Я не из тех, кто может утешить, успокоить в нужный момент. Тем более дать совет. Я просто впадаю в ступор. Потому что говорить правду: тяжело. Да кому она, к черту нужна? А неправду: гадко. Просто гадкомерзконизко лгать близкому человеку. Толкать его еще глубже в бездну. Поэтому мне легче молчать. Я могу слушать бесконечно. И это не будет пустым. Меня и саму на изнанку вывернет за то время, пока ты будешь говорить. У меня не сердце болит, нет. Душа. За тебя. За себя уже переболела, приелось. А за тебя больно. Я просто чувствовала последние несколько дней, что не так что-то. Просто неприятный комок где-то внутри застрял и не давал покоя.

Прости, что я могу сказать лишь вот так вот резко, как сказала там, в теме. Если бы я могла, то просто бы обняла тебя сейчас. Крепко-крепко. И не отпускала бы. Я бы слушала тебя до конца, а потом шептала всякие глупости. Им ведь всегда есть место в нашей жизни. Я бы просто была рядом. Если, конечно, то тебе было бы надо.

Ничего не образуется, Саш, но все точно будет хорошо. Черный всегда разбавляется другим цветом. Иначе бы он просто потерял свою силу. Ты справишься. Перешагнешь. Даже без меня, все равно справишься. В тебе есть сила, внутри. Стержень, который сложно сломать. Ты не сломался, нет. А трещины, их еще много будет.

Кажется, уже наступила Пасха. В прошлом году мы встречали ее в поезде Москва-Белгород, устроившись полулежа втроем на нижней полке плацкарта и поедая купленный Кристиной куличик. Я еще тогда умудрялась высказывать весьма атеистические идеи или хотя бы мысли о том, что понятие веры и вопрос о божественном происхождении Христа весьма относительны. В конце концов вера, которую мы исповедуем, названа именно его именем. Личность Иисуса, наверное, загадка на все времена. Мне в этом плане очень нравится книга "Код да Винчи" (восторг по поводу фильма тоже не могу не выразить). Но тогда мы дружно посмеялись над абсурдностью моих слов в такой дней и тут же переключились на какую-то другую тему. Та поездка все же была для меня глотком свежего воздуха, глотком свободы. Я вырвалась из клетки, расправила крылья и только-только полетела... Так мне на шею накинули удавку, заставив добровольно вернуться в тюрьму - со сгнившей человечиной внутри. И сейчас меня день за днем трясет просто от физического ощущения несвободы. Будто бы эта клетка внутри меня, и вот почему у меня так болит за ребрами.
Но надо что-то делать. Точнее, мне просто необходимо что-то делать. Мне противопоказано сидеть сложа руки. Я начинаю думать. Как сейчас, например. Думать о тех вещах, которые сейчас совершенно неуместны. Лучше я буду ковыряться в каком-нибудь тексте, нежели в самой себе. И то, и другое я крайне люблю, но если первое меня при должном усердии и глубине моих копаний приведет меня, по крайней мере, к заключительному этапу по литературе, то первое к черт знает чему и навряд ли сильно хорошему. Только куча сомнений, неуверенность в себе, своих силах и своем выборе. А еще ненужные надежды. Не ненужные даже, просто тому несужденно сбыться. А я то сейчас ловлю себя на том, что уже надеюсь. Именно поэтому мне нужно что-то или кто-то, которые будут меня тянуть к земле, к реальности. Я хочу. чтобы меня закрутило, просто крышу снесло. Хотя бы как в ноябре.

И не дай Бог, мои майско-июньские планы сорвутся из-за этой черт-знает-какой и черт-знает-откуда-взявшейся болезни. Услышь меня хотя бы сейчас, раз не слышал столько лет. Раз не откликался маленькой девочке, по ночам с детской наивностью опускавшейся на колени на холодном полу и складывающей ладошки в молебельном жесте. Пусть это будут лишь последствия элементарного переутомления, того нервного срыва или вовсе возраста. Пусть это не выльется во что-то более серьёзное. Я хочу жить, безумно хочу. Я же ничего не сделала в этой жизни, не оставила след, своего имени. Да я и не жила толком. А сейчас нужно лечь спать, потому что после приступа я спала крайне мало, будто бы подсознательно избегая этого состояния. Может, именно из-за этого у меня практически весь день ноет за грудиной. Но слишком уж сильный отпечаток в моей памяти оставила смерть Алины несколько лет назад.

А я играю в затворника. И не потому, что мне это нравится, а потому, что по-другому как-то не выходит. А еще все с кем-то ссорятся, кто-то кому-то надоедает, они кричат друг на друга, обижаются, потом жалуются кому-то еще и не находят выхода из этого чертова круга. А я сижу, слушаю и глупо улыбаюсь. Я ни с кем не ссорюсь, никого не посылаю и все у меня прекрасно. Просто потому что у меня никого нет. Я пью кофе в кофейнях одна, читаю книги и стихи самой себе и песни пою все той же себе. У меня есть я, это же хорошо, правда? Мы со мной гуляем по городу, правда вот я, которая обещала себе-второй как-нибудь взять фотоаппарат, все время о том забываю. Он лежит разряженный, и даже сейчас я, покручивая в голове мысль, что надо поставить на зарядку, не встаю со стула и, естественно, того не делаю. Мне никто не звонит, разве что из Питера, да сообщения из Калининграда, но все это ни здесь, ни со мной, и будто бы в другой жизни. Меня грызет изнутри осознание того, что этих людей, их улыбок, смеха, любви, у меня никогда всецело не будет. Может, еще полгода-год, а потом они просто останутся в прошлом, станут им. А я то останусь вот такая, неуклюжая в этой непонятной жизни, не сумевшая понять ее, останусь только с собой. И вот странно это. Мне большую боль причиняют не люди, а то, когда они уходят: сами или же просто плывя по течению - не важно. Но опустевшее место в сердце еще долго кровоточит и отдается тупой болью: будто с корнем выдернули.

А сегодня ночью мне снился сон. Они мне давно не снились. И в этом сне было все то, чего у меня нет и не будет. И звонок Аны, и встреча с другом детства, и соленый ветер Балтики. И объятья-поцелуи в самой западной точке России, и ночные разговоры под покровом белых ночей, и письма, письма, которых я никогда не дождусь. И это ощущение нужности, теплом разливающееся внутри, и душа зажившая, без синяков и ссадин. И я дышудышудышу. Живая. И у меня есть кто-то кроме меня. И я есть у кого-то.