И снова я здесь, в Мурашова, что в Латвии, на берегу дивного озера Рушона, куда наезжают пережить весьма незнойное балтийское лето, умнейшая и тончайшая Галина c весьма обленившимся под чуткой материнско-навязчивой опекой, друг наш Иван, по прозвищу Хоттабыч.
Вот и лето подошло к концу. Герои радостно зашевелились к отъезду “на зимние квартиры”, Галя мельтешила по вопросам отправки барахла в город, Иван же благочинно возлежал на диване и в который раз открыв журнал на излюбленной странице, вдруг почувствовал немалое раздражение и ущемление своего тонкого чувства эстетизма от засаленности бумаги и заезженности сюжета. Да, крысы ему остоебенили ужи давно. Ой! Ии-и, но так подумал наш герой, не лишенный дарованной русскому человеку в любом уголке земли способности использовать “лечебные” заговоры для поднятия национального духа. Подумав о красноглазых пасюках, как называл их в армии старшина Пугайло, Хоттабыч с раздражением перевернул страницу. И слезы, слезы ударили Ивану в рваное жизнью сердце! В майском журнале Наука и жизнь за 1984 год он увидел танк T-54! Оказывается, номер был посвящён великому празднику победы и каким-же надо быть олухом, чтоб открыть праздничный журнал на единственной, наверное, странице с крысами и медитировать над ней годами, не умудрившись перевернуть ее раньше и не получить заряд патриотизма и нахлынувших воспоминаний!
Итак, Ваня плакал. Он вспомнил весь свой экипаж танка Т54 : ловеласа-красавца старшину Алексея Пугайло - командира танка, вредного и некрасивого лицом Малдыбая Косымбаева , по кличке Мардыбай, своего друга стрелка - радиста Ханяву Шахмутдинова , кривоногого и маленького,но доброго и с голосом как у певца из любимого индийского фильма про бродягу, и себя, русоволосого Ивана, по кличке Латышонок. В 1954 году еще свежа была память о войне и в свободное от танковых маневров время, армейское начальство настойчиво пыталось обучать всех служащих немецкому, и тут наш Иван преуспел, оказавшись одним из способных к языкам танкистов- черпаков, за что и получил отпуск домой. В отпуске же, не просыхая от бесконечного праздника встречи с родной землей, наш герой с удивлением на пьяной морде лица выкатил из хлева старый немецкий мотоцикл и поехал проветриться по колхозным угодьям в поисках легкодоступных восхищенных барышень. Уехал, надо сказать, не далеко! Переломав себе всевозможные конечности из отпуска он не вернулся, был комиссован из армии и экипаж свой больше никогда не увидел. Теперь он плакал, проклиная немцев и немецкий, который догнал его по судьбе и лишил такой прекрасной дружбы! Вспомнив ВСЕ, плачущий, он достал из валенка шкалик и опрокинул его зараз. Обидно стало в принципе! На все сразу! А так как Галина, единственный представитель человечества в Мурашове, то должна была за все и ответить. Ринувшись было во двор, Ваня увидел, что на хуторе, недалеко от дома, стоит переливающаяся на солнце, здоровенная мандула, показавшееся ему сначала вражеским танком, затем стремительно высохшие от перепуга глазоньки явили ему черный внедорожник типа джип и немолодого уже, но весьма подтянутого мужичка в галстуке, с хорошим латышским акцентом, говорившим с главной ответчицей за все его жизненный обиды, Галиной. Оба жестикулировали и показывали в сторону озера. Затем “фрукт” запрыгнул в свой “пепелац” и лихо развернувшись, умчался в сторону леса. Бывало, что к ним понаезжали всякие лесники, крутые любители развлечься рыбной ловлей, которые привозили хорошую водку и за натопленную баню после рыбалки обильно поили Хоттабыча. Не брезговали заглянуть в глушь всякие проверяющие инспектора, типа, по энергетике (столбы посчитать), рыбонадзорные инспектора (на предмет криминальных сетей, да не просто полурить, а реально порвать их, сцуууки), инспекторы из ЕС, лишнюю скотину посчитать (не дай бог курицей больше, чем положено). Эти, обычно, уезжали весьма разочарованные, ибо обламывались на пороге старого хлева, поскольку там вместо скотины стоял остов старого немецкого мотоцикла и куча хлама.
Наш герой решительно вышел навстречу супруге, которая с озабоченностью на лице, хотела явно что-то сказать Ивану, и” был зло оборавши “подругу тщательно подобранным злейшим матом, отродясь не слышимым Галиной от старообрядца Ивана, которому религией возбранялось использовать древнюю вербальную языческую магию. Галя заплакала, вбежала в дом, быстро собралась и 9 километров по лесу до шоссе вся в слезах долетела, так как будто получила волшебного пендаля под свой роскошный зад. Она не думала, что он еще ее может так ревновать, не понимая обижаться или радоваться, она решила подумать над этим в одиночестве и дать Любимому прийти в себя! А, вот то, что на хутор приезжал представитель европейского общества по спортивному ориентированию и как-бы, предупредил об проходящих на их территории международных, общеевропейских соревнованиях по этому вида спорта, Галя взбешенного Ванечку не предупредила, а зря! Но было уже поздно!
Думать в одиночестве на трезвую голову Хоттабыч не умел, думать он вообще в последнее время как-то пообленился , а тут накрыло, так накрыло - тут тебе и Т-54, и всплывший в воспоминаниях сладкоголосый Ханява и раздражающая “падла галстучная” из крутого джипа и внезапно скрывшаяся цель для мести, распутница Галька! О святые угодники! И взяв лопату, наш герой, потянулся раскапывать давеча спрятанную от Галки под смородиновым кустом, что у самого берега напротив баньки, бутылку самогонки, бережно разлитую соседом-самогонщиком в элегантную бутылку 0,7 синего цвета с кокетливым немецким названием Либфраумильх, что в переводе с немецкого означало срамное - “‘молоко любимой женщины”!
Отвлечемся для ясности повествования от нашего симпатичного героя и прольем свет на особенности международного спортивного ориентирования в Латвии. Надо сказать, что в тех затейливых игрищах принимали участия пары спортсменов из разных европейских стран - и поляки и братья-приебалты (прошу пардону за вольный штиль), и немцы и бельгийцы…, да мало ли их, европейцев этих, которые незнамо на кой фиг готовы лезть в холодную озерную воду, брести или плыть по дну, потом выйти где-то в незнакомом месте, самостоятельно определится на местности и первыми дойти до указанного пункта или найти какой-то трофей и принести назад. Это все детали, а главное, что все это происходило в конце сентября и бабье лето в тот год отказалось посещать Латвию вовсе.
Итак, раскопав бутылку, Иван, в предвкушении удовольствия и на свежих волнах памяти имитируя немецкую речь под Берлинский акцент, как у Штирлица, вслух прочитал этикетку: “Либфраумильх!” Хоттабыч мечтательно заулыбался,вспомнив Галину родную грудь.
И вдруг, в десяти шагах он отчетливо услышал хорошую немецкую речь, причем переговаривались два немца между собой! Иван не поверил своим ушам, подумал, что “словил горячую белку”, инстинктивно присел, замерев под кустом и прислушался сильнее. Всплески, шлепки и отчетливо слышимая немецкая речь! Первая мысль:
“У нас в Мурашове немцы! Откуда? За мотоциклом? Война? Где я? Hет, глупости, это ж вон он я дома!” Но впитанное с детства, что немец – это враг, недолго думая, Ваня вскинул лопату на перевес и решительно вышел из-за куста и со спокойствием партизана, уверенным голосом громко и понятно произнес: “Хенде хох! Перед ним, побледневшие с поднятыми руками, стояли два высоких парня с мокрыми испуганными лицами. В своих обтянувших тела черных гидрокостюмах с капюшонами и поднятыми масками, они напоминали вытащенных на берег гигантских озерных пиявок. Одна пиявка жалобно что-то спрашивала у другой, используя знакомое на слух Ивану слово ПОЛИЦАЙ. “У гады! “– подумал Иван, “закрою - ка я их в сарай к немецкому мотоциклу “. Ловко перевернув лопату острым концом к замерзающем на холодном воздухе мокрым парням, он скомандовал: “марш!” И громко напевая песню про три танкиста три веселых друга, погнал бедолаг в старый хлев. Те плелись не опуская поднятых рук, чем очень порадовали Ивана, ибо он был уверен, что все-таки взял в плен немецких оккупантов. Сам же бросился в лодку и быстренько погреб по линии берега на соседний хутор к тете Даше, подумав, что Галя убежала именно туда или же, по любому, у Даши был мобильный телефон, на звонки которого она умела отвечать, хотя чтоб позвонить кому-нибудь было для ее старого, заполненного старославянскими молитвами ума, не под силу.
Тем временем одумалась Галина и со всех ног бросилась назад, на хутор. Но на радость Галине на втором километре ее подобрал тот самый блестящий джип, и латыш из машины рассказал, что пропали немецкие спортсмены и он едет к ним на хутор, поскольку точкой их высадки и было Мурашова. Галя почувствовала неладное. На хуторе же у озера они обнаружили следы пребывания спортсменов, у сарая воткнутую лопату, полное Ванькино отсутствие и бутылку Либфраумильха под кустом. Убил! Закопал и сбежал! – Галя заметалась по двору натужно подвывая дурниной – Иван, любимый, где-ты? Из сарая начали раздаваться голоса, которые тонули в Галином вое раненой волчицы. Галя орала и плакала с причитаниями, поскольку женщиной была склонной к истерикам и с хорошей фантазией. Удивленный дядька из джипа вдруг обхватил ее руками и крепко сжал, чтобы прекратить женскую истерику. В это время, со стороны озера, сойдя с лодки, приближался одуревший от происходящего Иван. Крик любимой женщины пронзил Хоттабычу мозг, это был крик той самой раненой волчицы, наш герой не думая больше не, о чем, и решив, что умрет вместе с подругой под пулями немецкого шмайсера, ринулся в бой. Спортивный европейский чиновник, прочуяв так хорошо ему знакомое выражение на лице русского маргинала в подпитии, долбанутого на всю голову берсерка , отскочил от Галины и запрыгнул в свою бронемашину. Дальнейшие он наблюдал как в немом кино - сначала на джип попер Иван вооружившись лопатой, тут ему наперерез бросилась Галина, началась сцена с обнимашками и слезовытирашками, потом эмоции поутихли и сменились конфузом, потом испугом, потом мужичок поставил лопату, растерянно посмотрел на джип, на сарай, как-то очень резко метнулся к нему, и вывел оттуда двух испуганных парней в гидрокостюмах. Чиновник громко выдохнул. Ванька же ринулся к кусту черной смородины, схватил синюю бутылку, вскрыл ее и залпом употребил половину. Сел на землю, вытянул ноги и тихо заплакал. От пережитого, от страха, от любви, от смерти и от стыда…
По слухам, соревнования прошли удачно, польские спортсмены взяли трофей и пришли к месту сборки первые, это потому что высадились у Дашиного хутора и когда отмолившись благообразная старообрядка вышла из дома, то увидела, как два черных беса, аки из ада вынырнули из озерной глади и неминуемо стали приближаться к ней мило улыбаясь мокрыми, мерзкими рожами. Женщина начала креститься и громко отсылать их назад в преисподнюю. Пятясь, она закрыла за собой дверь старого старообрядческого дома и начала громко причитать. Напрасно стучались спортсмены и кричали: Пани! Пани! Вовремя заметив, что с веслом на перевес к ним приближается охреневший дяхан, громко матерясь и крича: Хенде хох, суки! (Это и был наш Иван, который добрался по озеру до Даши и увидел картину интервенции на территорию соседского хутора не заявленных оккупантов). Поляки быстро просекли, что мужик разбираться не намерен кто есть, кто (небось, сами славяне), быстро сориентировались (не даром спортсмены-профессионалы) и дали деру по направлению к лесу. Так, сам того не осознавая Иван помог польским спортсменам выиграть соревнования по спортивному ориентированию. А тетя Даша через полгода умерла – никто не смог ей больше ничего доказать, ибо бесов она видела лично и только молитва животворящая спасла ее и приняла она этот знак, что пора скручиваться и подаваться поближе к богу. А еще говорили, что на хутор шестью километрами выше по берегу вылезли из озера спортсмены из Австрии и что-то спросили по-немецки, на что старый дед Юхневич, косивший траву, без колебаний вытащил из нагрудного кармана старый немецкий аусвайс и предъявил его им, заискивая улыбаясь. Такое впечатление, как будто он и не вынимал за шестьдесят лет его из кармана, никому не веря и не на что не рассчитывая – ни немецким, ни советским, ни латышским.
Чиновник карьеру не сделал, ибо не справился с задачей и не оповестил жителей местности о соревнованиях в должной мере - в Брюссель его не взяли, пожизненной пенсии и охринительных командировочных он не увидел, за что был рассержен на этого русского непредсказуемого алкаша с его пресловутой"непонятной русской душой". У Ивана с Галиной все встало на места, их тихая, своеобразная, стариковская любовь засветилась скромным пламенем церковной свечки с новой силой. Ваня даже попытался надеть ненавистные ему зубы на присоске и героически носил их три дня , ласково улыбаясь Любимой,после чего плюнул и сдал на хранение Гале,как самую дорогую вещь в доме.
Такая вот история.