Цитата в предыдущем посте вполне так универсальна. Да и любовь понятие очень относительное и растяжимое. Поэтому я всегда предусмотрительно заменяю его на две категории "нужен" и "быть нужной самой".

У нее чувство дежа вю, а у меня горечь на языке от сигарет и ощущение предопределенности. Я никогда не была фаталисткой и тем более не хотела ей быть. Но я становлюсь ей. Неправильной какой-то фаталисткой, конечно, просто мне мои собственные посты кажутся до ужаса пророческими. 

из поста от девятого апреля, четырех месяцев еще не прошло, а на душе синяки появились еще по началу третьего. А сейчас на сердце рваная рана:

Меня грызет изнутри осознание того, что этих людей, их улыбок, смеха, любви, у меня никогда всецело не будет. Может, еще полгода-год, а потом они просто останутся в прошлом, станут им. А я то останусь вот такая, неуклюжая в этой непонятной жизни, не сумевшая понять ее, останусь только с собой. И вот странно это. Мне большую боль причиняют не люди, а то, когда они уходят: сами или же просто плывя по течению - не важно. Но опустевшее место в сердце еще долго кровоточит и отдается тупой болью: будто с корнем выдернули.

 А сегодня ночью мне снился сон. Они мне давно не снились. И в этом сне было все то, чего у меня нет и не будет. И звонок Аны, и встреча с другом детства, и соленый ветер Балтики. И объятья-поцелуи в самой западной точке России, и ночные разговоры под покровом белых ночей, и письма, письма, которых я никогда не дождусь. И это ощущение нужности, теплом разливающееся внутри, и душа зажившая, без синяков и ссадин. И я дышудышудышу. Живая. И у меня есть кто-то кроме меня. И я есть у кого-то.

На самом деле я долго это оттягивала. Вот такую вот запись. Глушила-глушила в себе, а потом, в один момент, давление стало слишком сильным и затвор не выдержал. И тихие всхлипы, когда внутри - адская боль, и слезы только в глазах, стекающие не по щекам, а куда-то по виску, просто потому что нет сил встать. А потом я курю на балконе. Уже не реву, просто курю. Но все равно ужасно пошло. Не тушу окурки и бросаю на траву. Хочу, чтобы она загорелась, чтобы все загорелось, чтобы кто-то умер, чтобы кому-то было больно. Кажется, я сейчас цитирую недавно написанный пост за Алису. Нет, не кажется. Я знаю. И еще не раз сделаю это в данной записи.

Но окурки тлеют, тлеют медленно, не гаснут, огонек все горит и горит, но пламя никак не разгорается. А потом, вселив в тебя надежду, что будет, да, все будет, гаснут. Оставляя пустоту от несбывшихся надежд и горечь вовсе не на кончике языка - на кончике языка остается сладость - а где-то там, глубже, у неба. Горькое и обидное всегда заседает глубже, нежели радостные, счастливые моменты. На то они и моменты, чтобы проходить, исчезать, будто и не было. Они как вдох, который тут же нужно выдохнуть. Даже не поняв, что ты дышишь. Что это не фон, это - суть. А горечь, она тягучая и нескончаемая. Ее можно давить в себе, засыпая сахаром или же солью, но она все равно пробьется. Когда-нибудь, когда ты будешь к тому не готов. А разве вообще можно быть готовым? Готовым к тому, что в тебя выстрелят, пырнут ножом, собьют на машине? Что самолет, на котором ты летишь, разобьется о скалы? Что тебе не разобьют, нет, сердце, а просто оставят рваную рану. Как небрежную надпись на стене собора: тут был я, мол, пойду дальше. Пометили. А я помеченная. Болью, разочарованием, обидой. 

Она ответила, а значит этот пост закончен. Потом, если будет иметь смысл.

И песня, ставшая для меня сегодня отчасти пророческой. Ее крутили по русскому радио два раза, а мне кажется, что весь день, пока я была на работе.

Небеса мои обетованные,
Что же вы молчите опять, высотою маня.
Небеса мои обетованные,
Нелегко пред вами стоять, так услышьте меня.

Солнцем разбужена
И укрытая тоненьким кружевом,
Я вдыхаю ее, забираю ее,
Полусонную, в плен без оружия.

И как без нее теперь?
Как продлить эту краткую оттепель?
Прижимаю сильней, да прибудет во мне
Ее запах и родинка на спине.

Но время не вернуть, а счастье слепо,
Вижу два её осколка неба,
И теряются слова...
Синева-нева-нева-нева...

Небеса мои обетованные,
Что же вы молчите опять, высотою маня.
Небеса мои обетованные,
Нелегко пред вами стоять, так услышьте меня.

Как все неправильно,
И за что полюбила она меня
Объяснения нет, она послана мне
За десяток веков ожидания.

Солнцем разбужена
И укрытая тоненьким кружевом,
Я вдыхаю ее, забираю ее,
Полусонную, в плен без оружия.

Но время не вернуть, а счастье слепо,
Вижу два её осколка неба,
И теряются слова...
Синева-нева-нева-нева...

Небеса мои обетованные,
Что же вы молчите опять, высотою маня.
Небеса мои обетованные,
Нелегко пред вами стоять, так услышьте меня.