Название: "December"
Автор: crimsoncourt

Разрешение: получено не мной
Размещение: запрещено

Перевод: through_the_dark



Сентябрь
II. Если вы заметили, что я счастлив, можете сказать мне об этом?


Воскресные утра в кафе тянутся. Религиозные люди в церкви, атеисты все еще спят, и воздух, вползающий в раскрытую дверь, ощущается, как ладан. Вьется, ласкает, кружится вокруг моей головы, пока я не впадаю в эйфорию, и душа почти покидает тело.

Генма смачно зевает рядом со мной, сонно моргает. В действительности, он никогда не просыпается до полудня, а сейчас только десять. Пройдет два часа, прежде чем он превратится в человека из ходячего зомби. Райдо бодр, как всегда, мечется вокруг кухни и находит себе занятия, несмотря на то, что делать нечего. В общей сложности, заняты три стола: один - пожилой парой, один - матерью с дочерью, и один одиноким мужчиной, читающим газету и потягивающим черный кофе.

Я не слишком бодрый, как и всегда. Я живу примерно пятью часами сна за ночь, это то время, когда мой разум действительно отключается. У меня под глазами постоянно темные круги, следы беспокойства. Я не могу припомнить состояние после восьми часов сна. С тех пор, как я выгляжу усталым, никто никогда ничего не говорит мне. Круги под глазами клеймят меня страдающим бессонницей, трудоголиком, наркоманом. У меня почти химическая зависимость от кубиков льда. Неудивительно, что холод не в состоянии разбудить меня, даже когда уже немеют десны. Думаю, у меня развилось сопротивление той единственной вещи, которая способна принести мне хоть небольшое облегчение.

Генма морщится, потому что мои зубы разгрызают четвертый кубик льда. Как и большинство людей Генма пьет кофе по утрам. Горячий, насыщенный кофе со сливками. Он не понимает, что некоторым людям не нравится обжигать рот, язык и горло одним только глотком. - Однажды ты сломаешь зубы, малыш.

Я продолжаю жевать со звуком мельницы, перемалывающей мои кости. Возможно, однажды я сломаю зубы. Но мне без разницы, потому что это не мое тело, о котором я беспокоюсь. Чем больше кубиков льда я прожую, тем сильнее будет оцепенение.

Иммунитет к холоду порождает разрушение в стене, которую я воздвиг. Мои обычные способы борьбы с теплом не работают последнее время. - Мои зубы прекрасны, - сообщаю я ему. Должно быть, это из-за открытой двери я чувствую тепло сегодня. Ветерок ароматен, но недостаточно прохладен, чтобы заменить кондиционеры.

- Хнн, - бормочет он, словно устав возвращаться к этой теме, медленно вынимает зубочистку изо рта и отпивает кофе. - Сумасшедший.

Генму трудно понять по утрам, особенно сегодня. - До которого часа ты вчера не спал? - Он никогда не бодрствует полностью, но очень бодр, если придумывает что-то лучше, чем стоять неподвижно. Когда вы не можете понять меня, называйте меня сумасшедшим. Я не возражаю.

- До четырех, - с готовностью предполагает он. Генма всегда с удовольствием будет говорить о себе, даже о своих состояниях бессонницы, болезни или стресса. - Была вечеринка в доме друга. Мы с Райдо приехали домой к трем или около того.

Слышится свист Райдо на кухне, я удивлен, что Райдо согласился на эту поездку. Он совсем не представляется мне любителем вечеринок, их отношения с Генмой кажутся аномалией, и я далек от ее понимания. Они, как Какаши с Ирукой, варьируют между дружбой и отношениями. Что-то есть, но ничего определенного. Для Генмы и Райдо их отношения очевидны, но как им удается выдержать их, я не знаю. Генме нравятся вечеринки и драки, тогда как Райдо предпочитает смотреть кино и готовить. Я просто не понимаю, как настолько разные люди могут подстраиваться друг под друга.

- Да, я знаю, - говорит Генма. – Он не тусовщик. Хотя продержался до конца.

- Ты что - телепат? - Он настолько знает меня, что может сказать, о чем я думаю? Наши беседы обычно довольно односторонние.

- Нах. Просто все задаются этим вопросом. Тебе стоит послушать моих друзей. Что ты делаешь с таким парнем, как он? Он такой хороший. Они говорят это так, словно быть хорошим - порок. - Зубочистка возвращается, но на этот раз он сосредоточенно вращает ее вокруг пальцев. И, несмотря на это, знаешь что, малыш? Я думаю, мне нужен хороший. Я пробовал встречаться с разнообразными версиями самого себя. И это не слишком хорошо сработало. Не можешь не задаться вопросом, нуждаюсь ли я в нем больше, чем хочу его?

Мне некомфортно слушать что-то настолько личное. Что с этим тихим воскресным утром, когда мы тратим время впустую на развратную философию? Бриз, пахнущий ладаном, сандаловым деревом, доносящийся из церкви, должен приносить мужчинам прозрение. Я должен заставить себя перестать кивать головой в согласии. Необходимо нуждаться больше, чем хотеть, тогда граница между чувствами размывается: я знаю об этом все, каждый ядовитый нюанс, кроме противоядия. Потребность - опасный медленный убийца, разновидность психологического самоубийства.

- Ни то, чтобы я не хочу его. Я хотел его с начала. Просто не так сильно, как сейчас.

- Ты понимаешь, что мой опыт в построении отношений, как у дошкольника? - Я хочу отвлечь его от этой темы. Она заставляет меня думать о докторе Хошигаки и той книге, которую я прочел до половины.

- Не моя вина. Я пытаюсь оказать поддержку, но у тебя, вероятно, неплохие бируши в ушах, и они блокируют мой голос.

- Я слышу тебя. Я просто не слушаю.

Генма прикладывает руку к сердцу. - Ауч, малыш, это ранит так глубоко. Ты разорвал артерию или две.

- Я стремился к трем.

- Можете вы оба прекратить бездельничать? - Говорит Райдо, высовываясь в сервисное окно. У него в руке губка. - Сделайте что-нибудь, вместо того, чтобы просто стоять там.

- Да, ма-ам, Генма растягивает слово с южным произношением. Я могу с легкостью увидеть его в роли вредного маленького мальчишки школьника. Представить Райдо в корсете сложнее. - Дни моего бездействия закончились.

Райдо бросает в него губку. Генма блокирует без труда, усмехаясь причине, по которой был атакован. Он "убирает" ею прилавок, пока я проверяю кофейники. - На самом деле, Итачи, почему ты не хочешь завести подружку? Ты молод, одинок, привлекателен. Большинство подростков твоего возраста делают это.

Большинство подростков моего возрасте не работают на двух работах, чтобы заботиться о своем девятилетнем брате. – Я не хочу подружку, я тебе уже говорил.

- Да, то, что времени нет. Но ты даже не смотришь на девушек, когда они приходят в кафе. Подростки смотрят на девушек, по этому принципу мир вертится. А ты не смотришь. Оххх, - он внезапно прерывается. Мне не нравится, как это звучит. Как будто он, наконец, раскопал редкий артефакт в земле после десятилетнего поиска.

- Ох - что, Генма?

Он смотрит на меня кристально чистыми глазами. - Да ты в другой команде. - Даже без "не так ли" или "я прав" в конце, чтобы можно было превратить фразу в вопрос. Он произносит это, словно формулу, найденную в учебнике.

Я думаю о докторе Хошигаки и его волнистых темных волосах, обрамляющих лицо, до того, как подвергаю цензуре свои мысли. Внезапно кофе обретает высокий приоритет. Кофейник с французским кофе почти пуст.

- Даже не знаю, почему я не додумался до этого быстрее, - говорит он, словно собирая недостающие куски головоломки, - ты уже положил глаз на какого-нибудь горячего парня?

Через мгновение, совершенно потеряв хладнокровие, я выпускаю из рук кофейник. Он моментально рассыпается вдребезги на полу, распыляя горячий кофе мне на лодыжки и икры. Я шиплю, потому что горячая жидкость впитывается в ткань моих джинсов, и проклинаю в душе голубые глаза доктора Хошигаки, которые вкрались в мое сознание при упоминании о горячем парне.

Когда мне было тринадцать, я без памяти влюбился в мальчика в школе. Я не могу вспомнить его имени. Да я даже никогда и не знал его имени. Мы столкнулись друг с другом в школьном вестибюле, когда я шел на историю. Мы никогда не говорили привет, никогда не махали друг другу, никогда не смотрели друг другу в глаза. Но тогда я впервые осознал себя геем. Мгновенно. Я никогда не сдерживал это, не боролся со своей сексуальностью. Я просто узнал однажды, и дальше исходил из этого. Я не наивен. Я знаю, когда люди привлекательны. Какаши горяч, Генма хорошо выглядит, и, как сильно я ненавижу, ненавижу, ненавижу признавать это даже в собственных мыслях, доктор Хошигаки, вероятно, самый горячий парень, какого я когда-либо встречал. Даже эти мысли о нем необычны для меня. Я не привык размышлять о людях, ограничиваясь поверхностным наблюдением. Мысли продолжают обуревать меня, застигая врасплох.

- Боже, Итачи. А я-то думал, ты - воплощение изящества, - язвительно замечает Генма, глядя на беспорядок, который я устроил.

Райдо снова высовывает голову в сервисное окно, - Что, черт возьми, ты сделал, Генма? - Немедленно требует он, - что ты разбил?

Я прерываю Генму прежде, чем он откроет рот, чтобы высказать негодование. - Это был просто кофейник, Райдо. Я уберу.

Я вру настолько гладко, что Райдо не смотрит вниз и не замечает мои пропитанные кофе джинсы. - Ты всегда разбиваешь что-то. Ты разбил две кружки на прошлой неделе. Две. Почему ты роняешь вещи? - Пока Райдо читает ему мини-лекцию, Генма посылает мне взгляд смерти. Райдо снисходителен, как босс. Не так, как Какаши, конечно, но немногие настолько же пассивны, каким старается быть Какаши каждый день, таким образом, большинство конкурентов проигрывают по умолчанию. Райдо понимает, если я должен уйти раньше или прийти позже, и он не возражает, если мы берем перерывы, когда в них нуждаемся. Однако у него строгие правила насчет разрушений в кухне. Генма - худший нарушитель в этом отделе. За то короткое время, пока он работает здесь, он, в общей сложности, разбил девять кружек и три тарелки. Он несправедливо обвинен впервые и выглядит полусердито-полуошеломленно.

- Насколько небрежным ты можешь быть? У нас нет непрерывных поставок этих вещей, знаешь ли.

К тому времени, как Райдо заканчивает свою ненужную речь, я успеваю собрать большинство осколков. Генма пытается умиротворить его обещанием купить новый кофейник из собственной зарплаты. Они препираются, как старая супружеская пара. Которой они, возможно и станут, если это сработает, потому что как только они заканчивают, Генма быстро чмокает Райдо в губы. Райдо мягко шлепает его за это по щеке. Генма убегает.

- Почему я должен быть виноват во всем? - восклицает он, когда я выкидываю горсть осколков в мусорник. - Впервые я не виноват. Ты должен был взять вину на себя.

- Не могу. Я - воплощение изящества, помнишь? Это уронит мою репутацию.

- Твоя репутация уже упала в моих глазах, - говорит Генма. Я наклоняюсь, чтобы поднять один из небольших осколков. - Потому что теперь я знаю, ты влюблен в какого-то горячего парня. Это позволяет мне думать, что ты можешь быть нормальным.

- Это не влюбленность, - поправляю я его. Это мой психиатр. Это беспокоит меня. Боже, когда и почему эти глупые невероятные вещи зародились в моем мозгу? Если я могу блокировать все те воспоминания об отце в течение дня, какого черта он продолжает закрадываться? Я не хочу его там. Он заставляет меня ронять вещи.

- По мне, это походит на влюбленность, говорит он и помахивает своей зубочисткой с намеком. Генма все делает с намеком: разговаривает, ходит, дышит. – Вставай, у нас клиент.

Наконец-то. Возможно, если Генма будет занят, он прекратит доставать меня своим новым открытием. Осколок все еще в моей руке. Я слышу скрип одного из стульев под опустившимся на него весом, когда клиент садится. - Я подойду к вам через мин...

Слово умирает у меня на языке, когда я вижу. Дьявола, мать его.

Доктор Хошигаки улыбается мне, словно мир прекрасен, и нет ничего неправильного в этом сценарии. Я в секунде от того, чтобы выйти из себя. Достаточно плохо итак, что я должен видеть его раз в неделю, но это уже смехотворно. Он был здесь только в среду.

- Что вы хотите? - Я говорю холодно, надеясь, что он поймет намек. Я не сомневаюсь, он знает, что я не хочу видеть его здесь. Я просто хочу, чтобы он ушел. Я никогда раньше не встречал ни одного из моих психиатров вне их кабинетов. Это похоже на вторжение. Он не должен быть в моем каждодневном мире, посещать места, которые не имеют к нему отношения.

- Фрапучино с собой, пожалуйста.

- Это не то, что я имею в виду, и вы это знаете.

Он ставит локти на стойку и облокачивается на руки. - Я действительно хочу фрапучино, Итачи. У меня есть деньги, и все.

Я стискиваю зубы, чтобы сохранить настолько каменное выражение лица, насколько это возможно. Я бы отдал все, чтобы сейчас стать статуей. Статуи не чувствуют забавный коктейль эмоций, скручивающих мой живот. Я испытываю злость, любопытство, впечатлен, раздражен и напуган одновременно. Я не хочу все это чувствовать. Я не хочу чувствовать что-либо плохое или хорошее. Сама идея чувствовать чертовски пугает меня.

- "Что вы пытаетесь сделать?" - мысленно кричу я ему, - "Вы пытаетесь причинить мне боль?" Я хочу, чтобы он ушел, ушел отсюда, ушел из моей жизни, чтобы он не заставлял меня чувствовать все эти глупые смущающие вещи. Они только откроют шлюзы для других вещей, которые он не сможет контролировать. Я чувствую, что все те чувства, которые я всеми силами подавлял, готовы разверзнуться, если я не прогоню его отсюда.

- В этом квартале есть другие кофейни, - я не собираюсь ходить вокруг да около. Я не собираюсь стоять и ждать, пока он накинет на меня свою сеть. – Идите найдите одну.

- Ты не можешь отказаться обслуживать меня. Я ничего не сделал.

Он сделал больше, чем достаточно. - Не важно. Уходите.

Наша конфронтация привлекает внимание Генмы. Он наблюдает за нами нейтрально, прикидывая, должен ли он вмешаться. Доктор Хошигаки предельно спокоен. Решительно смотрит на меня. Его глаза чертовски голубые. - Я только хочу немного кофе, Итачи. Затем я уйду. - Он пытается успокоить меня также, как он делал это с книгой. Усыпить мое чувство угрозы.

- Вы вернетесь. Вы всегда возвращаетесь. Вы в состоянии просто принять факт, что не можете мне помочь?

- Ты даже не позволяешь мне попробовать, - он отклоняется назад. Я изумляюсь легкому гневу, закравшемуся в его голос, это приносит мне удовлетворение.

- И никогда не позволю. - Это факт. Возможно, он знал об этом с начала, возможно, нет. Я ни перед чем не остановлюсь.

Он вздыхает, запустив руку в волосы. - Я бы хотел, чтобы ты не был таким упрямым. Я знаю, ты прошел трудное время, но если бы ты только поговорил со мной, мы могли бы...

Я заставляю его замолчать, швырнув в него чашку кофе Генмы.Странная пульсирующая боль в моей руке. Я слышу протест Генмы. - Я ненавижу вас, - шиплю я, непрозрачная жидкость капает с его подбородка. Я ненавижу способ, которым он заставляет меня чувствовать, способ, которым он заставляет меня действовать, вещи, которые он может заставить меня делать. - Я охуенно вас ненавижу.

Несмотря на кофе выражение его лица спокойно. Он вытирает его рукой, слизывает с губ языком. - Ты не ненавидишь меня. Я просто очень тебе нравлюсь. - Его голос не приглушен, но кажется, что он шепчет мне. Или, может быть, это только мне так кажется. - Если бы не нравился, ты бы так не старался избавиться от меня.

Нет, это не так. Это вообще не так. Он мне не нравится. Он, фактически, незнакомец для меня. Незнакомец, который возомнил, что знает меня. - Просто уйдите, умоляю я. Это тоже должно быть шепотом, а не командой, так и получается.

- Итачи, - мягко прерывает Генма, - твоя рука кровоточит.

Я поднимаю руку. Как Генма и сказал, кровь просачивается из моего сжатого кулака и течет по суставам пальцев. Я разжимаю руку. Осколок. Я забыл его выбросить. Теперь кровь заливает мне запястье.

- Блядь, - выдавливаю я. Теперь-то почему это звучит, как шепот?

Генма оглядывается в поисках тряпки, чтобы остановить поток крови. Скорее всего, они все грязные после уборки прилавка и столов. Я не могу позволить себе инфекцию. Я, вероятно, не могу даже позволить себе зашить рану, хотя похоже, что это необходимо. - Райдо, - наконец, кричит он, - чистое полотенце. Скорее.

Порез саднит, когда в него проникает кислород. Я снова сжимаю кулак. Надеюсь, все не так плохо, как выглядит. Конечно, это моя правая рука, в которой я нуждаюсь.

Доктор Хошигаки берет мою руку и заставляет меня снова разжать ее. Его рука очень теплая, и, кажется, его не заботит, что он пачкает пальцы моей кровью, когда исследует степень повреждения. - Слишком глубоко, рана не заживет самостоятельно. Тебе нужно в больницу. Я могу отвезти тебя, если хочешь.

Он предлагает сделать что-то хорошее для меня. Я почти не хочу говорить нет. - Я не уверен, что у меня есть деньги, чтобы заплатить за это, - говорю я ему честно. Я заплатил за аренду в пятницу, вместе с посещением магазина это в значительной степени сократило мои фонды. Я чертовски близок к тому, чтобы разрушить его планы. – Может быть, все не настолько плохо.

Новый поток крови говорит нам иначе. Он хмурится, снимая свою застегивающуюся на пуговицы рубашку, потому что Райдо слишком долго возится с полотенцем.Я пытаюсь протестовать, но его теплая рука сжимает мое запястье, отвлекает меня, когда он плотно оборачивает рубашку вокруг раны. Я хочу сказать ему, что мы должны убрать здесь сначала, но из-за его рук слова застревают у меня в горле. И, самое ужасное, я все еще чувствую несильное, но некомфортное обжигающее пульсирующее ощущение сквозь мою кожу, потому что он не прерывает контакт. Я не уверен, происходит ли головокружение, которое я чувствую, из-за его рук или от потери крови. Возможно, от того и другого. Я только знаю, что это нехорошее ощущение. Он слишком близко. Я хочу дотянуться и коснуться щетины на его лице, и сказать ему, насколько он напоминает моего отца сейчас, потому что его руки такие теплые. Я хочу, чтобы он отпустил.

Я выдергиваю руку, отчаянно желая увеличить между нами расстояние, но не могу отодвинуться, потому что Райдо выходит со своим полотенцем и встает позади меня. Рубашка, повязанная узлом, сдерживает поток крови. Его глаза полны беспокойства. У Генмы - тоже. Райдо задает миллион вопросов в минуту. Я не отвечаю, так что Генма говорит за меня.

- Как ты не почувствовал, что сжимаешь осколок? - Райдо напоминает мать-наседку, Генма пытается успокоить его. Генма более привычен к случайным ранениям.

Я пожимаю плечами. Я чувствовал ее немного, тупую боль, похожую на головную, в моей руке. Мысль, что я держу осколок, тогда не пришла мне. У меня на уме были другие вещи. Помимо этого, у меня всегда что-то болит, обычно голова. Иногда, я клянусь, у меня болят кости. Так что эта боль не походила на аномалию.

- Черт побери, - тихо ругается он. Мы привлекли внимание наших немногочисленных клиентов. Они наблюдают за разворачивающейся сценой, как за мыльной оперой. - Ты знаешь, как будешь добираться до больницы? Я знаю, что ты еще не можешь водить.

Наконец, когда я открываю свой рот, чтобы что-то сказать, встревает доктор Хошигаки и опережает меня. - Я отвезу его, - предлагает он. - Итачи не должен ехать на общественном транспорте. - Он встречается со мной взглядом. - Я могу доставить тебя туда гораздо быстрее автобуса, Итачи. Тебе необходимо, чтобы тебя осмотрели.

Кроме вызова моему отказу в его глазах есть просьба. Он действительно хочет помочь мне. Я почти не верю в подлинность просьбы, он, вероятно, пользуется этим взглядом, чтобы обольстить девушек, когда играет им на гитаре. Почти. Возможно, что пережатый кровоток влияет на мои суждения, но я хочу верить, что он заботится обо мне хоть немного. Я хочу верить этому настолько же сильно, насколько я хочу сказать нет. Я не могу заставить себя выбрать одно из двух.

Он выглядит успокоенным, когда я киваю. Или благодарным. Я не уверен. Есть только одна вещь, в которой я уверен, поскольку выхожу из двери и следую за доктором Хошигаки к его Хонда Аккорд: он - аномалия в моей жизни, и я не знаю, как вести себя с ним. Он мне не нравится.

Но я все же смог. Я действительно смог.


*^*^*

Как только наступает четыре часа Какаши ставит варить кофе. Такой знакомый восхитительный аромат наполнят воздух, и я знаю, что приобрету зависимость от этого, не достигнув двенадцати. Какаши позаботится об этом. Какаши подвержен зависимости, по крайней мере, так сказал Итачи после того, как я рассказал ему о поездках на кладбище. Я не думаю, что он единственный, кто так говорит. Я знаю, что Какаши не нормален, но иначе, чем Итачи. И иначе, чем я. Я окружен сумасшедшими людьми внутри и снаружи.

Я знаю, что не нормален, потому что мой лучший друг - двадцатичетырехлетний выпускник колледжа, который читает плохие книги и разговаривает с мертвыми людьми. Я перенял часть его сумасшествия. На прошлой неделе на кладбище я разговаривал с мертвым другом Какаши. Просто несколько слов в конце, после того, как Какаши ушел. Я сказал до свидания. Увидимся в следующую субботу. Он мне не ответил, как отвечает Какаши, я думаю, это потому, что он меня плохо знает. Он ничего не сказал в ответ, но я совершенно уверен, что он слушал меня. В конце концов, что мертвым еще делать весь день, если не слушать. Что еще они могут делать?

На столешнице Какаши кладет сахар из вазы его матери с мою кофейную кружку. Цветные маски Марди Гра нарисованы на этой кружке. Как и все в его доме она, вероятно, использованная, и была куплена на распродаже домашних вещей. Краска потрескалась возле ручки.

- Чей ход? - спрашивает Какаши, придвигая мою кофейную кружку к нескольким битым шахматным фигурам, которые мне удалось у него захватить. Моих битых фигур значительно большее количество на его территории. Мой последний ход вверг меня в плохое положение, однако, мне больше нечем было пойти.

- Твой, - говорю я ему и дую на горячую жидкость.

- Ахх, - говорит он мудро и берет в руку слона. - Правильно. Тогда шах и мат.

Вот так все и заканчивается. Я проигрываю снова. Я ненавижу проигрывать. Чтобы показать ему, насколько я не люблю проигрывать, я сердито смотрю него за то, что он так хорош в этой игре.

Он забавляется со мной. Я могу сказать это по кривой полуусмешке на его губах. Я знаю эту ухмылку настолько хорошо, что для меня она, как улыбка. - Хочешь сыграть снова? Твой брат не придет до восьми-тридцати. - Он смотрит на меня из-за своей пестрой сине-серой кофейной кружки с японскими иероглифами, скрывая полуусмешку. - Этого времени достаточно, чтобы выиграть у тебя еще несколько раз.

Я размышляю секунду, что, если отказаться. Я никогда не отказывался принять ни один из его вызовов прежде. Должен ли мир разрушиться, если я не приму его один раз, и правда ли, что вещи изменятся, когда я однажды чудесным образом вырасту.

В ответ ему я расставляю ладьи, кони и пешки в стартовые позиции. Я слишком упрям, чтобы поверить, что я не прав. Когда я заканчиваю задний ряд, раздается резкий удар в дверь и пауза перед тем, как скрипит, открываясь, парадная дверь Какаши, нуждающаяся в смазке. - Какого дьявола? - бормочет Какаши и продвигается, чтобы заглянуть в щель между шторами. Я тоже смотрю, чтобы узнать, кто наш посетитель.

Мы оба с изумлением видим, что Итачи стоит в дверном проеме. Он не должен был появиться до восьми-тридцати; сейчас только четыре-пятнадцать. Итачи никогда не уходит с работы раньше, если только не должен забрать меня откуда-нибудь. Я смотрю на Какаши, чтобы понять, изумлен ли он так же сильно, как я. Его брови приподняты, он не усмехается даже на четверть.

- Что случилось с твоей рукой, - спрашивает Какаши. Осторожно, словно боится ответа.

Его рукой? Я смотрю на его руку и вижу, что ладонь, пальцы и запястье забинтованы белой марлей. Я был так поражен его внезапным приходом, что сразу ничего не заметил.

Итачи делает шаг вперед, его стопы шаркают по плитке. Он смотрит на мою кофейную кружку, а не на меня или Какаши, исследует ее глазами и нечасто моргает. - Отдай мне моего брата, - говорит он своим обычным мягким голосом, который резко контрастирует с напряженными острыми линиями его мышц. Я чувствую исходящий от него омут, опутывающий комнату. Внезапно я вспоминаю ночь, когда он убил их, и как он ничего не говорил мне, пока я кричал; та ночь сейчас читается в его позе, и я чувствую его внутреннее противоборство, оно происходит сейчас прямо передо мной. Я чувствую желание сползти под стол и прислониться к ноге Какаши, как я делал это с мамой, когда мне было четыре.

- Ты порезался? - продолжает Какаши, вставая. Он собирается подойти ко мне, но, в конце концов, остается на месте.

Итачи придвигается ближе, пока не оказывается прямо перед моим стулом. Я вижу, что его глаза уже не такие пугающие, как когда он только пришел. Они усталые. Как всегда, просто опустошенные глаза Итачи, черные, как ночь. Но все-таки в его действиях что-то не так. Я не могу точно определить. - Мы идем домой, - говорит он и мягко захватывает мое запястье непострадавшей рукой. Я смотрю на его лицо, чтобы найти подсказку, скрытый знак, что я могу не бояться моего собственного брата. Мне нужно, чтобы он сказал что-нибудь, что меня успокоит, или, по крайней мере, посмотрел на меня.

Это его глаза, я осознаю, что в них что-то не так. Это больше, чем опустошение. Потому что он смотрит на меня, едва моргая, едва видя, то сфокусировано, то расфокусировано. Я помню, как он делал это раньше, очень давно. Мы были в парке. Он обнимал меня, извинялся и обещал больше никогда так не делать. Он смотрел на меня и говорил, что сожалеет, а я чувствовал себя, как кусок стекла, сквозь которое он смотрит, потому что его взгляд был направлен куда угодно, в никуда, но никогда прямо на меня. – Со мной произошел несчастный случай на работе, и сейчас мы должны идти домой.

Я не могу проигнорировать настойчивость, звучащую в его словах, киваю и позволяю ему вытянуть меня со стула. Я оглядываюсь на Какаши через плечо, в надежде, что он скажет что-нибудь, что убедит Итачи позволить мне остаться. Какаши не чувствует опасности в мягком голосе Итачи, напряженных мышцах и далеких глазах, от которых у меня пересыхает в горле.

- Может он, по крайней мере, допить свой кофе, - наконец выдает Какаши. – Он почти закончил.

Мой брат берет мою кружку Марди Гра, все еще на четверть полную теплым кофе с молоком и сахаром. Он останавливает глаза на каждой из масок, нарисованных синим, розовым, желтым, красным. Проводит пальцем по каждой, как будто чувствует блестки и перья через керамику. Время слегка замедляется, и я вижу, как он, слегка пошевелив каждым из пальцев, медленно отпускает кружку и наблюдает, как она падает. От резкого фатального знакомства с полом кружка разбивается с грохотом, более звучным, чем громкий крик; я смотрю на розовые, желтые, синие керамические конфетти и думаю о том, как сильно мне нравилась эта кружка.

Он тянет меня за руку, все еще мягко, обводит вокруг осколков моей кружки. Я бросаю еще один отчаянный взгляд-просьбу на Какаши через плечо, все еще надеясь, что он вернет меня, потому что я сам бессилен против решения Итачи. Но он ничего не делает. Что он может сделать. Он - только парень, который присматривает за мной после школы. Какаши что-то показывает мне жестами и мимикой, но я не понимаю. Я очень хочу, чтобы он сделал что-то, а не наблюдал, как я ухожу. Я хочу бросить ему вызов в шахматы. Я хочу, чтобы он взял меня в субботу на кладбище и позволил слушать его разговор. Я хочу, чтобы он назвал меня птенчиком. Я хочу чувствовать, что все не так плохо, как я думаю. Я хочу рассчитывать на что-то.

Хотя Итачи - мой брат, я не узнаю его. Он слишком отличается от Итачи, которого я обожал, когда был маленьким, который щелкал меня по лбу и ловил светлячков, если я не мог до них дотянуться. Он видел меня, когда смотрел на меня. Если бы Какаши провел час на ледяном холоде на пожарной лестнице, я бы ничего не подумал об этом. Я принял бы любые причуды и вещи, которые отличают Какаши от меня, вещи, которые делают его эксцентричным персонажем из книги, и которого я хорошо знаю, но никогда не смогу до конца понять. Но с Итачи все по другому. Он не книжный персонаж для меня. Он мог бы быть им, но не стал. И не должен. Где-то среди расфокусированного взгляда и мягкого голоса, и сильных рук скрыт мой брат, которого я знаю. Но не этот. Этот Итачи, который принимает холодный душ зимой и запирается от меня в спальне без объяснения - не мой брат.

Это я к тому, каким незнакомцем Итачи стал.