Праздник Рождества - не воспоминание. В этот день все молящиеся в храме стоят не у иконы Рождества, не у подсвечника, а в вифлеемской пещере, у яслей Богомладенца. Церковь, как машина времени, переносит нас в древнюю Палестину, и, чтобы коснуться этой тайны, нужно "очистить смыслы". Помочь в этом могут рождественские песнопения, если только не смущаться их вопиющей абсурдности.

"Испытывайте самих себя, в вере ли вы?"(2Кор 13:5). В этом призыве апостола Павла заключена вся динамика внутренней жизни христианина, сокрытой и непонятной взору человека, внешнего Церкви. Христианин вынужден непрестанно воцерковляться. Испытывая себя, христианин тщательно готовится к каждому причастию, каждый церковный праздник пред-празднует, а перед Рождеством и Пасхой выдерживает многодневные посты.

В древности эти посты были установлены для людей только входивших в Церковь, т.е. готовящихся к Крещению, возрождению Водою и Духом. Но почему мы, люди церковные, должны держать пост, как оглашенные? Чтобы простираться вперед, нужно забыть заднее, отказаться от претензий на свою опытность и обладание истиной, встретить Рождество впервые в жизни. Задача поста в том и состоит, чтобы правильно постящийся принял и пережил события праздника "очищенными смыслы".



Рождественские песнопения поразят нас, если мы прислушаемся к ним "как в первый раз". Поразят своей нелепостью, если хотите, абсурдом. Вот, например, такой текст из стихиры 6 дня: "Отверзите мне врата и вшед в ня узрю, яко младенца, пеленами повиваемого, дланию же содержащаго всю тварь…". Здесь все понятно и привычно? Нет, потому что абсурдно. Абсурдно и нелепо петь о младенце, держащем в своей ладошке всю тварь, т.е. все творение Божие. Перед нами не "величайший мальчик", а младенец в пеленах, в самых настоящих пеленках. И этим снова и снова Церковь подчеркивает, что воистину "Слово стало плотью". Сын Божий, Бог Слово, Творец стал самым настоящим человеком, воспринял не только полноту человеческой природы, но и полноту человеческой жизни, полноту человеческих возрастов. Для чего это восприятие? Снова отвечают рождественские песнопения: "Христос раждается прежде падший воскресити образ" (тропарь предпразнства), или, как писал св. Ириней: "Сын Божий стал Сыном человеческим, чтобы и человек стал сыном Божиим".

А вот еще на эту же тему: "Послужити Христос вольно приходит, егоже образ Зиждитель ныне приемлет, обнищавшаго Адама обогащая божеством, странное обновление и возрождение, яко Благоутробен, даруя" (канон, песнь 7, 20 день). Здесь о своем удивлении перед величием совершаемого таинства восклицает сам поэт: "странное обновление и возрождение", и говорит о Христе, как о слуге, но прислуживающем по своей воле, ради того, чтобы обнищавшее человечество обогатить Своим Божеством. "Како Твоей паче ума нищете удивляюся!" (стихира на вечерне, 24 день).

А как вам такая стихира: "Ясли же, яко престол огнезрачен, в нихже яко младенца, Дева Мария полагает, во обновление создания, Неопределеннаго" (в неделю св. отец). Снова говорится о Том, Кому нельзя положить предел, прочертить границу, дать определение, - о Боге Творце, пришедшем обновить Свое создание. Это величественно и торжественно. Но как принять остальное – то, что Он, совершая таинство обновления, в виде младенца полагается в ясли, т.е. в кормушку для скота, ставшую Неопределенному и Невместимому престолом огнезрачным. Нелепо и абсурдно! Но это еще и первый новозаветный образ Евхаристии. Младенец лежит в ясельках, в кормушке для скота. Оскорбительно? Мы же не скоты какие-нибудь! И вовсе не обидно, даже приятно почувствовать себя на минутку осликом из рождественского вертепа, или маленьким пони.



Но больше всего нас поразят песнопения, которые мы слышим на Рождество чаще всего. Величайший христианский поэт шестого века, преподобный Роман Сладкопевец, написал любимый всеми кондак Рождеству "Дева днесь":
"Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит; Ангели с пастырьми славословят, волсви же со звездою путешествуют, нас бо ради родися Отроча младо, превечный Бог."
Перевод: Ныне Дева рождает Того, Кто превыше всего созданного, и земля представляет пещеру Неприступному; Ангелы с пастырями славословят, мудрецы со звездою путешествуют: ибо для нас родился Младенец юный, предвечный Бог.

Сразу возникают вопросы. Что значит "сегодня", 'днесь"? С этого слова начинаются многие церковные песнопения, и значит оно то, о чем говорилось выше – Церковь ничего не вспоминает, Она вне времени, для Нее все события – здесь и сейчас.

"Дева рождает". Мы так привыкли к этой фразе, что не способны ей даже удивляться. Но ведь это абсурд. Девственница не может быть матерью, не перестав быть девой, как и для роженицы невозможно девство. Есть же в мире процессы необратимые. Однако для Того, Кто, не переставая быть Богом, стал человеком возможно и такое.

Однако следующая нелепость: "Дева рождает Того, Кто вечен". Спрашивается, как это можно родить вечного, да еще и человеку? Вечному рождаться не пристало, как говорится, по определению. Ведь родиться значит начать быть, во-плотиться, стать материальным, плотским. Не унижение ли это для Бога, не насмешка ли над религией?

Однако если Вечному и Неприступному надлежало родиться, то, всякому здравомыслящему человеку понятно, где и при каких обстоятельствах это нужно делать – в столице, во дворце, в царской семье. Нет! Бог смеется над нашим здравым смыслом и рождается в пещере, в загоне для скота, в хлеву. Младенец Христос родился под землей, и этим было явлено не только смирение Бога. "В представлении о Божественном Младенце, словно погребенном в пещере, - писал Честертон,- кроется мысль о подрыве того мира, о подкопе под тогдашние дворцы и башни, и даже Ирод, могучий правитель, почувствовал под ногами это землетрясение и задрожал в своем заколебавшемся дворце".("Вечный Человек").



О потрясении устоев говорит и следующая фраза. Ангелы – бесплотные чистые духи, умные силы распевают песни с пастухами, с людьми, по воззрениям древнего Востока, презренной профессии. В свое время египтяне – интеллектуальная и культурная элита древнего мира – отказались, при всем уважении к Иосифу Прекрасному, жить в одной земле со скотоводами-евреями и выделили им особое место для проживания – землю Гесем. А тут ангелы поют одним хором с пастухами, которые к тому же, как поется в других песнопениях играют на свирелях (свиряюще). Чудесный хор с музыкальным сопровождением! Кроме этих простых пастушков не нашлось на земле никого ни во дворцах, ни в виллах, ни в ученых кабинетах с кем бы ангелы запросто пели, возвещая чудо преестественное.

Но что там пастухи. Тут "волхвы со звездою путешествуют". Волхвы были образованнейшими людьми своего времени. Кроме того, предание говорит и об их царственном достоинстве. Эти трое - Гаспар, Мельхиор, Вальтазар, мощи которых покоятся в Кельнском соборе, были царями. И вот эти уважаемые люди срываются с места и идут в путь за какой-то там звездой. Здравомыслящий человек только покрутит у виска.

И вот какая картина получается: Дева рождает Вечного, пещеры становится дворцом Невместимого, волхвы безумствуют, пастухи распевают с ангелами песни. Нелепости, как глыбы обрушиваются на слушателя, и он недоумевает: почему мир вдруг сошел с ума, тронулся, почему все перевернулось с ног на голову? Преподобный Роман отвечает еще большей нелепостью: "ибо нас ради родился ребенок – предвечный Бог!" Бог – ребенок? Лучшей и не придумаешь, тем более для мира античности. Не так должен являться Бог. Он должен придти в величии и славе, разверзая небеса, испуская молнии, чтобы земля тряслась в ужасе, и горы трепетали в страхе. А кто такой ребенок? Недочеловек, слабое и неуклюжее существо. Детство – это недоразумение, которое надо пережить, болезнь, которую надо вытерпеть. Так думал древний мир, ветхий мир, который рассыпался от прикосновения младенца.



Вот о каких вызывающих вещах говорит самое известное рождественское песнопение. "Для иудеев соблазн, а для еллинов безумие"(1Кор 1:23). Такое Христианство неприемлемо для мира. Люди, говорящие с Тертуллианом: "верую, потому что абсурдно", обречены на непонимание, их религия в принципе не может стать комфортной и уважаемой, жить в согласии с мудростью мира сего. "Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?" (1Кор. 1:20)

Христос пришел сразиться с князем мира сего. Пришел как дитя – безоружный и беззащитный. За девятьсот лет до этого другой мальчик, Его предок и Его прообраз, сражался со страшным и злым великаном Голиафом. Мальчик поразил его одним камешком, поразил во главу, как бы изображая древнее пророчество: "Он будет поражать тебя в голову" (Быт 3:15). Младенец Христос засыпал врага рождественским снегом, или проще – забросал снежками. Видимо об этом образе говорит Господь в книге Иова, когда через едва сдерживаемую улыбку упоминает о хранилищах снега: "которые берегу Я на время смутное, на день битвы и войны" (Иов 38:23).

Был и другой мальчик, также прообраз Младенца Христа. Его рождения ждали с нетерпением, а когда он родился, ему пришлось долго сносить издевательства старшего брата. Мальчик вырос, и любящий отец должен был принести его в жертву на горе Мориа, чтобы прообразовать грядущий подвиг своего далекого потомка Христа. Имя этого мальчика тоже было прообразовательным, ибо его дал Сам Господь. Звали мальчика Исаак, что в переводе значит "смех", или "сын смеха". Какой в этом смысл?



Бог, смиреннейшее существо, из любви к людям становится человеком, что само по себе безумно. Становится человеком, чтобы, проведя жизнь в нищете и лишениях, скончаться позорной и мучительной смертью. Как пишет Тертуллиан: "Сын Божий распят; это вполне достоверно, ибо ни с чем несообразно. И после погребения Он воскрес; это несомненно, ибо невозможно". Вот где насмешка над миром и его мироправителем. Это же какое-то юродство. Не напрасно первые вестники Евангелия говорили о себе: "Мы безумны Христа ради"(1Кор 4:10), по-славянски: "юроди Христа ради", т.е. апостолы обрекли себя на юродство по примеру Первого Юродивого. "Ибо, когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих"(1Кор 1:21). Бог поразил гордого миродержителя тьмы века сего не в величественной битве, а в шутке. Он просто смеялся миру. А что может быть страшнее для сатанинской гордыни? Быть может, смутно и прикровенно эту истину ощущали древние египтяне, которые вывешивали над входом в дом смешные рожицы. Считалось, что именно изображения, вызывающие смех, отпугивают от дома злых духов.

И еще один важный прообраз дан в имени Исаак. Христос, как было сказано выше, освятил не только природу человека, но и все стороны человеческой жизни. Он освятил и смех, освободив его от примеси нечистоты. Эти два смеха, чистый и непотребный, были прообразованы двумя братьями: младшим Исааком и старшим Измаилом, который унижал младшего, надсмехаясь над ним. "Так оба сына Авраама суть сыны смеха, - пишет свт. Филарет (Дроздов),- но один есть смех радования благодатного, другой – смех хулы на благодать и потому вместе быть не могут" (Толкование на книгу Бытия). Поэтому и изгоняется Измаил с матерью в пустыню, показывая, что нельзя человеку с неочищенным сердцем радоваться светлой благодатной радостью.



Рождество несет людям много радости и связанного с ней светлого и святого смеха. Помните, как, по воспоминаниям дивеевских сестер, смеялся преп. Серафим: заливисто и по-детски; как шутил и смеялся преп. Амвросий, как смешил братию преп. Антоний Великий. Чистая радость и чистый смех – это тоже дары Духа. Чтобы принять эту мысль и принять этот дар Рождества нужно внимательным подвигом "очистить смыслы", чтобы петь всем своим существом: "Ты бо еси истинное желание и неизреченное веселие, любящих Тя, Христе Боже наш, и Тя поет вся тварь".

Автор: игумен Савва (Мажуко), насельник Свято-Никольского мужского монастыря, Гомель