Осень.Это было одной осенней, октябрьской, стылой ночью. Я привычно выключила свет, не чувствуя еще желания спать. Повернувшись от выключателя, увидела, что кровать и прилегающее пространство залито лунным светом, а на небе, торжествуя, висит огромная, независимая луна, равнодушная ко мне – такой маленькой и незаметной, и гордая сознанием собственной красоты и величия. Я открыла огромное, заполняющее едва ли не всю стену окно, зябко поежившись от колкого ветра и, обхватив плечи руками, окинула вдруг, разом, всего одним небрежным взглядом все московское небо с высоты четырнадцатого этажа. Оно было довольно большим и, на удивление, чистым – чистым потому, что по всей его глади были видны разбросанные горсти маленьких светящихся точек, обычно незаметных из-за душного тумана и смога мегаполиса. Если не смотреть вниз, на огни казино, светящиеся вывески и непогашенные окна чьих-то домов (надо же – чужие жизни, о которых ты совсем ничего не знаешь – даже забавно), то становится понятно, что небо – оно не меняется, оно все такое же, что и много лет назад, и, может быть, точно такую же луну видел давным-давно, выйдя из своей бедной лачуги, какой-нибудь земледелец, а вокруг него простирался лес – такой бесконечный, незнакомый, полный вышедших из рассказов, легенд и поверий неведомых существ. Крестьянин садился на покосившееся крыльцо и, прищурив усталые глаза, смотрел, и думал о чем-то, и даже, может, улыбался каким-то думам. А где-нибудь в лесу, задрав острую морду, выл на висящую в небе яркую блямбу волк – молодой и сильный, весь – комок мышц, с горячей кровью свободного дитя природы, живущего по своим законам. Говорят, волки воют от одиночества – но это не так. Они моногамны и, найдя свою пару, никогда не расстаются, показывая людям пример настоящей любви, не подчиненной формуле: товар – деньги – товар, а если гибнет кто-то из пары, это не забывается еще долго, волк страдает, лежа у бездыханного тела своего спутника вольной жизни - но никто пока не разгадал таинственный и витиеватый язык волчьих страданий, которые в чем-то едва ли не умнее нас. Возможно, они воют от горя? От тоски, заставляющей кататься по земле от бессилия изменить что-либо? Нет, они никогда не откроют свою душу – мы слишком разные для этого.
|