Центр Санкт-Петербурга, эта изысканная природно-рукотворная галерея шедевров, безусловно, является праздником. Ни Париж, переполненный шумно-настырными афро- и арабо-французскими торговцами, ни любые другие столицы не дают эффекта такой антибудничности, такого преодоления суеты, такого ощущения, будто ты девушка-дворянка, впервые «вывезенная» на бал, такого мощного и возвышенного «драйва» от ансамблевости, взаимосвязанности, целостности центра города, его дворцовых окраин, его истории и современной ментальности.

Даже хорошо, что этот город давно не столица. Это избавляет Питер от неизбывного клейма «заработанности» людей, съезжающихся отовсюду, от слишком резкого проявления духа «инстанций» и ходоков по ним, от обезличивания и машинно-винтикового отношения ко всему индивидуальному. По крайней мере сейчас еще Питер почти избавлен от этого самодовольного, жесткого и зубастого «нового мещанства», которое пропитало насквозь нынешнюю Москву, которое на наших глазах начинает пропитывать Киев, которое во многом портит впечатление от столиц даже небольших стран.

Если Москва — город до мозга костей имперский, то Петербург скорее — город императорский (а иногда, так сказать, императрицын — что, кстати, большая разница). Элементы города не только определяются историко-культурными стилистиками: ампирный, классицистический, барокковый, неоренессансный, эклектический, модернистский, функционалистский — но и имеют соответствующие аспекты в психологическом составе его жителей.

Ведь литераторы давно открыли, что «северная Пальмира» отличается не просто многоликостью, а и взаимоотрицанием своих ликов. То есть в одном месте вокруг вас дворцовый Санкт-Петербург: импозантный, куртуазный, вальяжный. В другом месте — нечто совсем противоположное — просто Петербург: респектабельный и уверенный, романтический, но сдержанный, город доходных домов над проспектами и каналами. Он разделяется на абсолютно несхожие подтипы: пушкинский Петербург (начало реки Мойки и Невского проспекта), несколько Петербургов Достоевского (среднее течение канала Грибоедова, а еще район Кузнечного рынка), Петербург Некрасова (Литейный проспект), Блока (нижнее «припортовое» течение Мойки и Фонтанки), Ахматовой (верхняя «старинная» Фонтанка) и даже БГ-шный, «ДДТ»-шный, розенбаумовский Петербург — все они сосуществуют, но не сливаются.

Еще один, совершенно иной культурный слой — Питер: гуманный и гостеприимный, «юморной» и битломанский, богемный и «кафешный» центр арт-производства. Оттуда, как в другую цивилизацию, попадаешь в новостроечный и блокадно-монументный город-герой Ленинград. Или наоборот, в застывший гекзаметрический Петрополь: сады скульптур и псевдоантичных сооружений. Кое-где встречаешь и хмуро-кирпичную ипостась — «революцией меченый» Петроград, которому и присуще определение «бандитский». И из-за всех этих масок неожиданно выныривает шумный, словно воронье карканье, Saint Petersburg (произносить именно по-английски) — город-иностранных-туристов. Кстати, этому городу повезло с европереводами названия: ведь французский Сен Петрбур — это уже совсем другое впечатление, нежели итальянское Сан Пьетробурго.

Наконец, есть такая «планета»: белые ночи Петербурга. И что интересно, их фантасмагорический, карнавальный и феерический мир пропитывает насквозь отдельные создания всех вышеупомянутых ипостасей.

Еще раз подчеркну: Санкт-Петербург выгодно отличается от большинства великих столиц чрезвычайным «бизнесовым» гуманизмом. Более половины питерских магазинов работают круглосуточно: как они в шутку пишут, «25 часов в сутки» — ведь город, где разводят мосты, и где летом такая небесная красота после захода солнца, живет активнейшей ночной жизнью. В 3-4 часа ночи на Невском вы спокойно можете покупать цветы, книги, аудио-видеопродукцию, фрукты, мороженое, а фэст-фуды вообще что днем, что ночью наполнены, как муравейники.

Цены музейных билетов в Петербурге, как и повсюду, существенно отличаются для россиян (около 1 долл.) и для иностранцев (около 10 долл.). Исключение делается лишь в некоторых музеях для студентов из стран СНГ (Русский музей) или студентов из всех стран мира (Эрмитаж) — так что спешите! Также если вы имеете удостоверение «ребенка, пострадавшего от Чернобыля», то лишь в некоторых местах (Царское Село, Павловск) вам достанется бесплатный вход. В остальных музеях (например, во всех почти двадцати музейных объектах Петергофа) украинцы должны были бы платить по полной стоимости, как иностранцы. Тем более, что украинский и другой неместный акцент в русской речи там моментально «вычисляют» даже продавщицы.

Правда, на самом деле большинство украинских студентов перед музейными кассами Петербурга и других российских городов просто начинают по возможности «гава-арить с ма-асковским а-акцентам», чтобы платить за билеты «как россияне». И тут возникает вроде бы незначительный, но вполне актуальный для нынешней молодежи вопрос. С одной стороны, несомненно, есть повод для духовного огорчения от вышеописанных ухищрений, если их расценивать как «скрытую кражу». С другой стороны, будет все-таки преувеличением однозначно заклеймить молодежь, которая так поступает, как «бессовестных лукавых обманщиков». Не все так просто в проблемах «бытовой греховности», и автор оставляет этот вопрос открытым.

Красота Санкт-Петербурга и связанное с нею «питерство» как феномен — это, наверное, наибольшее оправдание того периода истории, который в России так и называют: петербургский. Или, как с удивлением и уважением выкрикнул при мне какой-то юный американец, прослушав экскурсионную лекцию об основателе города и осматриваясь вокруг: «Оh-yea, tsar Peter is really the Great!!!»

Впрочем, все это касается лишь тела города и «одежд» его. А вот сердцем и источником внутреннего света Петербурга является несколько иной мир, неизменный от самого основания города. Это православный «град святого Петра» — такой прохладный и ласковый, несуетный и ненавязчивый.

И хотя задумывался город Санкт-Петербург почти как разрыв со всем прошлым Руси, и хотя рождался он под общероссийские подозрения в «антихристовой» сути его основателя и под повсеместную веру в скорое исполнение предсказания «Петербургу быть пусту» — однако северная столица Руси все же получила в свое название имя не царя, а святого, и даже само слово «святой» (пусть и в голландском звучании). В истории Церкви деятельность Петра І и других «птенцов гнезда петрова» нередко описывают одними темными красками — а ведь благодаря царю и его окружению новооснованная столица была благословлена перенесением в нее великих святынь: иконы Богородицы Казанской, а также святых мощей князя Александра Невского, некогда свершившего свой ратный подвиг на этих же берегах.

И еще не были в новостроечном городе завершены ни крепость, ни любимое детище царя — первый на Руси настоящий завод-судоверфь (Адмиралтейство), ни основа существования «окна в Европу» — торговый порт, еще не было вовсе дворцов, даже для самого царя — но уже придворные архитекторы Петра и собранные им со всей страны мастеровые возводили Александро-Невский монастырь. Строилась обитель, которая через столетие получит высокое имя Лавры.

Да и об упомянутой крепости хоть все мы и знаем, что она называется Петропавловской — но не часто задумываемся, что название это связано с храмом. А именно, с собором святых Петра и Павла, расположенным в крепости и являющимся усыпальницей российских императоров. А один из символов Петербурга, Исаакиевский собор, имеет столь редкое для Руси название в связи с тем, что Петр І родился в день святого Исаакия Далматского. Этого святого царь считал одним из своих небесных покровителей, в честь него построил церковь; на месте ее впоследствии и был возведен шедевр Монферрана.

В совсем еще «молодом» Санкт-Петербурге ХVІІІ века несла свой подвиг юродства блаженная Ксения, чье имя навсегда останется неотделимым от названия ее города. В Петербурге ХІХ века избрал свой иноческий путь святитель Игнатий (Брянчанинов) — после чего большая часть его подвижнической жизни прошла в сане настоятеля небольшой обители между Петербургом и Петергофом. С Петербургом связано служение и других великих подвижников-писателей: святителя Феофана Затворника, а также архимандрита, потом архиепископа Сергия (Страгородского), впоследствии Патриарха всея Руси, — которые ректорствовали в Петербургской Духовной Академии. С недалеким от Питера Кронштадтом и самим Петербургом было связано служение святого праведного Иоанна Кронштадтского — его мощи ныне являются одной из петербургских святынь. Знаменательная встреча русской светской культуры с Церковью сначала в романах Достоевского, а потом в религиозно-философских собраниях и изданиях начала ХХ века состоялась в первую очередь на петербургской земле.

В ХХ веке, в страшные годы репрессий, освятили эту землю своей кровью митрополит Петроградский сщмч. Вениамин и еще великое множество мучеников. В 1920…30-е годы «обновленческого» и других расколов, когда у канонической Церкви в огромном «городе трех революций» осталось всего два-три храма, совершили труднейший подвиг победной борьбы с расколом митрополит Ленинградский Алексий (Симанский) — впоследствии Патриарх всея Руси Алексий І — и многие другие исповедники.

Историки говорят, что Санкт-Петербург, этот «самый умышленный город на свете» по своей рожденности от царской воли, по изначальной установке на образцовость, легче всего сравнить с тремя древними средиземноморскими столицами подобного происхождения — египетской Александрией, сирийской Антиохией и балканско-малоазийским Константинополем. Как известно, эти три города являлись главными центрами раннего восточного христианства. Но поразительно, что уже сейчас Петербург, основанный всего 300 лет назад, имеет для истории Православия не меньшую значимость, чем Александрия и Антиохия (основанные за 300 лет до Христа) или Константинополь (основанный через 300 лет после земной жизни Спасителя).

Так что неспроста самые посещаемые паломнические маршруты сегодняшней Руси проходят через этот таинственный и священный город — Санкт-Петербург.