«Я очень скучаю по России. Там похоронены мои предки. Хоть на могилы сходить...» — признался знаменитый клоун нашего детства, который уже много лет живёт в Германии. 

Часы для Сталина

— Я родился в подмосковной деревне Вырубово. Но всё детство провёл в Москве: папе, который работал на Втором часовом заводе, дали квартиру недалеко от Белорусского вокзала. Потом ходили слухи, что он делал именные часы для Сталина, а те якобы остановились, и его за «срыв спецзаказа особой важности» арестовали. Правда или нет — теперь никто не узнает. Знаю, что отца моего в 1941-м забрали, он в тюрьме потом умер. Мама сразу вышла замуж, поменяла фамилию, чтобы нас не преследовали. Детство у меня очень трудное было — холодное, голодное. Но помню не только голод — помню, как играли с ребятами, по крышам лазали и курили втихаря. Потом война. Хотели эвакуироваться, но остались у бабушки, в подмосковной Салтыковке.

Осенью начался голод. Спасло то, что сосед мыло варил, а я его продавал на базаре. Тогда у меня была мечта: война закончится, и мы с мамой будем пить чай с сахаром, есть белый горчичный хлеб с маслом... И вот, когда после войны в Москве появились первые коммерческие ларьки, я накопил денег, купил хлеб, масло, чай, сахар. И мы с мамой целый вечер сидели и пили этот чай и были самыми счастливыми людьми на всём белом свете. Что ещё я вспоминаю? В первую очередь — маму. У неё такая жизнь тяжёлая была — не передать. Помню, ем кашу, а она смотрит на меня и плачет. Это я только позже узнал почему. Мама тоже была голодная, но отдала свою кашу мне... Потом она получила инсульт, потеряла речь, парализовало руку и ногу. Десять лет пролежала на кровати. Это не дай бог! Помня об этом, я даже здесь, в Эглофштайне, свой дом специально так спланировал, чтобы одна из комнат была в метре от ванной и туалета. Чтобы, если со мной нечто подобное случится, родным пришлось бы меньше со мной мучиться.

В цирк я попал из-за... хлебной карточки. В 1943 г. занимался в московском Дворце спорта «Крылья Советов» в кружке акробатики. У меня здорово получалось! Параллельно пошёл работать учеником слесаря на полиграфкомбинат «Правда» и получал там 550 г хлеба. Вдруг узнаю, что в цирковой школе дают 650 г. Вот эта сотка всё и решила! Я сразу же в цирк влюбился, можно сказать, насмерть. Никогда не забуду, как, уже будучи студентами, мы с дружками лазали через забор цирка на Цветном бульваре, чтобы зайцем проскочить в зал. Смотрели, как выступают готовые артисты, учились...

 

 

В 1950-м я окончил цирковое училище и придумал свой первый номер. Но его почти сразу запретили! Дескать, «космополитический, с западным душком». Хотя ничего особенного там не было: выходил, падал довольно смешно. Меня отправили в тбилисский цирк. Там я начал выступать гимнастом на проволоке — и сразу... полный провал! Директор был в ужасе: «Олег, что делать-то будем?» Я не растерялся: есть, мол, другой вариант, но он — запрещённый. «Москва далеко. Давай!» Второй вариант рванул на ура. Самое удивительное, что вскоре я приехал в Москву на конкурс и с этим запрещённым номером занял первое место. Любовь к клоунаде у меня благодаря Михаилу Николаевичу Румянцеву — знаменитому Карандашу. Я попал к нему в труппу в 1951 г. Вот уж кто был пахарь несусветный — он из цирка почти не выходил. Всё время репетировал, репетировал. Великий клоун, очень смешной!

При этом жизнь у него была невесёлая. Друзей у него почти не было. Зажимали, не давали званий... Когда встал вопрос, давать или не давать Карандашу Звезду Героя Соцтруда, Фурцева сказала: «Да вы что! Он же не просыхает!» А кто тогда не пил?! Она сама была не последняя по этой части... Слава богу, дали ему всё-таки Героя Соцтруда. Вот спрашивают, почему в Москву не приезжаю. А к кому туда ехать? Почти все мои цирковые друзья умерли. Я одного ещё лет 30 назад как-то встретил, а он... Спился, трясётся, на каких-то костылях...

 

Прихожу домой и бегом к зеркалу: неужели и я такой? Слава богу, нет! Чувство юмора у меня, скорее всего, от отца. Мама говорила, что он большой юморист был... Раньше мы все идеи брали из жизни. Приезжаем на гастроли в город — и сразу в редакцию. Спрашивали: какие в городе проблемы? Например, мост не построят уже 20 лет, нет свободных мест в вытрезвителе. Это и высмеивали... Для клоуна самое главное — найти уникальный образ. Нарядись в свой костюм, надень маску, шляпу — всё, в чём выходишь на манеж, — встань под луч прожектора и сфотографируй свою тень. А потом спроси людей: «Что это за артист?» Если будут узнавать — ты нашёл уникальный образ. Чаплина можно узнать по тени? Запросто! Карандаша? Тоже. Сначала я придумал для себя рыжий парик и полосатые штаны. Клетчатую кепку присмотрел в 53-м году на «Мосфильме» во время съёмок циркового фильма «Арена смелых». А прозвище «Солнечный клоун» я получил в 1968 г.

 

 

Приезжаем на гастроли в Лондон — там погода... Туман, смог. Наутро после нашего выступления в газете написали, что, дескать, приехал советский цирк и в одном из номеров выступает смешной рыжий клоун, очень напоминающий солнце на манеже. Вот так и прилипло: «Солнечный клоун». А что? «Солнечный» — значит, тёплый человек, вроде не злой на вид. Мне нравится. В те годы членство в партии для артиста такого уровня было почти обязаловкой. Мне постоянно говорили: «Ну как же так, ты у нас лучший клоун, постоянно ездишь за границу — и не в партии?!» Но я считал, что клоун не должен зависеть от какого-то политического курса, он должен всё делать по совести. Не может же ему партия указывать, как смешить людей.

И мне всё время как-то удавалось закосить под придурка. Более того, с «органами» у меня всегда были самые тёплые отношения. В каждую зарубежную поездку тогда с нами обязательно ехал «представитель отдела культуры». Какие клички мы им только не давали! Одного Чебурашкой прозвали — за громадные растопыренные уши. Другого «Стальной челюстью» — у него верхние зубы были из нержавейки. Копать-то под меня копали, только докопаться я повода не давал.

Правда, однажды и меня, и Никулина тянули по знаменитому «цирковому» делу директора «Союзгосцирка» Анатолия Колеватова, осуждённого за взятки. Следствие контролировал лично Андропов. Всё усугублялось отношениями дочери Колеватова с Галиной Брежневой. Жена Колеватова, актриса Театра Вахтангова Лариса Пашкова, не дождалась возвращения мужа из заключения и наложила на себя руки в 1987 году... А с Колеватовым у нас были добрые отношения. Прекрасный был человек! Один раз он попросил меня: «Олег, привези мне диктофон». Разумеется, я не мог отказать. Никулин подарил ему, кажется, часы. Но разве это повод, чтобы меня таскать на Петровку, 38?!

Следователь спрашивает: «Вы давали взятку Колеватову, чтобы ездить в загранпоездки?» Я говорю: «Зачем мне давать взятку? Во-первых, я самую большую ставку получаю. Во-вторых, меня не посылают за границу, а просят поехать. Это мне нужно взятку давать, чтобы я согласился!» Одно своё выступление я запомнил на всю жизнь. В Монте-Карло, когда я получил «Золотого клоуна». 1981 год. В этот день нам вручали премию. И в этот же день в Польше под давлением СССР ввели военное положение. Но мы-то ничего не знали! Нас отвезли в Ниццу, дали какие-то деньги на сувениры, обещали прислать автобус. Час ждём, два, три — автобуса нет. А нам выступать... Как добирались — неописуемо. И когда мы вошли в зал, у организаторов шары на лоб: откуда они взялись? Дальше — хуже. Выхожу со своим номером: фонограмму не включают, оркестр играет другую музыку, осветитель вместо меня освещает прожектором стены. И тут... Публика есть публика, всё чувствует — как же она своими аплодисментами меня поддерживала! Вечером получаю своего «Золотого клоуна» — и тут как накатит! Я рыдал, рыдал, рыдал... Белугой!

Такое было напряжение... Я думал: ну за что? Политику делают политики, а мы, артисты, должны отвечать. Другой случай. Приезжаем в Америку — убивают Кеннеди. Кто? Освальд. Где он был? В Минске моряком! «Значит, русские убили!» Неделю вся труппа не вылезала из отеля — боялись выходить. Народ разъярённый, могли и убить. Потом уладилось... Клоун нон грата Моя первая жена, Александра, была скрипачка по образованию. Очень красивая. Мы познакомились в цирке в 1952 году, поженились, родилась дочь Ольга. Александра умерла от рака. Я тогда ни на одну женщину не смотрел... Потом вот Габриель, как говорится, бог дал. В 1990 году наш цирк гастролировал в Австрии. И Габи приехала из Германии специально посмотреть на меня. В антракте пришла с программкой за автографом. И я, уж сам не знаю почему, попросил у неё телефон... С помощью переводчика выучил две фразы на немецком языке: «Добрый день», «Как вас увидеть?» И позвонил. Она отвечает: «Я приеду». А так получилось, что наш аргентинский импресарио (кстати, коммунист) нас бросил, денег не заплатил. В этот момент приехала Габи. И забрала меня вместе с реквизитом. Ей не было тридцати, мне — шестьдесят. Через два года мы сыграли свадьбу. И вместе выступаем до сих пор. Конечно, все эти годы до меня доносилось: «Попов в Германии нищенствует». А ещё чаще — «предатель, невозвращенец», мол... Какой же я предатель?!

У меня русский паспорт, и гражданство я менять не собираюсь. Мы здесь работаем по контракту! К тому же у меня здесь семья, дом. Я от Родины не отказывался — это Родина от меня отказывается. Я же не требую «Роллс-Ройс» или квартиру. Просто я не хочу на родине умереть с голоду... Я очень скучаю по России. Там похоронены мои предки, моя бабушка, моя жена. Хоть на могилы сходить... Но мне очень обидно. Меня же буквально выжили из цирка на Цветном. Почему? Моё мнение: Никулин очень сильно меня ревновал. Я имел большой успех на Западе, а он нет. Другого объяснения я не нахожу. Хотел на Цветном бульваре отметить 60-летний юбилей, Никулин не разрешил, сославшись на обвалившийся потолок. Но потолок-то обвалился в кассе, при чём здесь манеж? Ну ладно, уехал я. Вот я всю жизнь честно работал. И в семье было не так, как хотелось. У меня одна дочь, а могло бы быть три — четыре — пять. Но когда? Как цыгане, всю жизнь на колёсах — гастроли за гастролями, в Москве был только проездом. Народный артист. И награды у меня — орден Ленина, три — Трудового Красного Знамени, несмотря на то что я беспартийный... Помню, у меня было сильное воспаление лёгких. Но директор плачет: выручай, все билеты проданы. Разве я мог отказать?

Привозили, я на уколах выступал, а на улице поджидала «скорая». И опять в больницу...  Сейчас поневоле думаешь: зачем я уехал?! Но, понимаете... Я всю жизнь зарабатывал деньги, которые держал на старость, а все мои сбережения в 90-е государство в одночасье р-р-раз — и ликвидировало. Это как понимать? Было бы всё это во время войны или беды какой, я бы сам стране последнее отдал. Но в мирное время обобрать как липку и говорить: «Чего в Москву не приезжаете?»! А я не хочу быть на Родине нищим! Я столько лет служил Родине, а она толкает меня идти в подземный тоннель, положить на пол кепку и подкидывать шарики — авось подадут... Когда-то я мечтал дожить до 80 и продолжать выходить на манеж. Эта мечта сбылась. Другая моя мечта — жить в лесу — тоже осуществилась. Я счастлив! Эглофштайн — деревушка под Нюрнбергом на 300 человек, чуть постарше Москвы. 

Кругом леса — потрясающе! В доме животные — пони, голуби, собачки, кролики... Есть своя маленькая цирковая арена, где я репетирую новые номера. Почти каждый месяц у нас с женой гастроли! Клянусь, никогда в жизни даже представить себе не мог, что более 20 лет из 84 проживу вдалеке от Родины, от своих любимых зрителей, от тех мест, где провёл детство, где узнал первый успех...

 

Источник