Она цепко держалась за поручень на задней площадке автобуса и смотрела на веселящихся людей. Кто-то снабжал своих мужей, уезжавших на заработки, брикетами сливочного масла и салом. Молодые парочки целовались взасос. Небритые мужики курили папиросы и смачно сплёвывали желтую слюну на белый снег.
Её никто не провожал, не целовал. Курить тоже не хотелось.
Она сделала всё в этом городе. Всё что могла. Она перевернула его с ног на голову. Позавчера, приехав сюда из такого же брата-близнеца захолустного городишки, Аня по привычке поселилась в пятизвёздочное общежитие, пропахшее клопами и спермой. Достала из старого клетчатого чемодана складной утюг, который прогревался с помощью раскаленного кирпича, погладила своё единственное лиловое вечернее платье. Залилась под завязку «Шипром», чтобы перебить стойкий запах паленого, и вызвала такси.
- В клуб. – кокетливо попросила Аня.
В таких городках выбор всегда небольшой. Один клуб, один кинотеатр, один продавец анаши.
Таксист всю дорогу глядел на анины сиськи и так сильно мял несчастный руль, что у девушки закололо в боку.
В клубе было прокурено и потно. «Вип-ложа» этого заведения представляла из себя отдельный закуток с мягкими диванами, покрытыми советскими коврами. Там стояли крепкие дубовые столы и была отдельная барная стойка. За самым большим диваном сидел грузный Петр Ильич, глава местной администрации, окруженный стайкой грудастых девиц.
- Анна Иоанновна. – представилась Аня, обмахивая себя веером из гусиных перьев. Петр Ильич оценивающе провел глазами снизу вверх и глазами предложил присесть рядом. Грудастые девицы возмущенно зароптали и, выстроившись клином, улетели на танцпол. Пока Петр Ильич напивался, Аня в красках рассказывала свою вымышленную историю про Питер и разводные мосты, северные сияния и упряжки ездовых лаек. Мужчина поддакивал и опрокидывал рюмку-другую. На Венецианском фестивале и личном знакомстве с Аль Пачино Петр Ильич не выдержал и полез целоваться. Прокуренные губы и небритая рыжая щетина по плану Петра Ильича должны были затмить Пачино со всем его шармом.
Пока Аня нехотя отбивалась, за столик присел областной прокурор, высокий, похожий на потрепанный зонтик, мужчина со свинячьими глазами. Петр Ильич нехотя отлип от Ани, кивнул головой и заказал дорогому гостю водки, опасаясь компромата. Прокурор тем временем уставился на глубокий вырез лилового платья и стал усиленно чесать нос. А потом пригласил Аню на медленный танец. Петр Ильич скрежетнул зубами и налил себе «гостевой» водки.
Девушка танцевала с прокурором, впиваясь ногтями в костлявое плечо, от чего мужчина блаженно морщился и стонал. Сквозь какой-то новомодный плаксивый шедевр, Аня спрашивала на ушко о тяжелой прокурорской работе, бандитах и коррупции. Ответы тонули в дешевом акустическом шуме, но прокурор щербато улыбался, что говорило о самовлюбленном хвалебном подтексте его рассказа. Петр Ильич, чье лицо постепенно становилось кисло-помидорного цвета, щедро упражнял глотку водкой и при встрече взглядами с Аней спасался икотой.
Аня еще в институте поняла этот странный психологический феномен: полным мужчинам нужно рассказывать, а худощавых – слушать.
В это время металлическая дверь клуба громко хлопнула и музыка чуть затихла. На пороге появился накачанный лысый дядька с золотой цепью биссмарковского плетения и два «кожаных шкафа». Петр Ильич еще раз раздраженно икнул и опустил глаза. Троица вальяжно расположилась на соседнем диване, разбросала по поверхности мобильные телефоны, сигареты и брелки в виде складных ножичков.
Из-за костлявого прокурорского плеча Аня подмигнула лысому дядьке и изобразила алыми губами смачный поцелуй. После института Аня твёрдо уяснила этот феномен: лысым дядькам с золотыми цепями не надо ни чего говорить.
Вечер продолжался довольно предсказуемо. Петр Ильич напивался, прокурор рассеянно рассказывал про анти-коррупционные программы, Аня с краешка советского ковра мило улыбалась лысому дядечке.
В четвертом часу ночи прокурор также напился, поплыл и завёл нудную пластинку о номерах, саунах и «обещаю, будет весело». Лысый дядька шепнул что-то на ухо своим, прихватил пачку «MAXIM» и вышел на улицу.
Аня и прокурор вышли под ручку под недовольно-обиженные возгласы Петра Ильича в спину. Девушка еле успела отскочить в сторону, как у прокурора хрустнули шейные позвонки. Лысый дядька, сидящий на лестнице рубанул кастетом наотмашь.
Прокурор осел и закашлялся кровью на белый снег.
- Ах ты, сукаааа!!!
Дверь снова распахнулась, из клуба на шатающихся ногах выбежал Петр Ильич с «розочкой» в руке и воткнул тару лысому дядьке в живот. Белый свитер моментально обагрился кровью и остатками красного вина. Тот крикнул что-то нечленораздельное и рухнул сверху на прокурора.
Аня в лиловом вечернем платье быстрым шагом шла от клуба в сторону стоянки такси, изредка оборачивалась, наблюдая, как два неприметных человека в кожаных куртках добивают главу администрации ножами.
Где-то вдалеке визжала милицейская сирена.
Уже знакомый таксист, крепко вцепившийся в руль, отвез её в ту же самую гостиницу.
В таких городках выбор всегда небольшой. Один таксист, одна больница. Одна машина «Скорой помощи».
И вот теперь, её никто не провожал. Никто не целовал. Она ехала на восток, в такой же брат-близец захолустного городишки, на задней площадке автобуса, цепко держась за поручень и старенький клечатый чемодан, и думала об отпуске, муже и детях. Простая русская женщина, подполковник ФСБ Анна Иоанновна Штрих-пунктирная.