Настроение сейчас - печаль

так грусно,что хочется курить...


Собака лежала на краю гуманной цивилизации –

под сломанной лавкой, у доверху забитой мусором урны, посреди весны.
В грязи и коростах, дышала тяжело, с опаской выглядывая из своего убежища. Сколько таких, как я, случайных прохожих видела она? Кто-то протягивал руку, кто-то пинал в живот, кто-то пытался накинуть удавку…
Собака смотрела сквозь, в самую душу, и то, что она видела, утомляло ее израненное сердце. В светлых глазах застыли отрешенность и тоска. Смиренность, но не покорность. Не злость. Смотрела с немым укором: «Что всем вам нужно от меня? Я тихо мучаюсь здесь, никому не мешая, хороня былое счастье в себе. Когда-то давно охраняла, заботилась и любила… Прошу, оставьте меня сейчас, дайте уйти спокойно».
Почуяв, что я неопасна, собака отвернулась. Мир людей ее мало интересовал. Я села рядом и сказала, что плохого не сделаю. Собака горько вздохнула – как человек.
Ей ничего не было от меня нужно. Раньше она была чьим-то другом. Но дружба не вечна, и ее выкинули, как старую надоевшую




.
Я дотронулась до морды, грязной, измученной. Сказала, что надо идти со мной, просто необходимо идти. Собака посмотрела пристально. Силилась понять: какую злую шутку задумали сыграть с ней? Но, учуяв доброту, вспомнив забытый запах дома, собака пошла.
У двери моей квартиры остановилась. Она еще не верила, но хотела, очень хотела переступить порог и стать частью нового дома. Однажды преданному нелегко довериться во второй раз...
Я позвала тихо, но настойчиво. И собака вошла. Уткнулась носом мне в колени, почувствовала себя нужной.
Пока разогревала еду, она сидела в коридоре, не осмеливаясь пройти дальше. Я наполнила миску и поманила ее. Смущенно прижав уши, собака вошла, в нерешительности замерла посреди кухни. Я указала на миску и улыбнулась. Она поняла и благодарно завиляла куцым хвостом.
Ела торопливо, трясясь и урча от голода, жадности. Не верила: теперь это ее еда, ее дом.
А ночью спала. Спала тревожно, то и дело, вздрагивая и скуля. Я не могла уснуть и все смотрела на нее…

Утром мы шли в ветлечебницу. По пути заглянули в зоомагазин и купили кожаный поводок. На поводке собака шагала веселая и гордая.
В лечебнице сказали: собака старая и больная. Ей ничего не поможет. Ее нужно усыпить

Я не смогла.
Домой возвращались без поводка. Собака ковыляла впереди, то и дело озираясь – страшась упустить меня из виду. Теперь у нее было все: еда, дом, хозяйка. И она боялась потерять это все. А я думала: у меня появился друг. Друг, который может скоро исчезнуть. Исчезнуть навсегда.

Собака лежала у моих ног часами, ожидая голоса, ласки. Ждала у двери, когда вернусь с работы, неслась, превозмогая боль, навстречу. Чувствовала себя полноправным членом нашей с ней маленькой семьи и была счастлива.
Теперь она спала спокойно. Спала ночью, утром, днем, вечером и снова ночью. Нужно было спать. Спать долго, чтобы забыть голод, боль, страх и одиночество. Спать, чтобы набраться сил и выздороветь. Наперекор всему.

Но лекарства, еда, забота и любовь не помогли. Ночью собака умирала.
Я сидела рядом. Собака прижалась ко мне, дрожала и повизгивала, точно, пыталась объяснить что-то. Не понимала, что я все знаю…

Мы были вместе всего три дня.

Анна Никольская-Эксели