Раздражая многих современников, легендарный импресарио Сергей Дягилев сумел сделать то, что им и не снилось, — показать Европе новую Россию и войти в историю. О том, как это произошло, читайте в нашем новом материале.

Сергей Дягилев, 1880-е

Смерть в Венеции

«21 августа 1929 года от "Гранд Отель де Бэн" на Лидо отплыла гондола в сторону Сан-Микеле, островка, на котором с начала XIX века находится кладбище города Венеции. Лежащее в гондоле тело предстояло захоронить в греческо-православной части этого кладбища. При жизни покойного звали Сергей Павлович Дягилев» — так описывает похороны этого великого и непростого человека в своей книге «Сергей Дягилев. "Русские сезоны" навсегда» голландский историк искусств, специалист по русской культуре и истории ХХ века Шенг Схейен.

Совпадение удивительно. В 1902 году Сергей написал своей мачехе: «Я убеждаюсь, что окончу дни свои здесь, где некуда торопиться, не надо делать усилий для того, чтобы жить, а это главная наша беда, мы все не просто живем, а страшно стремимся жить, как будто без этих усилий жизнь наша прекратится».

Но куда удивительнее, впрочем, другое: то, что сам Дягилев торопился до самой своей смерти. И, пожалуй, именно эта торопливость, эта жажда жизни и боязнь упустить пусть даже мелочь, безделицу стали главной его чертой, определившей судьбу знаменитого импресарио.

Семья Дягилевых, 1880-е. Слева направо: Валентин, Павел Павлович, Юрий, Елена, Сергей

Большая голова

Однако, чтобы убедиться в этом, необходимо вернуться на 56 лет назад, да к тому же мысленно перебравшись из будто бы сказочной Венеции во вполне себе прозаическую деревню Селищи Новгородской губернии, что стоит на правом берегу реки Волхов. Именно здесь 31 марта 1872 года в семье офицера и потомственного дворянина Павла Дягилева родился мальчик Сергей.

Это сегодня в Селищах проживает пара сотен человек. Тогда же жизнь била здесь ключом. Представить только: всего за 34 года до рождения Сергея Дягилева в Селищах в Гродненском гусарском полку служил сам Михаил Юрьевич Лермонтов! Здесь же располагался штаб Первого округа графа Аракчеева полка. В общем, куда ни глянь, сплошь офицеры, эполеты да подкрученные усы. Блеск! Впрочем, юному Сергею было не до блеска: уже в три месяца он остался без матери! Причем по его же, Сергея, вине, в чем он был уверен всю свою жизнь. Точнее, по вине его слишком большой головы. Бронислава Нижинская писала об этом в своей книге: «Сергей Павлович рассказывал мне позже, что его большая голова стала причиной смерти его матери». Ту же историю приводят практически все его биографы и авторы воспоминаний о нем. Первый биограф Дягилева Арнольд Хаскелл пишет о непропорционально большой по сравнению с туловищем голове с крутым лбом выдающейся лепки. Также биографы часто сообщают, что Сергея всю жизнь мучило чувство вины за то, что его «необычайно крупная для младенца голова» стала причиной безвременной гибели его матери.

Когда отец Сергея — Павел Павлович — потерял жену, ему было всего 25 лет. К этому времени он уже дослужился до полковника, а в дальнейшем и до генерал-майора. Так что скоро в Селищах семье стало тесновато. Отгоревав положенное, вместе со своей новой женой и сыном Павел Дягилев вскоре оказался в Петербурге, а затем в Перми, где положение Дягилевых росло и укреплялось: они стали одной из богатейших и наиболее влиятельных семей в губернии. Их дом украшали гравюры Рафаэля и Рубенса, а на книжных полках стояли каталоги главных европейских музеев. Именно здесь и начала проявляться у Сергея Дягилева тяга к искусству, в чем, учитывая обстоятельства, впрочем, не было ничего необычного.

Совсем уж красивую картинку детства будущего импресарио все же стоит разбавить и иными подробностями. Например, рассказом двоюродной племянницы Сергея — Зинаиды Каменецкой — о том, каков уже в те годы был характер Дягилева-младшего. Скажем, вот ее воспоминания о том, как совсем юный Дягилев добивался победы в детских соревнованиях: «Искались ли грибы, а их была бездна в парке, сейчас же начиналась конкуренция. Одно время победителем был Сережа, пока не был уличен — он скупал грибы у баб»…


Сергей Дягилев, 1900-е

Сильный и противный

В 1890 году Дягилев возвращается в Петербург. Планов у него — громадье. Он учится на юридическом факультете и одновременно в консерватории. Именно здесь он решает осуществить свою детскую мечту — стать композитором. Шенг Схейен в своей книге приводит еще одну замечательную историю: однажды Дягилев приглашает избранную публику послушать отрывки из сочиненной им оперы «Борис Годунов», в которой он исполняет роль самозванца. Увы, старания будущего антрепренера собравшиеся не оценили. Позднее сам Сергей признает, что этот провал пришелся как нельзя кстати, поскольку голос у него был «очень сильным и очень противным».

Отчего «кстати»? Да оттого, что, понемногу разочаровавшись и в юриспруденции, и в своей так и не состоявшейся карьере музыканта, Дягилев все активнее погружается в художественную жизнь, проявляя себя умелым организатором. В Петербурге он устраивает нескольких выставок современных художников, основной целью которых было показать столичной публике новое русское искусство. И этим зарабатывает себе неплохой авторитет, так что уже в 1898 году он становится редактором журнала «Мир искусства». «Искусство, чистое и свободное» — таков был девиз журнала и одноименного творческого объединения, в которое входили главные молодые художественные звезды того времени: Исаак Левитан, Лев Бакст, Валентин Серов, Илья Репин…

Времена были веселые. Заразительность смеха Дягилева в те годы отмечали многие. «Каждый раз, — писал в своих воспоминаниях один из друзей Сергея, – когда он смеялся, вся “внутренность” его “пасти” раскрывалась “настежь”. Смеялся же Сережа по каждому поводу». Много лет спустя Жан Кокто сравнил улыбку Дягилева с оскалом «юного крокодила». Впрочем, все свои идеи и мечты он так же воплощал в жизнь с поистине «крокодильским» аппетитом.

«Портрет Сергея Павловича Дягилева в цилиндре», Анна Аборкина, 2010 год

Старт «Русских сезонов»

Мечты? Главной, пожалуй, была вот эта: популяризация русского искусства на Западе. Популяризация и — включение русского искусства в общеевропейский художественный процесс, потому что пока все было иначе: среднестатистическому читающему европейцу были известны имена писателей Льва Толстого и Ивана Тургенева. Слушающие были в курсе существования композитора Михаила Глинки. Интересующиеся живописью знали художника Василия Верещагина. Вот, собственно, и все. То есть так себе ситуация. Дягилев решил сломать эту стену неведения.

В 1906 году он организует в Париже выставку «Два века русской живописи и скульптуры» — и в полной мере проявляет свой дар эффективного «менеджера проектов», а также переговорщика, умеющего убеждать и очаровывать даже самых высокопоставленных лиц… «Организация выставки проходила как обычно, Сережа всех игнорировал, не нанес необходимых визитов, а проводил целые дни в залах, перевешивал картины и до такой степени замучил декораторов, что те чуть не падали с ног. Как всегда все до последней минуты казалось полнейшим хаосом, и вдруг все оказалось на своих местах», — писал позже в своих воспоминаниях художник, историк искусства, художественный критик, основатель и главный идеолог объединения «Мир искусства» Александр Бенуа.

Работа была проделана действительно колоссальная. Чтобы найти деньги и «позаимствовать» лучшую русскую живопись у музеев, импресарио пришлось договариваться с великим князем Владимиром Александровичем. В Париже он нашел покровителей выставки в лице русского посла Александра Нелидова и графини Элизабет де Греффюль, которая ввела Дягилева в высшее парижское общество и впоследствии активно помогала организации «Русских сезонов».

Выставка открылась 16 октября 1906 года в выставочном центре Гран Пале, где Дягилев арендовал 10 залов. Парижские отзывы о ней были в основном хвалебными. Газета «Ле Фигаро» посвятила ей большую статью, в которой больше всего превозносили Врубеля. Дягилева избрали почетным членом Салона, Бакста, Бенуа, Рериха и Ларионова, а также Врубеля посмертно — обыкновенными членами.

«Русское искусство продемонстрировало все лучшее, на что оно было способно, и следующая выставка могла стать в лучшем случае повторением предыдущей. Если Дягилев хотел превзойти самого себя, он должен был расширить сферу своей деятельности, выйти за пределы одного лишь изобразительного искусства», — пишет в своей книге Шенг Схейен. Понимал это и сам Дягилев, а потому первый европейский успех его только раззадорил, и он взялся за музыку.

«Портрет Сергея Дягилева», Валентин Серов, 1904 год

«Кажется, нам пора домой, княгиня»

Уже в следующем году Сергей Дягилев организует серию из пяти «Исторических русских концертов», которые прошли на сцене парижской Гранд-опера.

Французская аристократка графиня Элизабет Греффюль вспоминала, как Дягилев добывал деньги на второй «Русский сезон»: «Он показался мне каким-то проходимцем, авантюристом. Но, когда он сел за рояль и заиграл вещи русских композиторов, которых я до того совершенно не знала, я все поняла. Это было так ново и так изумительно чудесно... Когда он стал говорить о том, что хочет на следующий год устроить фестиваль русской музыки, я тотчас же, без всяких сомнений и колебаний, обещала ему сделать все, что только в моих силах».

Дягилев тщательно подошел к отбору репертуара: со сцены звучали произведения Михаила Глинки, Николая Римского-Корсакова, Модеста Мусоргского, Александра Бородина, Александра Скрябина. Концерты были так же успешны, как и первая русская выставка: именно выступление с партией князя Игоря в «Исторических русских концертах» прославило, например, Федора Шаляпина.

Жан Кокто и Сергей Дягилев, 1910-е

Схейен пишет: «16 мая состоялся первый концерт, на котором присутствовали великие князья — четверо из дома Романовых, русский посол, Рихард Штраус (он сидел в ложе Дягилева), а также сливки французского общества. После того как Шаляпин исполнил арию из «Князя Игоря», зал взорвался овациями, не стихавшими очень долго. Затем на сцену вышел дирижер Никиш для исполнения следующего номера, «Камаринской» Глинки, но публика продолжала вызывать Шаляпина. Все попытки дирижера утихомирить публику ни к чему не привели. Тогда Никиш бросил дирижерскую палочку и ушел со сцены».

«Публика не знала, что делать, — вспоминал сам Дягилев, — многие начали уходить, наверху принялись шуметь и вдруг, в минуту затишья, сверху театра, на всю залу завопил зычный бас по-русски: “Камаринскую, е… вашу мать”. Великий князь Владимир Александрович, сидевший рядом со мной в ложе, встал и обратился к жене: “Ну, кажется, нам пора домой, княгиня”. Так окончился мой первый дебют в Париже!»

Композитор Игорь Стравинский и Сергей Дягилев, 1910-е

Кривляка, прокаженный, бандит

Для третьего «Русского сезона» 1908 года Дягилев выбрал оперу «Борис Годунов» Мусоргского. Готовясь к постановке, импресарио лично изучил авторский клавир, заметив, что в постановке оперы под редакцией Римского-Корсакова были удалены две сцены, важные, как он посчитал, для общей драматургии.

Технические приготовления, уточняет Схейен, на сцене Гранд-опера проходили в обстановке хаоса и паники, что, несомненно, объясняется конфронтацией, возникавшей между чванливой администрацией и служащими этого прославленного французского театра, а с другой стороны – сотнями русских, этим «полчищем варваров», из которых только трое свободно говорили по-французски. Между французскими и русскими рабочими постоянно вспыхивали ссоры и недоразумения, которые Дягилев разрешал благодаря тому, что «подмасливал» французский технический персонал крупными суммами. Хуже того: Дягилев позже рассказывал о том, как им сообщили, что для монтажа декораций сцену отдадут лишь в последний день – день премьеры. Он решил собрать всех вместе и поставить перед труппой, включая плотников, рабочих и гримеров, вопрос «что делать?»: откладывать премьеру или нет? И тогда плотники и гримеры, со словами «Не посрамим земли Русской!» и «Ляжем костьми», настояли, чтобы премьера состоялась в тот самый день, что и была запланирована.

Премьера прошла более чем успешно.

Но стоит знать и другое: Дягилев с невероятной ревностью относился ко всем своим подчиненным. Вот как об одном инциденте говорил композитор Владимир Дукельский: «Дягилев всегда боялся, что опереточные короли переманят его сотрудников, посулив золотые горы. Его подозрения оправдались — я прельстился фунтами стерлингов и подписал контракт. Дягилев пришел в дикий раж и, к великому ужасу присутствовавших растоптал мой новенький цилиндр, взвизгнув при этом: "Б...!"».

Ревность, впрочем, была разлита повсюду. Чем еще можно объяснить тот факт, что на родине для многих Дягилев был практически шутом гороховым? Вот, к примеру, отзыв о Сергее Павловиче 1898 года: «Тряпичник, собирающий на мусорной свалке отбросы декадентского искусства». Или фрагмент из статьи 1903-го: «Безвкусный кривляка, занимающийся наглым самовосхвалением». А вот кусочек статьи от 1907-го: «Самозванец русского искусства, прокаженный, бандит».

«Русские сезоны» в Чикаго, 1916 год

Кони, люди…

Энергия у «бандита» била через край. Не успев как следует отдохнуть, он уже начал воплощать в жизнь свою новую идею: привезти за границу балет. Уже в конце 1908 года импресарио подписывает контракты с ведущими артистами балета из Петербурга и Москвы: Анной Павловой, Тамарой Карсавиной, Михаилом Фокиным, Вацлавом Нижинским, Идой Рубинштейн, Верой Каралли и другими.

Подготовка к «сезонам» была непростой. Небольшая размолвка антрепренера с Матильдой Кшесинской, которая была возмущена тем, что получила одну роль в столь масштабном проекте, и внезапная смерть друга, великого князя Владимира, оставили его без обещанной некогда поддержки царского двора. Пришлось срочно выезжать в Париж, искать новых спонсоров. Тем не менее всего за несколько месяцев было подготовлено восемь премьер, которые сложились в программу трех полноценных театральных вечеров. Для осуществления подобного самым известным современным театрам оперы и балета (с постоянной структурой и самым современным оснащением, с труппой, состоящей из десятков профессионалов) потребовалось бы несколько лет.

В Париж труппа Дягилева прибыла в конце апреля 1909 года. Премьера четвертого «Русского сезона» состоялась 19 мая. Большинство зрителей и критиков не оценили новаторскую хореографию балетов, но все были в восторге от декораций и костюмов Льва Бакста, Александра Бенуа и Николая Рериха, а также от танцовщиков, особенно от Анны Павловой и Тамары Карсавиной…

Премьера пятых «Русских сезонов» состоялась в мае 1910 года. Лев Бакст, традиционно участвовавший в создании костюмов и декораций, вспоминал: «Сумасшедший успех "Шехеразады" (весь Париж переоделся по-восточному!)». Премьера «Жар-птицы» прошла 25 июня. В переполненном зале Гранд-опера собралась художественная элита Парижа, в том числе Марсель Пруст. Неординарность видения Дягилева проявилась в знаменитом эпизоде с живыми лошадями, которые должны были появиться на сцене во время спектакля. Игорь Стравинский вспоминал про этот случай: «…Бедные животные вышли, как предполагалось, по очереди, но начали ржать и приплясывать, а одна из них выказала себя скорее критиком, нежели актером, оставив дурно пахнущую визитную карточку… Но эпизод этот был потом забыт в пылу общих оваций по адресу нового балета».

В 1911 году новые «Русские сезоны» открылись премьерой балета «Призрак Розы» в постановке Михаила Фокина. В ней публику поразили прыжки Вацлава Нижинского. Позднее в Париже Дягилев представил «Петрушку» на музыку Стравинского, который стал главным хитом этого сезона.

«Портрет Сергея Дягилева и Альфреда Cелигсберга», Пабло Пикассо, 1919 год

Красная панорама

Ничто не предвещало проблем. Однако же, увы, в том числе из-за начавшейся Первой мировой войны, охватившей всю Европу, следующие «Русские сезоны» оказались не очень удачными. К примеру, провалом обернулась премьера новаторского балета на музыку Игоря Стравинского «Весна священная» — публика его не приняла. Но — вот совпадение! — война закончилась в 1918-м, и в тот же самый год к Дягилеву вновь приходит успех: 1918–1919 годы были отмечены успешными гастролями в Лондоне — труппа провела там целый год. Последним же громким успехом дягилевской труппы стала постановка Джорджа Баланчина 1928 года «Аполлон Мусагет» с музыкой Игоря Стравинского и костюмами Коко Шанель.

А что в итоге? Слава? Это да. Имя, вошедшее в историю. Миллион слухов обо всем, но главное — о непростой личной жизни Сергея Павловича, в которой чего и кого только не было. А еще? После своей смерти Дягилев не оставил ни копейки. Похороны легендарного антрепренера оплатили его давние покровительницы — Мися Серт и Коко Шанель. Они же были далеко не последними людьми в огромном списке тех, кто на протяжении долгого времени помогал ему реализовывать самые смелые проекты и покорять неприступный Париж. У смертного одра была проведена короткая панихида в соответствии с православными церковными обрядами, после чего тело покойного перенесли на островок Сан-Микеле, где его похоронили в православной части кладбища. На следующий день мир облетело известие о кончине Дягилева, и эта новость заняла первые полосы газет. А в его собственной стране появилась всего одна заметка — крошечный некролог на пятнадцатой полосе литературно-художественного еженедельника «Красная панорама».

«Русский балет» успешно проработал вплоть до кончины Дягилева в 1929 году. В своих воспоминаниях Игорь Стравинский, говоря о новых тенденциях в балете ХХ века, отметил: «…возникли ли бы эти тенденции без Дягилева? Не думаю». Впрочем, тут и думать не о чем.

https://vtbrussia.ru/