ЗЕМЛЯНИЧНАЯ ЗИМА.
Гламурный роман.

Любой роман – это дерево с сильными глубокими корнями, мощным стволом, множеством веток и веточек, с музыкой ветра, притаившегося в кроне, с легким шепотом листочков и веселым пением птиц. Гламурный же роман – это еще и цветущее дерево.


« Я, земляничною зимой,
Превозмогая снежный зной,
Любя светло и нежно,
Шепча губами: «Оnly you»,
Пробьюсь сквозь нелюбовь твою
Как из снегов подснежник
Как горько, находя - терять,
Но сладко вновь стихи писать
О таинстве надежды…»

Метеорологи назвали эту зиму земляничной. Немного странное название для такого сурового времени года. Но погода и в самом деле стояла столь теплой для декабря, что в саду окружающем наш дом, трава с каждым новым днем становилась все зеленей и зеленей, а сквозь серую бязь нового дождливого утра была слышна звонкая песня каких-то совсем не зимних птиц.
Сначала на звездообразных клумбах неожиданно расцвели примулы, самые ранние из первоцветов и мой муж, Просвещенный Садовник-Любитель, каким он по крайне мере считает, стал утверждать, что к новому году обязательно расцветут крокусы, так почему же на грядках вскоре было бы не расцвести белым цветам земляники? Плюсовая температура безжалостно обманывала природу и природа начала совершать ошибки. Но эти ошибки вопреки здравому смыслу украшали нашу жизнь, и она перестала быть пресной и безнадежной. Земляничная зима – это так загадочно, так романтично.… И по мановению волшебной руки в нашу жизнь полную перегрузок и переживаний начала проникать сказка, любовь и поэзия.

Из дневника Счастливой Серой Мыши.

Глава первая. РОЖДЕНИЕ ШОКОЛАДНОГО КОРОЛЯ.

Уже в детстве поняла, я – Серая мышь: маленькая, в очках, с невыразительными чертами лица, более чем скромно одетая, нелюбимая дочь вечно ссорившихся родителей. Мой брат, названный в честь отца, изящным именем Аскольд, попав на театр военных действий в 18 лет в начале 45 года, пропал без вести, и мои родители оплакивали его до конца своих дней.
Я родилась в апреле 48, конечно, отец и мать ждали сына, Колю… Но на свет появилась я, принесла разочарование их уже немолодым, но жаждущим счастья сердцам... Говорят, отец несколько раз звонил в роддом, кричал на медсестер, что они наверняка что-то перепутали, и у него просто не могла родиться девочка. Первой фразой, запавшей мне в память, было безапелляционное заявление мамы: «Она совершенно не похожа на Аскольда, помнишь, каким красавчиком, он был маленьким, а какой был сообразительный и умный…». Отец был с ней полностью согласен в этом вопросе. Так мне в 3 года было отказано и в красоте и в сообразительности, и даже в уме и не кем-нибудь, а родной матерью. Конечно, с годами они ко мне привыкли, но не полюбили.
Мы жили в небольшом городке в 50 километрах от Ленинграда. Шли годы. Я росла сама по себе. Близких подруг у меня не было, и даже соседи со мной не здоровались, я была им мало интересна. Училась средне: не плохо, но и не на отлично, но все поменялась, когда мне исполнилась 14 лет – меня заметил тренер и пригласил заниматься большим теннисом.
Когда я выходила из дому с теннисной ракеткой в руках и гордо шла по нашему городку, неся ее в своих руках как бесценное сокровище, или как букет цветов необыкновенной красоты – я начинала ощущать на себе пристальные взгляды тех, кто раньше не замечал меня. Любимое дело всегда преображает человека, а теннис я любила и привила с детства эту любовь своему сыну.
Большой теннис – это аристократический вид спорта, но в моем городе в те годы было всего один корт, старый и неухоженный, так, что престижа спорт мне не прибавил, но я перестала сутулиться. До сих пор не понимаю, почему в 21 веке он не вошел в четверку областей высокого спорта, таких как гольф, яхтинг, поло и конкур. Большой теннис по-прежнему моден среди бизнесменов и высшего общества. Может просто в новые времена дуют новые ветры.
Мать была недовольна моим выбором: Вот занялась бы ты художественной гимнастикой, как Танечка, выговаривала она мне – и ты бы поехала в Крым в лагерь… на сборы. Вот соседи наши, какие практичные, знали, куда дочку отдавать, но Танечка - талант, есть божья искра в ребенке, есть. Танечка Шиллинг была красавицей и отличницей. Высокая и необыкновенно стройная, она просто притягивала людские взгляды к себе - как мужские, так и женские. И я не была исключением. Я хотела дружить с ней, но дружба не получилась.
- Я нравлюсь парням, а ты нет, я много добилась в спорте, а ты этим похвастаться не можешь. – С пугающей откровенностью утверждала она.
Но главное даже не в этом, я давно решила, что никогда не буду дружить с женщинами.
- Почему? Удивилась я.
-А потому, что я люблю себя. Да, я – эгоистка. И если я буду когда-нибудь терпеть женщину около себя, она будет лишь моей фавориткой, но ты на это никогда не согласишься, правда?
- Не соглашусь. Я была удивлена и шокирована такими речами. И больше никогда не заводила такие разговоры о дружбе с ней.
Она не ходила, она порхала по улицам нашего городка. Она и замуж вышла, первой из группы, сразу после окончания первого курса института за выпускника ВУЗа, экономиста, которому папа на свадьбу подарил машину. А Танин тренер на свадьбе всенародно объявил, что она включена в сборную. Мне казалось, что сама жизнь гостеприимно распахивает перед ней свои объятья. Она просто не могла не быть счастливой. Но ни чемпионкой, ни счастливой женой, ни хорошим инженером она так и не стала. Едва закончив учебу, она с мужем уехала в Израиль.
Где долгое время жила на пособие… и совсем забросила спорт.
Года три назад я встретила эту талантливую Танечку. Мы не виделись с ней лет 25.
И я с трудом узнала ее, так она переменилась. Не перенеся сильной иерусалимской жары, Таня вернулась в Петербург из Израиля навсегда.
У нее сильно болели суставы – перезанималась спортом в молодости. Муж погиб, дочь служила в израильской армии и была, по ее словам, красавицей с твердым мужским характером. А Танечка превратилась в больную, полнеющую женщину – одинокую и сломленную. Ругала Израиль, пустыню, жару и войну, отнявшую у нее мужа. Она восхищенно смотрела на меня, на мою стройную и статную фигуру, восхищалась шубой и не из мышиной шкурки, а из серой норки, подаренной мне моим сыном, сумкой, которую мне мой муж привез из Лондона, но больше всего она восхищалась моими молодыми глазами. И знаете, что она мне сказала на прощанье –
«Дорогая Мышка, если бы я пошла с тобой тогда заниматься теннисом, моя бы жизнь сложилась совершенно иначе, и спорт принес мне здоровье и силу, а гимнастика мстит сегодня за верность ей». И я сочувственно проводила ее взглядом, когда она тяжело, по-стариковски потягиваясь на руках, залезала в рейсовый автобус. И я тогда подумала, что ей мстит не гимнастика, а ее собственный эгоизм. У нее не было иммунитета к жизненным испытаниям, и поэтому смена климата, стала для нее роковой ошибкой.
Я стала взрослой в один день.
Мой отец умер, когда я заканчивала школу. Мать после его смерти была испуганной, растерянной и такой тихой, что у меня разрывалось сердце, глядя на нее, и я понимала, что эта женщина долго не протянет. Мама вдруг стала делать мне неожиданные подарки, говорить ласковые слова, словно опомнилась, и пожелала восполнить все недоданное мне в детстве. Но я чувствовала от этих попыток только разочарование, эту разбитую чашку склеить было уже нельзя.
Где-то за месяц до смерти я застала ее сидящей с закрытыми глазами и улыбающейся.
- Мама, что с тобой?- спросила, я ее.
- Ты знаешь, наш Аскольд жив!
- Господи, что ты говоришь?
- Я видела сегодня его во сне, он стал очень красивым мужчиной. Он живет где-то, где есть пальмы и море.
Но почему-то не может, приехать к нам… Он мне не сказал почему…
И она вдруг заплакала, и мне стало ее жалко.
- Обещай мне, если у тебя когда-нибудь будет сын, ты назовешь его Аскольдом..
Чтобы она успокоилась, я была готова пообещать ей, что угодно, даже назвать ребенка этим нелюбимым мне именем.
Я ухаживала за ней, следила, чтобы она вовремя принимала лекарство, не утомлялась и всегда была опрятной. Я выполняла свой долг и когда она умерла, то плакала не по ней, но вспоминая все обиды моего детства. Похороны ее были скромные, на кладбище пришло только несколько ее подруг. И когда они разошлись, помянув маму – я осталась совсем одна…
Сразу повзрослевшая, молчаливая и спокойная.
Но прошло три месяца, и я сама сумела наладить свою жизнь.
Уже стояла зима. За окном тихо падал снег. Я сидела за письменным столом и занималась. По настоянию моих родителей я училась в ненавистном политехническом институте. Почему? А потому, что в этот институт поступила Танечка, которая была для моих родителей эталоном во всем… Вот практичные соседи - причитала мама – в политехнический институт доченьку пристраивают, нормальную профессию получит, человеком будет, и дверь педагогического института захлопнулась для меня навсегда, потому что в день первого экзамена я проснулась от жутких оплеух и криков о том, что я буду работать кассиром в бане, а не учителем… При слове, «школа» мать теряла разум, потому, что на лавочке в парке какие-то тетки рассказали ей, что учителя, особенно гуманитарии, получают мизерную зарплату, а после смерти отца она вынашивала идею, что через несколько лет я буду содержать ее. Естественно придя на экзамен зареванной и пахнущей карвололом – сочинение я завалила, получив 2.
- Ну вот, я была права, это не для тебя, ты и сочинения никогда не умела писать, вот Аскольд писал, так писал, до войны отрывок из его сочинения директор школы даже вставила в свою кандидатскую диссертацию. Вот он бы успешно сдал все вступительные экзамены. У него был талант – укоряла меня мать.
Для меня, мой покойный брат всегда был чем-то вроде фантома. И нереальный он пугал меня своими законными правами в этой жизни и оттуда, из небытия претендовал на мое место под солнцем. Но в тот вечер я впервые почувствывола слепую ненависть и обиду к нему, никогда невиданному мной.
Но, несмотря на все эти неприятности, я была уверена, что пробьюсь в этой жизни.
Высшее образование стало для меня, чем вроде первой ступеньки на моем тернистом пути. А потом я смогу учиться, где хочу, и жить, как хочу. Пока надо просто чуть-чуть потерпеть. Я тогда не понимала, что жизнь понятие одноразовое и в одну реку нельзя войти дважды…
Я устроилась на работу в Ленинграде, неожиданно очень удачно поменяла свою большую квартиру в пригороде на меньшую в городе, и, став невестой с квартирой, перевелась на заочное отделение.
Окна моей квартиры выходили на Летний сад. Я отныне жила в квартире с видом «на Петербург». Кухня тоже была большой и светлой, с большим итальянским окном.
Теперь не надо было вставать в 5 утра, чтобы не опоздать на работу и за полночь возвращаться усталой и полусонной. Жизнь была нелегкой, но спокойной и размеренной. Я работала агентом по снабжению, ездила рядом с шофером на больших бортовых машинах получать металл для предприятия. Научилась не тратить лишних денег, даже когда этого очень хотелось. Научилась готовить вкусные и простые блюда. Заставляла себя ежедневно делать зарядку и раз в неделю ходить на корт.
Личной жизни не было, как в прочем и времени на нее.
Я научилась жить самостоятельно, как научилась читать учебники и лекции между семафорами. Обычно успевала прочесть строк 10-15, но красный свет вспыхивал, и книга захлопывалась, во время движения читать невозможно.
И вот когда я училась уже на втором курсе - я случайно увидела его. Лель был самым обаятельным мужчиной нашего завода. А тембр его голоса я и сегодня бы узнала из тысячи других голосов. Познакомились мы значительно позже, года через два.
Это случилось накануне моей свадьбы с Киевлянином.
Кажется о такой блестящей партии, такая серая мышь, как я и мечтать не могла. Новоиспеченный кандидат наук, воспитанный дядей профессором и тетушкой-домохозяйкой, он был перспективен в той же степени, как и самолюбив и любой предмет, попавший ему под руку, мог стать предметом его самоутверждения. И как я уже теперь понимаю, одним из этих предметов ненароком стала я.
- Мне нравиться, что ты такая экономная – говорил он, никогда не глядя мне в глаза.
Или
- институт я позволю тебе закончить, но работать я тебе не разрешу
или
- ты стала моей и вряд ли будешь теперь кому-нибудь нужна.
Он был первым мужчиной в моей жизни, был старше меня и с каждым днем обретал надо мной все сильней и сильнее свою непонятную и темную власть.
А у меня не было ни сил, ни опыта, чтобы осуществить отпор его словам и намереньям. Регистрация брака была назначена на конец октября. А в конце июля он по распределению после окончанию аспирантуры вынужден был уехать в Киев, по прибытии на Украину мне были высланы деньги на подвенечное платье и туфли.
Когда я получала эти деньги на почте, я вдруг ощутила себя мышью, задыхающейся в мышеловке. Спасенья не было. Все было уже на многие годы предопределено. Но спасенье пришло неожиданно…
В конце августа я случайно встретила на улице папиного товарища Петра Алексеевича, директора дома отдыха на Карельском перешейке. Который проникся ко мне, а, узнав, что я невеста пригласил отдохнуть недельку в его доме отдыха, который с сентября все равно закрывался на ремонт. Народу там будет мало. Тишина. Лес и озеро. А почему бы действительно не отдохнуть перед началом учебного года, да и новой непонятной мне будущей жизнью на Украине. И взяв отпуск, я приняла его приглашение.
Были ли у меня предчувствия и волнения. Нет, ничего такого не было. Вселенная не сочла нужным предупредить меня о готовившемся прорыве в моей судьбе.
А это была звездная неделя в моей жизни, неделя любви, полетов в бесконечность и волшебных возвращений с далеких звезд на нашу грешную землю.
Автобус, доставивший меня к озеру, приветливо распахнул двери, и я сошла на землю. В воздухе опьяняюще пахло лесом и цветами. Было еще светло, но вечер был не за горами, от воды тянуло свежестью и прохладой. У причала прямо на улице стоял громадный накрытый стол, к нему из летней кухни поочередно выбегали две женщины, чтобы поставить новое блюдо. За столом лицом к воде сидел крупный мужчина в бордовом свитере и пел. Глубокий и бархатный голос певца придавал песне Галича трагизм и лиричность, словно это была не современная баллада, а классическая ария, в которой как в океане невидно было ни берегов, ни дна.
Я прервала его пение вопросом – а где можно найти директора? Мужчина резко обернулся для ответа, и через три мгновения я поняла, что это – Лель.
- Все ушли в ближайшую деревню за вином – у меня сегодня день рождения, приглашаю вас, миледи…
и он сделал рукой театральный эффектный жест, приглашающий меня к столу. С минуты на минуту все должны вернуться и мы будем праздновать. Я почувствовала себя почти татарином, который незваным явился на чужой праздник. Но Лель продолжал:
- Всю жизнь будете потом вспоминать, как со мной на берегу озера пили саперави…
- А вот и директор!
По тропинке от леса к нам спускалась небольшая компания около 10 человек с сумками и цветами.
Петр Алексеевич дал мне ключи от крайнего домика и вел оставить там вещи и сразу возвращаться к столу.
Когда я вернулась, слегка стряхнув дорожную пыль и приведя себя в порядок, Лель в венке из цветов стоял во главе стола и произносил уже ответный тост. Его алаверды в начале заглушил шум пролетающего в небе вертолета. Прошло несколько мгновений пока все присутствующие смоли проводить его взглядом…
Но Лель продолжал:
- Дамы и господа,
Мы собрались здесь, на зеленом берегу озера Отрадное, на мой тридцатилетний юбилей.
Для любого человека эта цифра повод задуматься над прожитой жизнью, чтобы подвести итоги, найти и исправить сотворенные в жизни ошибки, а может быть даже полностью изменить жизнь. А жизнь всегда можно изменить даже за неделю до смерти, потому что мы не знаем, что там есть за черной полосой отделяющую жизнь от конца жизни. И мы сами никогда не сможем определить, какой из всех совершенных нами поступков – самый важный, оставляющий неизгладимый след на земле. Так выпьем же за то, чтобы такой поступок в нашей жизни был, ибо без него наше существование на земле бессмысленно.
Мужчины пьют стоя!
И он закончил свою, как потом оказалось пророческую речь - старинным красивым романсом, лица, сидящих за столом, стали вдруг серьезными и задумчивыми, кто-то полузакрыв глаза, вспоминал только ему близкие и светлые мгновения, кто-то просто наслаждался красотой его прекрасного баритона.
Начало смеркаться - женщины принесли 20 свечей, и зажгли их, застолье начало входить в кульминационную романтическую фазу.
Теперь в свете 20 танцующих огоньков от пламени я смогла очень хорошо рассмотреть Леля. Он совершенно не был красив. Круглое лицо, бесцветные ресницы и брови, полные губы. Но свет его сверкающих глаз, исходил откуда-то прямо из души и тепло каждого сказанного или спетого слова предназначалось и каждому в отдельности из слушателей и всем вместе сразу. Это был очень теплый и уютный человек. Наверно в тот вечер я и влюбилась в него без памяти и навсегда.
В последующие несколько дней он лишь изредка уделял мне незначительные знаки внимания, просил заказать вечернюю песню, чинил ручку у моей сумки, приносил стакан воды, и внезапно на два мгновения задерживал на мне взгляд, и все это было до моего предпоследнего дня. Я сидела на пристани, вдруг услышав за спиной звук прогибающихся и скрипящих досок - обернулась, ко мне шел Лель с веслами в руках.
- А поехали кататься на лодке? До острова и обратно!
- Поехали…
Весь путь до острова мы провели молча. Я полулежала в лодке, то, опуская, а то, вытаскивая руку из воды. А над озером летало несколько вертолетов, словно рой трудолюбивых медоносных пчел. Я уже знала, что недалеко за лесом есть аэродром и вертолетная база.
И когда Лель протянул свою руку, чтобы помочь мне сойти на берег – холодная озерная вода спасла меня, такой горячей оказалась его рука. Его поцелуи не были неожиданными, все было кем-то предопределено, ни лишнего жеста, ни случайного слова, сказанного в невпопад, все было прекрасно, все было гармонично. Он был самым нежным любовником на свете, самым близким и самым родным мне человеком, он мне был знаком отныне до последней своей клеточки. Эта была любовь, вырвавшаяся из клетки сказочной райской птицей и кружащейся над нашими головами, вопреки всему: нашим прошлым судьбам, обетам и здравому смыслу…
Это была любовь настоящая, подаренная нам, пусть на миг, но Богом.
В наших ушах и сердцах звучала сильная, накатывающая горячими волнами, еще нами наслышанная ранее, музыка страсти.
Потом мы долго лежали на траве и спали у воды обнявшись, шепча друг другу нежные слова, все, которые только знали, и которые в наши уста вкладывал бог.
Нас разбудил, вероятно, отбившейся от стада, коричневый теленок. Он жалобно промычал над нашими головами и побрел дальше по своим делам – мы были ему безразличны и неинтересны.
- А мне говорили – это остров любви, а здесь вероятно, где-то с другой стороны есть перешеек.
- Да есть, я это знал. Но это действительно остров нашей любви… Я буду его помнить всю жизнь.
- И я не забуду никогда…
Мы поднялись с земли и побрели по острову, вдруг неожиданно выйдя на заброшенный яблоневый сад. Красные мелкие яблоки гроздьями свисали с прогибающихся под их тяжестью широких веток. Яблоками была усыпана вся земля вокруг. Словно кто-то неосторожно порвал коралловые бусы… Какая красота была вокруг! Какое торжество природы! Заморосил, а потом и хлынул дождь. А мы еще долго целовались, завернувшись в его куртку под самой большой яблоней. В эти минуты я хотела только одного, чтобы весь мир исчез. И на всей земле остались только мы, влюбленные друг в друга и этот омытый дождем яблоневый сад.
Дождем осенним залит сад
И красных яблок ароматы
Настойчиво в душе звучат
Спокойной музыкой сонаты.
И лицедейство Ворожбы
Дарует смело нам спасенье,
Как предсказание судьбы
На красных яблоках осенних
С тех пор для меня именно красные яблоки стали символом самой страстной и нежной любви и не при чем здесь были Адам и Ева, им яблоко вручал дьявол, а нам бог.
Но разве чудеса могут длиться слишком долго…
Мы вернулись к ужину вдвоем, и никто не обратил на это внимания, публика горячо обсуждала сегодняшний улов рыбаков, грибники сушили и варили грибы из леса.
Лель в этот вечер не пел у огня, а, сославшись на усталость, лег спать без ужина. А я долго сидела у пристани, силясь услышать снова музыку скрипящих досок. Но кругом стояла тишина.
На утро мой автобус уходил в 11 часов. Лель еще не выходил из свого домика. Он решил со мной не прощаться? Боль и разочарование смешались в моей душе в огненную массу и жгли меня изнутри. И только когда автобус выплыл ко мне из-за поворота, только тогда я увидела бегущего ко мне Леля с гитарою в руке.
- До свидания, моя дорогая – прошептал он, это только начало, все будет хорошо.
Как был нежен его последний поцелуй и как он был короток. Лель протянул мне свою гитару.
- Это мой залог. Встретимся через несколько дней. В субботу мы с Павлом летим из военного городка на вертолете в Питер, я договорился. До встречи.
Автобус захлопнул двери, и я долго смотрела на моего любимого в заднее стекло. Высокий, большой и беспомощный - он махал мне вслед своими большими руками, словно был не в силах изменить надвигающуюся судьбу. Таким я и запомнила его до конца моей жизни.
Но будущего у нас не было. Я так не дождалась его звонка. Но, несмотря на это, деньги на мое подвенечное обмундирование я отправила обратно в Киев, без комментариев и письма. Вопрос с этой свадьбой был закрыт для меня навсегда. А вечером того же дня в программе «Время» передали сообщение, что над озером Отрадным произошла авария вертолета. На следующий день мне позвонил директор и подтвердил мои самые страшные предчувствия.
- Этого не может быть! Так не бывает!
Мой любимый умер, его больше нет на свете.
Я лежала на диване в обнимку с его гитарой и беззвучно плакала вторые сутки. Хорошо, что я была в отпуске, и никому не надо было ничего объяснять.
Душа была мертва. И может быть, поэтому кричащий голос моего Игоря из Киева был для меня как бы за стеклянной стенкой. Когда до него, наконец, дошел смысл всего происходящего и что я разрываю с ним все отношения – он сначала страшно ругал меня, потом вдруг испугался и стал успокаивать, жалеть и обещать золотые горы.
- Игорь, мне ничего не надо, и я, если и Серая Мышь, то хочу быть Счастливой Серой Мышью, а с тобой никогда ей не стану. Прости меня и забудь.
Сказала, повесила трубку и провалилась в черную бездну…. В глубокую бездну чернее, черного эбонитового телефонного аппарата…
Прошло еще семь месяцев. Моя беременность уже давно стала заметна для окружающих, и я уже успела привыкнуть к тому, что за моей спиной дамы на работе оживленно шушукаются, то ли осуждая, то ли сочувствуя. Никто не знал причины моего разрыва с Киевлянином – и многие были уверены, что он просто меня бросил с ребенком.
Правды не знал никто.
Моей лучшей подругой в те времена была гитара Леля – я разговаривала с ней, поверяя ей и только ей все, что было у меня в душе.
Однажды, перед самыми родами я познакомилась на лавочке в Летнем саду с очаровательной старушкой и сразу в глубине души стала называть ее Нянюшкой. Она всплакнула, рассказывая о сыне, недавно попавшим в тюрьму, о превратностях своей жизни. Когда с сыном случилось несчастье, она продала свою кооперативную квартиру в далеком уральском городе, все вещи и мебель отвезла на Украину, в маленький домик, принадлежащий еще ее родителям и доставшейся ей по наследству и устроившись дворником, поселилась в Ленинграде, чтобы помочь сыну. Она проводила меня до квартиры. Стала заходить ко мне поговорить, попить чайку или помочь мне немного по хозяйству, а потом так и осталась однажды навсегда. Если бы не она - мои трудности и скорби удвоились бы.
Она встретила нас с сыном из родильного дома, и первая заметила, глядя на старые фотографии, как ребенок похож на моего брата Аскольда.
- Ну, просто вылитый Аскольд – часто восклицала она.
Так мой сын получил по воле случая имя Аскольд Леонидович, настоящее имя Леля было Леня, но фамилию мою – Анисимов.
Я закончила институт. Работала. Растила сына.
Если твоя жизнь не удалась - сделайте все, чтобы ваш ребенок воплотил в жизнь свои, но не ваши мечты. А если у вас нет сына – помогите постороннему человеку. Это и будет итогом вашей жизни. Ведь за каждым успешным человеком всегда стоит кто-то, кто бескорыстно помогал ему. И совсем необязательно это должна быть его любимая женщина.
Моя Нянюшка оказалась бесценным человеком, она не только помогала мне по хозяйству, но и научила меня шить и вязать, что очень пригодилось мне в дальнейшей жизни.
В моем ребенке вместе со мной она пыталась воплотить, то, что не сумела в своем. Ее сын сидел в тюрьме и должен был выйти нескоро.
Часто на последние деньги мы вдвоем посылали ему посылки, понимая, что без них ему там не выжить.
Каждый год она ездила к нему на свидание и возвращалась вся зареванная. А сколько денег у нас уходило на подарки тюремному начальству – не сосчитать. До этого несчастья она преподавала в школе английский и чтобы чаще видеть сына согласилась преподавать заключенным в колонии английский. Два раза в неделю она ездила в Металлострой и возвращалась к ночи. И ее бескорыстность не пропала даром – сын сначала стал массажистом в больничке, а через пару лет председателем совета колонии и стал жить в отдельной комнате, хотя и оставаться заключенным.
Вероятно, Вы заметили, я никогда никого не называю по именам. Тот образ, который возникает у меня в сознании при первой встречи с человеком, и становиться его именем, но для моего сына, Аскольда-младшего, я подобрала подходящее имя только, когда ему исполнилось четыре года. Дело в том, что в детстве от шоколада у него была аллергия, а хотелось ему шоколада необыкновенно, и как утешительный приз я позволяла ему нюхать шоколад. Господи, как он нюхал его, как розы, он выпивал этот сладостный запах маленькими глоточками, с громадным наслаждением. Когда мы праздновали его четвертый день рождения - Нянюшка подарила ему корону, а я шпагу. Приглашенные дети натащили в дом большое количество шоколадных плиток, не зная о табу на этот продукт в нашем доме. Когда гости разошлись и мы с нянюшкой, помыв посуду, вошли в комнату, застали следующую картину: наш мальчик в короне и при шпаге, обмазанный шоколадом с ног до головы, с тремя плитками одновременно во рту стоял и наслаждался запретным доныне плодом. Самое удивительное, что никаких аллергий после этого шального поступка мы уже никогда не знали. Так мой сын четырех лет отроду получил вместе с короной и шпагой титул Шоколадного короля, который и сегодня носит с честью.