Миссия Рамакришны проникнута верованием в тождество Макрокосма и Микрокосма, вселенского «Я» и личного «я», поскольку она знает, что ни одна реформа в обществе не может быть глубокой и прочной, если она не основывается на сокровенном преобразовании индивидуальной души, — она более всего заботится именно о создании вселенского человека. Она стремится выработать новый человеческий тип, в котором соединились бы самые высокие способности, до сего дня разрозненные, — все разнообразные и дополняющие друг друга способности человека: вершины разума, поднимающиеся над облаками, священный лес любви, потоки действия. Великий Ритм души бьется от одного полюса до другого, от интенсивного сосредоточения до «Seid umschlungen, Millionen!» из «Оды к Радости» Бетховена — до объятий, охватывающих весь мир. Если такой идеал с трудом может быть достигнут отдельным человеком, то Миссия Рамакришны пытается осуществить его в своей Вселенской Церкви, символе своего учителя, «в своем Матхе, представляющем физическое тело Рамакришны».

Мы видим здесь, как повторяется ритм истории. Для нас эти чаяния напоминают чаяния Христовой Церкви. Обе они — сестры. И тот, кто хочет изучать церковь, насчитывающую более тысячи девятисот лет, поступит правильно, если не будет искать ее в умирающих книгах, а приложит ухо к груди ее сестры и прислушается к молодому биению ее сердца. Я не провожу сравнения между двумя образами их человеко-богов, из которых старший всегда сохранит над другим преимущество тернового венца и удара копья на кресте, тогда как другой влечет неотразимым обаянием своей блаженной улыбки, не покидающей его даже в муках агонии, и ни один не уступает другому в кротости и мощи, в божественности сердца и универсальности. Я лишь отмечаю, в качестве добросовестного историка Вечного Евангелия, который пишет под диктовку, что в каждом из своих новых исходов Евангелие росло вместе с человечеством.

Ромен Роллан
Вселенское Евангелие Вивекананды

Социализм Вивекананды - особая и сложная тема, где не должно быть места прямолинейным оценкам и упрощенным суждениям. До сих пор его порой причисляют к когорте социалистов типа Джавахарлала Неру, а иногда чуть ли не к марксистам.

Крупный и яркий философ-традиционалист Рене Генон, представитель своеобразного направления аристократического эзотеризма интеллектуально-консервативного толка, видел в самом факте публикаций о Вивекананде книги Роллана, которого он считал одиозной прокоммунистической фигурой, расплату за его (Вивекананды) социалистические иллюзии. Между тем сем Вивекананда, отдавая дань новым идеям, отнюдь не идеализировал движение социализма, через соблазн которого прошли в начале XX века едва ли не все пассионарные деятели интеллигенции Европы, Америки, России и Востока. Мыслитель говорил на этот счет: "Я социалист не потому, что я считаю социализм совершенной системой, а потому, что лучше хоть что-нибудь, чем ничего. Другие системы мы испытали, и они оказались неподходящими. Испробуем эту - если не ради чего-либо иного, то хотя бы ради ее новизны". Разумеется, Вивекананду прельщала не сама по себе новизна, но новые пути национально-освободительного движения в Индии, где все попытки сбросить хорошо продуманную систему колониального владычества англичан старыми средствами ничего не давали. Требовался приток свежих сил, пробуждение и участие широких народных масс, которых легче всего было вырвать из угнетенного состояния проповедью идей национального достоинства и социальной справедливости.

Социализм Вивекананды, ничего общего не имеющий с марксизмом или с атеистическим мировоззрением европейских социал-демократов, как раз и был подобной проповедью. Но ведущую роль в ней занимали не социальные, а религиозные истины. Именно такой религиозный социализм был способен, по мнению Вивекананды, вывести страну, да и все человечество из тупика, облагородить неизбежное в будущем восстание шудр и разрядить мировое зло, сгустившееся как раз в связи с нагнетением социальной и национальной несправедливости на планете.

Сергей Ключников

Чему учил он их? Вивекананда хорошо отметил оригинальность его метода, в особенности для того времени и для Индии (впоследствии некоторые из его приемов, продиктованные инстинктом, были переняты и рационализированы «новыми школами» в Европе). Слово учителя до сих пор в Индии было законом. Гуру пользовался у чела (ученика) большим почтением, чем даже родители. Рамакришна ничего этого не хочет. Он ставит себя на равную ногу со своими молодыми учениками. Он их товарищ, их брат; они беседуют запросто. Нет никакого превосходства! Советы, которые он им дает, не идут от него. Мать говорит его устами… «При чем же я тут?..» Итак, не является ли слово просто придатком? Оно — не поучение. Настоящее поучение не в том, чтобы внедрить, а только «передать»… Что? Свое существо? Даже не то (или гораздо больше!)… Существо… Скажем: это состояние внутреннего изобилия, очищенного богатства жизненной силы, называемого духовностью. И ее передают, «как дарят цветок». Так хороший садовник одаривает нерасцветшие бутоны, вверенные его попечению, только солнцем и, питательной тенью, чтобы они расцвели и распространили свой духовный аромат. Ничего иного. Остальное придет само собой. «Когда лотос распускается, пчелы прилетают, чтобы брать из него мед. Пусть же лотос души расцветает так же естественно!»

Исходя из этого, учитель должен остерегаться помешать этому развитию, ставя себя между солнцем и человеческими ростками. Уважение, любовь к личности другого, страх поработить ее идут у Рамакришны так далеко, что он словно боится быть слишком любимым. Он не хочет, чтобы чувство его учеников к нему сковывало их…

— Пусть пчелы расхищают твое сердце, но берегись сделать хоть одну пленницей красоты твоей души!

Тем более нет вопроса о том, чтобы внушить им свои мысли. Нет установленного credo! Я уже цитировал слова: «Мать! Не излагай моими устами новых вероучений!»

А тем более ритуалов!

«Бога можно постигнуть не сетью обрядов», а лишь вашей любовью и искренностью.

Не надо праздных дискуссий о метафизике и теологии!

— Я не люблю дискуссий. Бог вне рассуждений. Я вижу, что все существующее есть Бог. Тогда зачем рассуждать? Войдите в сад, отведайте священных плодов мангового дерева и уходите! Вы вошли не для того, чтобы сосчитать листья на манговом дереве. Зачем же растрачивать свое время на споры о перевоплощении или изображении Бога? Мне совсем не важно, верен ли счет или нет!..

Что же действительно важно? Испытание самого себя. Прежде испытать себя, а потом уже верить в Бога. Вера не должна предшествовать, а должна следовать за религиозным испытанием. Если она приходит раньше, она лишена постоянства.

Все же Рамакришна своей верой предрешает, что Бог — во всем, Что он — все, и, следовательно, тот, кто открывает глаза и смотрит вокруг себя, должен неизбежно встретить Его. Это является у него столь глубоким и постоянным ощущением, что он не испытывает никакой потребности его доказывать. Он не думает навязывать его. Он слишком уверен, что каждое здоровое, искреннее существо само дойдет до этого, и только само. Итак, у него нет другой заботы, как сделать своих учеников людьми искренними и здоровыми.

Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны

Был вечер. Весь дневной ритуал был закончен. Считалось, что Мать отдыхает. Он ушел в свою комнату, вне храма, над Гангой. Но спать он не мог. Он прислушивался… Вдруг он услышал, что Она встает, поднимается в верхний этаж храма, радостная, как молодая девушка. Кольца на Ее ногах звенели по ступенькам. Он спрашивал себя, не сон ли это. С бьющимся сердцем он вышел во двор, поднял голову и увидел ее: с распущенными волосами, стоя на балконе второго этажа, среди ночного очарования, она смотрела на струящуюся Гангу, на далекие огни Калькутты…

С тех пор его ночи, его дни проходили в постоянном общении с Любимой. Это была беседа бесконечная, непрерывная, как река, текущая мимо храма.

Наконец он совершенно слился с ней. И постепенно свет его внутреннего видения проявился вовне. Другие люди, смотревшие на него, видели как он; они видели сквозь его тело, словно сквозь стекло окна, тела Богов. Матхур-бабу, зять основательницы храма и владелец его, однажды сидел в своей комнате, против комнаты Рамакришны; невидимый сам, он смотрел, как тот ходил взад и вперед по своему балкону. Вдруг он вскрикнул. Он увидел, что на плечах Рамакришны появляются попеременно голова Шивы или голова Матери, смотря по тому, идет ли он вперед или назад.

Но для большинства окружающих обезумевший от любви жрец был воплощением позора. Он больше не был способен исполнять свои обязанности в храме. Посреди религиозного обряда он вдруг терял сознание, впадал в прострацию, его суставы как бы каменели, он был как будто замурован в теле статуи. Или же он позволял себе с Богиней самые необычайные вольности. Ни о каком служении уже не могло быть речи. Он не знал ни одной минуты сна. Перестал есть. Не будь возле него племянника, заботившегося о его элементарнейших нуждах, он бы умер. Такое состояние повлекло за собой страдания, знакомые нашим западным духовидцам. На его коже проступали мельчайшие капли крови. Все его тело горело как в огне. Мозг его был костром, и каждый язык пламени, исходивший из него, был Богом. После длительного периода, когда он в том или другом человеке видел Бога (он увидел в уличной женщине Ситу, в молодом англичанине, стоявшем, скрестив ноги, у дерева, он увидел Кришну), наступил период, когда он сам превращался в Бога. Так он стал Богиней Кали, стал Рамой, стал Радхой, возлюбленной Кришны, превратился в Ситу и даже в большую обезьяну Ханумана.

Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны

Ряд смертей оставляет в сердце Рамакришны след жестокой и вместе с тем благодетельной боли.

Этот растворившийся в Боге человек, для которого утрата жизни была лишь возвращением к Бесконечному блаженству, человек, который при вести о кончине своего молодого племянника и друга радостно смеется и воспевает его освобождение — на следующий же день после его смерти внезапно чувствует приступ невыразимой муки. Его сердце готово разорваться, дыхание останавливается, он думает: «О Боже, Боже. Если мне так тяжко, что же должны испытывать те, кто теряет своих любимых, своих детей?»

И Мать вдохнула в него силу и умение утешать бальзамом своей веры скорбь, причиненную смертью.

«Те, кто его не знал, — писал мне Свами Шивананда, — не могут себе представить, как много сил и времени этот отрешившийся от земных дел человек отдавал людям, выслушивая их мирские печали и облегчая их. Много примеров этого мы могли бы привести, и еще, быть может, живы некоторые из отцов семейств, с благоговением помнящие его безграничное милосердие и горячие попытки облегчить страдания людей. Однажды (в 1883 г.) пришел к нему богатый и важный старик Мани Маллик, только что потерявший сына и совершенно убитый горем. Рамакришна так проникся его печалью, что казалось, будто он оплакивает своего собственного ребенка и скорбь его превосходит скорбь Маллика. Так прошло некоторое время. И вдруг Рамакришна запел…»

Не элегию и не похоронный напев. Он пел героический гимн, песнь победы души над смертью.

«К оружию! К оружию! Человек, смерть вторглась в твой дом и овладела твоим очагом. Садись же на колесницу веры, возьми колчан, полный мудрости. Крепко натяни лук любви и пускай, пускай божественную стрелу, святое имя Матери».

«И я не забуду, — заключает свой рассказ Шивананда, — какое облегчение эта песнь принесла отцу. Она вернула ему мужество, успокоила, принесла ему мир».

Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны

Он знал теперь, что все различия, которые заставляют людей сталкиваться, — все они дети одной Матери, что Всемогущее разделение есть самое лицо Бога. Что надо любить Бога во всем разнообразии созданных им людей, часто противоречащих и враждебных друг другу, во всех формах мысли, которые управляют их существованиями и часто губят их, — и, прежде всего, что надо любить людей во всех их Богах.

Внезапно он понял, что все религии различными путями ведут к одному и тому же Богу. И он тотчас же решил исследовать все эти пути. Для него «понять» значило «быть и действовать»

Знание человека не измеряется количеством прочитанных им книг. В стране Рамакришны, как и в древние времена, лучшее, что есть в культуре, передается устно. Благодаря беседам с тысячами садху, монахов, паломников, пандитов, со всякими людьми, интересующимися религиозными вопросами, Рамакришна в течение своей жизни приобрел глубокое энциклопедическое знание религий и религиозных философий, постоянно углубляемое его размышлениями.

Однажды ученики, удивленные его познаниями, спросили его:

— Как вы могли изучить всю науку прошлого? Рамакришна ответил:

— Я не читал, я слушал ученых, я сплел из их знаний венок вокруг моего сердца и положил его к ногам Матери.

Он говорил своим ученикам:

— Я исповедовал все религии: индуизм, ислам, христианство и следовал по пути различных сект индуизма. И я нашел, что все они различными дорогами приближаются к одному и тому же Богу… И вам следует приобщиться ко всем этим верованиям и пройти по этим путям. Я вижу, что все люди враждуют во имя религии: индусы, магометане, брахманисты, вишнуиты и т. д. И они не понимают, что тот, кого зовут Кришна, зовется также Шива, или Первоначальная Энергия, или Иисус, или Аллах. Единый Рама, обладающий тысячью имен.

«К резервуару ведут несколько лестниц (гхатов). С одной лестницы черпают кувшинами воду индусы и называют ее джал; с другой черпают воду мусульмане кожаными мехами и называют ее пани; с третьей — христиане, которые называют ее уотер. Станем ли мы утверждать, что эта вода есть не джал, а пани или уотер? Это просто смешно… Сущность одна, она только носит разные имена. И все ищут одну и ту же Сущность, меняются только климат, темперамент и имя… Пусть каждый следует своей дорогой. Если он искренне, страстно желает познать Бога, пусть не тревожится. Он достигнет его…»

Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны

С первых же дней духовные сыны Рамакришны не заперлись в стенах монастыря. Один за другим они рассеялись по всему миру в виде скитающихся монахов. Только один Рамакришнананда (Шашибхушан), охраняя останки, остался на житье в голубятне, куда перелетные птицы периодически возвращались на отдых. Уже в последние дни жизни учителя он воплощал смиренный идеал Марты: «Dienen, dienen» — «служить» (слово Парсифаля) — служить учителю в его страдании, служить братьям в Их молитвах, служить телу тех, чей дух служит богу. Это был его способ «познавать бога». И старик Лев Толстой сказал бы, что способ этот был наилучшим.

Но каждый имел свой собственный способ. И каждый, не зная этого, своими природными свойствами представлял одну сторону, одну фазу многогранной личности Рамакришны. Когда они были все вместе, он был представлен весь целиком.

Их могущественный глашатай — Вивекананда, выражая веру всех, ушел возвестить миру слово того, кто реализовал, как говорят, живой синтез духовных сил Индии.

«Я имел счастье сидеть у ног того, чья жизнь в тысячу раз больше, чем его учение, была живым комментарием текстов Упанишад, была духом Упанишад, воплощением в человеческом образе, гармонией всех многообразных идей Индии. Индия была богата мыслителями и мудрецами. Один имел глубокий ум, другой — большое сердце. Настало время, чтобы родился тот, кто объединил бы такое сердце и такой ум, кто в одном теле обладал бы блестящим интеллектом Шанкары и чудесным сердцем Чайтаньи, кто во всяком увидел бы тот же действующий дух, того же бога, увидел бы божественное в каждом существе, тот, чье сердце оплакивало бы всех бедных, отверженных, угнетенных в Индии и вне ее, — тот, кто осуществил бы всеобщую гармонию, веру разума в любви… Такой человек родился… Было необходимо, чтобы он явился, — он явился. И самое чудесное было то, что дело его жизни развернулось у ворот города, всецело проникнутого западной мыслью, города, помешанного на ложном, привозном оксидентализме, более европеизированного, чем любой другой город в Индии… Здесь он жил без всякой книжной науки. Этот гениальный ум едва мог написать свое имя, но самые известные ученые нашего университета признавали его гигантом ума… Мудрец, завершивший тысячелетнее дело индуистских мудрецов… Мудрец нашего времени, учение которого принесло больше всего благодеяний в настоящий час… Если я когда-нибудь сказал людям слово правды — это было его слово, его целиком. Только мои ошибки принадлежат мне».

Ромен Роллан
Жизнь Рамакришны 

По мере того как Рамакришна приближался к концу, он отдалялся от всего. Он простирал над печалями учеников свое ясное небо. Евангелие, написанное почти у изголовья умирающего, отмечает гармонический шепот души, как ручейка вечером, при молчании подавленных учеников, в то время как в саду тихо шелестят при лунном свете ветви деревьев, которые шевелит горячий южный ветер. Друзьям, любимым, которые не могут покориться необходимости потерять его, он рассказывает вполголоса:

— Радха говорила Кришне: «О возлюбленный, живи в моем сердце и не являйся больше в человеческом образе». Но вскоре она начала страдать, не видя своего возлюбленного в образе человеческом. Но воля Божья должна быть исполнена. И долго Кришна не являлся в образе человеческом… Господь пришел и воплотился в человечестве. Затем он вернулся с учениками к Божественной Матери.

Ракхал. Тогда не уходите раньше нас. Рамакришна улыбнулся с нежностью и сказал:

— Несколько баулов входят внезапно в один дом. Они славят имя Божье и танцуют от радости; затем они покидают дом так же внезапно, как пришли; и люди не знают, кто они были…

Он вздыхает:

— Я иногда говорю: «Хоть бы Господь пожелал даровать мне милость и не посылать меня больше в этот мир!»

Но он тотчас же добавляет:

— Он (Бог) принимает человеческий образ из любви к людям, к чистым душам, любящим Господа.

И он смотрит на Нарендру с невыразимой любовью.

Рамакришна (глядя на веер, которым он обмахивался жаркой ночью). Так же, как я вижу этот веер, который я держу перед собой, я видел Бога… И я вижу… (он говорит совсем тихо, положив руку на сердце, и спрашивает). Скажите мне, что я сказал…

Нарендра. Я не мог ясно расслышать.

Рамакришна показывает знаками, что они — его Бог и его собственное «я» — слиты воедино.

Нарендра. Да, я — это Он.

Рамакришна. Остается только перейти одну черту… Наслаждение блаженством… Все растворилось…

Нарендра. Великие остаются в мире даже после того, как осуществится их освобождение. Они сохраняют свое «я» и свои страдания, чтобы передать спасение человечеству…

Полная тишина. Потом говорит учитель.

Рамакришна. Крыша у самых глаз, но очень трудно достичь ее.

Нарендра. О да.

Рамакришна. Но тот, кто достиг ее, может бросить вниз веревку и втащить к себе других на крышу…

В эти дни, осуществляя полное слияние всего существующего с единым существом, он увидел, что «все три были одной субстанцией — и жертва, и плаха, и приносящий жертву», и воскликнул слабым голосом:

— О Боже, какое видение!

От сильного волнения он лишился чувств; и, придя в себя, сказал:

— Мне хорошо… Мне никогда не было так хорошо.

Страдания его были ужасны. Те, кто знает страшную болезнь, от которой он умер, — рак горла, — будут растроганы тем, что улыбка доброты и любви не покидала его. Если не было дано этому человеку, которого его индуистские почитатели считали своим Христом, умереть на кресте, то его смертное ложе было таким же крестом.

— Тело одно страдает, — говорил он. — Когда дух соединился с Господом, ничего больше не чувствуешь…

Или же:

— Пусть тело и страдания занимаются друг другом. Ты же, мой дух, пребывай в блаженстве!

И он говорил:

— Теперь я и моя Божественная Мать слились навсегда воедино.