Если бы Таганрог оказался от меня в шаговой доступности, ну, там час езды на электричке, я бы, наверно, не поехал. Или поехал бы, но тоски по нему не испытывал. Чего тосковать? Купил билет - и вот он, родимый. Катайся хоть каждый день. До обеда туда, после обеда - обратно. Или наоборот. Можно даже и по два раза в день, если сильно зачешется. 

    Другое дело десять тысяч километров. Число солидное. Даже на бумаге. Умом оно, конечно, переваривается. Зря, что ли, я его растил? Ум-то. Восток не зря называют Дальним. Здесь как на острове. И как в песне: "Только самолётом можно долететь". Кто не испытал, тому объяснять такое - пустое занятие. Не поймёт, не пережив. 

    И на деле всамделишном есть нюансы. Первый нюанс - невыездной я. Не в билетах суть. Просто мне дорогу стало переносить тяжело. Пламенный мотор сбоит в полёте. А ежели попробовать на паровозе, то за восемь суток (минимум) и окоченеть можно. Тыгдык-тыгдык, тыгдык-тыгдык... чаю не желаете ли? 

    Опять же, характер испортился. Пока, правда, не окончательно, но подванивать стал капитально: не переношу незнакомое обчество. Категорически. Ну, там, пять - десять минут - куда ни шло. Но не восемь суток. В паровозе "Россия" нет спальных вагонов. Значит, надо нам с супругой будет брать купе. Чтоб без посторонних. 

    А главное, волнуюсь я очень. Практически, из-за ничего. Вызвать у меня сердечный приступ легче, чем пальцами щёлкнуть. А Таганрог для меня - детство. И могила мамы. И могилы других родственников, начиная от прадеда... как там не разволноваться, когда вот сейчас, пишу, а уже на взводе.

    Три раза подряд мои поездки заканчивались вызовом бригады скорой помощи, а там - как масть ляжет. В предпоследний раз сбежал из больницы: назавтра билеты во Владивосток, а я на койке мечтаю. В последний раз схватило так, что на вокзале в Ростове в меня срочно в ускоренном режиме вливали кордарон и уговаривали проехаться в клинику. Какая клиника? Паровоз через сорок минут в Москву отходит! Спасибо Таньче the_best_of_all помогла нам с отъездом: в четыре руки с супругой мою тушку в вагон затаскивали. Весело было, да. Так что в очередной раз играть в рулетку особой охоты нет. 

    В Таганроге абрикосы поспели. Валяются россыпями вдоль дорог, как камушки на пляже. Камушки никому не нужны, разве что приезжим. "По несчастью или к счастью истина проста". Ну, и далее по тексту Геннадия Шпаликова. 

    Очень хочется в Таганрог, если бы... 

    Всегда воображение меня своей лаской не обделяло. А уж в болезни, во сне или с бодуна - особо. А ежели в болезни и во сне одновременно - к гадалке не ходи: нет такой нужды. Тогда, как сказал поэт, "раскрывается бездна, звёзд полна".

    Сейчас вот заболел. Температура тела лихорадочная. И бросает из стужи в тропики. И она раскрылась снова. Бездна эта. То я по парку в Таганроге бегал, вход в "Метро" искал (срочно надо было на самолёт до Амстердама успеть, а то билет пропадёт). Вокруг - пустотень. Ни метры этой, ни прохожих. И телефон бездействует. Как пальцами в него ни тычь, он какую то ересь вместо маршрута выдаёт. Типа, посылает. Но не в "Метро". И не в Амстердам. А гораздо дальше и без пересадок. Во сне это всё, конечно. Но обидно, как наяву. 

    А сегодня приснилось, что сижу я на каком-то симпозиуме. Кругом сплошь приличные люди, судя по одежде. Антураж соответствующий: круглый стол, перед каждым микрофоны, мониторы, указки лазерные, браузеры разноцветные и прочие сакартвелы. И посуда столовая. Тарелки красивые, вилки серебряные (это важно). В общем, сплошной монплезир и оттопыренный мизинчик. 

    Тамада тоже ничего себе такой. Предлагает в монитор глядеть, следить, как там графики бегают и синусоиды извиваются. А мне скучно (видимо, вводное слово лектора я вместе с вводным смыслом упустил). Берусь левой рукой за край тарелки. Красивая тарелка. Мейсенский фарфор. А вилкой в правой руке аккурат в центр тарелки тычу. Хоба - засветилась тарелка, появился интернет. Буквы какие-то, картинки.... Говорю жене: "О, смотри!" - и опять - "тыц" вилкой в тарелку. - Ничоси, - отвечает супруга. Но особо виду не подаёт. Как-никак инженер систематехник. Понимать надо. Профессион де фуа и прочим излишествам обучена. 

    А я раздухарился вконец:

- Гляди, - говорю, - Сейчас я ей голосом управлять стану: подношу рот к тарелке поближе и зычно так: "Новости Владивосток!" - и пошли родимые. Одна за другой. 

    Вот такой симпозиум. 

    Чаще, конечно, другие сны снятся. Про житьё-бытьё. Вот надысь снится, что болею. Лежа причём. Но встал невзначай, чтоб "Боржоми" попить. Открываю бутылку, а за спиной голос дочки старшей: "Папка, я приехала!". Я с индифферентным хлебалом, в своей манере:

- А чо так? И вечерним поездом сегодня опять в Ванкувер свой не вернёшься?

А дальше иронии с сарказмом мне не хватило. Сдулся я. Обнял её, заплакал и проснулся. 

    Вот некоторые гневно пишут: "Дорогая редакция, требуем запретить эти новогодние пьяные праздники: не хватает на них ни денег, ни здоровья!" А я категорически не согласен и предлагаю запретить такие письма, потому что денег никогда не хватает, а здоровья как нет, так и не будет, хоть ты пей, хоть хоть стихи декламируй. И ещё не пить можно. Но это уж кому как. 

    Мне такие зимние каникулы очень нравятся: не надо по холоду на работу шибздаться и сопли морозить. Сиди себе, чаёвничай. А если случайно не смотрел "Карнавальную ночь" или, не дай бох, про бессознательное путешествие в Петербурх, то вот тебе и пожалуйста, причина ещё раз не посмотреть. Ёлка, опять же. "Каждой иголочкой радаваит нас, радаваит нас". 

    Телефон, конечно, лучше выключить, если вы не попугай и надоело слушать и повторять: "И вас, и вас, и тётю Наташу (мать её). Щястя, здоровья, богасьтва всяко-разного..."

    Дети с внуками на Сахалин улетели. Приспичило им на лыжах кататься. Молодые. Ума-то нету... Так что на Новый год за столом, как в той песне про самовар, я и моя Лена. Много ли надо двум пенсионерам? Не надо много двум пенсионерам: икры там, гребешка чуть-чуть, крабов в плепорции, да торт "Наполеон", потому как традиция. 

    Послушали Волотьку, под гимн ноги скрепно потренировали, да и спать. Милое дело. Жена у меня сначала спрашивала: "Что ты делаешь, когда на работу не ходишь?" А сейчас вот вопросов не задаёт: спит, невзирая на время суток. Иногда получается. Хуже, чем у медведя, но все условия для этого имеются. 

    Что ни день, то светлее на улице. Из Таанроха вот присылают видео, как у них там клумбы цветут, а жители глядят на них и бурчат: "Погода плохая. Туман". У нас клумб нет, как и тумана. Слева, как сметаной, подёрнулся льдом Амурский залив, справа бодрится Уссурийский. Нет у нас тумана. У нас цунами объявили. Тридцатисантиметровое. Ей бо. Ежели где и выбирать тамаду, то только у нас. И конкурсы у нас интересные. Обычно. Неожиданные, с сюрпризом. Как в армянской лотерее. 

    "Наполеон" съеден. Чай ещё есть. Правильной дорогой идём, товарищи. 

    Не приходят в почту комментарии к постам моих друзей-читателей. 

Проверял настройки дневника: всё открыто, всё как надо. И чего тогда надо ещё?

    Писать можно про что хочешь. Или, что видишь. Как акын-саксаул. В крайнем случае, как грузинский тамада. Много, красиво и ни о чём. Но вся поэзия рано или поздно скатывается к прозе, а проза, в свою очередь, тонет в быту. 

    В перерывах между больницей и поиском лекарств (спасибо друзьям из Ливинтернета, помогают) бываю дома и на работе. Желание пойти в оперу или ещё куда, где культурно завлекают, как-то само-собой сошло на нет. Читаю книжки, чтоб с хорошим концом обязательно. Свадьба там, окончательное покорение Вселенной или, на худой конец, покупка велосипеда - приветствуются в сюжете. Смотрю мультики и телеканал "History". В основном. 

    А жена детективами увлеклась. Теледетективами, уточняю. Я их терпеть не могу: там, уже после пяти минут просмотра, совершенно ясно: кто дворецкий, а кто убийца. Так что, если иду на кухню вкусить даров, сразу огорчаю супругу тем, что канал с детективом переключаю. 

    Но однажды случилось невероятное: пришёл поужинать. В телевизоре, естественно, детектив неистовствует. Благородные кровя, девятнадцатый век. Все в сюртуках и кринолинах, с напомаженными усами и в рабочей позе за фортепьяной. Ну, вы понимаете. Рука тянется к пультику, чтобы "с глаз долой", и тут слышу, как та, что за фортепьяной, спрашивает у того, кто в добротный сюртук одет:

- Серёжа, а где Фёдор Модестович? - и что же я слышу от Серёжи? А вот что: "Нахуй-те. Нахуй-те, Лизочка". 

Опа, - думаю я сам себе, - а сюжет-то перестаёт быть томным. Интересные детективы, оказывается, стали показывать. С огоньком. Зря я их манкировал. Пробрало любопытство: 

- Жена, - спрашиваю, а куда это Серёжа сейчас Лизочку послал? 

    Недоумённые глаза супруги: "Никуда он её не посылал. Просто сказал, что Фёдор Модестович на охоте".

    Давно я не испытывал такого разочарования. Канал, естественно, тут же был переключён. 

А так... быт и быт. Дети радуют, внуки умиляют. Пашка, знаток окружающего мира, на уроке с аналогичным названием (в простонародье "Окружайка"), предложил учителю позволить ему провести урок. И провёл. Уж не знаю, что за тема, но на фото Пашка выглядит убедительно:

     Вообще, конечно, скромности Павлу Кирилловичу не занимать. Полюбуйтесь:

но на эту "Окружайку" я бы сходил. Посмотрел, как внук сеет и увлажняет. 

    С пятницы по воскресенье внуки у нас. Вчера я чувствовал себя не очень, поэтому попросил жену, чтоб упихала их спать сама. 

    Двенадцатый час. Скоро полночь. Как говорится, ничто не предвещало. Дверь в мою комнату открывается. Пашка:

- Привет дедушка! Скучаешь? - и лезет ко мне на топчан, ныряет под одеяло и занимает своё законное место у стены (чтобы от Серенького Волчка чего не получить). Похихикал про себя: уже как-то и не скучно совсем.  С полчаса смотрели Youtube. Про разные раскопки археологические и вполуха слушали околонаучные рассуждения. 

    Смотрю, отвернулся мальчик, засыпать стал.

- Паш, может, пойдём, я тебя в кроватку уложу? 

- Нет, я с тобой буду. - Повернулся ко мне, обнял своей ручонкой... ну, как такого прогнать?

- Паша, а, может, пойдём на кухню, я тебе сока налью, попьёшь, а?

- А, ну, ладно, пойдём. 

Вышли из комнаты. Я по квартире хожу, света не включая. А Пашка темноты боится. Я ему в их комнате даже ночничок включаю каждый вечер. 

Схватился за меня, прижался.

- Не бойся, Пашка. Я с тобой. 

Я с тобой. 

    Иду. Кислород и сопутствующие поглощаю из атмосферы, одновременно думаю ни о чём и под ноги смотрю. Ну, чем не Юлий Цезарь? Кефира себе вкусного купил. Мы, пенсионеры, очень уважаем кефир, клистир и сортир. Главное, чтоб регулярно и без задержек. 

    Если честно, я кефир не очень люблю. Я молоко обожаю. Топлёное. И парное - до безумия. Не отрываясь, могу пару литров из банки выдуть. Залпом. 

    Зачем тогда кефир покупаю? А я люблю его  "Боржомом" разводить. Пятьдесят на пятьдесят пополамлю. В детстве читал книжку "Тиунела" ("Тайна Пита-Као", "Парадокс профессора Глебова"). Вот из этой книжки, я рецепт бодяженья кефира и выцепил. Вкусно. Попробуйте. Рекомендую. Взболтать и смешивать. 

    Вот. Иду неспешно. Кефир я купил, куда ж спешить? И тут замечаю впереди фигуру полубомжеватого мужика. Не старый. Лет 30 - 40. Рядом на земле - клеёнчатая клетчатая сумка. Только клетки не синие, а жёлтые и коричневые. И телефон в руке. Приличный, между прочим, телефон. Ну, думаю, сейчас начнёт мелочь цыганить. 

    Отнюдь. Подхожу, мужик спрашивает:

- Скажите, что это за город? - вопрос конкретный, поэтому конкретно и отвечаю: "Владивосток". Ответил, и дальше пошёл. Хмыкнул только: очередные проделки Азазелло? Ну, как? Как?!  Как можно не знать, где находишься? Выпить столько - увы - невозможно. Авторитетно заявляю. Будут во временных провалах всё же мелькать обрывки воспоминаний. Да и, как Ленин сказал: "Владивосток - далеко..." (дальше он ещё кое-что говорил, но это к теме не относится), и перенестись во Владивосток, не заметив процесса, просто невозможно.

    Вот. Я ушёл. А мужик что-то увлечённо стал в телефон говорить. Видимо, сообщал своё местонахождение. 

    И пришло мне три решения этой загадки века:

1. Я с глузду съехал или, возможно, Матрица немного приоткрыла створки бытия. Или у мужика крышечка поехала внезапно. Бывает? Бывает.

2. Мужик - путешественник во времени и пространстве. Герберту Уэллсу - виват.

3. Железная дорога недалеко: порт рядом, ветки с товарняком постоянно в движении. Прицепиться к вагону и ехать, пока не надоест, или пока дорога не кончится. Ну, вроде хобби. Кто в шахматы, кто - на лыжах, а вот он - на паровозе. Е2 - Е4 - и в дамках: Владивосток. Или зов мятежной души спокойно жить не даёт. Цыган, наверно. Или алиментщик. Уже не узнаю. 

Может, вы подскажете?

    Холодно, аж яйца в тело втягиваются, чтобы не звенеть. Зима, однако. А у голубей, судя по всему, вечная весна. Курлычут на асфальте, хрюкают довольно, как поросята.

    Голубь, мужчина, полон решимости и красоты: зоб надул наподобие манишки оперного певца, вытянулся весь, как жердь на параде и - на цыпочках, строевым шагом - вокруг голубихи: "Э, женщина, обратите внимание, какой красавец!"

- Ах, уйдите, мущина, я в магазин спешу, - озабоченно, но рассеянно отвечает голубиха и убегает неспешно, так, чтобы голубю, если постараться, догнать было можно. А тот старается, лапками по асфальту перебирает:

- Оба! Оба! Оба!  Хошь, лезгинку спляшу? 

- Какие у вас, мущина, грубые желания! - но ход притормаживает и уже не по ровной мечется, а зигзагом, зигзагом... и хвостик время от времени поднимает. Вроде как юбку вздёргивает невзначай, чулки поправляя. Кокетничает напропалую. Голубю бы в самый раз вспомнить слова из песни про сбежавших урканов: "Товарищ, товарищ, товарищ малохольный, За что ж мы проливали нашу кровь? За крашеные губки, коленки ниже юбки, За эту распроклятую любоооовь!"

    Но мужчина уже и ослеп, и оглох, и ополоумел, уже и кровь у него от головы вниз, к более важным органам, хлынула. Погиб. Ещё один сгинул в пламени любви. Какой там холод? Всё жаром пышет!

- Женщина! Как вас там... Нина! Я ж серьёзно! И букет на восьмое марта, считайте, ваш! 

- Ну, штош... тогда добро пожаловать на борт, - голубица присела, крылышко по земле расстелила, - заходите, обувь можно не снимать...

И голубь по крылышку, как по трапу, - прямиком на голубиху. Два раза упрашивать не пришлось. Уселся, как в первом классе самолёта, затрепетал тельцем... и спрыгнул.

- Ой, а разговоров было, - недовольно отряхнулась голубиха... - на чай хоть зайдёшь?

- Некогда мне. За букетом лечу! 

И улетел, зараза. 

    Оно конечно, любовь. Как без неё? Но быт заедает. Да и холодно кругом. Зима ведь....

******************************************************

    Договорился с дочкой, что Пашку на выходные заберу. Вечер. Павел уроки делает. Ну, как делает? Его понукают, как лошадь в гору, а он вяло изображает деятельность. Не любитель он упражнений и чистописаний всяких. А тут ведь дед звонит. Любимый, между прочим. Надо ж послушать, о чём. 

    Послушал. Услышал. На радостях забросил домашку по русскому, стал эпохальное полотно ваять. 

    Справа на полотне - дедушка. Он какую-то домашнюю подводную живность на поводке выгуливает. Слева - акулёнок Пашка. Он к дедушке спешит. И от чувств в его душе цветы распускаются...

    А у многодетной мамаши крышечку сорвало. Устала она акулёнка Пашку понукать, чтобы уроки делал. Порвала картину.  

    Потом, конечно, извинялась: Пашка плакал. Обещала, что склеит полотно. Будет память. И ей, и мне.

    Рукописи не горят, а полотна не исчезают. Прекрасного много не бывает. 

******************************************************

    Идём с Пашкой из школы. Уроки завершились, и пятница плавно перетекает в выходные. Пашка довольный. Щебечет, не переставая. В основном, конечно, про компьютерные игры и всяких живых существ. И про неживых тоже. Про рассаду, черенки и аметистовую друзу. Про весну и головастиков...

- Деда, а ты знаешь, сколько учеников у меня в классе?

- Ну, откуда? Не знаю. Расскажи.

- Тридцать пять! Но это меньше баобаба. Вот если взять примерно тридцать девять учеников и двух учителей, тогда это будет, как баобаб!

    Пятница. Мы с Пашкой идём ко мне на все выходные. И Это прекрасно. 

44 - это вам не это...

    Сегодня хоронили единственную дочь одноклассницы. Привычно, когда уходят уже пожившие, трагедия, если родители хоронят своих детей. Отпевали в храме Кирилла и Мефодия. 

Из класса пришли все, кто смог прийти. Как могли, поддерживали Светлану и Валеру. Валера капитан. Обнялись. Тот момент, когда слова не нужны. 

   Воздух в храме зыбкий. То ли от пения, то ли от фимиама. А может, и от волнения. До "Вечной памяти" не достоял. Когда всё поплыло, плюхнулся на скамью. 

    Девчонки подходили, ненавязчиво интересовались: всё ли со мной нормально. Девчонки... бабушки. И я - дедушка. С палочкой. Остро почувствовал, как неумолимо время. А ещё понял, что вот они, все из класса, все, кто будет жив, придут и простятся со мной. Без сомнения. Я про этот класс, который во Владивостоке. Что касается того, в Таганроге, - не уверен. Даже если в Таганроге помру. Другие люди, другое воспитание. Здесь проще. Без подковырок, без "а сколько ты получаешь?", "а кем работаешь?"... да какая разница вроде бы. Нееет. Сравнят: выше - ниже, богаче - беднее, у кого кровь голубее, у кого - пожиже. Зачем?

    Эти, во Владивостоке, интересуются здоровьем, стремятся шуткой поднять настроение и радуются просто от того, что мы собрались, мы - вместе, мы - живём. Всего лишь. 

    Впрочем, видимо, просто чёрные мысли в голову лезут, и зря я на приятелей детства наговариваю. 

    Был вечер, и, Бог даст, будет утро. 

    А утром наша годовщина свадьбы. Я и Ёлка вместе 44 года. Чем не юбилей?

    Купил билеты на ероплан Владивосток - Москва и обратно. Планирую мероприятие на август. Жаль, что сейчас самолёты до Ростова-на-Дону не летают, а чугунка продаёт билеты на поезда дальнего следования только за девяносто суток. Придётся ждать и ломиться за ними в мае, вместо Первомайской демонстрации. С надеждой купить. Очень не хочется из Москвы в Ростов на автобусе ехать. Чокнуться можно столько времени сидеть скукожившись. 

    Про здоровье не хочу. Всё прекрасно. А что не прекрасно, то замечательно. 

    Пашка совсем не хочет учиться. Бедная многодетная мать Катерина говорит, что приходит чадо из школы с девственно чистыми тетрадями. По телефону заявил ему, что не будет ходить ко мне, пока учиться не начнёт. Мамаша же пообещала отправить сына в садик. В садик он тоже не хочет. Зря. Я бы пошёл. Там все условия для комфортной жизни: и кормят, и песни разные хором распевать учат, и сон дневной, и прогулки всякие. Опять же, поделки из говна и палок, счастье для родителей. Материться, помню, там нельзя. Но этот факт как-нибудь пережил бы до лета. 

    Двухмесячный отпуск подошёл к концу. Быстро и незаметно. Вдохновляет только то, что нагрузки (кроме государственной аттестации заочников) до Нового года у меня нет: критически оценив своё состояние, позвонил в колледж, извинился и отказался от почасовки. 

    Что делал в отпуске? Да ничего. Так, по мелочи поковырялся. А в остальное время спал, ел и принудительно прогуливал себя. Читал ненапряжное фэнтези, смотрел советские мультфильмы. Турпоходы к врачам. Так и отпуск прошёл.

    Единственно полезное: в отпуске открыл для себя прозу Виктора Петровича Астафьева (ну, неуч я и охломон!). Каюсь, раньше не читал. А тут... повесть в рассказах "Последний поклон". Читая, вспомнил себя маленького, бабку, увезшую меня в глухую деревеньку Амурской области, крестьянский быт, запах пойла для скота, визг кастрированного поросёнка, металлический  перестук пустых бидонов, которые везу в телеге на молокоферму, весеннюю непролазную грязь и пение жаворонка в бездонном небе. Сильная вещь. Потрясающая книга. Смакую не торопясь, с остановками. 

    Пашка учится только под приглядом и после ста напоминаний. Рассеян и задумчив. Ушёл в себя. Не хватает ему того маминого внимания, когда он был в семье самым маленьким. Молчаливая ревность. Где это видано, чтоб он к бабушке лез обниматься? Деда вполне хватало. А тут... Н-да.

    На моём дне рождения Пашка произнёс тост, который начинался словами "любимому деду от любимого внука". Конечно, трогательно. Все "ах-ах". Некоторые хихикали. А у меня ассоциации с надписью на могильном памятнике. Обнял Пашку. Ощутил, как он меняется. Глаза грустные, взрослые. 

Фридрих Фридрихович Энгельс

Александр Александрович Блок

Константин Михайлович Симонов

Николай Алексеевич Некрасов

Зиновий Моисеевич Высоковский

и много других замечательных людей. А Андрей Львович Ургант умудрился даже в тот же год на свет появиться. 

"Час зачатья я помню неточно". Час рождения - 16.45 по Москве. 

Торт в виде книги в 1964.

Саманная хибарка на отшибе Таганрога в 1972.

Самоволка в 1975.

Несколько дней рождений в море, на вахте.

Говорят, плохая примета отмечать сорокалетие. Отмечал. С размахом: эйфория. Успех. Акростих "Поздравляем" ("Пожалуй, ровня вы звезде..."). Расцвет сил. 

50 лет. Силы те же, эйфория ушла, опыт пришёл. 

Больницы.

60 лет. Резко сдал. Последний раз радовался своему дню. 

Дальше что ни год, то испытания. "Про себя" стало неинтересно.

65 лет. Появилась Ленка, младшая внучка. Четырежды дед. 

66?

    Вчера отдавал супружеский долг: прогуливал жену по городу.

- Куда, - говорит, - пойдём? - А сама уже с утра в торжественной причёске, на каблуках и платьюшко покрасивше надела. Ох, уж мне эти утренние вопросы! Ну, не скажешь ведь: "Как всегда, до аптеки". Обидно ей от такого ответа будет. Вздохнул: "Веди, Сусанин, куды хошь". 

    Вот она и повела. Сначала - на автобусную остановку. Чтоб прокатиться до центра. Я уже тогда, на переходе к остановке, устал. Суворов через Альпы легче перелазил. Ноги у меня не идут. И качает из стороны в сторону, как пьяного матроса. Я даже, чтоб соответствовать, запел: 

Приятели, смелей разворачивай парус,

Йо-хо-хо, веселись как чёрт!

Одни убиты пулями, других сразила старость,

Йо-хо-хо, всё равно за борт!

Песня такая была. Душещипательная. Про море. Н-да... Идём, значит. Попугая не хватает, конечно, а жена припев подхватывать категорически отказывается. Поддерживает меня, конечно, но с таким видом, что "не обращайте внимания, люди, пусть поёт. Какой с ущербного спрос?"

    Вот так до набережной и дошли. Я ещё заметил: скамейки, суки, убрали куда-то. Ни одной по пути следования. А тут ноги. И сердце. И посидеть бы... а мы всё идём. У интеллигентных людей такое занятие променадом называется. Если б я таких, удручённых высшим образованием и вскормленных в пажеских корпусах встретил, всё бы им высказал. Но, критически осмотрев окружающий мир, таковых не обнаружил. Вокруг всё больше такие же, как и я. Рабоче-крестьянские морды кирпичом. Идут себе озабоченно и не оборачиваются. И мы идём. Долг же. Супружеский. Понимать надо. Платье, опять же. И туфли в тон. Праздник же. Какой-никакой.

    На набережной ремонт. Всё, как нам нравится: груда стройматериалов, бетон, песок, щебень. И всё огорожено. Индустриализация. Урбанизм и прочие невысказанные матершинные слова. Такой пейзаж - хоть сейчас на выставку авангардистов. Скамеек, правда, и там нет. Дети у фонтана на машинках катаются, сладкая вата на палочках, сувениры, балалайки - это да. Этого добра в достатке. А скамеек дефицит. Так что дышим стоя и улыбаемся.

    Я улыбался, улыбался и за таблетками полез. Нагулялся, наверно. Или радоваться устал. 

- Брось, меня, - говорю, - жена. Чувствую, отдал я тебе долг до копейки. Сейчас концы отдавать начну. 

   А она упёртая. - Пойдём, - говорит, - пообедаем куда-никуда. Вкусим недомашней пищи. А то я готовить не хочу и праздник опять же. Единения. Вот и поедим. 

    Я говорю, - это для тебя: "Единения". А для меня уже давно "Иди? Не, не я". 

    Но уговорила. Пошли шалман искать. Чтоб без цыганского "ай-нанэ", тихо, пасторально и за отдельным столиком где-нибудь в уголке. Как Штирлиц в "Элефанте". И чтоб еда съедобная. Забегая вперёд (чтоб я так жил, как бегаю) скажу: такого не нашлось. Кругом сплошь народу чуть меньше, чем шпрот в банке. Чего им дома не сидится? Ну, я-то ладно. Супружеский долг посильно отдаю. Причина уважительная. Стал бы я просто так по ресторанам шастать. Ещё чего. Гомон, гвалт, как на птичьем базаре. Эскалопы эти с дефлопе. Крутоны. Прочие несъедобные изыски. И духотища внутри заведений. Топор вешать можно, а дышать не получается. А симпатичные заведения симпатично закрыты и не работают. Праздник же. Дурак, кто не понимает. 

    Поехали домой. И там уже я позвонил в злачное заведение и заказал нам эскалопов, дефлопе и крутонов всяких разных. Так и день прошёл.

    Вообще я нескучно отпуск провожу. Иногда гуляю, иногда читаю. Читаю всё больше ненапряжное. Чтоб глаза смотрели, а мозг отдыхал. Увы, аудиокниги в меня не входят. Отвлекаюсь и теряю нить повествования. Потому что о своём думаю.

    Вася и Пашка в честь каникул осчастливили, несколько дней у нас пожили. И Ленка. С возрастом на своём примере понимаешь разницу между отцом и дедушкой. Отец - воспитывает. А дедушка ещё и утешает. Это, если, в двух словах. В своё время поймёте.

    Работать вовсе не хочется. И, если не волноваться, то сердце ведёт себя вполне прилично. Нет уже тех ежедневных приступов (тьфу-тьфу-тьфу).  Сказывается, видно, то, что погода успокоилась. Без сильного ветра и проливного дождя. Да и факт, что в присутствие каждый день ходить не надо, позитивно на здоровье влияет. Да, с пацанами работать нравится. Моё. Пусть они иногда изворачиваются, врут, считают себя умнее и ловчее преподавателя. Пусть. Это мы проходили. Сам курсантом был. Но вот когда они в долбоящеров игру начинают... знаете, как в том одесском анекдоте: двое на трамвайной остановке. Подходит трамвай. И один из этих двоих в открытую дверь у водителя спрашивает:

- Скажите, я доеду на этом трамвае до вокзала?

- Нет.

Тогда засовывается другой: "А я?" - вот тогда (и часто) уже сдержаться не могу. Да и надо ли? 

    Работать, конечно, и в отпуске приходится. То надо сделать рабочую программу дисциплины. Причём, срочно! Ага. Моя дисциплина по этой новой программе начнёт читаться в 2026 году. А им - вынь, да положь. Вынул. Положил. И приписал, что если за время до 2026 года им взбредёт шрифт в программе изменять, вид табличек или расчасовку новую вводить - то - сами, сами. Без меня. Потому что идут они корове на рога с такой срочностью, чтоб я в отпуске их дурью маялся. То новшества какие заводят. Сами заводят и самим же отчитываться надо. А ты выполняй. Так же срочно. Чтоб они вовремя отчитались. 

    И вроде бы всё хорошо. Отпуск. Праздник. А на антидепрессантах. Потому что не чувствую праздника. И мамы не хватает. Жили порознь, а ушла и - пустота. Дыра в душе.

    Раньше традиция была: когда пассажирский лайнер отходил от причала, с него бросали на берег ленточки бумажного серпантина. Непрочные тоненькие ленточки. Последнее "прощай". Они -  всё, что связывает уходящих с теми, кто ещё  стоит на берегу. Провожающие держат эти ленточки и смотрят на тех, кто уплывает. Лайнер отходит. Ленточки рвутся. Всё. Не склеишь. 

    Пашка наказан родителями: оставлен на два месяца без компьютера и интернета. А всё потому, что ученик второго класса "А" с прибором положил на школьные занятия. В классе записывает в тетрадь максимум пятую часть того, что необходимо. Дома уроки не делает вовсе. Нет, делает иногда. Когда мама рядом сидит, а мамин парабеллум лежит недалеко от неё на письменном столе. Стоит только многодетной мамаше отвлечься на других своих, не менее родных и любимых детей, как Павел уже весь в планшете (Youtube, компьютере... подчеркнуть нужное). Уроки? Уроки подождут. Чо спешить? Впереди ещё десять лет увлекательного посещения школы. Вот такой пердюмонокль. 

    Звоню вечером любимому внуку:

- Паша, ну, как же так? Я по тебе соскучился. Очень-очень соскучился. А родители же не отпустят тебя ко мне (не отпустят, факт: у пацанов в комнате и компьютер свой, и планшет, и телек, к сети подключенный), раз ты уроки не учишь. Может, тебе что-то мешает? Ты скажи, чем помочь? Может, что-то не получается?

- (сквозь рыдания): даааа... не получается, дедушка...

- Что не получается, Паша?

- Цели достичь не получается... (рёв).

    Ревём оба. Он - в голос, я - беззвучно. 

    Сухо, "у кратцее", в общих чертах и неразмытых пока воспоминаниях прошедшего. Просто, чтоб не забывали. 

Из прекрасного: внуки растут. Младшая скоро заговорит, судя по всему.

    Папе моих внуков сегодня, судя по шарам, стукнуло 39. Не по шарам стукнуло, а так, вообще. Он немного вдохновлён датой, но чуть больше загружен буднями. Сказывается радость батеринства на неокрепший мужской организм. Ничего, я всё время повторял: тяжело подростку до 42 лет. Дальше подросток привыкает. Втягивается. 

    Из удивительного: жизнь продолжается. Третий месяц, почти каждый день, за редкими исключениями, - приступы аритмии. Это мучительно. Но объяснять вкус бананов тем, кто их не ел, не буду. 

    Был ли я в больнице? А как же. Был. Вот в больнице пять дней - ни одного приступа. Что ж, неплохо. Скучать не давали. И обследовали, чем только могли: и градусник подмышку совали, и шланги разные я глотал не хуже факира, и проводами был опутан, как придорожный столб, и просвечен всячески разными способами в особо извращённой форме. Вот зелёнки разве что пожалели. Экономили, видать. 

    Из новообнаруженного: отсутствует кровоток в правой позвоночной артерии. Директор центра "Здоровые сосуды", куда я позвонил, сообщить эту радостную новость, отреагировал одним словом: "Прикольно". И это лучшая оценка происходящего со мной по моему мнению. 

    С одной стороны, грустненько, что мозг снабжается не по нормам ВЦСПС, а по остаточному принципу, но ведь есть и плюсы! Во-первых, греет обоснованное подозрение, каким бы я умным был, если б не это досадное недоразумение. А во-вторых, теперь я смело могу заявлять курсантам: "Мне, чтобы объяснить тебе вот эту хрень, спинного мозга хватает, а ты уж, будь любезен, напряги полушария. Желательно те, что выше поясницы". 

    Из суетного: лето кончается, так и не начавшись. Дожди, дожди, дожди и редко - солнышко. Воздух по утрам пронзительно пахнет сентябрём. Вчера видел стрекозу, предвестницу осени. 

    Ознакомился с расписанием занятий на пятом курсе: с понедельника по четверг по три, четыре пары в день. И больше по четыре, чем по три. В таком темпе надо продержаться до конца сентября. Там полегче будет. Главное, не свалиться. 

    Мне приснилась песня. Не музыка, а именно песня. Слова её плыли в воздухе, росли, приобретали объём, цвет, звучание и цветочный запах. Безоблачное небо, а в нём - неспешно - вишнёвые слова. Слова разбухали, взрывались и разлетались буквами, чтобы снова сложиться в слова, но уже на других языках. Я не знаю, о чём была песня, но смотрел и слушал её с удовольствием.

    Теперь цифрами.

1. Недавно внучке исполнилось девять месяцев. Одинаковое время для "везде и нигде" и "для себя и нас". 

Пусть этот мир будет так же добр для неё, как и мамкино нутро. 

2. Сегодня Владивостоку исполнилось 162 года. Немного меньше, чем Багдаду, это правда. Но возраст - не всегда показатель счастья. Как метко заметил классик эстрады "Жизнь - это вам не майский день, Где все танцуют и поют". Увы. 

    Мне 65. Из них я пятьдесят пять лет прожил во Владивостоке и лишь десять - в Таганроге. Самая серьёзная ошибка, совершённая мной: живя здесь, я мечтал быть там, а находясь там, тосковал, что не здесь. Владивосток - это дошкольное детство. Таганрог - начало и конец юности. Взрослая жизнь без прикрас - Владивосток. Говорят, нельзя одновременно любить двоих. Может, и так. Но это не точно: нельзя одновременно любить двух женщин. Возможно. А скольких родственников можно любить одновременно? Маму? Папу? Детей? Внуков? Вот и с местами, где живёшь, это правило не работает. Ты врастаешь в них, они в полной гармонии живут в тебе. И не надо выяснять, кого из них ты любишь больше: маму или папу. Любить надо Родину и фруктовое мороженое. Иногда - чебуреки. А маму с папой и всё остальное - уважать. Если, конечно, оно того заслуживает. 

3. Московское издательство "Моркнига" напечатало и выпустило книгу, на обложке которой есть моя фамилия. 

Типография университета готовит к печати ещё два учебных пособия: "Подготовка судна к плаванию во льдах" и "Маневрирование и управление судном". Там фамилия одна: моя. 

4. Очень хочется в соавторстве с коллегами выпустить учебник по судовождению. В нём предполагается рассказать и про основы теории судна, и про азы навигации, мореходной астрономии, гидрометеорологии, технологии перевозки грузов, а также про волны выше сельсовета. Чтоб, если, не дай бог что, знать, как бороться и преодолевать. Свою главу, "Основы маневрирования судна", я написал. 

5. Уже две недели и ещё до конца июля будут проходить государственные экзамены и защита выпускных квалификационных работ у судоводителей. Какой-то безалаберно-беззаботный выпуск. Готовых работ своих дипломников я до сих пор в глаза не видел. Ну-ну. 

6. Я устал. Очень. В зеркало, чтоб не пугаться, смотрю либо прищурившись, либо одним глазом. Во избежание. Многое угнетает. Абсолютно никуда не хочу выходить из дома. Заставляю себя. Вот, до конца июля - на работу. Если есть свободный день (а его в настоящее время нет), через "не хочу" одеваюсь и иду сделать кружок вокруг района. Тут ещё надо бы добавить "и если есть силы", но про это вовсе не желаю говорить. 

Горжусь 

    Вот, к примеру, моряк. Существо предельно понятное: на груди - тельняшка, на ногах - брюки-клёш, на голове - бескозырка, в голове - крюйс-пеленг с поворотом. Танцует "Яблочко", умеет "так держать", зюйд-зюйд-вест, вязать узлы, махать флажками, материться и есть макароны по-флотски. Моряк полезен в быту, галантен с женщинами и ни разу не замечен дальше театрального буфета.   

    Моряка обучить просто. За шесть лет-то и вовсе плёвое дело. Конечно, если есть флажки и макароны. 

    Другое дело, если в семье заведутся юные биологи. Мне, как моряку (с флажками, естественно), не понять их терминологии (не то, что зюйд-зюйд-вест!) и любви к гемизиготам. А ещё совсем непонятно, как и где их учить, если они всё же заведутся. 

    Вот Пашка. Полюбуйтесь:

    любит, как все дети, мороженое, имеет плохой аппетит и пагубную страсть ко всему живому, независимо от размеров и ареала обитания. 

    Втихую выуживает из портфеля старшего брата учебник биологии и штудирует его самостоятельно. Это в первом классе. А до того, как научился читать, запоем смотрел (и смотрит) на "Youtube" исключительно передачи с уклоном в биологию, океанологию и в прочие молекулы с вакуолями. Может замереть на час, рассматривая передвижения муравьёв или букашек. Рисует и лепит выдуманных существ и поясняет мне про ДНК. Играет в компьютерную игру "Spore", где этих существ можно конструировать. Легко проконсультирует, как называется тот или иной гад или рыба. И с этим надо что-то делать. Потому что. 

    Пашка вводит в ступор продавцов в магазинах, затевая с ними светский разговор про митохондрии. 

    Я уже давно не перепроверяю (бессмысленно) информацию, которой Павел поделится о живом мире. Ну, а спорить с ним об этом - себе дороже: можно, как говорят японцы, "потерять лицо". Всё, что остаётся, - любить и растить. И кормить, учитывая хилый аппетит. 

- Паша, ешь. Кашу обязательно надо доесть. Она силы даёт. Знаешь, как называется эта овсянка? "Геркулес". Ты знаешь, кто такой Геркулес?

- Знаю. Геркулес - это жук. Он - самый большой жук в мире. Его длина... (и тэдэ).

- Бабушка, ты можешь представить себе тиранозавра с автоматом? - Бабушка, представив, и, давясь смехом:

- Нет, Пашенька. Не могу. Это очень страшно. 

- Ну, а если он против фашистов? В каске и с автоматом?

- Тогда да. Тогда - могу. 

    Ну, почему растёт не моряк? Почему биолог? Я же ему в лёгкую могу любую тему, затрагивающую управление судном, объяснить на пальцах. И про крюйс-пеленг, и про зюйд-зюйд-вест. Но объяснять то, что хлопцу не интересно - контрпродуктивно, даже если у тебя флажки и тельняшки есть. Здесь аккуратней надо, чтобы отторжения не было. 

    Катька, Пашкина мама, умела флажки и материться лучше всех в классе. Уж очень я мальчика хотел.   

    А тут - биология. Без песен "А когда на море качка" и без рассказов про волны выше сельсовета. Без криков "Каррамба" и страшилок про Себастьяна Перейро, торговца чёрным золотом. Без "Чёрной Жемчужины" и Джека Воробья. Пардон, капитана Джека Воробья. Беда. Огорчение.

    Вот где найти кружок с вакуолями и ихтиозаврами? Чтоб поблизости и хороший. Чтоб про жуков и микроорганизмы исступлённо  рассказывали. И главное, чтоб относились к Пашке, как к взрослому, не сюсюкая. Он другого обращения не понимает.