Название: Гомо/Гетеро/Сексуальный
Автор: IRATI
Переводчик: Participante
Бета: Ampaseh
Рейтинг: NC-17
Жанр: RPS
Пейринг: Gale/Randy (Гейл Харольд/Рэнди Харрисон)
Оригинал: http://irati.livejournal.com/147357.html
Разрешение на перевод: получено
Перевод: Завершён
Перевод посвящается Valdi5
Размещение перевода: http://rps.forum24.ru/?1-4-0-00000004-000-0-0
Авторская пунктуация

:
“All of my stories are true, and If they´re not, they should be” (Emmet, QaF 1x21)

Завязка

Для начала следует пояснить: Рэнди не считает, что Гейл медленно соображает. Да, довольно легко можно прийти к такому заключению. Возможно, из-за того, что у Гейла возникают некоторые проблемы с выражением собственных мыслей… особенно когда на него давят. Что есть, то есть. Рэнди находит такое объяснение вполне обоснованным. Нет, Рэнди не испытывает особой гордости за то, что на какой-то миг, возможно, в самом-самом начале, решил, что Гейл немного медленно соображает.


В начале

Для Рэнди это было делом принципа — отнестись к Гейлу с предубеждением. Почему? Да потому что Гейл был натуралом. Прикинь! Натуралом. Одна. Одна! Пилотная серия о гомосексуальных отношениях по телевидению — кабельному, — и главную роль отдают натуралу. Определённо, Рэнди почувствовал себя оскорблённым, когда узнал об этом. Было очевидно, что они пригласили гетеросексуального актёра, чтобы он распространял вокруг себя все эти скрытые флюиды гетеросексуальности и привлекал к сериалу внимание погрязших в рутине домохозяек, заставил мечтать о себе. Это было крайне неприятно осознавать. Рэнди почувствовал раздражение, но никому ничего не сказал, естественно. Когда он узнал об этом, на роль его ещё не утвердили, и высказывание каких бы то ни было претензий являлось непозволительной роскошью. А когда роль была у него в кармане, ему опять-таки показалось неразумным упираться рогом и качать права. Но, скорее всего, пара комментариев всё-таки сорвалась с языка. Возможно, во время телефонного разговора из Торонто с секретаршей своего агента.
Мало кто может похвастаться гладкими отношениями со своим агентом, и Рэнди не был исключением, однако он неплохо ладил с его секретаршей. Так что, когда она поинтересовалась, как там в Канаде? — Холодно. — Как там пробы? — Хорошо. — Как дела в целом? — Роль я получил. — Как там главный герой? — Хм… Удержаться он не смог. Нахмурил лоб, хотя никто не мог его видеть. Он прижимал трубку плечом и заваривал чай. «Хорошо», — соврал. «Кажется», — добавил. А потом решил приоткрыть заглушку, чтобы спустить пары, и после длинной продуманной паузы сообщил: «Он брюнет, более или менее смазливый». Раздражённо вздохнул и добавил: «Натурал», — стараясь, чтобы это прозвучало как можно более обвиняюще. И напоследок, чтобы забить последний гвоздь, заявил: «И вообще, мне показался, что он как-то медленно соображает».

Насчёт «брюнета» всё было правдой.

Насчёт «более или менее смазливый» тоже более или менее верно.

(Здесь Рэнди не пришлось особо притворяться: ему не нравились брюнеты, а, тем более, натуралы).

Но вот насчёт «медленно соображает» всё оказалось полным фуфлом.


Тугодум

Вряд ли можно сказать, что Гейл был в особом восторге от Рэнди, когда впервые увидел его. Сказать такое значило бы более чем преувеличить. Чтобы быть уж совсем точными в формулировке — это было бы самой настоящей ложью. А чтобы быть предельно честными, приведём дословно, что подумал Гейл. Нечто не особенно красноречивое, не великая речь, достойная Гендальфа Серого, который для Гейла был мерилом мудрости, но нечто достаточно экспрессивное и типичное для самого Гейла. Одним словом, он подумал: «Ой, ё!».


Искра

Иногда между актёрами… пробегает искра, но не надо обманываться. Пробегает она далеко не всегда. Зачастую всё остаётся на уровне механики, отлаженного процесса. Сцена — переснять — свет — сделаем ещё дубль — снято — стоп камера — свет — обрезать — грим — переснять. В противоположность Театру, где важно найти свой ритм и струиться, плыть по течению, киносъёмка — это дробление на сцены, череда дублей. Отрепетировать свой кусок и по новой. Сложно постоянно поддерживать внутренний ритм, сохранять энергетику сцены, не обратить всё в пшик. И это становится практически непосильной задачей, когда между тобой и человеком, с которым вы работаете в тандеме, ничего не происходит. Ты смотришь не него, разговариваешь, злишься, целуешь и т.д., и т.п. Ты отыгрываешь свою сцену, все вокруг делают свою работу, и ты идёшь домой. Но ничего особенного не происходит. Ты проговариваешь свои реплики, но диалог мёртв. Ты играешь сцену, но в ней нет жизни. Иногда случается и такое.

Когда Гейл познакомился с Рэнди, то сразу подумал, что как раз так всё и будет. Точнее, не будет ничего. Потому что Рэнди должен был играть Джастина, а Джастин в понимании Гейла выглядит иначе. Не то чтобы Гейл особенно много задумывался о предстоящих пробах и образах героев, это если по-честному. Он вообще не из тех, кто проводит много времени в подобных раздумьях. Но вот если бы он это сделал, то ни за что не представил бы кого-то такого. Слишком интеллектуал. В очках, овеянный эдаким флёром утончённости. Серьёзный и чуть раздражённый. Да у него на лице написано, сколько книг он прочитал, а точнее, проштудировал от корки до корки. Не гей в плане «вау, какая я королева!», но всё-таки достаточно гей, спасибо большое. Чуть манерный. Чуть женственный. С выражением лица, которое прямо-таки кричит: «Ты слишком гетеросексуален для этой роли, я это знаю, потому что я-то не такой». Рэнди оценил его не слишком высоко, и Гейл это почувствовал. Напряжение в воздухе: «Ой, ё!».

Они вежливо обменялись рукопожатием, и Гейл подумал: «Плохо дело». Потому что он ну никак не мог себе представить после холодного рукопожатия слишком серьёзного и воспитанного Рэнди, как этот Рэнди будет симулировать оргазмы и жаркий анальный секс до рассвета. Дважды «ой, ё!».

Так что он решил, что искры не будет. Между ними на экране просто не будет того, что некоторые назвали бы химией, а Гейл даже и не знал, как обозвать. Конечно, они будут делать свою работу, но искры не будет. И в результате серию они похерят, а Гейл снова пополнит ряды безработных актёров.

В который уже раз в своей жизни он ошибся.

Химия

Ошибся он по полной программе. Ошибся так, как только он умел ошибаться. Потому что, когда настало время читки и первой репетиции, произошла любопытная вещь. Рэнди, заявив: «Подождите», положил свою копию сценария на стол, туда же легли и очки. А точнее, легли они на сценарий, который пестрел галочками, сносками и пометками.
(Не то чтобы это было особенно важным, но в копии Гейла ни одной пометки не наблюдалось. Там присутствовали кофейные пятна, а это, согласитесь, не одно и то же. В противоположность копии Рэнди, его сценарий был мятым. Гейлу стало стыдно; затем он подумал, что чувствует себя глупо, сравнивая такие вещи, а потом разозлился из-за того, что почувствовал себя глупцом).
Но тут Рэнди посмотрел на него, и он забыл обо всем: о злости, о комплексах, о глупости. Потому что Рэнди снял очки и пропал. Вот прямо там, посреди репетиционной, и пропал. Полностью скрылся от режиссера, от Гейла, от всего мира. У него изменилось выражение глаз. Выражение глаз, да будь оно неладно, изменилось! Он вмиг стал младше и превратился в шестнадцатилетнего подростка, который стоит на углу и ждёт, что кто-нибудь отведёт его к себе домой. Его глаза уже не твердили: «Интеллектуал, женственный и серьёзный». Они говорили: «Мне страшно, я возбуждён, трахни меня».

И вот там, в заснеженном Торонто, когда Рэнди исчез, Гейл заметил, что улыбается, — и исчез вместе с ним. Энергетика Брайана Кинни завибрировала в нём как никогда отчётливо, внятно и отчётливо , произнося: «Я тебя живьём съем. Трахну так, что мало не покажется».

Да, скорее всего, именно тогда он впервые услышал своего внутреннего Брайана Кинни. Внятно и отчётливо.

Носки

После той репетиции было ещё множество других, часы и часы съёмок пилотной серии, споры с режиссером и продюсерами. Бессонные ночи, различные варианты грима; на Гейле перепробовали столько способов укладки и стрижки, что ему стало казаться, будто у него намного больше волос, чем думалось раньше. Ему пришлось учиться говорить в декорациях «Вавилона», в то время как статисты танцевали под несуществующую музыку. И это было совсем не просто, потому что надо притворяться, будто кричишь, хотя на самом деле просто говоришь. Но у него получилось. Получилось и это, и танцевать без музыки, выживать в первые недели пребывания на съёмочной площадке, слушать Брайана внутри себя всё это время, получилось не просрать свой шанс — и, наконец, у него получилось достаточно правдоподобно имитировать секс с мужиками.
Это было частью персонажа. А точнее сказать, это было основополагающей частью его персонажа. Целоваться, как сам дьявол-искуситель, трахаться так, будто в этом заключается сама жизнь. Естественно, не обошлось без пары (на самом-то деле, без пары дюжин) неловких моментов. Но они всё обсуждали, они говорили об этом, работали над этим, вели себя как профессионалы. Потому что когда тебе выпадает такой шанс, если ты хороший актёр, то вцепляешься в него зубами и готов пожертвовать всем, лишь бы не упустить.

— Ты когда-нибудь был в более неловкой ситуации?

Они лежат, обнажённые, посреди съёмочной площадке. Сцена «Джастин кончает на чёрные простыни Брайана» в N-дцатый, они сами уже не помнят какой, раз, отснята. Рэнди надолго задумывается, прежде чем ответить.

— В первый раз, когда мне в какой-то школьной постановке нужно было поцеловать девочку, я так разнервничался, что прикусил ей губу до крови. Сейчас на мне из одежды один носок, и тот надет отнюдь не на ногу. Какой из этих эпизодов тебе кажется более неловким?

— Тот, с девчонкой, двух мнений быть не может, — смеётся Гейл. — По сравнению с таким сейчас всё просто супер.

Постепенно Гейл смиряется с неловкостью обнажёнки и смущающими сценами и — а вы что думали? — со временем он свыкается с носками, один из которых он натягивает далеко не на ногу.

Во время интервью его часто спрашивают, кто из коллег повлиял на него в большей степени, и он неизменно отвечает: «Рэнди Харрисон». Рэнди Харрисон, который постоянно рядом, обнажённый большую часть времени, рядом с самого начала и потом… на каждом шагу этого пути. Когда они познакомились, он решил, что Рэнди сложный человек, но Гейл умел всё упрощать.

Он не помнит, в какой момент Рэнди перестал ему не нравиться. Возможно, в начале, самом начале.


Момент

Рэнди в точности помнит тот день, когда понял, что Гейл не тормоз. Был май, и стояла жара. Потом он иногда ловил себя на мысли, что хочет рассказать о том, что произошло в тот день, но поделиться не с кем. Потому что поделиться этим значит и признаться в том, что считал, будто Гейл немного медленно соображает. А Рэнди не особенно гордится этим.
Они болтали во время одного из многочисленных технических перерывов, это была обычная беседа о том о сём. Он не помнит, как речь зашла о методе. На съёмках частенько приходится коротать часы в ожидании и как-то убивать время, так что разговор об этом мог зайти в любой момент, и причиной тому было спасение от скуки. Они обсуждали различия между телевидением и Театром, говорили об Аль Пачино и постепенно перешли к излюбленной для всех актёров теме.
То бишь, они стали говорить о себе. А точнее, Рэнди стал говорить о себе и своей потребности записывать буквально ВСЁ о персонаже, которого ему предстоит играть.
— А всё — это сколько? — поинтересовался Гейл.
— Я исписал тридцать страниц, пока готовился к последним пробам на роль Джастина.
На лице Гейла отразилось такое удивление, которое Рэнди не удалось бы изобразить даже после всех курсов актёрского мастерства в мире.
— Тридцать страниц от руки?
Рэнди рассмеялся от души. А потом Гейл рассказал ему о своём методе. Разумеется, никакими тридцатью страницами тут и не пахло.
— Я даже и печатать-то не особо умею, — пожав плечами.
Итак, он рассказал о своей системе. Своём методе актёрской игры. Гейл не называл это ни «мой метод», ни «моя система». Он называл это «то, что я делаю».
— В общих чертах, то, что я делаю, — сказал он, — это выбираю определённый момент из жизни. Понимаешь? Жизни персонажа. И использую этот момент. Понимаешь? Когда хочу… когда надо вернуться к образу. Это должен быть такой…подходящий, стоящий момент.

На Рэнди очки, за которыми скрывался пытливый взгляд серьёзных глаз. Ему хотелось знать больше, и Гейл не подкачал. Уж поверьте. Скупыми словами, всего лишь в нескольких фразах он нарисовал цельный портрет Брайана Кинни. Он буквально препарировал его на глазах у Рэнди. И в то мгновение Рэнди отринул все мысли о том, хороша или плоха была идея пригласить на главную роль гетеросексуала. Вдруг он осознал, что по-настоящему благодарен за то, что работает с Гейлом.
«Я ясно вижу, — сказал Гейл, — как Брайан в первый раз трахнул мужика».


Тот самый момент

Он настолько ясно отпечатался в воображении Гейла, столько раз представлялся ему, что Гейл иногда удивляется, вспоминая: они ведь этого никогда не снимали. На самом деле этого никогда не происходило, ну, кроме как в его воображении. Но там этот эпизод существует, Гейл знает его текстуру, каков он на ощупь, мельчайшие детали, всю сочность красок. И именно таким, каким он существует в воображении, Гейл описывает этот момент Рэнди.

Брайану пятнадцать, и он находится в незнакомой комнате, где явственно пахнет средством для мытья полов. Стоит ноябрь, три утра. Вместе с Брайаном в комнате находится парень, хозяин дома. Он старше Кинни, которому только пятнадцать, для которого пока не настала пора бунтарства, который ещё не восставал против родителей и который до сих пор посещает мессу. Но скоро, очень скоро этому придёт конец. Суббота? Раннее утро, когда суббота перетекает в воскресенье; и этот тип, который хочет трахнуть его в задницу. Гейл довольно подробно всё описывает, и когда произносит: «…хочет трахнуть его в задницу», то ощущает волну жара в основании шеи. Неловко — а вы что думали? Гейл не так уж много знает об особенностях анального секса, и Рэнди слишком пристально не него смотрит. Гейл чувствует, что его изучают и оценивают, и он не знает, каков будет вердикт. Есть в Рэнди что-то, что немного его пугает. Достаточно сильно пугает.
Он уделяет много времени деталям. Он рассказывает, что Брайану не особенно хотелось там оставаться, потому что тот тип не больно ему нравится, но и уходить он не собирался, так как за стенами этой комнаты тоже нет ничего, что бы могло его заинтересовать. Он сам не знает, чего ему хочется. С этим парнем секс у него был далеко не в первый раз, да и сам парень у него далеко не первый. И вдруг, повинуясь какому-то неведомому импульсу, он решает, что сегодня всё изменится. Он изменит всё. Свою жизнь. И ещё что-то должно измениться. Что — он сам пока не знает, и тут он перевернул этого парня лицом вниз и, сам ещё не очень хорошо понимая, что делает, в первый раз в жизни трахнул мужика.
Там было зеркало. Перед кроватью. Уродливый обшарпанный туалетный столик с мутным запылённым зеркалом. И в этом зеркале Брайан увидел своё отражение. То, как он трахается. И это был первый раз, когда он действительно видел себя. Это был не тот, на протяжении пятнадцати лет навязываемый родителями, образ. Он увидел себя таким, каким бы мог стать. Он увидел себя мокрым от пота, контролирующим свои движения, свою жизнь. Сексуальным и сильным, способным добиться любой грёбаной цели, которую только поставит перед собой. Он почувствовал, что сможет покорить весь мир, и тут же спросил сам себя, а настолько ли интересен этот самый мир, чтобы удостаивать его своего внимания.
В том зеркале Брайан Кинни увидел того, кем ему предстояло стать, и он влюбился в этот образ. Он поклялся воссоздать его, будто речь шла о рекламном плакате, глядя на который все смогут его оценить и возжелать. И через их алчущие взгляды он сможет поверить сам в себя. А потом он поклялся не облажаться, поймать за задницу самого Господа Бога, послать родителей куда подальше, а заодно и тех, кто в будущем посмеет попытаться убедить его в том, что он не останется навсегда таким… молодым… вечным. Потому что он будет именно таким, и он покажет им всем, кем является на самом деле. Бессмертным.
Когда он замолкает, Рэнди некоторое время не произносит ни слова. Теперь Гейл знает, как себя чувствует насекомое под микроскопом.
— Я вижу этот момент. И когда мне нужна энергия Брайана, то я вызываю его в памяти. И Брайан каждый раз является. Я не знаю, если… да ладно, сам знаешь… Вот, собственно, и всё, что я делаю.
Он пожимает плечами и боится сделать вдох, пока Рэнди встаёт и произносит те пять слов, в которых проскальзывает лёгкий намёк на восхищение. Они уже несколько месяцев в Торонто, и это первый раз, когда Гейл чувствует, что Рэнди Харрисон впускает его в клуб избранных, которых он считает достойными своего уважения.
— Это действительно хороший момент, Гейл.
Он чувствует, что краснеет.

Клуб Рэнди

Забавно, но Гейл ни на йоту не похож на Брайана. Он проводит по четырнадцать часов в сутки, с блеском перевоплощаясь в того, с кем у него вообще нет ничего общего. Абсолютно. Ноль. По идее, это не должно никого удивлять. В конце концов, они же актёры. И в наименьшей степени это должно удивлять Рэнди, который сам походит на Джастина, как день на ночь. Но это всё равно удивляет. Эти бесхитростные улыбки, гибкость характера Гейла. Очаровательный, притягательный, покладистый. И самым странным, самым не брайановским в Гейле было то, что ему за тридцать, он целыми днями расхаживает на съёмках в чём мать родила, не выказывая особого смущения, и всё равно, по каким-то неведомым Рэнди причинам, продолжает краснеть. Часто.

Рэнди подметил это в самом начале их знакомства, но ничего не говорил до тех пор, пока не подошёл к концу первый год съёмок. Им нужно отрепетировать танец для последней серии. У них небольшой перерыв, и Гейл сидит нахмурившись. Нервничает, это заметно. Он ненавидит эпизоды с танцами. Он старается сконцентрироваться, чтобы всё получилось как надо. И в этом часть проблемы: концентрация и танец — два противоречащих друг другу понятия. Танцевать значит забить на концентрацию и упиваться процессом. Плыть в бесконечности. Рэнди это известно, и он старается переключить внимание Гейла, чтобы тот расслабился. Он говорит первое, что приходит на ум:
— А ты в курсе, что часто краснеешь?
— Хм…что? — Гейл отрывает взгляд от собственных ног и переваривает услышанное. — Что? — повторяет. — Де нет, ты что! Девчонки краснеют.
— Значит, ты девчонка.
Во взгляде Гейла явственно читается: «А ты — кусок дерьма», но он молчит.
Он ограничивается тем, что начинает бормотать под нос, проговаривая шаги, ворчит и поскуливает, жалуется, что танцы — это чушь. В этот момент в нём нет абсолютно ничего от Брайана Кинни. Ни единого грамма зашкаливающей самоуверенности, зато хоть отбавляй мучительной неуверенности. Ничего. Они одни в огромном зале с огромным зеркалом. Ждут хореографа, который вышел, чтобы ответить на какой-то срочный звонок. Музыки нет, впрочем, как и смокингов. Рэнди подходит и вынуждает Гейла посмотреть себе в глаза.
— Гейл, танец — это совсем другое. — Он кладёт ему руку на талию, шаг вперёд, шаг назад, снова вперёд, и вот они как-то незаметно для себя уже кружат по комнате, без усилия. — Видишь? Это всё равно что стильная походка — Тут он понижает голос и, не прерывая танца, подводит Гейла к зеркалу. Они плывут в бесконечности. — А в тебе тонны стиля.
Румянец не замедляет появиться, а Рэнди не замедляет сказать: «Гляди-ка», а затем: «Я же тебе говорил», когда Гейл видит своё отражение в зеркале и понимает, что по своему собственному определению он девчонка, то краснеет до корней волос.
— Тебе когда-нибудь говорили, Харрисон, что ты самый настоящий гадёныш-манипулятор?
— Ты даже не представляешь, насколько часто.
Когда Гейл краснеет, Рэнди хочется закупорить его в бутылке. Спрятать за семью печатями эти чудесные моменты. Чтобы ничто не нарушило их прелесть. Он сам не знает, откуда берутся эти чувства и что с ними делать. Было намного проще уживаться с гетеросексуальным партнёром по фильму, когда предполагалось, что он заторможенный и туго соображает. Представьте себе. Было намного проще злиться на него. Злиться у Рэнди всегда получалось хорошо. А вот с этим новым чувством, желанием защитить, оградить было намного сложнее совладать. Особенно когда положение усугубляется всеми этими прикосновениями. Им столько приходится касаться друг друга, что предполагается, будто они уже стали друзьями.
«Актёры, — думает Рэнди. — Мы слишком часто касаемся друг друга».
Все эти объятия. Все эти поцелуи.

Прикосновения
Однажды Гейл попал в неловкую ситуацию во время съёмок одной из сцен. Вообще-то, на этих съёмках он частенько попадал в неловкие ситуации, но в этот раз речь об оговорке по Фрейду или о чём-то в этом роде. Брайан должен был отстаивать своё право трахаться с этим нереально абсурдным количеством незнакомых парней и он должен был говорить, что это не потому что они геи, а «потому что мы мужчины». Но Гейл не сказал: «Потому что мы мужчины». Он произнёс: «Потому что мы актёры». На съёмочной площадке послышались смешки, — скорее всего, Вудс. Режиссёр сказал: «Переснять», а Гейл сказал: «Мда… этого точно не было в сценарии». Они сделали ещё дубля два-три, прежде чем Питер перестал давиться от смеха, когда очередь доходила до этой реплики.
А вся прелесть ситуации была в том, что сказал-то он правильную вещь. По большому счёту, актёры занимаются этим чаще, чем, скажем, водопроводчик или булочник. Вся эта работа бок о бок на протяжении многих часов, простота общения, использование эмоций в качестве сырья. Гейл не знал, в чём закавыка, но когда собирается много актёров для совместной работы, то в конечном итоге всё превращается в траходром. Помимо всего прочего, причиной может стать то, что на съёмках многие границы делаются более размытыми, а многие актёры — это огромные клубки из неуверенности, которая и заставляет их всё время искать прикосновений, поцелуев. По крайней мере, некоторых…
Ну ладно, по крайней мере, его самого.

Не его вина, что он так восприимчив к прикосновениям. Да, ему нравятся прикосновения. Даже больше: ему необходимы прикосновения. Он всегда в них нуждался, и сейчас, когда он в тысячах километрах от дома, — в Торонто, ни больше, ни меньше, — они ему необходимы, как никогда. Ему стыдно признаваться в этом, но только физический контакт способен помочь ему успокоиться, когда посреди вечеринки он чувствует, что слишком много народа пялится на него. В такие моменты улыбающийся Скотт подходит с бутылочкой пива и похлопывает по плечу, и тогда он чувствует себя, как заплаканный ребёнок, которого обняли, чтобы успокоить. Ему нравится, что Теа время от времени без особой на то причины целует его, и то, что она постоянно прикасается к нему во время разговора. Ему нравится, когда Питер, подшучивая над его ориентацией — «Гейл, Гейл, Гейл, что же нам с тобой делать», — плюхается рядом на диван и картинно роняет ему голову на плечо, драматически вздыхая.
— Мне всегда хотелось иметь друга натурала. Это так политкорректно.
Гейлу нравится, что людям с ним комфортно, и ему не всегда удаётся всё выразить словами, так что он сопровождает «буду скучать» ничем не обязывающим объятием и похлопыванием по спине, а «люблю тебя» — поглаживанием по руке. Одной из причин, почему он недолюбливает телефонные разговоры, является то, что там требуется именно говорить, и если тебе нужно утешить кого-то, то приходится придумывать слова поддержки, когда намного проще было бы просто обнять и погладить по спине, ласково, осторожно, пока не успокоится. По крайней мере, именно так обстоят дела с Гейлом. Когда он задумывается о своих любимых эпизодах в роли Брайана, то на ум сразу приходят сцены с Хэлом, где друзья обнимаются. В эти моменты Брайан внутри Гейла вздыхает с облегчением. Будто он неделями метался как тигр в клетке, и вот этот тигр превращается в котёнка.
И одна из вещей, которая заставляет его чувствовать себя не в своей тарелке в присутствии Рэнди, — как раз то, что Рэнди не особо любит прикосновения. Так что если это не предусмотрено сценарием, Гейл и пальцем его не касается. Даже случайно. Он думал, что эта некоторого рода фобия связана с личностными особенностями. И ему и в голову не могло прийти, что это как-то связано с Джастином.

— Это из-за Джастина. Из-за сцены.
— Что?
Они стояли перед кофейным автоматом. Гейл ещё не акклиматизировался. Было полвосьмого утра. Ему хотелось спать и дозы кофеина. До сего момента он и не подозревал, насколько проницательным может быть Рэнди. Через пару дней им предстояло отснять целую прорву постельных сцен. Он нервничал.
— Почему я избегаю физического контакта, — пояснил Рэнди как-то особенно мягко, по-утреннему. — Я стараюсь не прикасаться к тебе, чтобы скопить побольше энергии для сцены. А ещё я бегаю трусцой, чтобы поддерживать тонус.
Сейчас, когда Гейл пытался уловить смысл сказанного, нехватка кофеина чувствовалась особенно остро.
— Что?
Рэнди был предельно серьёзен. Он начал говорить неторопливо, так разговаривают с умственно неполноценными.
— Перед тем как ты целуешь кого-то, скапливается некая энергия. Пока ты думаешь об этом, предвкушаешь, задаёшься вопросом, как это будет. И чем дольше ты о нём думаешь, чем больше тот срок, на который ты его откладываешь, тем интенсивнее происходит первый контакт. Так что я стараюсь выработать как можно больше этой энергии. Для сцены. И дело не в том, что я не хочу к тебе прикасаться.
С этими словами Рэнди взял свой кофе и пошёл прочь. Внешне абсолютно невозмутимый. Гейл подумал, как всё это странно. Но в свете того, что, по мнению Гейла, большинство людей отличается теми или иными странностями, эта показалась ему вполне приемлемой, если не сказать больше — милой.
Через два дня они приступили к съёмке тех самых изобилующих поцелуями и «проникновениями» сцен пилотной серии. Казалось, что Рэнди сгорает от желания. Где-то глубоко внутри Гейла Брайан ощущал себя королём вселенной. В той сцене пробежала не просто искра. Это был сноп искр, электрический разряд, фейерверк. Бам. Бэнг. ВАУ!!
Рэнди был прав. Главное в сексе — это желать его, предвкушать.
Когда Брайан впервые поцеловал Джастина, то он сначала легонько скользнул кончиком языка меж его губ, на какую-то долю секунды, а затем выждал немного, прежде чем их губы соприкоснулись.

Лицедейство

— Я играю не гея, — заявляет Хэл.
Раннее утро. Как всегда, на улице моросит дождь, или это просто густой туман. А может, того и того понемногу. То ли слишком поздно, то ли слишком рано, это как посмотреть, потому что ночные съёмки запутают кого хочешь. Они сидят в гримёрке.

— А? Нет? — Гейл улыбается одними глазами. Он крутится на вращающемся кресле. У Рэнди это мельтешение должно бы вызывать раздражение, но почему-то наоборот успокаивает. А Гейл всё крутится и крутится, сидя задом наперёд, грудью к спинке. Ноги болтаются в воздухе, а он крутится.
— Не-а, — поясняет Хэл. — Я играю женщину.
Он старается объяснить как можно лучше. Рэнди молча слушает, спрятавшись за книгой. Он заметно скашивает глаза, когда Хэл подчёркивает, что играет не желание, а желание быть желанным. Он не захватчик, а жертва. Не властвует, а подчиняется. Он считает, что ЭТО и означает играть женщину. Рэнди находит такое заявление не то чтобы оскорбительным (в конечном счёте, он же не женщина), но уж точно вызывающим недоумение.
— А тебе не кажется, что у тебя слишком реакционное видение женщины? Я бы даже сказал, отталкивающее видение, если разобраться.
— И это заявляет тот, — встревает Гейл, — кто отталкивающей уже по определению должен считать любую женщину.
Если бы любой другой сказал подобное, то Рэнди, скорее всего, по-настоящему бы разозлился. А тут единственное, на что он оказался способен после слов Гейла, чьи глаза кажутся больше, когда он не скрывается за маской Брайана Кинни, — это запустить в него первым попавшимся под руку предметом. Подушкой из реквизита.
— Что здесь действительно отталкивает, так это твоё представление о геях.
— И всё-таки я им нравлюсь.
Рэнди воздерживается от комментария, и Хэл продолжает. Он рассказывает, что пытался изобразить гея, но у него ничего не получалось, хоть тресни. Тогда он стал думать о Майкле как о девчонке, и всё пошло как по маслу. Хэл заявляет, что происходящее на экране с его героем — это вполне гетеросексуальный секс. Гейл заходится смехом. Рэнди кажется, что сейчас он как никогда далёк от образа Брайана Кинни.
— А вот то, что делает он, — Хэл указывает на Гейла, утирая выступившие слёзы, — это и есть самый настоящий гейский секс.
В гримёрке повисает странная тишина. Гейл прекращает смеяться, но в его глазах притаились смешинки. Он практически спрятался за спинкой стула. Не может такой высокий человек так компактно сжаться.
— Отлично, — произносит наконец, — я постараюсь быть образцовым гомосексуалистом, Хэл. Нас же детки смотрят.
Самое необычное во всей этой сцене — не тишина, которую нарушает появление гримёров. Необычными кажутся модуляции в голосе Гейла, эти неподражаемые интонации. Четверть литра цинизма, продирающего, как стакан виски залпом. Это не его голос. Это голос Брайана.
«Как странно», — думает Рэнди. Еще он думает, что Гейл очень красив, когда вот так вращается на кресле. Такой уязвимый. Дурацкая мысль, потому что, в конечном счёте, Гейл совсем не его тип. Рэнди не нравятся такие высокие, такие мужественные, такие гетеросексуальные.
Нетушки. Ни фига. И вообще, ему не нравятся брюнеты.

Да, офицер
Ну, или не нравились. По большому счёту, он никогда не брезговал, если подворачивался подходящий брюнет, но всё равно предпочтение отдавалось блондинам. Это блондины были теми, из-за кого хотелось приостановиться и подумать: «Иди-ка сюда»; это блондины укладывали его на спину, заставляли мяукать и стонать.
Рэнди коротает время, делая пометки для пьесы, которую — в этом он уверен на все сто — никогда не напишет, незаконченный проект под номером один миллион, — когда замечает направляющегося к нему брюнета, и в голове проносится: «Ай, мамочки». Проходит слишком много времени — три или четыре секунды, — прежде чем он понимает, что это не какой-то посторонний брюнет, а очень даже знакомый.
Сложно узнать его в очках и униформе. В фуражке и с этой огромной резиновой дубинкой в руках. В портупее, в сапогах и с кобурой.
— Почему ты вырядился полицейским?
Ему сложно дышать. Когда это он стал страдать гипервентиляцией?
— Сценарий. — Гейл присаживается рядом. Он жуёт жвачку. Скорее всего, мятную, он всегда жуёт мятную жвачку. От этого у его поцелуев особый привкус. — У меня сцена, где Брайан трахает полицейского. Ты что, не читал?
Он не знает. Не помнит. Джастин в этой сцене не появляется, так что, возможно, он просто не обратил внимания. И вообще, ему не нравится униформа. Ну ладно, допустим, ему понравился Ричард Гир в «Офицере и джентльмене», так же, как Деборе Уингер, да и любому, кто смотрел этот фильм. Но суть в том, что у Рэнди нет пунктика насчёт униформы. Тем более странно, что в голове крутятся мысли о том, что Гейл мог бы сделать с парой наручников, которые болтаются у него на поясе. «Блядь! — вопит обезумевший от гормональной атаки внутренний голос. — Блядь, блядь, блядь!!»
— Но раз этот Брайан имеет полицейского, ты-то чего надел форму?
— Во-первых, потому что Брайан развратный тип. Он переодевается в одежду копа и имеет его прямо в патрульной машине. А во-вторых, все хором стали вопить, что я просто обязан хоть раз трахнуться в этой форме.
Ну, раз все стали хором вопить...
Гейл широко улыбается. На нём полицейские очки и униформа. Контраст… Рэнди не находит слов, чтобы выразить это. Это — не «секси». Это что-то, что идёт после «секси» согласно словарю альтернативных вселенных. Сейчас назвать Гейла «секси» — всё равно что оскорбить.
— Ну и как, Рэнди?
— Ну и как что?
— Тебе нравится униформа?
Теперь да.
— Не особенно.
Он пытается представить Брэда Питта в этой самой униформе. Пытается представить Джуда Лоу. И неизменно образ, который сейчас стоит у него перед глазами в лучах тусклого торонтского солнца, кажется намного привлекательнее.
Дерьмо, теперь с униформой произошло то же самое, что и с брюнетами, которые предстали для него в новом свете.
— Вот ведь совпадение. В детстве я с ума сходил по полицейским сериалам, и глянь на меня теперь.
Гейл идёт прочь, что-то напевая под нос. В его походка вразвалочку есть нечто гипнотическое и мужественное, нечто невообразимо притягательное в его бёдрах. Блядь! Рэнди словно видит его в первый раз. Из всех медленно соображающих парней в мире этот был самым красивым.
Странности

Разговор во вторник вечером.
— И они живут у тебя в голове? — спрашивает Гейл.
Рэнди кивает.
— Разные персонажи?
Ещё один утвердительный кивок. Да, они все там живут. Странные персонажи, каждого из которых он в один прекрасный день превратит в героя романа или Театральной пьесы. Толпы народа. Иногда Рэнди примеряет на себя личину кого-нибудь из них и отправляется в супермаркет за покупками в качестве Монти, шофера из Алабамы, у которого деревяшка вместо ноги. Он мало кому об этом рассказывает. Большинство просто бы этого не поняли.
— И что они делают? — интересуется Гейл.
— Разговаривают. Не знаю. Они просто там. Хотят, чтобы я про них написал и всё такое.
— И все живут с тобой? В твоей нью-йоркской квартире? — Утвердительный кивок и ещё один. Рэнди улыбается, потому что Гейл улыбается ему, а это чертовски заразительно.
— Надо бы тебе с них брать плату за жильё. Учитывая цены на Манхэттене, ты озолотишься.
Гейл часто заставляет его смеяться. И когда Рэнди рассказывает ему о своих странностях, то не чувствует неудобства. Абсолютно. Он рассказывает о воображаемых людях в своей голове, о том, что всегда считал, будто отличается от других людей, о том, что из-за этих различий чувствовал себя загнанным в угол. Он рассказывает, что всегда с лёгкостью перевоплощается в персонажа, потому что всегда занимался этим по жизни.
— Вот ты почему стал актёром?
Гейл ненадолго задумывается. Не похоже, что у него есть ответ.
— Ну, это позволяет платить за квартиру. Все прочие варианты были ещё хуже.
Когда неяркий предвечерний свет просачивается сквозь жалюзи трейлера, Гейл прикрывает глаза рукой. И в этот момент Рэнди, по правде, глубоко плевать, какие мужчины в его вкусе, потому что Гейл так красив, что это нужно считать противозаконным. Этот совершенный профиль, гармония древнегреческого искусства, мужественность в медовом сиропе, едва уловимая тень женственности черт, почти незаметная, идеальное сочетание. Воображаемые персонажи в голове Рэнди устраивают небольшое совещание и нашептывают ему, что подобные мысли представляют опасность.
Как будто он сам этого не знает.
Если бы они с Гейлом не стали такими хорошими друзьями, то он, пожалуй, пожалел бы о тех временах, когда считал его тормозом.

Один из его вымышленных персонажей — это Нелли, отчаявшаяся пятидесятилетняя женщина из Юты, которая тайком от мужа почитывает порножурналы своего сына гея. Нелли из Юты без ума от Гейла, и когда прочие персонажи хором вопят: «Даже не думай!», она нашептывает: «Не обращай на них внимания» — и заполняет его голову сомнительными и малоправдоподобными идеями. Это Нелли из Юты виновата в том, что Рэнди, пошёл наперекор собственным принципам и превратился в жалкого типа, который слишком много времени проводит в размышлениях над тем, как бы затащить в постель натурала.


Странные мысли

Конечно же, Рэнди не обращает внимания на свои внутренние голоса. По большому счёту, сами посудите, ну к чему зацикливаться на том, какой Гейл красавчик, и на всех этих вещах, которые заставляют колени раздвигаться? Да ни к чему. Ни к чему хорошему это не приведёт. Любоваться линией скулы, пока эти нацисты гримёры бреют его своими убийственными ножами, и мучиться вопросом, а царапает ли его щетина кожу женщин, когда он целует их в первый раз. Какая чушь!
В перерыве между сезонами он скучает по Гейлу. Он говорит себе, что это вполне нормально. Он скучает по нему, как по любому другому другу-натуралу. И вовсе он не скучает по нему как-то иначе. И вовсе у него не обрывается всё внутри, когда Гейл внезапно звонит. Он говорит: «Хей» — вместо приветствия. Он говорит: «Как дела?», а затем: «Ясненько», а потом: «Чем занимаешься?».
Он не слишком красноречив по телефону. Рэнди знает, что Гейл ненавидит телефонные звонки, и, должно быть, действительно соскучился, раз решил позвонить. Рэнди улыбается.
— Послушай, полублондин...
Это их личная шутка. Однажды Гейл назвал его блондином, а Рэнди заявил, что он «не блондин, а светло-русый». А потом добавил, что это Джастин блондин. Рэнди любит проводить чёткие границы между собой и Джастином. С тех пор Гейл зовёт его «полублондином».
— Чего?
Длинная пауза. Гейл ненавидит говорить по телефону. Но он всё равно позвонил, а это что-то да значит. Это могло бы что-то значить.
— Тебе хочется назад?
И на какой-то миг его вопрос звучит так серьёзно, что Рэнди настораживается, а инстинкт самосохранения, направленный на защиту от потенциально опасных чувств, выпрыгивает как чёртик из табакерки.
Так что он отвечает: «Конечно», стараясь вложить в это слово максимум сарказма.
— Канадский холод, и целые дни напролёт, в чём мать родила, сниматься в сериале в роли дефективного, страдающего от проблем с зависимостью и влюблённого в эгоцентричного ублюдка. Конечно, я по всему этому скучаю, Гейл.
Его тактика действует, и далее Гейл продолжает уже в насмешливом тоне. Тихонько смеётся. В голове Рэнди Нелли из Юты задаётся вопросом, во что он одет.
— Соскучился по нашим обжималкам, Рэнди?
— Охренительно.
Рэнди упорно цепляется за сарказм. По правде, он не соскучился по их с Гейлом «обжималкам» в присутствии ещё, по меньшей мере, пятидесяти мужиков. Но он соскучился по тому, как Гейл умеет слушать. Ему нравится слышать его голос на другом конце провода. Его шутки.
— Я уже три недели как обхожусь без притворного анального секса. Странно всё это, Рэнди.
— Если тебе так этого хочется, то сходи в клуб, где тебя оттрахают в задницу.
— Нетушки. Если без тебя, это не так здорово.
Новая пауза. Когда она чересчур затягивается, у Рэнди немного учащается сердцебиение. Это только шутка. Гетеросексуал. Помнишь?
— Ладно, немного осталось. Продолжим обжималки в новом сезоне.
— Идёт.
Он веселится как ребёнок. Огромный, высокий, гибкий ребёнок с пластикой большой кошки и умильными глазами.
Рэнди не очень понимает, как теперь распрощаться, ведь уже пора, но слушать дыхание в трубке не так уж неприятно. Нет. Совсем не неприятно.
— Вешай уже, Харрисон. Тебе что, заняться больше нечем?
— Но это ты позвонил!
Ему кажется, что его протест звучит неубедительно, у него голос, как у пятнадцатилетней школьницы, влюблённой в капитана команды по регби. Жалко звучит.
Он не скучает по тому, как соприкасаются их обнажённые тела на виду у съёмочной группы, но он спрашивает себя, а стал бы он скучать, если бы на них никто не смотрел и если бы поблизости не было Джастина и Брайана.

Понимаешь?

Как раз где-то тогда (второй год съёмок) Рэнди начинает задумываться о том, что проводит с Гейлом слишком много времени. Нет. Плохо. Не так. Рэнди окончательно убеждается в том, что проводит слишком много времени в обществе Гейла и его цветущей буйным цветом гетеросексуальности.
Возможно, сигналом, заставившим укрепиться его в этом мнении, стал тот день, когда в комнату влетел ухмыляющийся Питер и объявил, что видел «не-помню-какой-фильм», в котором Гейл играет «не-помню-какого-персонажа», которому надо было поцеловать партнёршу. По словам Питера, самый жалкий поцелуй с тех времён, когда Хью Грант и Джулия Робертс скривились, соединив свои губы в «Ноттинг Хилл».
— Я маму свою лучше целую, Гейл. На это было действительно больно смотреть. Я чувствую себя оскорблённым.
Рэнди не видел «Ноттинг Хилл», но его удивила такая оценка поцелуя Гейла. Очень удивила, по правде. В своей жизни он перецеловался с кучей актёров. Особенно в Театре. И в поцелуях Гейла он не заметил ничего ужасного. А вот Гейл, похоже, совсем не удивлён.
— Да, согласен, — безразлично отвечает тот.
И тогда Рэнди смотрит на него поверх очков и своего экземпляра «Финниганс Уик» и спрашивает, почему он не удивился. Гейл довольно невнятно, помогая себе руками, принимается объяснять, что намного легче изобразить поцелуй с мужчиной, чем с женщиной. Рэнди не верит своим ушам: чего-чего, а подобного заявления он не ожидал. Для него всегда было аксиомой, что Гейлу априори его целовать сложнее чем, к примеру, Джулию Робертс.
Но нет.
Похоже, Гейлу легче целоваться с ним.
Он не знает, что делать с этой драгоценной крупицей знания.
Объяснение Гейла довольно просто. В поцелуях с парнями у него нет предыдущего опыта, на который можно опереться, и этот факт, убийственный для Рэнди, ярого приверженца Метода, становится для Гейла настоящей палочкой-выручалочкой. Это развязывает ему руки. У него нет груза прошлого за плечами, он не отягощён личностным подтекстом, который заполняет малейшую сцену, превращая фарс в нечто личное. У него нет ничего. Tabula Rasa. Ему остается лишь поддаться энергетике сцены, чтобы та вела его за собой. Создавать с нуля. У него нет эмоциональных пут, связующих его с Брайаном. Фантазия чистой воды. Вот что хочет донести до него Гейл.
Он и произносит нечто в этом роде, перемежая речь «ну, в общем, ты знаешь», разбавляя её «ну, ты понял», а также «как бы это выразиться» и «э…». Он говорит: «Когда ты целуешься с девушкой, это как… ну, это как просто поцелуй, ну, ты понял. Ну, то есть, это ведь девушка, и ты её целуешь. Так? А вот когда ты целуешься с парнем… ну, то есть, не то что бы прям целуешь… Блин, ну, ты понимаешь, о чём я…»
Рэнди говорит единственное, что возможно сказать в такой ситуации:
— Да, я тебя понимаю.
И вот ведь что — это действительно так. Грустно, но он понимает, о чём идёт речь, что хочет донести до него Гейл, и понимает, что в этом есть смысл. Вот потому он и решается… Если уж ему удалось продраться через заросли всех этих «ну, ты понял» и «ну, ты знаешь» Гейла Харольда, Неизличимого Гетеросексуала, это может означать только одно: они действительно проводят слишком много времени вместе, и с этим надо что-то делать. И если всё это время он только и делает, что думает о поцелуях, об их технической стороне и о том, что техника Гейла безукоризненна, это означает, что ему нужно завести парня.
Как можно скорее.
Обычно он не смотрит отснятый материал. Но если в воскресенье остаётся дома и, бездумно прыгая с канала на канал, попадает на сериал, то может немного посмотреть. Единственное, что он на дух не переносит, это сцены с собственным участием, однако и их он может смотреть, если в кадре присутствует Гейл. Когда они целуются на экране, то это кажется таким реальным, в это можно поверить. Джастин умеет растворяться в их поцелуях, а Брайан умеет с таким желанием впиваться в его губы, что мурашки бегут по спине. Гетеросексуал не должен так целоваться. Хэл не умеет так целоваться. Медленно, тягуче, без страха, полностью отдаваясь сцене. В этих поцелуях нет ничего механического, схематичного. Он ничего не скрывает, и поцелуй для него не способ поскорее добраться до развязки. Это не те поцелуи, с помощью которых разогревают партнёра, перед тем как заняться сексом. Они — сами по себе секс.
Будь он проклят.


Границы

Анекдоты. Ха-ха! Рэнди сгибается пополам. Ха-ха! Хэл с Гейлом и их уморительными шуточками, которые смешны лишь для тех, кто предпочитает женщин, потому что — трижды ха-ха! — они абсолютно не смешны для Рэнди, которому никак не удаётся стереть с лица выражение брезгливого осуждения. Мачистские анекдоты про баб. Мачистские анекдоты про педиков. Не может он стереть это выражение — и всё тут. Естественно, они видят его реакцию, и это лишь подзадоривает их комический дуэт и толкает на новые подвиги. Они подзуживают его, и Гейл, говоря откровенно, особенно невыносим: он с каким-то особенным упорством цепляется к Рэнди, будто не может поверить в то, что это действительно задевает. Он задирает его, как задирают младших братьев или кого-то в этом роде, с такой живостью, само воплощение мужского простодушия.
— Хочешь напугать Рэнди? — спрашивает Хэла Гейл. Его ноги закинуты на стол. — Ща научу.
Тут Гейл ведёт себя как хрестоматийный мачистский гетеросексуал и говорит: «Куннилингус». И Рэнди ненавидит себя за то, как кривится его лицо, и за то, как он произносит: «Агр-р», то есть выдаёт ту самую реакцию, на которую они рассчитывают. Он выслушивает детальное, клинически подробное описание орального секса с женщиной, пока Хэл буквально корчится от смеха. И он ненавидит себя, потому что он не должен был включаться в эту игру. Не должен, не хочет, не будет.
— Давай продолжай, а я пока буду представлять тебя с Джудом Лоу в тёмной комнате, его член так глубоко в твоей заднице, что ты и слова сказать не можешь, ведь он тебе до горла достаёт.
— Подумать только, пока я не начал сниматься в этом сериале, — давится от хохота Хэл, — подобное могло меня впечатлить. — У засранца уже слёзы на глаза навернулись.
— Ого, милая фантазия, Рэнди. Я поразмышляю над этим в душе. Может, и тебя туда включу, если ничего против не имеешь. Но для начала, конечно, прищемим конец Джуду Лоу.
У них в трейлерах есть душ. Рэнди не знает, о чём Гейл думает в своём, это для него тайна за семью печатями. Но он знает, о чём думает сам. О Гейле. И презирает себя за это.

2x19

Сложно объяснить человеку несведущему, насколько напряжёнными могут быть съёмки. Не всегда, но иногда. Некоторые сцены. Бывает, приходится забраться невообразимо глубоко в собственное нутро, отгородиться от всего мира и извлечь ту самую, необходимую для персонажа эмоцию. И когда Гейл заканчивает работу над последней сценой, то его воротит от самого себя. Он сидит в трейлере, всё ещё одетый в футболку и джинсы Брайана (проклятый браслет тоже на месте), и не прекращает думать обо всех тех женщинах, которым причинил боль. Ему хотелось бы прекратить думать об этом, но он не может. Временами Брайан питается всем самым низменным, самым гадким в его сущности, и сейчас Гейл не может его остановить. Шлюзы не хотят закрываться
— Гейл?
Он не хочет никого видеть.
— Проходи.
Но, пожалуй, Рэнди он рад. Хотя, когда тот заходит — к счастью, уже не в одежде Джастина, — Гейлу становится только хуже. Он как никогда живо вспоминает ту ужасную сцену. Он вспоминает Брайана, который хочет причинить Джастину боль.
— Ты в порядке, Гейл?
Это дежурный вопрос, и ответ на него известен. Но во взгляде Гейла читается «нет». Рэнди ничего не говорит. Он подходит ближе и нежно гладит по голове. Гейл упирается лбом ему в живот, делает глубокий вдох, и ему становится чуточку легче. Будто через Рэнди Брайан получил прощение Джастина, и он сможет, пусть и не сразу, исправить всё то дерьмо, которое наворотил за всю жизнь.
— Шшш, — утешает его Рэнди.
Больше ничего. Но большего и не надо.

Это очень сложно объяснить, ту связь, которая устанавливается между людьми в процессе съёмок. Интенсивность. Близость. Сложно объяснить (только если в оригинале так же). Поэтому ему так нравится проводить время с Рэнди. Ему ничего не надо объяснять, он и так всё уже знает. Да, именно поэтому ему так нравится быть с Рэнди.


Кинг Конг

Хотя иногда Рэнди делает вещи, которые ему не нравятся. Например, щекочет его прямо во время съёмки, приговаривая, что «это техника по релаксации». Заставляет его читать книги. Кладёт их перед ним на стол и заявляет: «Давай, читай». Причём произносит это, как если бы говорил с младшим братом или с кем-то с задержкой в умственном развитии. Книги обычно отнюдь не дурны, но суть вопроса не в этом, а в том, что иногда Рэнди прямо-таки наслаждается, ставя его в неловкое положение. Он знает, в какие моменты Гейл теряет бдительность, и беззастенчиво пользуется этим.

Гейл барабанит пальцами по столешнице, пока они ждут. Рэнди листает журнал.
— Нервничаешь?
— А ты нет?
— Нет.
И именно это заставляет его нервничать ещё сильнее. Это, а не Ларри Кинг. И не тот факт, что их увидят миллионы телезрителей, включая его мать. Все эти осуждающие глаза. Он точно не сможет сказать то, что хочет. Он точно забудет всё, что хочет сказать. Он нервничает. Он очень нервничает. И Рэнди прекрасно об этом известно, но он делает одну из этих своих подлянок, таких типичных. В самый разгар прямого эфира на этом треклятом ток-шоу Ларри Кинга, посреди очередного вопроса, Рэнди нагибается к его уху и шепчет: «Я тебя люблю». И Гейл краснеет, думая о том, насколько смел проклятый пацан, и о том, как он будет его убивать, когда всё закончится. И благодаря Рэнди в тот момент он совершенно не думает ни о Ларри Кинге, ни о его морализаторстве, ни о миллионах телезрителей.



— Эти его подтяжки, — говорит Рэнди уже в машине на обратном пути, — это же ведь чёрт знает что. И о чём он только думает?
Он говорит это как бы сам себе, ни к кому не обращаясь. Выходит из машины у своего дома, бросает «до скорого» и невесомо чмокает в губы. Кажется, он сам не осознаёт, что нужно много мужества, чтобы жить так, как он живёт. Уверенность в себе. Не просить прощения.
— Рэнди.
— Да?

Я тоже тебя люблю.
— Мне кажется, Кинг гей.
— С такими-то подтяжками? Невозможно.
— Я серьёзно. А ещё мне кажется, ты ему нравишься.
— Не, Гейл, не в этой жизни. Это я оставляю для вас, ребятки. Всё для вас.


Гипотезы

Представим себе следующую сцену: дружеская вечеринка после нескольких недель изнурительных съёмок. Дома у Питера. Хозяин сидит на только что купленном диване чёрной кожи, которым чрезвычайно горд. Он предлагает всем по очереди присесть и попробовать, насколько тот удобен. Скотт… Теа… Когда настаёт очередь Гейла, он не просто садится, он ложится на диван, крутится с боку на бок, снова садится и подтверждает, что это лучший диван в мире, и что если бы он был котом, то обязательно поселился бы на нём. Рэнди осушает свой бокал — второй за ночь — и завидует тому, как Гейл умеет радоваться таким простым вещам, как он умудряется извлекать почти ощутимое на ощупь удовольствие из такой ерунды. Блядь! Нелли из Юты начинает подкидывать фантастические теории о том, что Гейл умеет получать удовольствие от всего. Включая секс.
Рэнди приказывает ей заткнуться.
Представим, что на каком-то этапе вечеринки — все пьют, курят, болтают о ерунде, уже поздно — на диване валяются двое. Питер и Гейл, который не хочет вставать. Фактически дела обстоят так, что это Питер лежит на диване, а Гейл лежит на Питере, как большое человеческое покрывало. Спиной прижимается к груди Питера, оба очень высокие, и музыка играет громко. Это мог бы быть Джон Колтрейн, Гейлу он нравится. Но сейчас он не слушает музыку. Он занят тем, что дурачится на пару с Питером, который уговаривает его бросить «всю эту чушь с гетеросексуальностью».
— Это был неплохой этап в твоей жизни, Гейл, всем нам нужно время от времени экспериментировать. Но тебе уже достаточно лет. Пора завязывать с этими странностями. Повзрослей.
Гейл позволяет обращаться с собой, как с куклой. Он немного пьян и вдрызг обкурен. Питер двигает его руками и пародирует голос, будто управляет огромной марионеткой.
— О, идёт. Я стану геем. Ты такой красивый, Питер. Давай встречаться.
Рэнди наблюдает. Он не так пьян и совсем не курил. Глаза у него не кажутся стеклянными, как у Гейла. Он никак не комментирует происходящее, потому что в голову не приходит ничего стоящего, а то, что приходит, лучше не произносить вслух. И Гейлу тоже следовало бы держать язык за зубами. Потому что когда он начинает говорить, то всё только усложняется, а комната, кажется, съёживается до микроскопического размера.
— Минуточку, — вот что он говорит. — А если я стану геем, разве не с Рэнди я должен встречаться?
Вот уж действительно, лучше бы молчал. Потому что когда он начинает говорить, то выдаёт вот такое нечто, произнесённое с совершенно невинным видом. Его забавляет, что Питер флиртует с ним, и он всегда готов поддержать шутку. Он обожает быть центром внимания, даже такого.
— Даже думать забудь, — обижается Питер. — Этот говнюк — настоящий тиран. Всегда готов оттрахать тебя, но можешь и не мечтать о том, чтобы оттрахать его. В этом плане я более универсален.
Гайл хохочет, сотрясаясь всем телом. Рэнди представляет, как Питер тоже весь вибрирует от контакта с телом Гейла, который всё не прекращает смеяться.
— Серьезно, Рэнди? Всегда только ты? И мы не сможем меняться местами?
— Нет, — Рэнди чувствует приступ иррациональной ревности. — Ты будешь представлять в процессе какую-нибудь бабу. Так что выкинь это из головы.
Питер нарочито громко вздыхает:
— Видишь? А я говорил, что он маленький тиран.

Позже, где-то часа в четыре утра, такси развозит их по домам. Во время всей поездки Гейл что-то мурлычет себе под нос. Это всё смесь марихуаны с алкоголем.
— Никогда, Рэнди? — внезапно спрашивает он, когда такси подъезжает к его дому. — Ни одного разочка? Мне кажется, что это не очень справедливо, говоря гипотетически.
— Говоря гипотетически, если ты когда-нибудь согласился бы сделать это со мной, Гейл, то был бы слишком занят, умоляя о большем, чтобы беспокоиться о прочих вещах.
Он молится о том, чтобы это прозвучало как шутка, приятельская шутка. А не отчаянно, жалко, напряжённо и чересчур серьёзно, как — а в этом он уверен — это прозвучало. Он не знает, как отнестись к тому, что на следующий день Гейл позвонил ему и сообщил, что практически ничего не помнит о предыдущей ночи.
— Я ведь не переспал с Питером?
— Нет, но вот с его диваном у вас всё зашло несколько дальше простых разговоров.
— А, теперь понятно, почему у меня так болит задница.
Вот с Гейлом всегда так: тебе хочется его убить, а в следующую минуту — отвезти домой и запереть там, чтобы он принадлежал только тебе.


Договор

Однажды они заключили с Гейлом сделку, пока смотрели «Большую страну» по каналу киноклассики. Рэнди никогда особо не нравился Грегори Пек, хотя он признавал, что в этом фильме тот весьма красив, когда укрощает дикую лошадь. Мужественный и благородный. Но всё равно не его тип. Слишком смуглый и вообще... не его, в общем.
— Не понимаю я вас, геев, — фыркнул Гейл. — Тебе не нравится Грегори Пек? Это же Грегори Пек, Рэнди!! Он … он даже мне нравится.
— Ага. И ты переспал бы с Грегори Пеком?
— Да раз плюнуть. Конечно.
Видимо, они переборщили с косячками, и Рэнди плохо расслышал. Гейл сказал, что переспал бы с Грегори Пеком? Насколько он помнит, в последний раз, когда он видел Пека, тот был мужчиной, и если успел сменить пол, то кое-кого не мешало бы гнать взашей из «Variety», потому что Рэнди не пропускает ни одного номера, а ТАКОГО там точно не писали.
— Да ну. Это неправда.
Это не может быть правдой.
— Да точно тебе говорю. Я бы с ним переспал. Для этого не нужно быть геем, вообще ничего не нужно.
— Ничего?
Гейл замотал головой, окутанный дымом марихуаны.
— Нет, потому что он настоящая звезда. Так что это не считается. Всем это известно. Вот ты что, никогда не хотел переспать с какой-нибудь звездой?
— Ты имеешь в виду женщину?
— Да.
— Даже не знаю. С Мадонной, наверное.
— С кем-нибудь ещё?
Немного подумав, он называет Джессику Ланж.
— Она мне понравилась в «Кинг Конге». А то, что она творила на столе с мукой, было по-настоящему горячо.
Это один из его любимейших фильмов, «Почтальон звонит дважды». Гейлу он тоже нравится.
— А тебе больше нравится Джессика Ланж или Джек Николсон?
— Мне не нравится Джек Николсон. После «Бэтмена» я его боюсь. А вот Джуд Лоу мне нравится.
Пицца совсем засохла, но от травки у Гейла не на шутку разыгрался аппетит, так что он откусывает кусок с пеперони. А вот Рэнди пицца придаёт смелости. Идиотский, бессмысленный кураж, который заставляет его задавать дурацкие вопросы. Гипотетические. Безобидные. Вопросы-между-друзьями.
— А ты скорее бы переспал со мной или с Грегори Пеком?
— Грегори Пеку восемьдесят, Рэнди.
— Но ты ведь сказал, что мог бы переспать с ним.
— Это просто выражение такое.
Рэнди чувствует, как голова идёт кругом, холодок поселяется в сердце. В голове голос Нелли отчётливо произносит: «Дерьмо».
— А, — говорит Рэнди. — Понятно.
Некоторое время они продолжают молча смотреть фильм. Девушка очень красива. Смуглая, с выразительными зелёными глазами. Рэнди требуется полтора часа, чтобы под конец фильма всё-таки вспомнить, где он её видел. В «Спартаке». Девчонка, которая не подозревала, что Кёрк Дуглас и Тони Кёртис геи. Действительно очень красивая — естественно, на вкус натурала. В комнате повисает напряжение, и в коробке больше нет пиццы.
— Рэнди?
— Что?
— Если я решу переспать с парнем, то ты будешь первым в моём списке.
Тишина, от которой, кажется, пар валом валит.
— По рукам.
В одно мгновение воздух разрежается; что-то, чему нет названия, начинает разрастаться, пускает корни в пол, оплетает их, притягивая друг к другу. У Гейла действительно огромные глаза, полные невысказанного смысла. Особенно это заметно, когда он вот так пристально смотрит.
— А если ты решишь переспать с натуралом… — пауза, пауза, набрать воздуха в грудь, — я тоже буду первым в твоём списке?
Новая пауза.
— Обычно натуралы не спешат забраться ко мне в постель, Гейл. Даже не знаю, почему.
Последняя мысль Гейла, перед тем, как он проваливается в сон, о том, что Рэнди неплохо бы смотрелся в «Большой стране», объезжая лошадь. Его веки отяжелевают, и он уже больше ни о чём не думает. Но у них был договор… А уговор, как известно, дороже денег.

Парень

В первый раз за три года съёмок у Рэнди официальный парень. И в первый раз за эти три года они с Гейлом рассорились. Точнее, не рассорились: ссоры, как таковой, не было, и Рэнди не понимал, почему Гейл вот уже целую неделю злится и старательно избегает его.
Третий сезон. Брайану предстоит отсняться он-сам-не-знает-в-каком-количестве-серий без Джастина. Ни одного поцелуя. У Рэнди есть постоянный партнёр. Всё иначе. И это «иначе» совсем не по душе Гейлу.

— Ты на меня злишься?
Рэнди всегда был очень проницателен.
— Нет, — врёт.
— Да ладно уже. Что происходит?
Ничего. Глупости. Он злится. Он чувствует себя странно. Ничего. Сам не знает. Пожимает плечами. Он чувствует себя маленьким мальчиком. Маленьким мальчиком, с трудом противостоящим напору Рэнди, который настаивает, и настаивает, и настаивает, пока не добивается признания.
— Да ничего особенного. Только вот… я слышал, что ты тогда сказал…

Они стояли группкой и болтали. Люди из съёмочной бригады, — может, даже парень Рэнди, приехавший повидать его. Они разговаривали о том о сём, а Гейл прогуливался неподалёку, разучивая сцену и слушая вполуха. Разговор сам собой перешёл на тему Брайана, и, когда прозвучало слово «Брайан», Гейл стал прислушиваться. Это вышло как-то рефлекторно. Рэнди распространялся на тему того, что всё это эмоциональный яд и бла-бла-бла. Ничего такого, чего Гейл не слышал бы раньше.
А потом Рэнди сказал, что его никогда и ни за что не привлёк бы физически такой тип, как Брайан Кинни. Не в этой жизни.

— Ты обиделся, потому что мне не нравится Брайан Кинни? Но ты же знаешь, что он мне не нравится. Ты что, выпил?
— Нет.
Гейл чувствует себя полным придурком, но всё-таки продолжает:
— Да, я знал, что он тебе не нравится. Но это не то же самое… ну, то, что он тебе не симпатичен, и то, что он тебя не привлекает в плане… ну, ты понял.
До Рэнди начинает доходить. Медленно. Должно быть, между ними действительно установилось что-то вроде телепатической связи, потому что такие вот малоинформативные сообщения расшифровать под силу только ему.

— Ты злишься, — Рэнди смотрит на него, и в его взгляде явственно сквозит «недоумок», — потому что я сказал, что Брайан меня не привлекает в сексуальном плане?

Да. И нет. Он злится, потому что всё поменялось, и теперь у Рэнди есть парень, и по сюжету они больше не целуются, и почему-то они больше не целуются и вне съёмочной площадки, и Рэнди уже не уделяет ему прежнего внимания, и он скучает по их болтовне за поеданием пиццы. Он злится, потому что Брайан не привлекателен для Рэнди, а ведь Брайан — это он сам, разве нет?

— Ты не понимаешь. Брайан должен думать, что каждый мечтает запрыгнуть к нему в койку. И Джастин в первую очередь. От этого и вся его самоуверенность. И, знаешь ли, меня немного обескуражило знание того, что «этот чувак меня физически не привлекает, в жизни бы не лёг к нему в постель».
Это звучит жалко. Это звучит настолько жалко, что Рэнди чувствует, как в нём закипает ярость. Вот сейчас он скажет Гейлу, что тот ведёт себя как маленький ребёнок, и пойдёт к своему парню. Так бы и поступил на его месте любой нормальный человек.
К счастью, нормальным Рэнди никак не назовешь.
Так что он начинает смеяться. Нервный неконтролируемый смешок. Рэнди слегка отпустил волосы. Они стали светлее. Красиво.
— Джастин хочет спать с Брайаном. Этого тебе достаточно?
Отчасти. Но не совсем.
— Без разницы. — Плечи горбятся, как будто ему хочется провалиться сквозь землю. — Чушь всё это.
Воцаряется немного неудобное молчание, но оно уже не столь неудобно, как напряжённость предыдущей недели.
— Ты сердишься, потому что думаешь, что это я тебя считаю малопривлекательным?
Внутри всё обрывается.
— Нет, ты что!
Наверное. Это ревность маленького ребёнка. Сначала у Рэнди появляется парень, а потом он заявляет, что и в самом кошмарном сне не может себе представить, что переспит с ним, ну, или с персонажем, которого он играет, или…а, ладно, не важно. Имеет ведь он право немного поистерить? Он ведь неуверенный в себе человек. Да и, в конце концов, вот он, если бы решил переспать с мужчиной, то, скорее всего, сделал бы это с Рэнди. Они же довольно близки… С кем же ещё? И разве это не должно быть взаимным?
— Может быть, — признаётся. — И я не сержусь.
Может, немного больно… Совсем чуть-чуть.
— Не важно, — добавляет и вымученно улыбается. — Замяли. Уже прошло.
Он не ожидал, что Рэнди обнимет его. Отросшие волосы щекочут ему лицо, но это не мешает. Рэнди шепчет ему: «Большой ребёнок» — и приговаривает: «Ты намного красивее Брайана».
Гейл понимает, что его «позиции» всё так же прочны, и, как бы инфантильно и жалко это ни выглядело, он чувствует, что успокаивается.
Дома его уже ждёт сценарий новой серии. Две недели спустя они репетируют сцену, в которой Джастин и Брайан снова целуются, и всё возвращается на круги своя. Всё опять нормально.
По-хорошему, Гейла должно было бы удивить, что его понятие о «нормальности» жизни включает поцелуи с Рэнди, но, в конце концов, люди странные существа, а жизнь странная штука. И вообще…


Морган

— Скажи мне, что это неправда. Скажи мне, что это неправда!
Вот из-за такой манеры кричать Гейл и считал на начальном этапе их знакомства, что в Рэнди есть что-то бабское.
— Я думал, что тебе это и так известно. Я думал, это всем вокруг известно, и они ржут у меня за спиной.
— Нет! Я этого не знал, а то бы ржал тебе прямо в лицо!!
— А вот я думал, что тебе это известно, но ты из деликатности молчишь.
— Плохо же ты меня знаешь Гейл Морган Харольд.
Вот уже полчаса он издевается в таком духе. Гейл — уже само по себе достаточно женственно, но Морган!! Морган — это уж совсем женское имечко, будь оно неладно. И о чём только думали его родители?
— Скажи мне правду. Твои родители хотели девочку и в детстве наряжали тебя в девчачьи платьица?
— Мои родители — нет, а вот одна знакомая девчонка как-то захотела обрядить меня в свою юбку.
Очень сложно распознать, когда Гейл шутит, а когда серьёзен, поэтому Рэнди на всякий случай сдерживает рвущийся наружу смех.
— А ты?
— А я отказался. Юбка была зелёной, что твоя трава, а зелёный меня совершенно убивает. Вот если бы она была оранжевой. Оранжевый мне весьма к лицу. Сама юбка была довольно симпатичной, но вот зелёный…

Гейл частенько отпускает комментарии по поводу своих бывших подружек. Его романы с этими девицами всегда быстротечны. Рэнди понимает, как ужасно думать о том, что это может быть хорошим сигналом, но не думать об этом не может. Все те голоса, которые строят воздушные замки у него в голове, становятся особенно навязчивыми, когда дело касается фантазий о Гейле.

Прода в комментах