали вперед основанный на кредитах рост потребительских расходов и поддерживаемый правительством бум в секторе недвижимости. Иностранный капитал, на который опирается эта модель, во многом приходит в страну благодаря привлекательности ее институтов: гибкому регулированию финансовых продуктов в Сити, налоговым скидкам для богатых иностранцев, удобной для богатых правовой системе и крайне низким налогам на недвижимость. Британское правительство долгое время превращало Лондон в место, где олигархи могут вкладывать и тратить свои деньги, не сталкиваясь с лишними вопросами, и теперь боится ограничивать эти привилегии, опасаясь, что это остановит приток капиталов.

Эта исключительно неравномерная экономическая модель, благодаря которой по доле экономики, принадлежащей 1% самых богатых, Британия уступает только Соединенным Штатам, имеет серьезные политические последствия. Богатые обладают непропорциональным влиянием на внешнюю и внутреннюю политику, что наглядно демонстрирует осторожное отношение правительства к идее санкций против России. Правительство не может вечно убеждать избирателей мириться с этим дисбалансом, и в последнее время народ показывает, что действующие политики и их курс ему надоели. Явка на выборах снизилась почти на 20% по сравнению с 1980 годами. Все больше избирателей голосует за популистские партии — например, за Партию независимости Соединенного Королевства, имеющую немало шансов опередить все остальные на ближайших выборах в Европейский парламент. Фокусируясь на противостоянии иммиграции и предположительно чрезмерной власти Европейской комиссии, ПНСК напрямую бросает вызов политики открытости, благодаря которой процветает Сити и которая превратила Лондон в одну из главных мировых столиц. Впрочем, лидер ПНСК Найджел Фарадж (Nigel Farage), бывший банкир, остерегается критиковать Сити и ставить под сомнение финансовые привилегии иностранных богачей.

Партия независимости Соединенного Королевства пользуется наибольшей поддержкой в маленьких городах и в сельской местности. Она также набирает популярность на постиндустриальном севере страны. В самой столице за нее голосуют мало, однако в Лондоне и в его окрестностях — экономическом средоточии Британии — проживает лишь одна пятая населения страны, избирающая менее 20% депутатов парламента. Большинству британцев восстановление экономики, опирающееся на цены на недвижимость в центре Лондона, почти ничего не дает. Хуже того, реакция, которую может вызвать этот бум, способна в зародыше убить восстановление в других частях страны. В сентябре Шотландия проведет референдум о своей независимости, причем успех, которого добилась Шотландская национальная партия, напрямую связан с тем, что британское правительство мало интересуется жизнью за пределами Лондона. Почтительное отношение британских политических элит к иностранным богачам — в том числе, к россиянам — может привести к новым всплескам национализма и популизма. Конечно, британская экономическая модель весьма уязвима и ее нужно беречь, но то же самое относится и к самой Британии.

 

Источник