Если ты идёшь по тропинке в какой-нибудь желтолистной осенней аллее, слушаешь в плеере какой-нибудь экстравагантный джаз, а навстречу тебе, к примеру, Дьявол… Это ведь не так страшно.
Нет, ну конечно, вздрагивает что-то внутри, когда смотришь на его красные, с огненным отливом, рога, на капельки слюны, падающей из его смердящей пасти, в которых отражается вся эта меланхоличная действительность. Но не очень уж страшно. Потому что это же его призвание – вселять ужас в сердца людей, привносить боль, хаос, разрушения и страдания. Он же Повелитель Тьмы и это – его работа. Потом он начинает своими руко-косами отрубать тебе конечности, бить тебя по лицу шипастой булавой, призывать Церберов, которые готовы растерзать тебя на много-много маленьких гениев. И, конечно, тебе немного больно и неуютно, но терпимо. Ведь это же всё же Дьявол, а не какой-нибудь гоп, стреляющий семки. Каждый его удар пронизан адской благодатью. Не так уж и страшно, не так уж и больно. Ничего удивительного в этом нет.
Или когда старая ослепшая акула-молот отъедает дайверу часть ноги – не так уж это и страшно. Так бывает. Акулы и дайверы, они же противостоящие элементы. В некотором роде. Каждый из них знает, что их может ожидать в пучине морской.
И когда танк стреляет по людям, что же тут может быть страшного? На то он и танк, чтобы стрелять снарядами и разрывать на клочья плоть кумулятивными зарядами. Не страшно.
И грязный бомж-наркоман, который живёт в подвале и колется героином в мышцы… Ну чтож тут необычного? Есть в нашем мире и такие социальные элементы. Хреново конечно, но вполне ожидаемо.
Так что же тогда действительно страшно? Я вам расскажу. Действительно страшно – это контрасты.
Вот к примеру вы просыпаетесь с утра от звона колокольчика, возле входной двери. Закутываетесь в халат, открываете, а там… Никого. Только плетёная корзиночка с милым-милым котеночком. Трёхцветным, несмышленым. Он вам настолько нравится, что вы тут же готовы дать ему молока и имя. Молоко – чтобы привязать, а имя – чтобы привязяться. И он счастлив, он прыгает за бантиком на ниточке, так смешно спит на спине, бесится по квартире, ловит мух своей маленькой, ещё без когтей, лапкой. А потом вы засыпаете вместе с вечерним любовным романом и Шкодой на груди. Так вы его назвали – Шкода. И он мнёт вашу грудь мягкими подушечками через плед. А потом, ночью, Шкода перегрызает вам сонную артерию, плед заливается розоватой, быстротекущей артериальной кровью, Шкода потихоньку выедает вашу печень, левую часть желудочка, предстательную железу. Потом подходит к миске, лакает молочко, оно смешивается с капельками крови, стекающей с его усов. Вот это, блядь, страшно.
Или когда есть друг, с которым вы дружите с двух лет. Вы вместе гуляли, в колясках, когда ещё не умели разговаривать. Потом вы вместе спиздили у родителей деньги и отравились жвачкой. Практически одновременно открыли для себя таинство мастурбации. Вы выручали друг друга деньгами, умели говорить на одном языке, читали альтернативную литературу, покупали машины, строили планы, трахали прекрасных умных женщин. Отдыхали вместе на Кубе, мутили неудачный бизнес, связанный с продажей швейной фурнитуры. Дышали одним воздухом. А потом – смена кадра, и ты бьёшь его по синеющему лицу, потому что он перебрал гердоса и впал в кому. И даже после этого ты больше его не видишь, потому что одной комы ему мало и он продолжает радоваться жизни вместе со своими новыми друзьями. Которые не читали, в отличие от тебя, Стивенсона в оригинале. Не были спокойными, когда вы вместе разбили мамину вазу из Шихонского хрусталя. Они никогда не были с ними вместе. И сейчас не вместе. И не будут вместе. И это тоже, блядь, страшно.
Или, когда ты познакомился с этой девочкой, похожей на ту актрису из одноименного фильма. И тебе захотелось во время первого же секса кончить в неё, чтобы появились дети, похожие на вас обоих. Это, черт возьми, так ценно. И у вас было всё, прогулки в холодном парке и костры, чтобы согреться. Бег навстречу друг другу с последующими объятиями и кружением её вокруг себя. Быстро-быстро. Ну как в таких добрых фильмах. И она умела смотреть своими очаровательными голубыми глазами на тебя, когда ты рассказываешь ей об очередной философской теории Сокольского или, например, про историю возникновения садомазахизма у средневековых всадников, у которых были шпоры с зубчатыми колёсиками. И девушка эта была фантастическим миксом красоты, ума и мудрости. Она умела придумывать новые смешные слова, и раскрывать смысл старых. И это было замечательно. «Сушилка» - машина, для приготовления суши. «Невзначай» - скромный чай, который предлагает добавить в себя ещё немного сахара. Вот лишь некоторые из её шедевров. А ещё вы писали друг другу письма, в которых удивительный искренний текст был приправлен изумительными бредовыми картинками и капелькой знакомой туалетной воды. Потому что вы оба хотели, чтобы каждый из вас улыбнулся.
А сейчас она отсасывает на чердаке, в окружении балок и пыльного голубиного помёта, тому самому твоему другу. За дозу белого. А после дела – улыбается. От счастья. Не переставая при этом быть ангелом. На контрасте. И это блядь, очень страшно.
На самом деле, это очень страшно, когда люди, которые были тебе когда-то дороги, становятся хуже. Когда у них всё плохо.